Шопинг на районе: великом преображении гопников

Когда говорят о низком социальном статусе или неблагополучном экономическом положении как основных причинах обширной популяции гопников, я типа недоумеваю. Не, реально удивляюсь! Статус неглавных инженеров и прочей нищей отечественной интеллигенции был ниже некуда, но их дети редко пополняли ряды шпаны. То же касается и доходов.

Я помню Таллинн столицей Советской Эстонии, городом вызывающе несоветских баров, утреннего кофе, фарцы и рутинного гоп-стопа. На сэкономленные деньги я изредка покупал и гораздо чаще обменивал импортные пластинки. Это происходило на так называемой «Горке» — тематической толкучке в старом городе, регулярно гоняемой ленивыми ментами. Когда я начал посещать это злачное место в конце 1980-х, туда также повадилась шпана, вдруг выплеснувшаяся из своих спальных районов. Работа ментов существенно облегчилась. Гопники ловили и стригли волосатых, отбирали и ломали пластинки, чаще всего просто тупо били. Ногами и бутылками с отбитым горлышком. Велосипедные цепи я увидел позднее, в городе Кингисеппе Ленинградской области. Увидел — и тут же всё померкло. Правда, как легко догадаться, не навсегда.

Гопники — не уникальный, но существенный пласт русской массовой культуры. Несмотря на локальные особенности Таллинна и наличие в городе совершенно отпетых (смеяться можно!) эстонских хулиганов, никто не сомневался, что наиболее яркие и характерные личности будут говорить на языке межнационального общения. Русский был языком армии и тюрьмы — а где, как не там, человеку прививаются удобные криминальные понятия. «Псы городских окраин», как назвал их в одной из своих песен Владимир Шахрин из группы «Чайф», служили привычной аранжировкой советского ландшафта, а в некоторых местах — его магистральной темой. Если в крупных городах перемещение по центральным улицам позволяло годами избегать знакомства с самозваными «хозяевами» территории, то выезд на внеплановую периферию был, что называется, чреват. Чужака провожали напряжённые огоньки сигарет из-под кепок в метре от земли — пацаны у подъездов часто сидели «на кортах».

Когда говорят о низком социальном статусе или неблагополучном экономическом положении как основных причинах обширной популяции гопников, я типа недоумеваю. Не, реально удивляюсь! Статус неглавных инженеров и прочей нищей отечественной интеллигенции был ниже некуда, но их дети редко пополняли ряды шпаны. То же касается и доходов. У нас в школе училось чудовище — сын известного спортсмена и какой-то горкомовской шишки. Когда его выгоняли с уроков, он грозил учителям административными мерами, пересекал школьный двор и занимал позицию у магазина — трясти дань с прохожих. Милиция не вмешивалась. Пусть мальчик себя порадует. Дети мелкой буржуазии перенимали ужимки районных авторитетов с благоговением и чуткостью. Они понимали, что власть важнее всего остального. Надлежало сначала унизить человека, а уже потом забрать его деньги. Акт чистой власти — чистого, немеркантильного символизма.

Больше всего меня развлекает, когда говорят о «расцвете» гопников, якобы наступившем в 1990-е. Напротив, это была их судорожная агония, спровоцированная резким ростом возможностей. Жившая по понятиям дворовая шпана не пережила беспредела свободы. Многие перебили друг друга в ходе перераспределения доселе неочевидных благ, самые везучие «облагородились» и превратились уже в настоящих преступников, крупностью не уступающих советским «красным директорам».

Каких-то четверть века назад нервно-презрительный Майк Науменко пел о «гопниках», которые «мешают нам жить», а теперь это субкультура с развитым присутствием в Сети, густым артистичным арго и прочими атрибутами театрализованного поведения. Это не значит, что на вечерних улицах стало спокойнее, хотя это тоже чувствуется. Это всего лишь значит, что гопники перестали быть биомассой, недифференцированным большинством.

У них даже появилась своя музыка. Не говоря о специфической роскоши и, в конце концов, ярко выраженном, кичевом стиле.

Если прямо с утра зайти в торгово-развлекательный центр у дальней станции метро, то на так называемой фуд-сквер, площади сетевой еды, за стандартными пластмассовыми столиками можно заметить довольно много молодёжи. Все флаги в гости у «Биг Мака» и «Ростикса»: готы, олдскул-металлисты, понарошку враждующие подвиды эмо и даже новые хипстеры. Этих меньше всего. Они дети из хороших семей, сидящие в «Старбаксе» после школы с журналом «Афиша» или какой-нибудь книжечкой, купленной в любимом магазине «Республика».

Место их кружения — центр. В районных точках притяжения всё проще. Вчерашних гопников там больше всего. Они, конечно, иногда подставят ногу пробегающей девчушке с обведёнными глазами и пихнут в грудь какого-нибудь хилого панка, если тот смолчит в ответ на всепогодное «ты чё?». Но в целом всё мирно.

Никакого огня на поражение. Универсальные ценности потребления сгладили различия, умерили идейные разногласия. Далеко не у всех есть деньги, чтобы шататься по магазинам, зато можно крутиться где-то под боком, греться в лучах неонового солнца. В сущности — разглядывать толпу, то есть фланировать, не сходя с места.

При желании финансовую проблему можно было бы решить с помощью старого доброго гоп-стопа, да охрана кругом и как-то… светло, людно, все как на ладони. Для реально отмороженного пацана — говно вопрос, а в новых генерациях — дудки. Дураков нет. Дела делают не на лохах, а в других местах. В каких — никто не знает. Следует многозначительно молчать. Хмыкать опять-таки. Поплёвывать сквозь зубы.

Собственно, гопники всегда были индикатором общественного состояния. В советские годы они прямо или косвенно служили общественному строю. Внедряли уравниловку, мочили тех, кто высовывался, проявляли агрессивный патриотизм и приверженность патриархальным ценностям. «От заграничной заразы он спасает Москву. Он торчит от Кобзона. Он жалеет Муму», — издевался Юрий Шевчук в песне «Мама, я любера люблю». Вместе со страной молодёжное большинство выстояло и окрепло в 1990-е, которые оно же теперь и называет лихими, смахивая ностальгическую слезу. Выбрало Путина, чтоб не дай бог не проиграть, как уже получалось неизвестно по чьей вине. Поднималось с колен, шло куда-то вместе, поддерживало Диму Билана. Олимпиада в Сочи — последний проект нулевых, которому предстоит выстрелить в середине начавшегося десятилетия. Проект патриотический и консервативный, несмотря на заклинания о модернизации. Всё это риторика для лохов. Реальные пацаны в теме. Пусть эта тема теперь — новейший ребрендинг спортивных костюмов. Всё равно они — надежда и опора. Без гопников, как справедливо замечают активисты партии ЛДПР, известной своими симпатиями к криминальным структурам, стране никак нельзя.

Город Муром Владимирской губернии. Огни ночного клуба. Вывеска то ли «Майами», то ли «Эльдорадо». Впрочем, это одно и то же. У входа волнующе-вульгарные девушки в ботфортах курят Vogue и чирикают с фейс-контролем. Рядом «десятка» с тонированными стёклами, подсвеченная снизу синим, ухает, как филин, и сотрясается всем корпусом. Звуки группы «Банд’Эрос» заполняют мироздание. Двое пацанов в кожанках томятся в июльской ночи. Стоят, как изваяния, курят, иногда со значением сплёвывают. Одна из девушек: «Диман, ну чё?» Пауза. «Ничё. Дела». «Ну пойдём, Дима-ан». «Молчи, п***а». Ничего лишнего, коротко и по делу. Совместный поход в ночной клуб, скорее всего, состоится. Надо лишь выдержать предписанный понятиями мораторий. Все участники сцены выглядят на самом деле вполне миролюбиво. Обычные люди на распутье. Налево тюрьма, направо соцпакет.