Еще раз о «Школе»

Сериал Валерии Гай Германики оказался зеркалом, в которое многие отказываются смотреть

Годы идут, но аргументов в спорах о русском кино по-прежнему два: «Чистая правда!» и «Так не бывает». Новый реализм на протяжении всего прошедшего десятилетия оставался главным трендом мирового кино — мирового, но не российского. Только отдельные уколы узнавания, отдельные верно подмеченные детали, отдельные важные обобщения, отдельные эксперименты с языком, отдельные попытки (как в «Шультесе» или «Сумасшедшей помощи») построить художественное пространство, хоть как-то соотносимое с реальным, — и все это в кинематографе авторском, ценность которого совсем не в правдоподобии. В жанровом кино ситуация гораздо хуже: то, что должно быть лишь фоном для сюжета (профессии героев, их образ жизни, их дом), по-прежнему является набором торчащих во все стороны, царапающих условностей, которые совершенно невозможно принять. Когда-то в начале нулевых кинематографисты жаловались, что все слишком быстро меняется — быстрее, чем заканчивается производство кинокартины. Эпоха путинской стабильности подарила нам годы и дни, неотличимые друг от друга, но зафиксировать не получается и это (писатель Анна Старобинец утверждает, что трудности в процессе уловления реальности возникают уже на стадии придумывания имен персонажей; как можно о чем-то рассказать, если даже не получается его назвать?).

Дискуссии о киноправде давно идут на фестивале «Кинотавр», с особой страстью — в прошлом году, когда несколько конкурсных картин позволили заговорить о новом поколении режиссеров (часть из них переносят в кино свой опыт работы в новой драме). Очевидно, однако (несмотря на печальный инцидент в Госдуме), что лексические, формальные и содержательные опыты современного русского кино до недавнего времени интересовали лишь небольшую (и часто только профессиональную) аудиторию.

Сериал «Школа», снятый Валерией Гай Германикой в соавторстве с коллегами по «Театру.док», — внезапный, как удар под дых в подворотне, выход этой эстетики и этой дискуссии из кулуаров в эфир, к многомиллионной аудитории «Первого канала».

Субъективная камера буквально за шкирку протаскивает нас через двор, на крыльцо, в раздевалку, вместо искомой радости предоставляя ужас узнавания — до тремора, до мурашек по коже.

Эти диалоги слышны в любой точке страны, где говорят по-русски и собирается больше двух подростков. Эти архитектура, антураж и краска на стенах на десять долгих лет становятся формирующей средой для каждого (почти каждого) нашего соотечественника (все ли помнят, что в школьных туалетах часто нет дверей на кабинках и редко бывают зеркала, чтобы не отвлекать пубертатных девочек от учебы; в американской тюрьме лишение зеркала применялось как наказание).

Детали убийственны: брошенная школьной работницей реплика: «Господи, Арсений Иваныч, ну почему эти кавказские женщины так плохо соображают?» — говорит о бытовом шовинизме едва ли не больше, чем запрещенная «Россия-88» Павла Бардина.

Казалось бы, не узнать школу в «Школе» можно, только очень крепко зажмурив глаза. Но вот что неожиданно выяснилось: если кинематографисты в массе своей не готовы фиксировать реальность, то зрители часто, очень часто не готовы на нее смотреть.

Рассказывают, что с показа предыдущей картины Гай Германики, «Все умрут, а я останусь», который состоялся в одном из московских вузов, студенты выходили в невероятном возмущении. Представитель современной молодежи никогда не выбегает из-за стола со словами: «Мама и папа, идите на х..!» — а только вежливо благодарит за приготовленный ужин. «Чернушным» (в терминах позднесоветской реакционной критики) назвал фильм и один из студентов ВГИКа, от однокурсников которого мы, очевидно, вряд ли дождемся искомой киноправды.

Вполне предсказуемо похожую реакцию вызвала первая же серия «Школы». Протестуют не только депутаты, чиновники Минобразования и учителя (которым положено) — протестуют школьники, чудесным образом впавшие в добровольное самоотрицание (если же оно спущено сверху, то вот — еще один штрих к портрету молодого бунтаря).

Никакие травмы не проходят бесследно — в том числе и травма взросления в обществе, в котором не сформировалось привычки осмыслять реальность посредством художественного высказывания. Годы агитпропа по телевидению и неправды в кино привели к возникновению чудовищного искажения в восприятии: фильмы вроде как и не должны быть правдивыми, искусство вроде как должно выносить за скобки то, что нам в себе не нравится. И в тот момент, когда показывают твое отражение, проще всего не смотреть, отвернуться.

Удивительно, однако, то, что зеркало с той стороны экрана поднесли те, кто некоторое время назад в наказание ли (как в тюрьме) или в целях профилактики (как в школе) отнял его у нас, — продюсеры «Первого канала».

Интересно, снимут ли теперь «Школу» с эфира или, наоборот, разрешат и другие зеркала повесить?