Потому и осёл, что честный

Хозяйка моя, Ольга Сергеевна, работала в городской школе учительницей. Она просыпалась рано утром и будила дочку Таю. Девочка капризничала, не хотела вставать с кроватки, но строгая мама была настойчива: умывала дочку, кормила кашей, наряжала с ног и до головы в пуховики, как куклу и выпроваживала к бабушке Моте на досмотр - на целый день.

Потом выгоняла меня, осла, из сарая на кладбище, на вольные хлеба - кушай, мол, Яшенька, осенние листья и не скучай без меня, мой серенький; и спешила на остановку, форсируя стылые лужи битыми каблуками старых сапог. И выглядывала, виноватая, из окошка автобуса на улицу, куда же я подамся на этот раз - немногая горькая трава около кладбища была мной съедена вся под корень ещё в начале осени. Я дрожал раздетый на холоде, прижимая озябшие уши ближе к спине, чтобы их не надуло ветром. Люди носят шапку на голове - им теплее, а осёл - только уши.

Целыми днями я слонялся около посёлка без дела, пробуя носом на прочность заборы крайних усадеб, за которыми видел бурьян невостребованный живущими. Гнали меня отовсюду в шею. Голодный осёл в фешенебельном посёлке это стихийное бедствие, форс-мажорное обстоятельство!.. Он и калитку, и чужой сарай по недоразумению может разворотить - экое непослушное и строптивое животное!.. Как же его не гнать?..

Выпал снег, и ударили рождественские морозы. Мне было особенно холодно в тот далёкий день, когда по старой памяти я заглянул на тепло в сарай полуслепого Петра к его коровам, погреться.

- Хлеб вам и соль!

Помычали они, здороваясь.

- Ешь, да свой!..

Упитанные бурёнки жили в углу за жердью в ожидании завтрака. Два стога мягкого сена желтели впрок со вчерашнего вечера в проходе, где я стоял, оттаивая от стужи.

- Вот глупый осёл, - дразнили меня всю зиму в посёлке люди. - Был в раю и едва не издох от истощения. Думал откуда есть!..

Они пересказывали друг другу байку о буридановом осле, околевшем в далёкие сытые годы истории от голода между двумя стогами сена, и гнали меня отовсюду палками. Я убегал по скользкой дороге, дробя её наледи копытами, как стекло. Истошно гудели машины. В поиске равновесия и твёрдости, я вылетал на обочину - в сугробы и пробивал их собой, царапая тело.

Зрители хохотали до слёз.

Люди воруют всё подряд. Это я понял, когда посадили в тюрьму моего хозяина Назима, у которого разобрали гараж и украли банки с томатами.

- Так жить нельзя! - выкрикивал он в лицо милиционерам, стреножившим его руки цепями. - Нельзя воровать ни у ближнего, ни у дальнего...

Но не слушали его пьяный бред блюстители правопорядка.

- Следователю будешь рассказывать, кто у тебя гараж украл, - поучали они его, отогревая дубинками, словно животное.

Не вняли ему и родичи: ни доченька Тая, ни жена Ольга Сергеевна - учёная дама-гуманитарий. Они ревели навзрыд, упрекая Назима в нелюбви и безумии.

- Яша! - сказал он мне, обнимая закованными руками. - Только ты понимаешь, Яшенька! - Он прижался лицом к моей морде и закричал на весь посёлок. - Не воруй, дождись меня!.. Дай мне слово!..

Я осторожно принюхался к его кислому поту, предчувствуя голод и холод.

- Какой ты горячий, Яша, - оторвался Назим и заглянул мне в глаза, в самую душу, - я ведь вижу, Яша, что ты один меня понял, что ты не вырастешь барыгой, как мой сосед Семён-мерзавец. Держи мою марку! И жди!..

Разве я мог нашкодить в чужом сарае, зная как нелегко скотине в стойле зимовать и производить молоко для любимых хозяев?

- Пошёл вон отсюда, окаянный! - закричала старуха Алима - жена полуслепого Петра, выгоняя меня на мороз.
- Уж не съел ли чего он? - заволновался хозяин, примчавшись из дома на эти крики, покинув тёплую печь. - Параглот, каторжанская морда...
- Не догадался, - рассмеялась супруга беззубым ртом.
- Во истину говорят, что тупой осёл издохнет от голода в изобилии, не зная, откуда есть...

Он ощупывал косыми саженями стога сена в хлеву и гордился:

- Безмозглая тварь!.. Осёл!

Старик забыл, кто это сено возил. Чья ушастая морда выглядывала наружу из-под гнёта душистой летней травы, когда я тащил её, надрываясь, с остриженного поля ему на двор, подметая стогами дорогу. Как он отдыхал припеваючи на возу и смеялся от радости, пощёлкивая кнутом у моей головы. Я - честный осёл!.. Потому и осёл, что честный...
Так и перезимовал я около поселкового магазина - голодный - милостью божьей.