Forbes: зачем Греф назвал демократию страшной вещью

Слова президента Сбербанка об участии народа в управлении вырвали из контекста, но он в любом случае не понимает, о чем говорит.

Прогрессивная общественность бурлит по поводу выступления Германа Грефа на питерском форуме, где он искал выход из кризиса управления вместе с рядом выдающихся экспертов в этой области. Глава Сбербанка заявил ошарашенной публике, что участие народа в управлении — «страшная вещь», что лучшие умы человечества неизбежно приходили к необходимости держать массы в неведении, поскольку люди, обладающие знанием, не хотят, чтобы ими манипулировали, а без манипулирования непонятно, как управлять. Выдранный из контекста (а именно так он гуляет в сетях), этот спич и в самом деле производит впечатление высокомерного мракобесия, выраженного с редкостной прямотой, если не сказать вызывающе.

Реакционная общественность, наоборот, обескураженно молчит, а нейтральные наблюдатели выбирают между версиями: то ли это мгновенное помешательство, то ли Грефу вкололи наркотик правды и он, не помня себя, выложил главную военную тайну режима. Не отрицая того, что мягкая оценка этого спича выражается добрым русским словом «пурга», все же полезно найти всю запись секции и посмотреть, что было до и после Грефа.

Греф был не рядовым участником дискуссии, а модератором. В этом качестве он обращается к экспертам с небывало острым вопросом: в чем причина и суть кризиса существующей модели управления? Эксперты один за другим произносят благочестивые банальности. Говорят, что осовремененный, модернизированный народ рвется, не вылезая из сетей, хочет участвовать в управлении, а власть к этому не готова, управленческая «вертикаль» отстает от растущих запросов сетевой «горизонтали», потому и кризис, но это решаемо и вообще все к лучшему в этом лучшем из миров. В обойме остается всего один патрон — Эльвира Набиуллина. Назревает скандал. Если и она самовыразится в том же духе и на том же уровне, на первой части секции можно ставить жирный крест: непонятно, зачем сгоняли целый зал взрослых, почти состоявшихся людей в костюмах и галстуках, издалека и за деньги.

И вот жертвенный, хотя и искренний Греф отдает себя на заклание. Он выступает с прямо противоположными тезисами, в эпатирующей лексике, призывая в свидетели философию буддизма, конфуцианства, даосизма и каббалы (будто в истории не было других интеллектуальных линий и другого политического опыта). Он мужественно путает прямую демократию с представительной (или не знает этих различий). На голубом глазу отождествляет манипулирование сознанием с управлением и воспевает иерархическую стратификацию общества, которую, конечно же, обслуживают все СМИ, включая самые свободные и независимые.

Проблема не в том, что он и в самом деле во все это верит истово и давно. Проблема в том, что он говорит об этом, открываясь для контрудара на каждом вздохе и с откровенностью, не подобающей лицу почти официальному, во всяком случае представляющему режим и способному его дискредитировать.

Зарубежные гости сидят с вытянутыми лицами. Греф обращается к Набиуллиной с призывом поддержать свои светлые идеи. Та вежливо не соглашается, изящно разводит «толпу» и «общество», грамотно объясняет, как сильно общество продвинулось и насколько от него отстает косная власть, настоятельно требует нового диалога управленческого класса с классом креативным. Все очень толково и убедительно. После чего Греф опять выступает с развернутым спичем, по времени не подобающим воспитанному модератору. И в этом спиче он вдруг неожиданно ярко и убедительно развивает… мысли своего бывшего зама. Он даже усиливает либерально-демократический дискурс и пуще прочих уповает на новые формы участия населения в управлении стремительными процессами современности. Чем довершает демонстрацию торжества волатильности в современном мире во всех ее формах и проявлениях, от финансовых до интеллектуальных.

В результате на пустом месте появляется интрига, возникает сильный информационный вброс и повод для разговора. Хотя бы вот о чем.

Говоря по-простому, все социально-политические стратификации и иерархии имеют под собой те или иные метафизические, трансцендентальные обоснования. Монархии происходят от бога (помазанник), причем от бога, в которого верят — по всей вертикали господства и подчинения. Тоталитарные, а во многом и авторитарные режимы базируются на идеологии, причем на идеологии, в которую тоже верят — и одурманенные массы, и сами идеологи. Если этого нет (а теперь нет ни того, ни другого), в позитиве остается одно — формализованная и неукоснительно соблюдаемая процедура регулярной ротации власти. Остальное — узурпация, основанная на насилии, полицейском и (или) информационном. Что мы и наблюдаем, не отходя от телевизора.

Более того, иерархически стратифицированные общества выстраивают сложные и строгие системы воспитания элит, развивающие кодекс служения, внушающие моральные запреты, аристократический этос, жесткие, порой жестокие, иногда экзотические, но все же понятные представления о чести. Из поколения в поколение, как английский газон. Даже если это ВКП(б)-КПСС в пору ее относительной идеологической вменяемости. Если этого нет (а теперь и этого нет), в позитиве опять остается лишь внешний, общественный контроль за действиями власти, без которого она тут же зарывается, становится своекорыстной и мало адекватной. Что мы и наблюдаем, не выходя из интернета.

Греф искренне боится народа при власти. Но он ровно это и имеет. Разница лишь в том, что у власти оказывается не народ как таковой, а несколько далеко не самых лучших «человек из народа», волею слепого случая вдруг в одночасье сделавшихся элитой, спасителями страны, до боли нам знакомым средоточием ума, чести и собственности.  

Во многом это проблема формата. На такой скорости такие проблемы не обсуждаются. Иначе получается блиц шахматными фигурами по шашечным правилам, где все и так ферзи, но еще и рвутся в дамки за два хода.