Я против

АНДРЕЙ ЛОШАК объясняет, почему он выйдет на улицу 19 января протестовать против фашизма и почему к этому решению необходимо присоединиться

19 января пройдет ровно год, как были убиты адвокат Станислав Маркелов и журналистка Анастасия Бабурова. В конце декабря официальное обвинение по этому делу было предъявлено двум членам националистической организации «Русский вердикт» Никите Тихонову и Евгении Хасис.

В годовщину убийства Маркелова и Бабуровой публичную акцию протеста против «нацистского терроризма» проведет недавно созданная общественная инициатива «Комитет 19 января», в которую входят «художники, ученые, журналисты, левые активисты, правозащитники, уличные антифашисты».

Первоначально акция была заявлена как шествие, но московское правительство по формальным причинам не дало на него разрешение. Теперь речь идет о двух согласованных пикетах: в 18:45 на Петровском бульваре (д. 4) и в 20:00 у памятника Грибоедову на Чистых прудах с возможностью пройти по бульварам от одного к другому.

Акцию, которая обещает быть самым громким протестным выступлением против национализма и разных форм фашизма в современной России, поддерживают писатель Борис Стругацкий, режиссер Александр Митта, музыкант Андрей Макаревич, писатель Линор Горалик, художник Владимир Дубосарский, режиссер Борис Хлебников и многие другие.

АНДРЕЙ ЛОШАК призывает всех присоединяться.

19 января я впервые в жизни собираюсь принять участие в шествии (урезанном по воле мэрии до пикета). До этого если и случалось, то только в качестве репортера. Я мог испытывать симпатии к манифестантам или, наоборот, отвращение, так или иначе между мной и ними всегда была дистанция, которую по разным причинам не хотелось сокращать. А тут — никакой дистанции. Идешь (или согласно официальной версии стоишь) в толпе незнакомых людей, которым в этот морозный будний вечер почему-то не сидится дома, чувствуешь их локти, плечи и думаешь, что мир все-таки не такой бездушный, каким кажется обычно.

Конечно, когда избивают «несогласных», хочется вступиться и прекратить несправедливость, потому что дубасить безоружных пожилых людей по меньшей мере подло. Но встать под знамена их лидеров тоже не тянет. Я никогда не смогу поверить маслянистым глазам Касьянова. И даже в Ходорковского не верю, хотя страшно сочувствую. Не верю, потому что когда-то он банально кинул по бизнесу близкого мне человека. Не могу я теперь верить в него как в грядущего Спасителя, как бы этого иногда ни хотелось. Для меня заключенный олигарх если и совесть эпохи, то с большими оговорками.

Но есть вещи безоговорочные. Абсолютные истины, не требующие доказательств. Среди них — нацизм. Это расово чистое, без инородных примесей, стопроцентное зло. Все, кто подходит к этой теме с позиций релятивизма, уже вызывают серьезные подозрения. Сомневаться было допустимо до 1933 года. После 12 лет нацистской практики ни о каких оговорках не может быть и речи.

У меня есть друг Алем. Он родился в Москве 27 лет назад. Учился в обычной школе на окраине города, отличаясь от обычных мальчишек разве что чуть более темной кожей. Алем — полукровка. Мать русская, отец — эфиоп. Результат получился на загляденье: высокий рост, пышные дреды, тонкие черты лица и по-африкански солнечная улыбка. Алем был настоящим виртуозом скейтбординга, непререкаемым авторитетом в этой области. В апреле 2004 года на него «прыгнули» в метро неонацисты. Их было двое. Прилично одетые молодые люди, в белых кроссовочках и джинсиках. «На кэжуале», как говорят в околофутбольной среде. Не какие-нибудь там пропахшие потом отморозки из наци-скинхедов. Когда поезд подъехал, аккуратные молодые люди сбили Алема с ног и полминуты втаптывали его голову в гранит платформы. Потом вбежали (а может быть, даже зашли) в закрывающиеся двери вагона, только их и видели.

Всё очень аккуратненько у них получилось.

Алем пять недель не выходил из комы. Закрытая черепно-мозговая травма. Два кровоизлияния в мозг. Но он выжил и вот уже почти шесть лет учится заново ходить и говорить. Он внутренне совсем не изменился. Такой же весельчак. Свою коляску называет доской, обклеил всю скейтерскими наклейками, вот только знаменитый слоган skateboarding is not a crime смотрится теперь несколько зловеще. Иногда мы ездим с ним на концерты его любимых групп: Slipknot, Korn, Cypress Hill. На одном из концертов он наклонился ко мне и сказал: «Зрители, наверно, думают, что я страшно фанатею, а это у меня тремор такой, хаха!» Типичный образец алемовского сарказма в стиле любимого им сериала «Доктор Хаус».

Внешне он тоже мало изменился. Носит вещи все тех же фирм, так же заразительно улыбается, но вот от дредов пришлось избавиться. За прошедшие шесть лет они серьезно поредели и заплетать их, после того как от Алема ушла девушка, больше некому. Он очень сильный: с утра до ночи ходит из угла в угол с помощью «крабика», делает упражнения, развивает дикцию, и все это в однокомнатной квартире, где он живет вместе с мамой и братом. Не помню, чтобы он хоть раз пожаловался.

Алем — живой приговор неонацистам. Обычно они добивают, но он чудом выжил, остался кричащей уликой, неопровержимым свидетельством реальности их злодеяний. В любой другой стране он стал бы символом борьбы с неонацизмом — но только не в России, где до него никому нет дела. Алему нужна постоянная дорогостоящая терапия — государство ни разу не выделило на нее денег, несмотря на десятки писем, написанных братом Алема. Преступников, естественно, тоже никто не нашел.

Я иногда пытаюсь их себе представить. Думаю, они уже давно забыли про тот случай. Все-таки прошло шесть лет. Они тоже изменились. Остепенились. Обзавелись детьми, отрастили пивные животы. Может, даже свастики забили кельтскими узорами — чтоб за границей на пляж ходить. Они теперь «олдовые», на первом плане — традиционные ценности: дом, семья, работа. Всё как у людей. Разве что иногда для прикола на футболе позигуют, ну или за пивком, если все свои, вспомнят про былые подвиги. Может, и про то, как «мартышку» на станции «Боровицкая» покалечили, тоже, понизив голос, чтоб дети не слышали, расскажут.

Моя мечта — чтобы эти уберменши перестали себя чувствовать почетными главами семейств. Чтобы они тряслись от ужаса, загнанные в глубокое вонючее подполье. Чтобы вместо мультиплексов с «Ашанами» по выходным — съемные квартиры, поддельные паспорта и ежесекундный животный страх, что за тобой сейчас придут. Они должны понять, что Валгалла отменяется. Будет вечный Нюрнбергский процесс, который начнется на этом свете, а продолжится на том.

19 января прошлого года они убили Анастасию Бабурову и Станислава Маркелова. Настя и Стас были подвижниками. Белому человеку смерть от руки фашиста надо заслужить — как бы кощунственно это ни звучало. Убивают тех, кто долго и бесстрашно боролся со злом, пытался сделать его существование невыносимым. Неонацисты таких обычно подкарауливают с ножами или пистолетами. Они убивают, чтобы другие, чуть менее смелые и убежденные, продолжали сидеть по комнаткам, предаваться маленьким радостям частной жизни и не лезть туда, куда не следует.

19 января мы вместе с Алемом пойдем на шествие памяти Насти и Стаса, как бы его там мэрия ни пыталась стреножить. Точнее, я буду идти, а Алем будет ехать рядом на своей «доске». Быть аполитичным в нашем обществе — хороший тон. Но здесь как раз — никакой политики. Чистая этика. Зло или добро? Фашизм или антифашизм? Такой уютной опции, как нейтралитет, к сожалению, нет.
Вы сами чьих будете?