Пора говорить не только о пожарах. Но и об элите

На модерации Отложенный

«Революция» конца 80-х годов в СССР, о чем я уже неоднократно писал, произошла как следствие отказа от базовых принципов «Красного» глобального проекта, осуществленных при Хрущеве, а затем и Брежневе, группой троцкистов, сохранившихся в руководстве СССР после сталинских чисток элиты, главным идеологом которых был Куусинен, а затем – его ученик Андропов. И вот по мере размывания проектных принципов перед советской номенклатурой встали два принципиальных вопроса: во-первых, как передать по наследству полученные привилегии (фактически речь шла о восстановлении частной собственности), во-вторых, как избавиться от ответственности членов советской элиты. Эта ответственность перед обществом была абсолютно неотделима от любой статусной позиции в СССР и поддерживалась машиной КПСС.В общем, после кошмарной московской субботы, когда видимость в городе и его окрестностях составляла не более 100 метров, пришла пора поговорить о пожарах. И начнем мы этот разговор с напоминания о том, в рамках какой идеи создавалась современная российская элита.

Задача была решена, в первую очередь, благодаря объективной ситуации с взаимным экономическим кризисом в СССР и США, однако она создала для современной российской элиты весьма и весьма специфическую ситуацию. Во-первых, эта элита не рассматривает себя как элиту российскую: свой статус и свои деньги она получила в рамках противостояния обществу, отказа от связи с ним, и эта «родовая травма» определяет ее позицию во всем.

Во-вторых, любая попытка вменить этой элите какую-то ответственность за ее деятельность рассматривается как преступное нарушение базовых принципов существования, попытка вернуть «кровавый коммунистический режим».

В-третьих, сама эта элита в качестве гаранта своих денег и возможностей передать их по наследству рассматривает исключительно нероссийские, а желательно – антироссийские режимы, поскольку любая попытка наведения порядка в нашей стране неминуемо ставит ряд принципиальных вопросов о последствиях деятельности нынешней элиты. А этого совершенно ей не хочется. Отметим, что все эти принципы и правила действуют именно как механизм существования всей элиты в целом: желания отдельных членов элиты, даже тех, которые все понимают и осознают неправильность этой картины, ничего изменить не могут. Более того, если они пытаются индивидуально что-то исправить, это только ставит под сомнение их собственный элитный статус.

Как следствие, любое стихийное бедствие, такое, как пожары лета этого года, проходит в рамках достаточно типовой картины. Во-первых, обнаруживается, что, скорее всего, инфраструктура борьбы с этим бедствием оказывается разрушенной. Причем это разрушение не является чьим-то конкретным вредительством: это системная линия современной элиты на разрушение любой организованной силы, которая может задать вопрос об ответственности конкретных лиц. А так, вроде они бы и рады что-то сделать, но это физически невозможно, а значит ответственности никакой!

Во-вторых, власть достаточно долго игнорирует сам факт существования проблемы.

Она не хочет и не собирается заниматься чем-то, что не отражает ее личные интересы и, главное, агрессивно сопротивляется самой мысли, что она кому-то что-то должна. Именно по этой причине многие губернаторы на момент начала пожаров находились в отпусках (можно ли было такое представить для первых секретарей обкомов в период сбора урожая?) и вернулись только в критической ситуации.

В-третьих, власть отнеслась к тем, кто пытался решить проблему самостоятельно, либо индифферентно, либо агрессивно. Поскольку такие попытки (например, самодеятельное создание противопожарных просек) ставили под угрозу монополию местной власти на потенциально приносящий прибыль ресурс и опять-таки поднимали вопрос об ответственности. Характерный пример – отставка руководителя сгоревшей военной базы в Коломенском районе, который сначала неделю отбивался в одиночку от пожаров и спасал имущество, а потом оказался козлом отпущения. Такое свойство у власти было всегда, однако сегодня оно приобрело важную составляющую: борьба с самоорганизацией народа (даже для борьбы со стихийными бедствиями) нужна еще и потому, что любая такая организация может вновь поднять вопрос об ответственности власти – что, как я уже отмечал, с ее точки зрения вещь недопустимая. Типа «за что боролись!».

Наконец, власть очень активно использует результаты «третьих лиц» для собственного пиара. Тут уже есть столько историй, от исправленных на фотошопе фотографий до выгона с территории пожаров тех, кто их реально тушил, поскольку приезжает начальство, которое хочет продемонстрировать корреспондентам свою эффективность… Такая ситуация, впрочем, была всегда, но сегодня она приобретает уж совсем гротескные формы.

Про строительство домов для погорельцев мы даже говорить не будем – поскольку никто не верит, что дешевые и приличные дома будут построены хоть сколько-нибудь в срок и что большая часть денег не будет при этом разворована.

Будем надеяться, что пожары закончатся (потому что, как жить в Москве при такой атмосфере, я даже не знаю), но сама по себе ситуация будет повторяться все чаще и чаще. Поскольку большая часть структурных отраслей за последние 20 лет была (в общем, достаточно целенаправленно) разрушена, то и проблем будет становиться все больше и больше. А любая конструктивная деятельность (что частных лиц, что отдельных представителей самой власти) рассматривается всей современной российской элитой как откровенная угроза: если мы ничего не делаем, потому что не хотим, то и вы не смейте ничего делать, чтобы мы на вашем фоне не выглядели ублюдками.

Разумеется, такая ситуация не может длиться долго, что не может не волновать в том числе и самую верхушку нашей элиты. Однако нужно отдать себе отчет: что-то изменить можно будет только после того, как изменится сам подход к ответственности. Что требует нетривиальных усилий и, чего уж греха таить, серьезных изменений в составе самой элиты.