Бессамосознательное состояние России

Вот уже двадцать лет, как Россия мечется в ловушке неумолимой и четкой формулы, известной как «национальное самосознание». А точнее, между двумя ее интерпретациями: оксюмороном, именуемым «российское национальное самосознание», и взрывоопасным «русским национальным самосознанием».

Справедливости ради нужно уточнить, что в эту ловушку Россия загнала себя уже давным-давно – с той поры, когда, начиная с царствования Софии Фредерики Августы Ангальт-Цербстской (она же Екатерина Великая), русские императоры чистейших немецко-датских кровей стали столь же последовательно, сколь и рефлекторно, приращивать территорию своего государства чужими землями, населенными «двунадесятью языками». Весь этот «русский салат» (так французы называют мешанину, известную в России как «салат оливье») более или менее благополучно существовал до поры до времени за инстинктивно бестактной фигурной скобкой, придуманной графом Уваровым: Самодержавие, Православие, Народность. Впрочем, игнорируя национальное самосознание «добровольно-принудительно» присоединенных народов, эта формула в то же время никак не способствовала возникновению национального самосознания в инертной массе русских, чье национальное бытие сводилось к обожествлению власти и к покорному следованию ее прихотям.

После революционного триумфа большевиков, которые низвели «всесильное учение Маркса» до уровня лубочной картинки доступной пониманию теперь уже «интернациональных масс», населявших Советскую Россию, словосочетание «национальное самосознание» надолго уступило место «идеологической сознательности». Это, по существу, уникальное явление наднациональной идеологии строго запрещало всем народам Советского Союза, включая, прежде всего, русских, всякий поиск, а тем более культивирование национальной идентичности. Разумеется, это не мешало русскому большинству тайно, а иногда и явно гордиться своей «государствообразующей» ролью, которая позволяла ему самоутверждаться в покровительственном отношении к «младшим братьям». Но эти «маленькие социалистические радости» были всего лишь суррогатом национального самосознания.

Тут необходимо сделать принципиально важную оговорку концептуального характера, чтобы напомнить одну непреложную истину. А именно: история человечества убедительно свидетельствует о том, что национальное самосознание – каким бы оно ни было – может возникнуть лишь как результат длительного естественного процесса в недрах той или иной нации, но ни в коем случае как некая идеологема, спущенная в массы из правительственных кабинетов. Поведение российской и, в первую очередь, русской массы в 1917 году, в мгновение ока разнесшее вдребезги незамысловатую формулу графа Уварова, является тому неопровержимым доказательством. А если принимать всерьез ламентации нынешних радетелей «Четвертого Рима» по поводу того, что «богоизбранный народ» был де введен в преступный антирусский соблазн горсткой евреев-русофобов, то они станут исчерпывающим подтверждением того очевидного факта, что русского национального самосознания и при царе-батюшке-то не существовало. И дело тут, разумеется, вовсе не в каких-то врожденных пороках русского народа, а в тоталитарно-патерналистском характере российской власти, неизменно тормозившей любые естественные процессы в русском обществе.

По сравнению с этим вечным и совсем недавним прошлым та, пусть и относительная свобода, в которой живет сегодня русское большинство России, создала реальную предпосылку к возникновению русского национального самосознания. Но этот, кстати, уже начавшийся процесс наталкивается на огромный комплекс препятствий, среди которых следует выделить в первую очередь отсутствие в России гражданского общества и крах традиционного, многовекового мироощущения русских людей, психологически травмированных внезапным исчезновением привычной среды обитания после окончательного развала Российской империи в виде Советского Союза. Заметим, что этот последний феномен не имеет ничего общего с прецедентами исчезновения французской или британской колониальных империй. И, прежде всего, потому, что по ряду вполне конкретных причин эти события не стали, да не могли стать психологической травмой для населения метрополий.

Разумеется, национальная гордость тех же, скажем, французов была уязвлена. Но в отличие от русского мировосприятия одномоментная потеря колоний в Северной и Черной Африке не стала для французов трагедией, ставящей под вопрос смысл существования и национальную состоятельность самой Франции или свидетельствующей о ее ущербности. Именно потому, что к этому времени национальное самосознание французов уже около трех веков было прочнейшей и неотъемлемой частью их национальной идентичности или, если хотите, самодостаточности.

Вот этой-то естественной самодостаточности как раз и не хватает русскому большинству российского населения. И в этом состоит его главная беда, ибо навязчивые терзания по поводу «усыхания» имперских территорий по определению не могут стать основой, завязью национального самосознания, которое лежит исключительно в плоскости нравственно-ценностных, культурных, личностных, человеческих категорий.

Поиски национального самосознания, предпринимаемые сегодня русскими и российской властью, демонстративно и вместе с тем заискивающе идентифицирующей себя с русским этносом, представляют собой хаотическое смешение спорадически возникающих полуказенных лозунгов и самоутешительных заклинаний. От новоявленного решения объявить крещение Руси общегосударственной памятной датой до обожествления Сталина; от мифа о «нравственном превосходстве» русских над всеми остальными народами мира до вполне конкретного выкрика «Россия для русских!»; от регулярного (и действенного) подстрекательства к спасению России путем физического уничтожения «нерусских» до прекраснодушных призывов читать на ночь русскую классику; от причитаний о необходимости собрать воедино «разделенный русский народ» (на первый случай, вместе с территориями Восточной Украины, Крыма и Северного Казахстана) до косноязычной поправки к закону «О ФСБ», призывающей профилактировать «отдельные СМИ, открыто способствующих формированию негативных процессов в духовной сфере». А постоянным фоном этого беспомощного сумбура служат перманентные поиски виноватых в российских бедах – от набивших оскомину «мировой закулисы» и «вашингтонского обкома» до варягов, Гришки Отрепьева, Николая Кровавого, Хрущева, Горбачева и Ельцина.

Все это еще глубже загоняет стихийных изобретателей «русского национального самосознания» в ту ловушку, о которой мы упоминали в самом начале комментария и в которой они очутились, беспечно сооружая все ту же уваровскую «фигурную скобку» русско-православной идентичности для государства, чье население почти на пятнадцать процентов состоит из мусульман. Не говоря уже о множестве наций и этносов, которые тоже формируют свое собственное национальное самосознание.

Симптоматичный факт: на вопрос, нужно ли вводить в России день принятия ислама в качестве памятной даты (по примеру крещения Руси), три четверти обычно либерально настроенных слушателей «Эха Москвы» ответили твердым «нет». Возникни подобный вопрос в той же Франции, французы имели бы полное право ответить отказом, несмотря даже на то, что мусульмане составляют почти десять процентов населения страны. Ибо французские мусульмане, будучи полноправными гражданами Франции, живут все-таки не на своей исторической родине, а в стране с уже давно сложившимися собственными традициями. В России подобный отказ на официальном уровне был бы самоубийственным, поскольку мусульмане России живут на своих, как сейчас принято выражаться, исконно татарских или, скажем, исконно чеченских территориях, а посему являются не вассалами русского большинства, а равноправными гражданами многонационального государства.

Между тем, реакция слушателей «Эха Москвы» симптоматична именно потому, что она отражает главную и наиболее тревожную особенность поисков русского национального самосознания. Дело тут заключается в том, что сам процесс этих поисков обращен сегодня не к внутреннему осмыслению самих себя, как нации, объединенной общим мировоззрением, общими нравственными и культурными ценностями, общими социальными интересами и общей историей. К сожалению, этот процесс построен на агрессивном отрицании любых внешних факторов и общечеловеческого опыта, входящих в противоречие с нынешними представлениями русских о самих себе. Это то, что французы называют solutiondefacilité – выход из положения с минимальной затратой усилий. Такой выбор практически неизбежен в условиях уже упоминавшегося нами отсутствия гражданского общества, но, кроме того, в условиях традиционной «размазанности» русского этноса по нечеловечески огромной территории с зачаточными коммуникативными структурами.

Еще раз подчеркну, что национальное самосознание отнюдь не тождественно понятию национальной идеи, которая относится к категории мобилизующих политических инструментов, но не имеет никакого отношения к познанию нации самой себя. Это познание возможно лишь в течение длительного периода, требующего смены нескольких поколений, не говоря уже о том, что оно немыслимо в условиях патриархального общества.

Чтобы обрести возможность двинуться, наконец, в этот долгий путь, русской нации нужна автономия. Разумеется, не административная автономия в составе Российской Федерации, подобно той, какую потребовали на днях черкесы. А автономия по отношению к той самой традиционной русской власти, которая под маской «суверенной демократии» уже давно ввела в практическое использование пресловутую формулу графа Уварова.

Если же этого не произойдет, то роль «защитников» русской национальной идентичности окончательно будет монополизирована современными черносотенцами, которые уже давно интерпретируют эту идентичность как потребность истреблять «чурок». В то время, как национальное самосознание русских – от представителей власти, олигархов, чиновников, кремлевской челяди и «гениальных режиссеров» до простого обывателя – будет по-прежнему исчерпываться привычной пословицей «Что за честь, коли нечего есть».