Ливия как прецедент

События в Ливии – это определенная точка невозврата. С этого момента говорить о позитивном политическом транзите мирным путем в тех регионах, которые охвачены волнениями, не представляется возможным.

Затянувшаяся военная операция НАТО в Ливии на минувшей неделе достигла своего апогея. То, о чем так долго рассуждали эксперты и аналитики скорее в гипотетическом ключе, – переход к сухопутной фазе операции – свершилось, радикально изменив общий ход развития конфликта в стране.

Официальный представитель вооруженных сил ПНС Фадлалах Харун признал, что операция по захвату Триполи была разработана НАТО «при содействии» ливийской оппозиции в Бенгази. Британские газеты «Daily Telegraph» и «Independent» со ссылкой на источники в минобороны Великобритании сообщили, что планированием роль НАТО не ограничивалась. По данным изданий, бойцы британского спецназа SAS на месте «координировали» действия повстанцев, что и обеспечило успех операции. О ключевой роли британского спецназа при захвате Триполи рассказал и американский телеканал CNN со ссылкой на источник в руководстве НАТО. Впрочем, по словам собеседника CNN, в Ливии также действуют спецподразделения из Франции, Иордании и Катара.

Официальные представители НАТО, включая генсека Андерса Фога Расмуссена, категорически отрицают присутствие западных военных в Ливии. Это неудивительно, так как резолюция Совета безопасности ООН № 1973 запрещает вводить в страну наземные силы или снабжать мятежников оружием (впрочем, кто сейчас вспоминает об этой резолюции, кроме Сергея Лаврова?). Политическое и военное руководство коалиции стремилось по возможности избежать грубых и демонстративных действий, нарушающих эту резолюцию, и отчасти – в первую очередь благодаря тотальному доминированию в глобальном медийном пространстве – это ему удалось.

Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что решающие победы над Каддафи были одержаны именно в информационном пространстве. Ресурсы Каддафи в этой сфере несопоставимы с возможностями современного Запада (хотя полковник и пытался воспользоваться услугами западных пиарщиков) – и это сделало его режим еще более уязвимым.

Изначально было ясно, что для НАТО и союзных ему арабских стран победа над ливийским лидером – вопрос престижа. Любой иной результат означал сильнейший моральный удар по антикаддафистской коалиции в целом и ее лидерам в частности. Вопрос сводился лишь к тому, какая «цена победы» (имея в виду масштаб и конкретные формы проведения военной операции) окажется для них приемлемой.

Москва, пытаясь угнаться за двумя зайцами – и с Каддафи «не сжигать мосты», и с повстанцами наладить отношения, – в итоге толком не достигла ни того, ни другого. Режим Каддафи пал, а Переходный национальный совет не спешит записывать Москву в список «друзей Ливии».

Отношения с Переходным национальным советом Москва начала выстраивать сразу после саммита G8, когда страны «восьмерки» обратись к Дмитрию Медведеву с просьбой выступить посредником в переговорах с Каддафи о его уходе. Однако эта миссия оказалась практически неосуществимой: роль Москвы в падении режима Каддафи свелась к позиции заинтересованного наблюдателя.

Сегодня Россия пытается спешно втянуться в процесс налаживания мирной жизни в стране и выстроить новый формат двусторонних отношений с пришедшими к власти силами. Москва была вынуждена признать легитимность Переходного национального совета, а ее представители приняли участие во встрече «друзей Ливии», которая состоялась в Париже в первых числах сентября (вопреки заявлению официального представителя МИД России Александра Лукашевича о том, что ведомство не получало соответствующего приглашения).

Мировые лидеры собрались в Париже, чтобы обсудить, «как нам обустроить» Ливию. В частности, шла речь о построении в Ливии демократического государства, которое сменит более чем 40-летнюю диктатуру Муаммара Каддафи, и о восстановлении ливийской экономики, пострадавшей в ходе войны. Несмотря на внешний альтруизм всего происходящего, эксперты полагают, что главной целью конференции является не забота о молодом неокрепшем государстве, а желание застолбить за собой право на как можно больший объем запасов ливийской нефти (запасы составляют 29,5 млрд баррелей) и ливийского природного газа (1,6 трлн кубометров).

Представители 63-х «друзей Ливии» заявили, что хотели бы избежать ошибок, допущенных в Ираке, где возглавляемая Соединенными Штатами коалиция не сумела добиться национального примирения и единения после отстранения Саддама Хусейна от власти, однако сами не смогли преодолеть даже разногласия в собственных рядах. Разногласия возникли в вопросах доступа к ливийской нефти между странами, принявшими участие в иностранной военной интервенции против сил полковника Каддафи, и странами, не участвовавшими в ней.

Министр иностранных дел Франции Ален Жюппе заявил, что, по его мнению, было бы разумно, если бы французские компании получили преимущество в доступе к ливийским контрактам, так как Париж вместе с Великобританией возглавил иностранную военную операцию в Ливии. Именно Париж 10 марта первым из западных государств официально признал мятежный ПНС в качестве «единственного законного представителя ливийского народа».

Большой резонанс в Европе вызвала статья во французской «Liberation», которая сообщила, что Париж еще в апреле заручился обещанием Переходного национального совета передать Франции контроль над 35% ливийской нефти в обмен на военную и политическую поддержку. Глава МИД Франции Ален Жюппе в четверг заявил, что «не знает о таком письме». Однако он счел «логичным», что страны, которые активно поддерживали повстанцев, получат привилегии при восстановлении страны.

Россия, воздержавшаяся на мартовском голосовании в Совете безопасности ООН по резолюции, санкционирующей применение силы в Ливии, заявила, что ООН, а не «квазиструктура типа международной контактной группы или других структур» должна взять на себя лидирующую роль в поддержании реконструкции Ливии.

Впрочем, не похоже, чтобы кто-то из заинтересованных сторон всерьез прислушался к этим призывам, равно как и к критическим оценкам итогов операции НАТО в Ливии, прозвучавшим из уст главы МИД Сергея Лаврова. Глава МИД РФ отметил, что НАТО своими действиями в этой стране нарушает провозглашенный ею в своей новой стратегической концепции принцип уважения международного права.

«То, как осуществлялись ливийские резолюции членами НАТО и некоторыми другими государствами, означало грубое пренебрежение принципами верховенства права, игнорирование инициатив Афросоюза и ООН, умножало число жертв среди гражданского населения, – отметил министр. – Мы уверены, что нельзя совершить правосудие методом беззакония».

Эксперты единодушны в оценке того, что данное заявление не стоит рассматривать как программное, скорее имеет место игра на уровне политико-дипломатической риторики. Глава российского МИДа и ранее не отличался последовательностью и непротиворечивостью в своих высказываниях на ливийскую тему, надо полагать, под влиянием противоречивых сигналов сверху. Так, он мог призывать к прекращению огня в Ливии, а завтра заявить, что Каддафи должен уйти, хотя понятно, что другого решения этой проблемы, кроме силового, в сложившейся ситуации быть не могло.

Критикуя политику стран НАТО в ливийском кризисе, Сергей Лавров скорее хотел продемонстрировать общее недовольство России вмешательством Запада в ситуацию в Северной Африке и на Ближнем Востоке, давлением Запада на Сирию, а также в целом той ролью, которую играют евроатлантические страны в поддержке арабских революций. Кроме того, тональность заявлений МИД РФ и его главы свидетельствует (является сигналом) о том, что принимаемые российской стороной решения по ситуации вокруг Ливии не являются консенсусными для политического руководства страны.

Что касается реальных претензий России, то внешнеполитическое руководство страны четко обозначило лишь один интерес: сохранение имеющихся экономических договоренностей и контрактов. Бывший посол СССР в Ливии Олег Пересыпкин в интервью «Ведомостям» оценивал экономические интересы России в Ливии в 10 млрд долларов. Спецпредставитель президента России по Африке Михаил Маргелов выразил надежду, что новое правительство Ливии будет соблюдать все контракты, подписанные Москвой с предыдущим режимом. Гораздо более скептически оценивает ситуацию глава российско-ливийского делового союза Арам Шегунец: «Мы потеряли Ливию окончательно.

Нам не дадут зеленый свет, и если кто-то думает по-другому – это обман».

В свою очередь, секретарь ливийского ПНС по экономическим и финансовым вопросам Али Тархуни подтвердил, что новые власти Ливии продлят все контракты с иностранными компаниями. Представитель ливийского Национального совета в Лондоне Гума аль-Гамати отмечал, что оппозиция готова соблюдать условия всех контрактов, заключенных во время правления Муаммара Каддафи. При этом он подчеркнул, что многие страны «с самого начала решительно поддерживали ливийский народ» в борьбе против Каддафи: «Другие страны, в частности, Россия и Китай, реагировали очень медленно». Представитель новообразованной ливийской нефтяной компании Agoco заявил, что интересы Британии, Франции и Италии будут учитываться в приоритетном порядке по сравнению с теми, кто уклонился, такими как Россия и Китай.

Между тем представляется очевидным, что дальнейшая судьба российских контрактов в Ливии зависит от союзников нового правительства. Сами повстанцы, ставшие легитимной властью, ничего не решают. Именно от США, Франции и Великобритании во многом зависит судьба наших контрактов в Ливии.

Среди «друзей Ливии» есть условно пророссийские силы: в сложившейся ситуации к их числу можно отнести Барака Обаму и, с некоторыми оговорками, Саркози. Руководство Великобритании наименее расположено к России, и в контексте развития событий вокруг московского представительства British Petroleum ситуация будет лишь усугубляться. Не приходится особо рассчитывать и на «друга Сильвио», поскольку Италия от падения режима Каддафи пострадает, пожалуй, не меньше, чем Россия.

В любом случае все будет зависеть от торга между этими странами, и в этом интригующем процессе руководство американской компании ExxonMobil выглядит куда более основательным лоббистом интересов российских нефтяников и газовиков, чем г-да Маргелов и Лавров. (В то же время во внутриполитическом плане в интересах российского руководства поддерживать представление о том, что именно Михаил Маргелов как главный контрагент России и человек, поддерживавший оперативные контакты с оппозиционным Национальным советом, несет всю ответственность за выполнение комплекса соглашений между Москвой и Триполи).

Большое влияние на решение этой проблемы окажет и способность России вписаться в процесс распределения ролей между западными странами, стремящимися не только патронировать процесс возвращения Ливии к мирной жизни, но и расширить возможности для продвижения своих экономических интересов.

Что касается военно-технического сотрудничества с Ливией, то уже сейчас очевидно, что оно будет изменяться в сторону сокращения доли России на ливийском оборонном рынке. Естественно, новое ливийское правительство будет ориентироваться на своих союзников, а никак не на Россию или Китай. Тем более что та же Франция (как один из партнеров ливийской оппозиции) способна предложить не менее привлекательные контракты в области военно-технического диалога. Так что именно в этой области можно ожидать наибольших потерь с точки зрения российских интересов.

Впрочем, неоднозначный характер ливийской операции НАТО выявил также глубокие и весьма неожиданные линии противоречий внутри самого североатлантического альянса. Франция и Великобритания демонстрируют явное недовольство позицией отстраненного наблюдателя, которую фактически заняли в этой ситуации не только большинство стран НАТО и Евросоюза, но и неформальный лидер блока – США.

Пожалуй, впервые за все время существования НАТО Вашингтон отступился от лидерства в операции коалиции: новая американская политическая концепция «лидерства из задних рядов» (leading from behind) принесла целый ряд серьезных последствий. Отсутствие американских самолетов поддержки, по оценкам военных экспертов, увеличило продолжительность войны на тот срок, который понадобился французам и британцам, чтобы приспособиться к работе в новых условиях (и это при том, что американцы взяли на себя практически всю разведку, наблюдение и рекогносцировку, подавление противовоздушной обороны противника, а также дозаправку в воздухе).

Франция и Великобритания всерьез опасаются, что позиция, занятая США в войне с Ливией, может оказаться прецедентом, а не исключением. Замкнутость на внутренних проблемах после авантюры в Ираке и бесконечной войны в Афганистане, а также запланированные к 2020 году серьезнейшие сокращения оборонного бюджета (от 550 до 900 миллиардов долларов в рамках соглашения по госдолгу) скорее говорят в пользу первого. В этом случае европейским союзникам придется (разумеется, в рамках и так пострадавших от кризиса бюджетов) задуматься о военно-техническом перевооружении на тех направлениях, которые ранее традиционно «прикрывали» США, в частности, о приобретении самолетов огневой поддержки или ускоренном развитии средств дозаправки в воздухе. Ливийская операция со всей наглядностью вскрыла тот факт, что без поддержки США вооруженные силы двух ведущих членов альянса не в состоянии вести даже ограниченную воздушную войну на театре, максимально приближенном к границам Европы.

Кроме того, чтобы в будущем получить возможность самостоятельно проводить операции, подобные вмешательству в Ливии, европейцам, вероятно, придется пересмотреть свою роль в удаленных конфликтах под руководством США, таких как война в Афганистане. В ней в настоящий момент задействовано больше 30 тысяч европейских солдат, и уязвленные бездействием США в Ливии европейцы прозрачно намекают, что не прочь переложить груз ответственности за положение в Афганистане на плечи американцев. Другими словами, НАТО ждет серьезная переоценка ценностей, возможно с перспективой сдвига от стратегии «глобального проецирования» влияния альянса в пользу более региональной модели, ориентированной на растущий национальный эгоизм отдельных его членов. В отдаленной перспективе подобные тенденции, по оценкам экспертов, способны привести к смене вектора экспансии альянса с восточного на южное направление, исторически традиционное и действительно жизненно важное с точки зрения интересов великих европейских держав.

Нынешняя развязка ситуации в Ливии между тем оценивается многими экспертами как поворотный пункт в развитии «арабской весны»: становится все более очевидным, что никаких серьезных демократических конституционных изменений в странах региона ждать не стоит. Ни один вменяемый диктатор с этого момента не пойдет ни на какие демократические перемены, поскольку любые уступки – это шаг в направлении собственного бесславного конца. Такие мысли подтверждает и судьба Каддафи, и еще в большей степени судьба Мубарака. Никто после того, что произошло, не пойдет на демократические реформы, напротив, наиболее жизнеспособной выглядит стратегия подавления протеста в зародыше, не полагаясь на «демократическое волеизъявление здоровых сил общества» – как показывает ливийский опыт, его можно и не дождаться.

И даже политические противники правящих ныне авторитарных режимов в регионе серьезно задумаются о целесообразности массовых антиправительственных выступлений, видя наглядный пример того, как подобные выступления имеют своим итогом массовые человеческие жертвы, разрушение экономики, политическую десуверенизацию страны и утверждение нового издания неоколониализма.

Другими словами, события в Ливии – это определенная точка невозврата. С этого момента говорить о позитивном политическом транзите мирным путем в тех регионах, которые охвачены волнениями, не представляется возможным.

Прямым следствием данного вывода, потенциально взрывоопасным как в прямом, так и в переносном смыслах слова, может стать радикальная переоценка автократическими режимами региона (и не только его) вопроса о целесообразности обретения оружия массового поражения. Простое сравнение судеб Саддама Хусейна и Муаммара Каддафи, с одной стороны, и Махмуда Ахмадинежада и Ким Чен Ира с другой – более чем убедительно подтверждает мысль о том, что только наличие (либо весомые подозрения в наличии) у страны оружия массового поражения дает ей гарантии невмешательства в ее внутренние дела по иракскому и ливийскому образцам, вне зависимости от наличия или отсутствия формальных оснований для такового.

Впрочем, сегодня с уверенностью можно утверждать лишь то, что последствия ливийского кризиса имеют настолько масштабный и долгосрочный характер, что даже поверхностный их анализ выходит далеко за рамки отдельно взятого аналитического материала, а значит, к этой теме мы будем обращаться еще не раз.