Экономика России: до и после выборов

Чем ближе выборы в парламент и выборы президента, чем горячее кажутся вызванные приближением выборов внутриполитические дискуссии в СМИ, тем чаще можно услышать спекуляции на тему, куда пойдёт российский рынок и российская экономика в зависимости от того, кто будет избран президентом на следующий срок. Будет ли президентом Путин, или им останется Медведев, или внезапно появится кто-то третий, например выдвинувшийся в лидеры «Правого дела» миллиардер Прохоров? И как в каждом из этих случаев будет развиваться внутриэкономическая ситуация?

Чтобы строить предположения о будущем российской экономики, надо ясно понять, что из себя представляет в экономическом отношении Россия сегодня. Для этого проделаем краткий экскурс в прошлое.

В 1991-м, вслед за распадом Восточного блока и рынка СЭВ, прекратил своё существование обанкротившийся во всех отношениях (в экономическом, политическом, идеологическом и управленческом) СССР. Все осколки некогда великой державы как следствие крушения устоявшихся экономических связей тут же попали в критическую зависимость от экспорта на рынки развитых стран. Только там можно было найти стабильный платёжеспособный спрос и свободно конвертируемую валюту, жизненно необходимую и производителям, и правительствам в условиях, когда внутренние рынки молодых государств переживали коллапс, а их валюты стремительно обесценивались и теряли доверие народа (именно это, кстати, сейчас происходит с Белоруссией и белорусским рублём).

Среди всей экспортной продукции наиболее конкурентоспособным товаром в сложившейся экономической ситуации предсказуемо оказалось сырьё, на которое развитые страны предъявляли гарантированный растущий платёжеспособный спрос. Рост относительной доли сырьевого сектора на фоне коллапса внутреннего спроса в других отраслях породил в первой половине 1990-х годов тот тип экономики, который в своей основе сохранился до нынешнего времени. Отличительными чертами этой экономики является сырьевой экспорт как экономический фундамент и обеспечение национальной валюты иностранной валютой как мера и гарантия покупательной способности национальной валюты.

Принцип функционирования такой экономики предельно прост: в страну от продажи сырья поступает валюта, её выкупают за эмиссию рублей, которые, в свою очередь, распределяясь по внутреннему рынку естественным и фискальным путём, обеспечивают на нём платёжеспособный спрос. Этот платёжеспособный спрос, в свою очередь, стимулирует рост в других отраслях, ориентированных в основном на внутренний рынок.

Каждый рубль денежной базы в существующей сегодня экономической модели более чем на 100% обеспечен валютными резервами ЦБ. Суверенная эмиссия, т.е. эмиссия под обязательства, номинированные в национальной валюте, не проводится принципиально. Такова, пожалуй, самая главная и фундаментальная отличительная черта существующей в России экономической модели, пресловутая «сырьевая зависимость» — лишь следствие.

Вся прибыль бизнеса, без которой не работает логика капитализма и капиталистическая экономическая модель, в более или менее стабильно функционирующей экономике берётся от различных форм денежной эмиссии. Прибыли больше неоткуда взяться, потому что, если допустить, что прибыль постоянно берётся исключительно из кармана потребителя, это приводит к периодическим кризисам перепроизводства и дефляционным коллапсам, связанным с истощением потребительского спроса по мере перераспределения денег от потребителя к создателям добавленной стоимости. Во времена золотого стандарта такие коллапсы случались регулярно — классическим подобным коллапсом была пресловутая Великая депрессия, — и именно по этой причине от золотого стандарта и вообще от любых форм гарантированного обеспечения денег отказался глобальный капитализм, окончательно перейдя к расчётам фиатными деньгами1 в мировой торговле.

Однако в реалиях российской экономической модели, при которой суверенная эмиссия не проводится принципиально, вся прибыль российского бизнеса и рентабельность, как отдельных товаропроизводителей, так и рыночной части экономики в целом, оказывается в прямой зависимости от устанавливаемого ЦБ курса рубля и объёма экспортной валютной выручки. Российский экспорт же имеет исторически сложившийся сырьевой характер.

В результате получается, что рентабельность российских производителей зависит от трёх факторов: предложения ликвидности на глобальном финансовом рынке, произвола глобальных спекулянтов на сырьевых рынках и произвола Банка России в вопросе установления курса национальной валюты. В таких условиях даже те, кто работают сугубо на внутренний рынок, вынуждены нести на себе неявные валютные риски.

Более того, поскольку эмиссия осуществляется под сырьевой экспорт (т.е. фактически под полученную на внешнем рынке сырьевую ренту), вся прибыль на внутреннем рынке получается как та или иная ступень передела этой самой сырьевой ренты, и на каждом новом этапе этого передела рентабельность, естественно, падает.

В нормальной капиталистической экономике, в которой ликвидность поддерживается ЦБ в интересах всей экономики и максимизации занятости, с усложнением цепочки добавленной стоимости рентабельность цепочки в целом должна расти, потому что растёт совокупная добавленная стоимость, — именно такая модель и стимулирует экономику к внедрению инноваций и повышению производительности труда. Капиталистическая экономика может функционировать нормально только в том случае, если из сырья выгодно производить всё более и более сложную продукцию. В России же сложилась и сохраняется такая экономическая модель, при которой из сырья для внутреннего рынка производить продукцию невыгодно, так как вся возможная добавленная стоимость в экономике уже предопределена объёмом сырьевой ренты, получаемой от экспорта. Именно поэтому нефтяные компании не инвестируют в нефтепереработку на территории России, а предпочитают гнать сырьё на экспорт, и так будет даже в том случае, если внутренние цены на топливо приблизятся к европейским. Единственным ограничителем роста цен в этой ситуации является импорт, и при сохранении существующей экономической модели недалёк тот день, когда в приграничных зонах импортный бензин станет ограничителем роста цен на бензоколонках.

Парадокс сложившейся ситуации в том, что, когда правительство и ЦБ пытаются бороться с «фундаментальной нерентабельностью» (ими и созданной) российской экономики методами валютного демпинга, т.е. путём избыточной эмиссии рублей под сырьевую ренту, искусственно занижая курс рубля, они только усугубляют ситуацию. Потому что эмиссия этих не связанных в обязательствах денег разгоняет инфляцию, провоцируя рост кредитных ставок и угнетая производителя гораздо сильнее, чем его угнетал бы сильный рубль.

Часто приходится слышать, что слабый рубль выгоден отечественному производителю, но это крайне однобокий штамп экономической мысли, особенно опасный в существующих российских реалиях. Задайте такой вопрос: что лучше — доллар за 30 рублей при ставке по кредиту 20% годовых и сроке кредитования не более 3 лет или доллар по 20 рублей при ставке по кредиту 6% и сроке кредитования до 10 лет? Для промышленности с высокой глубиной переработки, вкладывающей деньги в инновации с большим горизонтом инвестирования, почти наверняка выгоднее второй вариант. А для какого-нибудь кустарного производства, обходящегося без кредита вообще, выгоднее первый. Так какой именно тип промышленности нужен стране для обеспечения её конкурентоспособности? И в чьих интересах рассуждают те, кто говорит о том, что для придания стимула к экономическому росту России нужна очередная девальвация, за которую инфляцией заплатит народ? Они рассуждают в интересах компаний, которые всю операционную деятельность ведут в долларах, но налоги и зарплаты платят в рублях, а это преимущественно сырьевые экспортёры. Сырьевые компании заинтересованы в уменьшении в долларовом выражении рублёвых издержек, и тот, кто предлагает в очередной раз «спонсировать» их девальвацией, предлагает изъять у населения платёжеспособный спрос и отдать его им в прибыль без какой-либо определённой надежды на то, что эта прибыль будет реинвестирована обратно в экономику. Это прямой удар по ориентированному на внутренний спрос производителю, а вовсе не помощь ему. И этот удар раз за разом наносится стране правящей элитой на протяжении последних 20 лет.

Не сильный рубль угнетает сегодня в России производство — какой же он «сильный», если он занижен по ППС на 30—40%? Созданная в интересах сырьевых корпораций и чиновников, заинтересованных в «распиле» бюджета, экономическая модель угнетает российского производителя. Она на руку сырьевым экспортёрам, живущим на сырьевую ренту, и чиновникам, превращающим часть сырьевой ренты, попавшую в бюджет, в ренту «административную». Этот неофеодальный госкапитализм, в котором основная экономическая активность вертится вокруг торговли сырьём и статусом, по самой своей сути должен угнетать и угнетает всё, что не связано с сырьём и статусом. Всё, что не связано с сырьём и статусом, в такой социально-экономической модели бесперспективно в сколько-нибудь долгосрочной перспективе.

Что такое Россия сегодня? Россия — это не суверенное государство, потому что она не обладает важнейшими атрибутами суверенной государственности: суверенной валютой и суверенной денежной политикой. Причём, в отличие от стран ЕС, делегировавших свой суверенитет в общий центр, который поддерживает ликвидность экономики еврозоны в целом и, если требуется, действует в интересах отдельных её членов, Россия отказалась от финансового суверенитета в принципе. Не в чью-то пользу, что интересно, а в принципе. В пользу мифического «всемогущего глобального рынка», который, согласно верованиям либерального фундаментализма, своей «всемогущей рукой» должен отрегулировать экономику России наилучшим по определению образом. Однако, когда это «наилучшим образом» всё же противоречит вполне конкретным частным интересам, этому «саморегулированию» помогают в «ручном режиме» прокуратурой, «докторами» и прочими административными методами.

Какова же роль этого никак не регулируемого рынка на самом деле? На Западе он делает, в сущности, очень простую вещь: обогащает уже богатых. «Деньги — к деньгам». Инвестиции всегда идут уже проторенной дорогой. На большом объёме капитала получается экономия на масштабе производства и ещё больший рентный доход. А в российских условиях самый большой доход получается в сырьевых отраслях и при освоении бюджета. Выходит так, что в России либеральный фундаментализм и неофеодальный этатизм2 парадоксальным образом сливаются в некое единое «учение» о приоритетной необходимости обеспечения макроэкономической стабильности в интересах сырьевых корпораций и бенефициаров от распределения бюджета. Причём эта стабильность поддерживается полностью открытой для ввода и вывода капиталов, огосударствленной и, самое главное, несуверенной (т.е. колониальной по своей сути) экономикой.

Однако эта стабильность реально может существовать лишь до следующего серьёзного и достаточно продолжительного падения глобального сырьевого рынка. Перспектива этого падения, которая маячит в умах господствующей элиты, и, соответственно, страх побуждает элиту стремиться к модернизации экономики, которую господствующая элита понимает не иначе как диверсификацию экспорта некой RUSSIA Inc. — ведь страна воспринимается ими не как суверенное государство, а скорее как корпорация, торгующая на глобальном рынке за иностранную валюту. Однако примат гарантированного сохранения своего господства и условий для дальнейшего обогащения за счёт эксплуатации недр и статуса отталкивает элиту от любых действительно серьёзных шагов в направлении изменения структуры экономики, потому как такое изменение неизбежно должно отразиться и в структуре элиты.

Предел существующей экономической модели тем не менее действительно достигнут. Впервые за всю историю постсоветской России сложилась ситуация, когда рост цен на сырьё сопровождается продолжающимся оттоком капитала из страны3.

Из страны побежали не только деньги коррумпированных чиновников, которые боятся серьёзной перестройки по итогам будущих выборов сложившейся ранее вертикали власти. Из страны побежали деньги среднего класса, который напуган не столько неизбежным будущим падением экономики, сколько прогрессирующей неадекватностью высших эшелонов российской власти.

Из высших эшелонов российской власти звучат уверенные заявления и прогнозы, что инфляция в стране в 2011 году будет ниже 10%, тогда как только с начала года цены на продовольствие по ряду наименований выросли более чем на 20%, а цены на бензин выросли бы до ценового уровня Скандинавии, если бы их рост не остановили административными мерами, породив бензиновый кризис. Заявляется, что Стабфонд к концу года будет удвоен, за счёт чего осенью будут подняты социальные выплаты. Это две стороны одной медали: на социальные выплаты пойдёт та самая эмиссия, которую осуществят под выкуп отданной в налоги сырьевой валютной выручки. И при всей очевидности того, что эти меры спровоцируют новый виток инфляции, утверждается, что инфляция останется под контролем. Заявляется, что правительство стремится к диверсификации экономики, и эти заявления сопровождаются резким ростом с начала года социальных налогов, которые фактически являются налогами на труд. Больше всего от этих мер страдают именно производящие отрасли экономики. Заявляется, что правительство стремится к развитию конкуренции, но внутренние цены на энергию и топливо, которые считаются от европейских по принципу «равнодоходности», не имеют никакого отношения к внутреннему спросу и предложению.

Они завышены и являются результатом прикрываемого правительством монопольного диктата. Заявляется, что страна стремится стать инновационной экономикой и что для этого у нас создано «Сколково». Но любому мало-мальски здравомыслящему человеку, который понимает, что для коммерциализации инноваций нужна сильная производственная база, обеспечивающая спрос на них, очевидно, что «Сколково» в существующих сегодня в России условиях (в которых практически невозможно развитие конкурентоспособной современной промышленности) — это проект по отоплению вселенной, как и всё российское образование, кстати. В лучшем случае от «Сколково» стране достанется роялти, а вся добавленная стоимость вместе с мозгами и инновациями уйдёт за рубеж — туда, где реально будут воплощаться инновации. Это просто ещё один источник сырьевого экспорта — в дополнение к нефти, газу и металлам Россия начинает экспорт интеллектуального сырья, к переработке которого российская экономика в рамках сложившейся и искусственно сохраняемой социально-экономической модели также неспособна, как она неспособна к переработке сырья из недр.

Очевидно, что надо что-то менять, но так же очевидно, что до выборов ничего менять не будут, чтобы «не раскачивать лодку». До выборов, если не случится каких-то серьёзных передряг на глобальном рынке, будет та же стагфляция, которая есть сейчас, при достаточно высоких ставках по рублёвым депозитам, стабильном валютном курсе и анемичном фондовом рынке. Вопрос в том, что же будет после?

В ситуации тотальной зависимости экономики от глобального сырьевого рынка и внешнего кредита будет только то, что преподнесёт экономике глобальный рынок и внешний кредит. От решений ФРС и поведения спекулянтов на Лондонской и Чикагской биржах в России зависит гораздо больше, чем от слов и решений первых лиц государства. Это верно и в силу крайне низкого КПД госаппарата — как известно, лишь около 10% поручений президента хоть как-то исполняются пресловутой «вертикалью».

Будут ли предприняты какие-то шаги, направленные на изменение этой пагубной зависимости? Едва ли.

Если бы кто-то в высших эшелонах российской власти желал предпринять такие шаги, он бы предпринял их уже сегодня, благо такие шаги совершенно не подразумевают сокращения социальных обязательств государства и не только социально безопасны в преддверии выборов, но и с большим одобрением были бы встречены населением. Эти шаги просты:

— ратификация в полном объёме Конвенции ООН по борьбе с коррупцией и обуздание коррупционного произвола чиновников;

— обуздание монополистов, в частности отказ от принципа «равнодоходности» с европейским рынком для топливно-энергетических компаний, который особенно лицемерен с учётом того, что курс рубля часто устанавливается непосредственно в их интересах;

— перевод внутренних цен на топливо на конкурентные рыночные рельсы, когда цены обусловлены лишь платёжеспособным спросом потребителей;

— развитие рынка рублёвых государственных облигаций;

— перевод денежной эмиссии на суверенные рельсы, когда ЦБ начинает действовать не в интересах чиновников из правительства и экспортёров, а в интересах экономики в целом, а денежная эмиссия проводится под обеспечение национальными активами, а не долгами иностранных государств;

— снижение налогового бремени на труд и на реального производителя, что приведёт в перспективе не к падению, а, напротив, к росту налоговых поступлений благодаря выходу значительной части доходов из тени и росту налогооблагаемой базы. Временно выпадающие доходы бюджета можно было бы скомпенсировать подъёмом акцизов на табак и алкоголь, которые в России чуть ли не самые низкие в мире, однако правительству, похоже, перед выборами важнее не создание новых рабочих мест, а отсутствие социального недовольства со стороны потребителей табака и спиртного.

Если сегодня никаких реальных шагов по изменению ситуации в экономике к лучшему не предпринимается, с какой стати они будут предприниматься после выборов? После выборов могут быть предприняты только социально непопулярные шаги по восстановлению рентабельности существующей ретроградной социально-экономической модели за счёт сокращения социальных обязательств государства. Только таким образом и можно продлить существование этой модели в условиях, когда цены на сырьё больше не будут расти относительно цен на потребительские товары и оборудование.

Кто бы ни пришёл к власти после выборов, ему необходимо будет либо менять сложившуюся модель, либо консервировать её на следующий президентский срок. Учитывая, что российская элита едина в своём стремлении оставаться у кормила бесконтрольной власти и все противоречия между тем, что условно можно назвать партией Медведева — Чубайса — ИНСОРа и партией Путина — Кудрина — ВШЭ, сводятся на самом деле к фразеологии (первые часто употребляют слово «демократия», вторые — словосочетание «социальное государство»), можно предположить, что будет предпринята попытка консервации модели.

Таким образом, в скором будущем после выборов для России вырисовываются три возможных сценария, которые сами по себе находятся в прямой зависимости от тех решений, которые будут приниматься в ведущих финансовых центрах мира.

Сценарий № 1: глобальная стагфляция

Этот сценарий реализуется, если американские денежные власти после окончания второй программы эмиссионного стимулирования экономики, известной как QE2, запустят следующую — QE3. Доллар в этом сценарии предсказуемо будет падать по отношению к корзине валют других развитых стран, к промышленному сырью, и в особенности к драгметаллам. Валовая экспортная выручка России в этом сценарии вырастет в номинальном выражении, под неё для бюджета напечатают рубли, которые частью пустят на увеличение социальных обязательств, частью разворуют. После чего эта эмиссия просочится в пузыри недвижимости и в конечный спрос, который простимулирует рост сферы услуг как по номиналу, так и как долю в ВВП.

Рубль при этом будет медленно укрепляться. Притом что рублёвый кредит будет стагнировать, кредитоваться будет выгоднее в падающем долларе по низким ставкам. Будут сохраняться довольно высокие темпы инфляции — выше, чем рост промышленности. Также будет приток спекулятивного капитала и надувание нового пузыря российских сырьевых активов.

Таким образом, в этом сценарии мы вернёмся во времена «энергетической сверхдержавы» — 2006—2008 и в двухукладную экономику, где сырьевой сектор растёт на падающем долларе, а вся прочая промышленность находится в условиях стагфляции, т.е. растёт по номиналу. При этом инфляция будет обесценивать этот рост более чем на 100% — за исключением тех случаев, когда этот рост будет стимулироваться государственными субсидиями.

Не исключено, что на уровне глобальной политики этот сценарий будет сопровождаться «переформатированием» т.н. Большого Ближнего Востока и Россия вместе со своим окружением окажется зоной относительной политической стабильности. Это будет дополнительным позитивным фактором для притока спекулятивного капитала на российский рынок и прямых инвестиций в сырьевой и в банковский секторы. Доля иностранного капитала в этих секторах вырастет.

Эта очередная «малина» рано или поздно, разумеется, закончится. Какова будет покупательная способность доллара после всех экспериментов монетарных властей США, если они продолжатся дальше, сказать трудно, но с большой долей уверенности можно утверждать, что относительная цена нефти на выходе из кризиса будет не выше 30 предкризисных долларов (2007 г.). Конец «малины» снова вернёт российскую социально-экономическую систему в условия 2009 года и поставит её перед необходимостью изменений — только технологическая отсталость будет больше, демографическая ситуация хуже, а качество трудовых ресурсов ниже, чем сегодня. Однако до этого момента страна может пожить так же, как она живёт сегодня и жила до второй половины 2008 года.

Сценарий № 2: вторая волна

Этот сценарий реализуется, если американские денежные власти после окончания второй программы эмиссионного стимулирования экономики более не станут поддерживать американский спрос эмиссией, ужесточат денежную политику и займутся сокращением дефицита федерального бюджета. В этом случае вся периферия глобальной экономики столкнётся с масштабной репатриацией иностранного капитала, сырьевые цены рухнут, в периферийных странах ЕС обострятся долговые проблемы и упадёт спрос.

В этом сценарии Россия пострадает вдвойне: от оттока капитала, который примет характер панического бегства, и от падения спроса на свой экспорт. Соответственно, валютной выручки не только перестанет хватать для поддержания стабильности курса рубля в рамках существующей социально-экономической модели, её перестанет хватать даже для поддержания стабильности денежного обращения и денежной базы в достаточном объёме. В этой ситуации либо правительство и Банк России должны будут в условиях крайне неблагоприятной внешней конъюнктуры проводить перестройку существующей социально-экономической модели, которую сегодня можно было бы выполнить достаточно гладко, либо смириться с тем, что инфляция некоторое время станет очень высокой, а благосостояние граждан по итогам обвала, возможно, уменьшится в разы.

Что из себя будет представлять Россия на входе из такой передряги, если она случится, сказать трудно. В зависимости от действий правительства она может выйти как страна с более или менее здоровой экономикой, денежная система которой опирается в достаточной степени на внутренний спрос, страна, в которой выгодно производить и созданы приемлемые условия для привлечения прямых инвестиций, или же Россия станет большим евразийским аналогом Зимбабве.

Сценарий № 3: медленное сжатие

Этот сценарий реализуется, если американские денежные власти после окончания второй программы эмиссионного стимулирования экономики не станут далее поддерживать американский спрос путём дальнейшего наращивания денежной базы и предпринимать серьёзные шаги для уменьшения бюджетного дефицита, а монетарная политика останется мягкой. Денежная база в США перестанет расти, соответственно, исчезнут предпосылки для дальнейшего надувания цен на сырьё и драгметаллы. В ситуации, когда рынок недвижимости США ещё некоторое время будет оставаться проблемным, американский банковский кредит восстанавливаться не будет, несмотря на низкие ставки, либо будет, но очень вяло.

Этот сценарий представляется сейчас наиболее вероятным, и он будет сопровождаться длительной и достаточно плавной коррекцией сырьевых цен, что допускает консервацию существующей российской социально-экономической модели в надежде переждать плохую конъюнктуру. Такая консервация будет сопровождаться:

1. Сохранением рентабельности сырьевого сектора на привлекательном уровне благодаря умеренному падению валютного курса рубля.

2. Падением внутреннего спроса в реальном выражении, связанным с прямым и косвенным сокращением социальных расходов бюджета.

3. Косметическими попытками диверсифицировать экспорт путём создания локальных зон для привлечения прямых иностранных инвестиций, типа индустриальных парков с особым налоговым и правовым режимом. В тех случаях, когда такая диверсификация будет успешной, она послужит оправданием модернизационной риторике, которая, вероятно, сохранится и на следующий президентский срок.

Натолкнётся ли эта попытка консервации на внешние обстоятельства непреодолимой силы в форме ускорения спада мировых рынков, или она окажется успешной в течение всего следующего президентского срока — покажет время. А успешность лишь отложит существующие проблемы на будущее, обострив их.

Подытоживая все три сценария, становится ясно, что при сложившейся в России социально-экономической модели совершенно неважно, кто именно станет президентом РФ в следующем году. Его курс будет на 90% зависеть от конъюнктуры на глобальном рынке, выражая интересы крупного российского сырьевого бизнеса и наиболее сильных бюрократических групп, распределяющих бюджет. Чтобы изменить сложившееся положение вещей, нужен лидер, который не побоится признать не просто исчерпанность существующей социально-экономической модели, — это уже сделал, к своей чести, президент Медведев. Нужен лидер, способный публично, открыто и честно указать на конкретные механизмы её реализации и консервации, которые надо менять; на конкретных её бенефициаров, в чьих интересах эта модель функционировала много лет; способный опереться в своей внутренней политике на широкие слои общества, а не на узкие элитные и корпоративные группы. Лидер, с одной стороны, внесистемный, с другой стороны, достаточно тонко чувствующий и понимающий сложившуюся социально-экономическую систему, чтобы быть способным начать реформировать её, не провоцируя сильных социальных и внутриполитических потрясений. Такого лидера среди наиболее известных сегодня в России политических фигур не наблюдается, как и не наблюдается мотивации в российском обществе выдвинуть подобную фигуру. Поэтому, пока внешняя конъюнктура позволяет, российская внутренняя политика и соответствующий ей экономический курс останутся неизменными.