Мифы и легенды народов мира

Анатолий Несмиян November 12, 2022

В дополнение к предыдущему лонгриду. Я как-то постоянно упускаю, что далеко не всем очевидно то, что вполне ясно для меня, так как я занимаюсь все-таки довольно специфической темой социальных катастроф, которая крайне неблизка большинству, и которые о ней имеют сугубо бытовое представление, густо замешанное на эмоциях и интерпретациях. Что, кстати, совершенно нормально.

Ключевой особенностью любого восстания и фактором, который определяет его результат, является организованность и структурированность целей и задач. 

Майдан, будучи банальной мелкобуржуазной революцией, не имел поначалу ни структуры, ни целей, ни задач. Собственно, поэтому он четко разбит на два периода, границей которых было так называемое «звыряче побыття дитей». Никто не знает, насколько избиение молодых людей в Киеве было проектным мероприятием, насколько - банальной дуростью туземных милицейских начальников. Но до него Майдан был один из многих стихийных и никуда не приводящих выступлений городского креативного класса. К моменту «побыття» он уже практически «сдулся». У нас, к примеру, таким событием была Болотная - тоже пар в свисток и тоже ноль организованности. Кстати, египетский «Майдан» на площади Тахрир тоже четко делится на две фазы. Первая завершилась выгоранием революционного порыва, и египетская Весна почти проиграла. Но тут последовала внезапная и ничем не объяснимая отставка Мубарака, не вытекающая ни из какой логики, и все началось заново с еще большим энтузиазмом. 

Нюанс всех мелкобуржуазных революций в том, что они всегда (подчеркну - всегда) либо «сдуваются», либо перехватываются буржуазией крупной. В Киеве после «звырячого побыття» произошло второе. Олигархи, которые видели нерадужную переспективу быть сожранными кланом Януковича, потерявшим всяческие берега (ну логично - кризис, выхода нет, ключ поверни и полетели), воспользовались моментом, подключив к событиям свои силовые ресурсы - болельщиков, а войдя в блок с силовым крылом режима - и подкормленных нациков, которых на Украине на самом деле к событиям на Майдане было от силы человек 500 на всю страну. Вряд ли больше. 

Контроль при этом за событиями олигархи утратили почти сразу, если о нем вообще можно было говорить. Достаточно вспомнить, что соглашение между оппозицией и Януковичем под гарантии европейских стран было снесено каким-то «сотником», заоравшем на Майдане «Гэть!», и толпа тут же пошла в последний и решительный. Это уже потом была Институтская, причем уровень организации этого расстрела был просто на порядок выше того, что демонстрировали «лидеры» Майдана до того. 

В общем, с организацией на Майдане было все очень печально, но она как минимум была. Отдельный вопрос — кто именно вносил порядок в это стихийное мероприятие, но в данном случае дело даже не в этом. 

Противники Майдана структурно выглядели точно так же — обычная стихия с минимальной самоорганизацией. Пока власть еще была у Януковича, «титушки» как-то, но окормлялись государством и были структурой. Хлипкой, но организованность имела место быть. После краха режима структурность противников Майдана упала в ноль. 

Структурность упала, но категорическое неприятие новой власти никуда не делось. На выходе возникло классическое «крестьянское восстание», которое всегда и во все времена проигрывает просто потому, что крестьянского разумения хватает на то, чтобы поджечь панский фольварк, на чем он останавливается и ждет солдат, которые придут (а они обязательно придут) и всех в батоги. Кого не застрелят. Крестьянское восстание, которое переходит в крестьянскую войну — исключительная редкость, так как требует именно организующего начала. Когда оно появляется — у бунта появляется хоть какая-то осмысленность, но это уже не крестьянское восстание. Обычно крестьян просто используют для каких-то иных и зачастую далеких от их интересов целей. Это классика всех подобных восстаний, которые, повторюсь, практически всегда заканчиваются поражением. Стоит отметить, что крестьянские бунты чаще всего привлекают «лихих людей», которые к мирной обычной жизни мало приспособлены, а потому кочуют от одного конфликта к другому. Обладая определенным минимальным опытом, в том числе и организационным. Но исключительно в одном разрезе — они умеют в процесс, но совершенно не видят смысла обозначать цели этого процесса. Для них он самодостаточен. 

В «Трудно быть богом» Стругацкие описали такого профессионального бунтовщика — Арату Горбатого. Проблема таких профессионалов, что у них не бывает цели. Их цель — это процесс. Бунт ради бунта. «...Я выжгу черную и золоченую сволочь, как клопов, всех до одного, весь их проклятый род до двенадцатого потомка. Я сотру с лица земли их монастыри, казармы и крепости. Я сожгу их армии и всех, кто будет защищать и поддерживать их...» Что делать потом, когда он победит, Арату не интересует, он понятия не имеет, что будет происходить после победы. А умный Румата знает, только сказать Арате этого он не может — тот его просто не поймёт: «...Ты еще не знаешь, как безнадежно само твое дело. Ты еще не знаешь, что враг не столько вне твоих солдат, сколько внутри них. Ты еще, может быть, свалишь Орден, и волна крестьянского бунта забросит тебя на Арканарский трон, ты сровняешь с землей дворянские замки, утопишь баронов в Проливе, и восставший народ воздаст тебе все почести, как великому освободителю, и ты будешь добр и мудр – единственный добрый и мудрый человек в твоем королевстве. И по дороге ты станешь раздавать земли своим сподвижникам, а на что сподвижникам земли без крепостных? И завертится колесо в обратную сторону. И хорошо еще будет, если ты успеешь умереть своей смертью и не увидишь появления новых графов и баронов из твоих вчерашних верных бойцов...»

Это и есть проблема любого крестьянского восстания — либо оно бесструктурно и бесславно погибает прямо на месте возникновения, либо оно структурируется и побеждает, но практически мгновенно превращается в то же самое, что было им побеждено. Есть и промежуточный вариант — оно пытается структурироваться, но так и не вытягивает эту задачу. 

Донбасское восстание погибло еще до ввода российских войск 15-17 августа 2014 года. У восстания были лидеры, но они вообще не умели в структуру. Весь их предыдущий опыт — руководство десятком-двумя человек. Поэтому Стрелков разводил горестно руками: ну не идут местные в ополчение. А он просто не умел в организацию ополчения, да и откуда с его опытом и бэкграундом. Возможно, будь у восстания больше времени — год, два, или опыт, или люди с опытом появились бы, но никто времени не дал. Когда я приехал в Донецк в июле, мне хватило двух дней, чтобы увидеть вживую — передо мной классическая агония. К августу 14 восстание потерпело поражение, а после 15 августа началась совсем другая история. 

Когда украинцы начинают загибать пальцы, перечисляя десяток-два фамилий таких ландскнехтов с российским гражданством, объявившихся на Донбассе весной 14 года, они все время теряют связь с формальной логикой: вначале возник конфликт, вначале победил Конвент, затем вспыхнул тот самый «крестьянский бунт» в украинской Вандее, а уже потом к обеим сторонам конфликта начали подтягиваться разного рода авантюристы и профессиональные бунтовщики. Но так как они умели только бунтовать, причем результат предыдущих бунтов у подавляющего большинства был не положительным, то они ничего и не принесли с собой. И вот когда они проиграли, когда восстание исчерпало себя и было окончательно разгромлено, в дело вошли совсем другие силы, которые просто воспользовались брендом, но продвигать начали уже свои задачи. Точно та же история, что и с Майданом, управление которым было перехвачено во второй его фазе. 

«С той стороны», кстати, было всё ровно так же. Основу добровольческих батальонов составляли маргиналы, которые попытались воспользоваться внезапно открывшим перед ними двери социальным лифтом. И практически все они, даже уехав на этаж-два вверх, не удержались там. Где сейчас герой войны 14 года Семенченко? Другие командиры батальонов и прочие козаки Парасюки? И революционеры Майдана, и контрреволюционеры Донбасса социально были выходцами из одного слоя. Просто так сложилось, что они оказались там, где оказались. А могли быть и по другую сторону. Кстати, тот же Семенченко вполне мог бы быть героем Русской весны — во всяком случае он где-то там мелькал в Донецке, но там не сложилось, а вот в противоположном лагере дела пошли. И снова — стандартная ситуация, абсолютно ничего эксклюзивного. Пресловутый «Азов» был взят в оборот людьми, умеющими в структуры и организацию. Поэтому он и стал тем, чем мы его знаем. И эти люди — не профессиональные бунтовщики, а профессиональные аппаратчики.

Именно поэтому исходные события на территории Украины можно с полным правом называть гражданской войной. А уже потом в нее начали входить и вписываться другие участники, что опять-таки для любой гражданской войны, скорее, норма. 

Запад со своей политикой «мягкой силы» подготовил почву для этого конфликта, и когда мы с моим соавтором Алексом Андреевым (это, понятно, псевдоним) писали книгу о событиях не только 14 года, но и предшествующих ему, то работали с огромным массивом документов (а он, как человек, находившийся еще в 90 годы на достаточно высоких ступенях местной иерархии, имел доступ к очень непростым документам и видел изнутри весьма щекотливые мероприятия и процессы). И здесь нет никаких разночтений — Запад наголову переиграл Россию в геокультурной борьбе на Украине. Вынес в одну калитку. Все эти наши посольства-консульства, Россотрудничества и прочие структуры, единственное, чем занимались — это строго личными гешефтами и дружным попилом бюджетов со своими украинскими коллегами. А американцы, англичане, поляки, венгры — те работали на результат. И тоже, конечно, воровали и вообще себя не забывали. Но результат был все-таки в приоритете. Отдельные аномалии типа Байдена-джуниора, конечно, тоже встречались, но то обилие российских гешефтов вроде одного из наших послов, выстраивавшего на территории Украины личную аптечную сеть и, собственно, более ничем не занимавшегося, с лихвой перекрывало провалы Запада в этой борьбе. 

При этом не стоит забывать, что с 2012 года Россия плотно вошла во внутренний системный кризис (маркером которого стали «майские указы» Путина), а у системного кризиса есть специфика — управляющий контур резко «проседает» в проектном управлении. В первую очередь это относится к утрате стратегической постановки задач. Управленец перестает понимать, зачем он делает тот или иной проект, сводя цель к процессу. В 2016 году утрата стратегического целеполагания привела к тому, что в Администрацию президента был кооптирован Кириенко, который ввел знаменитые KPI — оценки деятельности госчиновников. Стандарты KPI работают в бизнесе, но абсолютно непригодны для целей государственного управления. Они позволяют чисто механистически регламентировать и алгоритмизировать сам процесс принятия и реализации решений. Без какого-либо понимания смысла, который невозможно формализовать в стандартах KPI. Для бизнеса это норма, так как там есть только одна цель — прибыль. Круг интересов госуправления неизмеримо более широк, но его сознательно свели в точку и окончательно добили всё, что можно назвать государственной стратегией. Процесс управления стал единственной доминантой. Процесс ради процесса, а не ради целей. Они исчезли напрочь. 

Утрата способностей к проектному управлению и привела к катастрофической недооценке последствий всей политики России на Украине. Кремль попросту не понимал (и не понимает сейчас), зачем и для чего он что-либо делает, подменяя реальные и объективные события созданными им моделями, в которых реальность стремится в ноль. 

Уже поэтому миф о том, что злобный Кремль вторгся на ничего не подозревающую Украину — это именно миф. Кремль решил воспользоваться моментом — да, тут даже обсуждать нечего. Но ответить на вопрос: зачем? - он уже был не в состоянии, а потому подозревать его в неком зловредном проекте попросту нелепо. Управление процессами перешло в рефлекторную стадию. Известный «Минск-1», когда его условия были сочинены буквально на коленке — прямое продолжение решения о присоединении Крыма, которое тоже принималось примерно в такой же последовательности. Без какой-либо внятной проработки и оценки минимальных последствий. Самое интересное, что скорее всего, в Кремле до сих пор не понимают, где именно они ошиблись, а потому свято верят, что ошибки не было, просто звезды не так сошлись. 

В общем, все написанное — к тому, что примитивные линейные мифы, созданные с обеих сторон, к действительности имеют крайне отдаленное отношение. Но здесь мы уже перешли в символьное поле, самое сложное для любой редактуры и изменения. Это весьма непростая и крайне специфическая штука — символы. 

Человек живет одновременно в трех информационных средах — реальной (то, что он может ощущать, видеть и слышать сам), виртуальной — то, о чем он составляет представление с чужих слов, и символьной. Под последней понимают среду, в которой большие массивы информации спрессованы в компактные блоки-символы, имеющие однозначное и неизменяемое значение. При известных усилиях человек может изменить свое отношение и представление о том, что видит-слышит сам, о том, что читает-слушает от других, но изменить символы, и даже отредактировать их — на порядок сложнее. Это задача на уровне смены этики, то есть, почти безнадежное занятие. 

Геокультурная борьба поэтому и ведется на символьном поле. Это поле стандартов. Если ты создал стандарт и сумел в ходе борьбы завоевать территорию его действия, другие стандарты на этой территории перестают работать. Попробуйте перевести электрическую сеть в России с европейских 220 на американские 110 вольт. Уровень задачи — запредельный. И практически бессмысленный по своему содержанию. 

Поэтому на самом деле нет никакого смысла бороться с мифами (что украинскими, что российскими), они уже сформированы, как сформировано отношение, к примеру, к теракту 911. Есть люди, которые приняли на веру официальную точку зрения, и они никогда (ну, почти точно никогда) не изменят свое мнение. 911 стал смыслом, который упакован, осмыслен и прочно занял место в картине мира. Борьба имеет смысл только на стадии их формирования. Потом — всё, проехали. Живем с этим, даже если это полная чушь. 

Когда сталкиваются две несовместимые мифологии, выживает та, которая создана победителем. Мифология побежденного переходит в разряд маргинальной. Она вполне способна существовать, но уже никого не интересует. Собственно, сейчас и решается задача — чья мифология выживет и станет доминирующей. Правда при этом все равно мало кого интересует.