Фильм - русский праздник

Показ предваряло тотальное присутствие Лунгина в телевизоре. «Островитянин» был важен и являл собой что-то среднее между художником и ремесленником со сметливым глазом. Получив неслыханный пиар, он был более чем уверен в большой ценности и значимости произведенного им продукта. Надо думать, считает совершенное удачей. Если, конечно, полагать, что удача - изображение московского правителя и его простых подданных (по терминологии старой Руси «подлых людей») в качестве сборища уродов во главе с суперподонком. На самом деле фильм - всего лишь иллюстрация того, как трусливая и мстительная подлость может принимать самые художественные формы, как и указание на подлость в современном ее понимании.

Но вот во всех кинотеатрах страны захрустел в бумажных ведерках телезрителей попкорн. Пережевывая его в темноте залов, зрители приготовились проглотить модный исторический «блокбастер».

Прошло некоторое время и на экранах появился тот, о ком Канны оповещали устрашающе крупной латынью: «TSAR».

Царем, тем более с большой буквы, тем более первым русским царем назвать обеззубевшего Петра Николаевича Мамонова невозможно. С первых же минут зритель должен был понять, что предстоящие два часа он обречен видеть карикатуру на Грозного царя, скопированную при помощи гримеров и подсветок с весьма спорной в историческом отношении картины Репина «Иван Грозный убивает своего сына».

Цифры и закадровый голос, предваряющие картину призывают поверить, что речь идет о событиях, начинающихся в 1565 году по Р.Х. Выбор даты, конечно же, не случаен - в этом году создана Опричнина. Правда, в этом же году в стране начинается книгопечатание, но это не помещается в кадр. В него вообще мало что помещается, кроме подчеркнутой неумытости и непричесанности русских, напяливающих на голое тело расшитые азиатские кафтаны. Русские азиаты импозантно суетятся. Жестокая резня среди частокола небрежно отесанных бревен и пыточных подвалов.

Очевидная антиисторичность фильма - тема отдельного разговора. Сразу только надо заметить, что сдача Полоцка московскими войсками, являющаяся осью «кровавого» сюжета произошла много позднее описываемых событий. Но самое главное - по поводу убийства царем Иоанном руками своего верного слуги Малюты Скуратова святого митрополита Филиппа Колычева у историков имеются большие сомнения.

В частности, известно, что соловецкое "Житие Митрополита Филиппа", лежащее в основе обвинений было написано личными врагами Святителя, которые за клевету на него были заточены царем на покаяние в Соловецкий монастырь. Так, один из ведущих специалистов-историков в области исследования источников по XVI веку, д.и.н. Р. Г. Скрынников указывает, что "авторы его не были очевидцами описываемых событий, но использовали воспоминания живых свидетелей: «старца» Симеона (Семена Кобылина) и соловецких монахов, ездивших в Москву во время суда над Филиппом".

«Монахи, ездившие в Москву» - те самые монахи, которые были лжесвидетелями на суде против своего игумена. Причем их показания послужили единственным основанием для осуждения Собором Митрополита Филиппа. Что до так называемого «старца» Симеона - это пристав Кобылин, ему было поручил охранять жизнь Святителя в Отрочем монастыре и по чьей преступной халатности «Святитель неизвестно кем был задушен в своей келье» (из летописи Тверского Отроча Монастыря).

В свою очередь святитель Димитрий Ростовский ( 1709), который тщательнейшим образом изучил все имевшиеся факты и документы по данному вопросу, составил канонически безупречное житие св. Филиппа. В этом тексте нигде не упоминается о том, что царь как-либо причастен к кончине митрополита. Впрочем так было в житии, составленном непосредственно Димитрием Ростовским и изданном до XX века на церковно-славянском языке. Однако, в начале XX веке профессора, «переводившие» труд на русский язык совершили явный подлог: под предлогом «исправления ошибок», вместо жития Димитрия Ростовского (где черным по белому говорится о невиновности Царя), вставили, дополненное Карамзиным «соловецкое житие». Увы, сейчас переиздается именно этот, «исправленный» в начале XX века текст Четьих Миней, который к свят. Димитрию Ростовскому вообще не имеет отношения.

К сожалению, карикатурным в фильме оказалось не только внешнее описание царя, но и изображение внутреннего мира этой сильнейшей противоречивой, терзаемой опасением боярской измены и страхом перед Судом Божиим личности.

Надежда на попытку такого понимания появляется в начале повествования и обязана она, конечно же, артистическому гению Олега Янковского.

Когда он одновременно с Мамоновым появляется в кадре, создается ощущение первого приближение к исторической реальности. Как большой актер, Янковский, вступая в серьезный диалог с партнером «приподнимает» того на уровень стоящей проблемы и глубокого многомерного видения. Впрочем, где-то с середины ленты сюжет окончательно скатывается в банальное «обличительство» и митрополит Филипп, как персонаж, становится все больше зажатым в рамках жесткой трактовки режиссера.

Поворотной точкой, после которой рассыпается выстраиваемое Лунгиным кинопослание, становится сцена потравы «узников режима» огромным медведем и убийство этим же медведем юродивой девочки на глазах завороженно-восторженного царя. Искомая до сих пор многими на Западе тема «медведей, ходящих по улицам Москвы» доведена до жестокого абсурда. И изначально привезена, заметим, в Канн.

Правда, западные зрители, критики и киноведы за прошедшие 20 лет настолько устали от поношений России российскими же режиссерами, что в данном случае отреагировали вяло. Тем более, и Россия уже не так грозна, а стало быть и менее интересна самобичеванием и «вывертами» своих режиссеров как прежде.

Апофеозом предвзятости фантазий на темы «мрачного средневековья» становится сцена, в которой опричники, как самые ярые большевики, убив Филиппа, сжигают защищающих его тело монахов живьем, вместе с церковью, в которой они укрылись.

Между тем во времена Ивана Грозного за поджог строения с людьми (а уж тем более монахами) полагалась (как и за государственную измену) смертная казнь. Но главное: такого быть не могло по существу, с учетом богобоязненности всех (в том числе и опричников) людей того времени. Разумеется, никакого своевольного «снятия с должности» митрополита царем не было, как и дикой сцены избиения святителя в храме. Митрополит был низложен в соответствии с юрисдикцией своего времени на церковном Соборе, причем по обвинению оболгавших его «духовных лиц».

Конечно же, Иван Грозный, как и сама Московская Русь гораздо сложнее, чем их представляет себе Павел Лунгин. Народ здесь вовсе не те бессловесные чучела, что были явлены валяющимися и ползающими на коленях по снегу. Грозный царь был обожаем свободолюбивым и далеко еще не столь закрепощенным московским людом. Как свидетельствуют многочисленные описания, это был очень умный, широко образованный, красноречивый, физически крепкий, одаренный яркой внешностью и сильным голосом человек.

Кроме того царь был не суеверен и не суетливо набожен, как показано в фильме, но глубоко религиозен. Полное осознание существования Бога и его Суда одним из следствий имело для него каждодневное переживание духовной катастрофы, гибели собственной души, душевную муку. Общеизвестно, как глубоко он каялся за те преступления, которые, возможно, совершал в ходе преследовании изменников Отечества. Правда, к подобному состоянию именно измены его чаще всего и приводили.

Теперь все больше оснований считать, что многие близкие ему люди, в том числе любимая жена Анастасия, действительно были отравлены. После смерти Анастасии царь уже никогда не смог найти семейного счастья и с каждым годом оставался во все большем одиночестве. Решение утвердить опричнину, перейти к более суровым мерам, пришло не сразу, а под непрекращающимся потоком государственных измен.

Того же, что было сделано за время правления Иоанна IV «положительного» и перечислять не стоит. Достаточно вспомнить присоединение Сибири, от которой Россия сих пор «кормится».

Печально, но мы не видим на экране никакой трагедии монарха, централизовавшего и вырвавшего Русь из разряда околоточных государств, осознавшего себя царем «Cвятой Руси» и воителем за вселенское Православие. Мы видим Петра Мамонова, мечущегося в пространстве, явно превышающем его собственный масштаб. Взгляд не грозен, но скорее растерян или временами озлоблен. Поступки также не грозны и не решительны, а истеричны, порой мелочны. Раскаяние неискренно и заполошно. Естественно, логичным выводом из предложенной трактовки будет только один - история Руси представляет собой неистовую тиранию, причем самую убогую и варварскую.

Но как видит героя своего фильма сам режиссер? Приведем несколько высказываний.

«Антихрист будет именно таким. Он будет очень религиозным. Потому что он будет имитировать Бога на земле и объяснять свою жестокость глубокой верой и служением Богу».

«Мне кажется, просто нельзя не почувствовать, что народ сейчас взывает к новому Ивану Грозному. Он вдруг опять стал сверхпопулярным человеком в России».

«Мне кажется, что Грозный в силу своей личности такой невероятной - очень много было в нем силы, безумной - он как бы остановил тот естественный процесс развития и надломил что-то и не допустил Возрождения».

«Грозный стал первым царём в российской истории, который воевал со своим собственным народом»

Кроме того, в одной из бесед с журналистами Павел Лунгин замечает, что обсуждение Ивана Грозного в проекте «Имя России» - позор. «Мне показалось, что Грозный стал неким мифом. Как будто бы Россия не прошла какого-то исторического психоанализа».

Если присмотреться, то мы не увидим ничего нового по сравнению с теми клише, которые уже давно выработаны по отношению к первому русскому царю, как западной, так и отечественной либеральной историографией. Начало положил предатель князь Курбский, бросивший, как известно, не только служение царю и Отечеству, но и собственную жену с детьми.

При этом все отсылы к гораздо более жестокой и кровожадно-истребительной западной Европе того времени (Варфоломеевская ночь и т.д.) как правило бесполезны...

За прошедшие пять столетий об Иване Грозном насочиняли много всяких небылиц. В искусстве он, то демонизировался (упомянутая картина Репина), то, напротив, абсолютизировался в угодном властям формате (фильм Эйзенштейна «Иван грозный»). Произведение Лунгина, отличающееся откровенной ходульностью в изображении, увы, не стало откровением.

Между тем народ упорно желает знать об Иоанне IV «позитив»: что он присоединил Казань и Астрахань, что был грозен, что боролся с боярами за сильную крепкую Русь, что при нем построили собор Василия Блаженного. К счастью, слишком прямолинейно сконструированный фильм народного мнения, во многом, конечно, упрощенного, но все же ухватывающего суть, изменить не сможет.

Пройдет немного времени, хитрый «мститель» Лунгин, как и недалекий «мудрец» Мамонов осыплются с царской мантии подобно мертвым насекомым. Наказание за столь непотребную клевету неизбежно, только если не брать в расчет того, что, возможно, создатели звероподобно-безумного образа Руси и ее самодержца сами себя считают людьми кончеными, а потому ничего не боятся.

P.S. Поклон Олегу Ивановичу Янковскому за перевоплощение, за большой труд подведения зрителя к пути, которым возможно идти к святости. В данном случае важна не сюжетная линия, но создание на экране цельного образа сильного русского человека, наделенного мудростью, внутренней свободой, способностью к любви и духовному преображению. Живописать средствами актерского искусства путь к святости - труднейшая задача для артиста. Янковский с ней справился, поставил светлую и победную точку в удивительной кинобиографии.