Сева Новгородцев о своей жизни и работе

Легендарному Севе Новгородцеву – 82 года. И, надо признать, он прекрасно выглядит – лет на двадцать моложе паспортного возраста. Он счастлив в третьем браке и живет в Болгарии, где в горах нашел тихое красивое место для счастливой старости. До 2015 г. голос Севы целых 38 лет (!) звучал на радиоволнах британского радио «Би-би-си». Его передачу «Рок-посевы» буквально заслушивали до дыр, записывая на магнитофонные ленты, а эфиры разговорных передач «Севаоборот» и «БибиСева» переписывали от руки. За заслуги в области радиовещания серебряным орденом Британской империи его наградила сама королева Елизавета II. А еще на него покушался (к счастью, только в кино) Джеймс Бонд! Сева Новгородцев стал первым популярным советским диджеем, при этом оставаясь человеком-загадкой для своей миллионной аудитории: голос без лица, эдакий Мистер Икс низких частот и коротких волн…

Мы встретились с Севой Новгородцевым на творческой встрече радио-диджея с поклонниками и записали лучшие фрагменты его рассказа о себе. 

С рождения я был Всеволодом Левенштейном. До 1971 г., когда с ансамблем «Добрые молодцы», руководителем которого я был, мы отправились на концерты по Союзу. И почти сразу стало ясно, на первом же концерте в Астрахани, что Левенштейн рядом с «Добрыми молодцами» – ну никак не канает! И я взял фамилию бездетного помполита Новгородцева с теплохода «Верхоянск», на котором когда-то ходил в море штурманом. А когда в 1975 г. встал вопрос об отъезде из страны и на нашу семью Левенштейн пришло именное приглашение из Израиля, то фамилию я уже поменял. А моя жена Галочка поленилась и, хотя мы были в разводе, так и осталась Левенштейн. И я предложил ей: «Давай поженимся! Ты мне „свою“ фамилию – а я тебе приглашение на отъезд».

Одна из причин моей эмиграции из СССР: я хотел навсегда покинуть эту культуру – она была неприятна мне, и я не хотел быть частью ее. С окружавшей меня советской действительностью я в свое время придумал бороться так: надевал кожаный плащ, заходил в троллейбус, проскальзывал в толпе, доставал из кармана книжку на английском языке, начинал ее читать, и… советская жизнь растворялась. Я уходил в литературу от действительности.

Как-то мы гоняли футбол с моим сыном во дворе нашего дома в Италии, когда вдруг появилось знакомое лицо мужчины в драповом пальто: «Сева, что ты тут делаешь?!» Это был некогда любящий джаз советский фарцовщик, а в то время уже знаменитый Алексей Фейгин, который вел джазовые передачи на Русской службе «Би-би-си». И он начал меня к себе заманивать. В эмигрантской конторе я был зарегистрирован как штурман дальнего плавания, потому что саксофонисты были не нужны. Но и штурманы были нужны не более, и под напором жены Галочки я через несколько дней поехал в Рим сдавать тест на знание английского. Надо было перевести текст без словаря, начитать его в микрофон и что-нибудь свое написать (я накатал рецензию на фильм Романа Поланского «Chinatown»). Через месяц приехал один из редакторов с «Би-би-си» на устное собеседование. После этого мои документы отправили на проверку, а месяца через три заказной почтой пришла шикарная бумага: «Рабочий контракт». Но как мне уехать из Италии, когда я выехал из СССР с визой в один конец, сдав паспорт советской власти и заплатив 500 руб. за отказ от гражданства (это при средней зарплате в 120 руб.)?! Чтобы получить документы, я вынужден был пойти в итальянскую квестуру в Риме. Ее здание занимало целый квартал. Древнеримские традиции и непробиваемая итальянская бюрократия. Я отсидел четырехчасовую очередь, чтобы попасть за стол к одному из сотни чиновников. Он, просмотрев мои документы, произнес: «Settimana prossima» («На следующей неделе») – фразу, ставшую моим проклятием на долгое время. Неделя за неделей, месяц за месяцем – я понимал, что застрял там до конца жизни, потому что итальянская бюрократия бесконечна.

Ходил, ходил я в квестуру и познакомился в очереди с американцем, который работал при Ватикане в кинокомиссии. «Давай показывать русской диаспоре научно-популярные фильмы – у меня есть четыре, дублированные на русский», – предложил он. И подарил мне Библию. А потом литературу разную давал. Я читал, и понимал, что картина мироздания, которую нам преподавали в советской школе, не только ошибочная и ложная, но еще и научно не верная. Первый фильм, что мы показали, был об устройстве красного кровяного тельца, функция которого – переносить кислород из легких ко всем клеткам организма. Поэтому эритроцит должен иметь максимально возможную поверхность. Ученым эта форма известна – двойной тороид. Когда эритроцит удалось рассмотреть в микроскоп, оказалось, что он имеет именно такую форму, что явно свидетельствует о высшем разумном замысле. Так я, читая книги и показывая фильмы, умом пришел к Богу. И попросил Джоэля меня окрестить. В протестантской церкви в центре Рима в мраморной купели с троекратным погружением он окрестил меня. Ангелы летали, я вам скажу честно…

И вот через неделю после крещения я в очередной раз прихожу в квестуру и попадаю к своему первому квестору. Он смотрит на меня рыбьим глазом, и я уже собрался уходить ни с чем, как он вдруг вспоминает меня, открывает ящик стола, и в нем лежит одна только моя папка. Это было как фокус Игоря Кио! И через 10 дней я уехал с семьей в Англию.

Мой русский дед Михаил Матвеевич Сидоров стал диаконом в 1924 г., когда всех священников постреляли. А у него был красивый голос, и ему нравилось, как он звучал в церкви. За это у его семьи отобрали продуктовые карточки, и все едва не умерли с голоду. Я всегда интересовался религией, понимая, что культурный человек Библию должен знать. Но в СССР, если у человека была Библия или он в церковь ходил, то могли и с работы уволить, и вообще были большие неприятности. Все мои религиозные знания происходили из моего опыта работы гидом в «Интуристе» ровно 45 дней. Я водил экскурсии в Питере по Казанскому собору, где в то время располагался Музей истории религии и атеизма, и поэтому мне позволено было прочесть кое-что из Библии, чтобы «знать врага в лицо».

После крещения я стал обращать внимание на знаки. Например, в Италии у меня была любимая машина: фольксваген «жук». Я ее купил на барахолке у голландского студента. Уже в Англии на одном из семейных фото у машины я разглядел на номере своего «жука» две буквы: DJ. И понял: если силы такие меня привели и на эту работу поставили, то к ней нужно относиться серьезно и ответственно. Что я, в общем-то, все последующие годы и делал. То, что я попал на «Би-би-си», было «моим крестом», и я обязан был нести его.

Когда я пришел на «Би-би-си», моей начальницей первое время была англичанка Мэри Сэттингуотсон, которая настолько была утонченно воспитана, что не могла публично есть в столовой. Для нее было неприличным открывать рот для еды в присутствии посторонних людей, и она приносила еду из столовой на подносе в свою стеклянную дикторскую будку. Мне со своими «молодежными шуточками» объяснять аристократке, которой за 50, почему это смешно, было невозможно. «Это я уже вырезала. Это совершенно не годится, в эфир не пойдет!» Какое-то время я ходил в неблагонадежных хулиганах: на «Би-би-си» никого не интересовала идеология, но их беспокоила репутация. И тогда я принял другую стратегию: «на голубом глазу». Делал передачу, записывал ее и ставил на полку. Единственным моим «судьей» был напарник, работавший в ночную смену. На нем я проверял свои шутки. Если он не смеялся, я садился все переписывать.

Я десять лет ездил на гастроли с большим джаз-оркестром. Мы играли музыку, которая была понятна не всем. Первые ряды занимала, как правило, местная партийная и торговая аристократия. И мы играли им Каунта Бейси. И с тех пор я боюсь увидеть «стеклянный взор» зала, не понимающего тебя и искусство, которые ты несешь. Всю жизнь боялся этого эффекта и всегда хотел быть небезразличным аудитории. Эти же гастроли открыли мне, сколько в России несчастных людей, особенно девушек: до них ласка доходила мало и редко. И я хотел дать душевную поддержку своим слушателям. В наших программах, как ни странно, даже в «Рок-посевах», музыка была лишь предлогом для наших совместных посиделок. Мы создавали такой климат общения, в котором я что-то рассказывал, по музыкальной канве, естественно, но на самом деле подтекста там было больше, чем текста. Философия у меня всегда была такая: вот я сижу здесь, мне с вами общаться хорошо, вы там меня слушаете, и вам тоже должно быть весело, потому что я вас стараюсь развлечь и заставить подумать, или еще что-то, всеми своими силами.

Когда я садился писать первые сценарии «Рок-посевов», то страшно мучился. Мне было уже 37 лет. Я ни по возрасту, ни по жанру не подходил под рокера. Но мне было важно, чтобы людям было со мной весело и интересно.

В 1970-е гг. на «Би-би-си» практиковали так называемую «политику свежей крови». Нужно было брать готовых журналистов, со знанием языка, с опытом и связями. Но в Советском Союзе тогда таких просто не было! Советские журналисты работали под колпаком у КГБ и ни на какое «Би-би-си» идти не могли. Поэтому в Русскую службу брали всех, кого и где только могли найти. Врач у нас был, специалист по напряженному железобетону, составитель спортивного словаря и мастер спорта по прыжкам в высоту, бывший военно-морской офицер… Кто угодно, но только не журналисты.

Надо сказать, что до отъезда из Советского Союза у меня была некоторая проблема с друзьями. Потенциальный мой друг должен был иметь высшее образование, знать иностранный язык или интересоваться западной культурой, чтобы нам было о чем поговорить. И должен был не стучать в КГБ. И по одному из пунктов всегда был прокол. А потом я пришел на «Би-би-си», а там сидят все касатики: с высшим образованием, знанием английского языка, все проверены в английской секретной службе – дружи с кем хочешь!

Чтобы было понятно, по каким принципам работало «Би-би-си», расскажу такую историю. В 1967 г. группа молодых диджеев в Англии засела на плавучем маяке. Они устроили радиостанцию, которая на всю фигачила рок на средних волнах. Это «Радио Кэролайн» смелó все радиостанции: у них был миллион слушателей и столько же рекламы. «Би-би-си» в то время было бастионом хорошего вкуса: дикторы говорили тщательно поставленными голосами и приходили на работу в галстуках. Руководитель Русской службы «Би-би-си» Анатоль Гольдберг всегда появлялся в студии в твидовом костюме-тройке и бабочке, которую он всегда сам завязывал (говорили, что после войны, в конце 1940-х, вообще в студии «Би-би-си» никто без галстука-бабочки и черного парадного пиджака не появлялся). И вот на таком чопорном аристократичном радио быстро поняли ситуацию и открыли свой молодежный канал, и всех диджеев с плавучей станции взяли туда. Хулиганство – это необходимый элемент любого прогресса.

Письма – это совершенно отдельная история. Письма ко мне на «Би-би-си» из СССР шли через третьи страны: нельзя было просто взять и отправить их, поэтому пересылали студенты кубинцы и албанцы, покидая СССР. Самое необычное письмо мне отправил в бутылке какой-то моряк, проплывая мимо Англии. Течением ее прибило к берегу, ее кто-то нашел и достал послание. Там было написано на русском: «„Би-би-си“, Сева Новгородцев». Письмо отнесли на почту, там его отправили на экспертизу, экспертиза определила, что это русский язык, и передала переводчикам. В конечном итоге это письмо попало ко мне, я его прочитал и исполнил просьбу, которая в нем была.

За более чем 30 лет работы на радио писем стало столько, что их уже не могли вместить мои антресоли. Те из писем, которые выходили в эфир, они у меня подшиты к сценариям и лежат в моих папках, там 20–25 томов, которые я, может быть, еще издам. Все прочие я тоже хранил – не поднималась рука выбросить. Очень трогательные письма писали слепые шрифтом Брайля. Эти огромные листы почта отправляла в Королевское общество слепых, где их переводили в русские буквы. Все послания годами лежали у меня по шкафам и антресолям. И незадолго до ухода с «Би-би-си» мне удалось пристроить их в архив Гуверовского института. Там они будут храниться вечно. Я всем говорю: лет через 300 кто-то по вашим письмам напишет докторскую. Тему я уже обозначил: «Становление молодежного сознания в СССР в 1970–1980 гг.». На полках Гуверовского архива письма занимают 6 м 34 см полочного пространства. 120 кг рукописных писем! Нет уже этих ручек шариковых, нет тетрадей в клеточку, нет марок, которые надо лизать, чтобы наклеить! Изменилось всe! Поэтому это страшно экзотический материал.

Я был женат трижды. Причем на первой жене – дважды! А сегодня я больше десяти лет в браке с Лёликом – идеальной женщиной. Со второй женой – англичанкой – у меня был болезненный развод. Она еще была актрисой с хорошо поставленным голосом, и наши ссоры были слышны на весь Лондон. Дело в том, что я человек неплохо воспитанный. До 16 лет не умел ругаться матом. Всегда уступал место в автобусе. Здоровался со всеми первым. Но в браке с англичанкой я вдруг почувствовал себя неотесанным хамом. Она меня корила, что в гостях за столом я говорю о себе, а надобно слушать. Что говорю на философские темы, а надо по существу. Да много еще чего… «Породу деньгами не перешибешь». Всe можно купить, кроме воспитания и происхождения.

Есть классическое определение джентльмена, которое принадлежит Бернарду Шоу. Надо признать, оно полностью подходит ко мне: «Джентльмен – это человек, который умеет играть на саксофоне, но никогда этого не делает».

Меня часто спрашивают, почему я ушел с «Би-би-си»? Ну, послушайте – я 38 лет был в эфире! В конце концов, время мое закончилось. Для «Би-би-си» я был «священной коровой», и меня не трогали: мою передачу держали до последнего. Пока я сам не понял, что время пришло.

Меня, как всякого стареющего человека, порой охватывают сомнения: «Не зря ли я прожил жизнь?» Я дело свое делал на совесть. «И чувства добрые я лирой пробуждал». Но на последнем этапе жизни человек находится наедине с самим собой. И не бояться одиночества – это достаточно серьезная задача, к которой надо готовиться долго. Я без уединения просто бы погиб. Для меня это подзарядка батарей.

Мне нравится повторять фразу, сказанную кем-то при встрече со мной: «То ли горец, то ли вампир – не стареет!» Никакого секрета нет, кроме образа жизни, который я веду. В молодости я практиковал систему голодания Николаева. Сегодня я вегетарианец, но очень не строгий. Например, рыбу я ем. Я долго для себя искал границу: где остановиться? Что есть, а что – нет? Потому что можно до такого дойти, что и перед морковкой извиняться за то, что ты ее съел. И потом – видимо, как работник радио – я вывел для себя границу: всё, что не издает звука, я могу есть. Поэтому рыбу я могу себе позволить. Утро начинаю с холодного душа, много хожу, дышу чистым горным воздухом. Одна из веских причин, по которой я уехал из Лондона, в том, что это – перенаселенный нервный город, в котором невозможно жить и дышать. Но англичане слишком хорошо воспитаны, поэтому они терпят и держатся.

Года за полтора до ухода со службы я начал рассматривать Европу со спутника. И обнаружил, что на греко-болгарской границе есть огромный зеленый лесной массив, километров двести в поперечнике. Нетронутый! Там есть местные дороги и крохотные деревеньки, но это малонаселенный район. А мне всегда хотелось на старости лет вернуться в мое пионерское детство: прийти в лес – а он ничей. В Европе такого больше нет. В Англии выезжаешь за город, и машину поставить негде: вся земля кому-то принадлежит. А тут – хочешь костер жги, хочешь удочку доставай. Мы с женой нашли глухую деревню на южной границе, но оказалось, что быт там застыл на отметке XVI или XVII века. И мы поняли, что нам там не жить. И, чтобы не расстраивать жену, я снял номер в гостинице на озерах, в горах. И около нее мы гуляли по дороге и увидели дом, где продавались квартиры. И помечтали вслух: «Нам бы вон ту квартирку на самом верху с видом из окна на горы…» Пошли смотреть. Оказалось, что хозяина дома зовут очень созвучно мне – Севдо. Балкон приглянувшейся нам квартиры выходит на Орфеевы скалы: согласно местной легенде, Орфей спускался к Стиксу за Эвридикой именно по ним… Закончил я свою работу на «Би-би-си» в свой день рождения в июле 2015 г. И через всю Европу на нашем стареньком мерседесе мы поехали к новому месту жительства. К октябрю приехали…

Я родился в Ленинграде, школу оканчивал в Эстонии. Потом были Австрия, Италия, Англия, теперь Болгария… Такого места, куда бы я приехал и, вздохнув, сказал: «Ну, вот я и дома» – такого места нет. Мой дом там, где я живу. Сегодня это Родопские горы в Болгарии. Здесь честные люди и чистый воздух.

Для меня самое главное в человекe – внутренняя доброжелательность. В христианстве это то, что апостол Павел называл любовью. Если она есть, тогда всe сразу становится на свои места и, как магнит, подведенный под бумагу, укладывает металлические опилки в ровные ряды. Я делю всех людей на «выкл.» и «вкл.». «Включенный человек» – это такой живой радиоприемник, который всe время на связи с Всевышним.