Другие миры Франции: паранджа и преисподняя

Ухудшающаяся ситуация в выживающей экономике Франции создаёт более широкий контекст для недавних дебатов в стране по поводу исламской одежды, говорит Патрис де Бир.

Кампания региональных выборов 14 и 21 марта 2010 года, кажется, уже почти проиграна партией президента Франции Николя Саркози. Для того, чтобы придать ей хотя бы видимость оживлённости, часть политической элиты нашла привлекательное тонизирующее средство: нападки на Ислам. Эта плохая игра стала почти постоянным элементом французской политической жизни – зачастую в ядовитой смеси с необоснованными измышлениями о преступности и иммиграции (см. «Франция: идентичность под вопросом», 11 декабря 2009).

Последний эпизод этой одержимости – это кампания, проводимая политиками всех партий против паранджи – одеяния, покрывающего всё тело, которую носят (согласно оценкам) менее 2000 женщин-мусульманок во всей Франции. Парламентский комитет под руководством мэра-коммуниста работал в течение нескольких месяцев, обсуждая данный вопрос, и в конце концов потребовал ввести запрет на ношение паранджи во всех общественных местах. Подразумевается, что сама республика находится под угрозой «вторжения» со стороны исламских орд (именно это слово было использовано мэром Марселя правоцентристских взглядов, представляющим партию Саркози «Союз президентского большинства» [UMP]). Нездоровым последствием этого стало то, что мэр Рубэ (северная Франция) левоцентристских взглядов решил подать иск против сети закусочных «Quick» за дискриминацию против не-мусульман после того, как в местных закусочных сети стали продавать только бургеры «халяль» (от арабского «разрешённый» - продукт, приготовленный в соответствии с мусульманскими традициями – прим. перев.), следуя политике компании.

Французские мусульмане, за исключением ничтожной, но активной группки экстремистов, всего лишь хотят интегрироваться, и чтобы с ними обращались так же, как с их «белыми» согражданами (см. статью Анри Астье «Мы хотим быть французами!», 22 ноября 2005 г.). Это верно, что происхождение иммигрантов – легальных или нелегальных - обычно из сельских районов и из бедных и менее образованных слоёв, означает, что некоторые культурные противоречия неизбежны. Однако, хотя французы, возможно, опасаются увеличения преступлений, они не связывают это с иммиграцией; и, в целом, они больше беспокоятся по поводу влияния глобализации и финансового кризиса на рабочие места, доходы, здравоохранение и пенсии. И всё же ислам и некоторые формы выражения, связанные с ним, стали для многих страшилищем (см. Джеймс Джойнер, «Французский запрет паранджи находит широкую поддержку в Европе», New Atlanticist, 1 марта 2010 г.).



Трудный вопрос

Это подозрение в отношении ислама является частью более широкого и весьма специфического отношения к религии во Франции – в основе которого лежит современная история страны, и которая разделяется подавляющим большинством французов иностранного происхождения (см. статью Джоанс Уилмс «Франция без покрова: сделать мусульман гражданами?», 26 февраля 2004 г.). В принципиально светском государстве, где laicité (светский характер – прим. перев.) остаётся незыблемым принципом, на демонстрацию религиозных символов в учреждениях смотрят с неодобрением (например, госслужащим и учителям запрещено носить их на работе). Даже большинство французских мусульман поддерживают (или, как минимум, соглашаются) ограничения на ношение hijab (исламского головного платка) в школах и государственных учреждениях, которые были приняты в 2004 году, а многие также считают паранджу признаком отказа некоторых на основе «этнической принадлежности» интегрироваться во французское общество, что пятнает всех (см. Джон Р. Боуэн, «Почему французы не любят головные платки: Ислам, государство и общественное пространство» [Princeton University Press, 2006]).

Многие феминистки также считают головной платок и паранджу символами притеснения женщин, злоупотребляющими мусульманскими предписаниями для закрепления мужского господства. Некоторые духовные лица во Франции приводят суждения администрации университета Аль-Ажар в Каире в том смысле, что Коран не содержит никаких заповедей по поводу ношения таких покровов; но часто всё это сопровождается чувством обиды по поводу политической инструментализации одежды (нападение на почтовое отделение 7 февраля 2010 г. двух мужчин, одетых в паранджу, стало подарком таким усилиям). Остаётся проблема – найти способ поднять вопрос, чтобы это не выглядело, как исключительно или главным образом «анти-исламская» акция (см. Патрик Вейл, «Страна в многообразии: Франция, мусульмане и головной платок», 25 марта 2004 г.).

Любимый страх

Так или иначе, паранджа (как и головной платок до неё) может быть меньшим из действительно важных вопросов во Франции, чем покров, скрывающий более фундаментальные проблемы – те, которые французское общество не может или не хочет решить.

В конце концов, существуют иные способы обращаться с фактами недовольства и отказа, проявлением которых считают эти исламские символы (см. «Потерянные и найденные идеалы Франции», 13 мая 2009 г.). Если бы, например, были предприняты более серьёзные меры для облегчения интеграции молодых людей не-европейского происхождения (многие из них являются мусульманами) во французское общество; если бы невидимый (а часто видимый) «стеклянный потолок», блокирующий им доступ к работе, для которой у них есть профессиональная подготовка, был убран; если бы было больше не-белых руководителей предприятий, высокопоставленных государственных служащих или членов парламента, избранных в центральной Франции (в настоящий момент в этой категории есть только один такой человек). Политики (в частности, но не только со стороны правительства) очень часто предпочитают упреждать критику за своё бездействие в таких сферах, проецируя ответственность за изъяны Франции на чужаков/иммигрантов/других (и мусульман, прежде всего).

Многие люди различного социального происхождения во Франции вспоминают лозунг, который помог Николя Саркози победить на выборах 2007 года – «работать больше, чтобы зарабатывать больше» - и сравнивают его с ростом безработицы на 16,4% (до 4 миллионов человек) в 2009-10 гг. Сегодня фабрики закрываются; миллионы людей среднего класса опасаются и за свой уровень доходов, и за свой социальный статус; а сотни тысяч безработных в течение длительного времени людей будут лишены денежного пособия в этом году в попытке заставить их работать. Поэтому не удивительно, что народное недовольство руководством страны так выросло (см. «Недовольство французов деятельностью Саркози продолжает расти», Angus Reid Global Monitor, 3 марта 2010 г.).

Экономика преисподней

Два недавних документа демонстрируют, насколько французское общество стало расколотым и напряжённым. Первый – это ежегодный отчёт французского médiateur (омбудсмена) Жана-Поля Дельвойе, бывшего верного члена партии UMP вымирающего вида – христианских социалистов. Он пишет в газете «Le Monde»: «Раньше мы изнуряли себя на работе. Теперь мы изнуряем себя везде, мы всё время напряжены, чем бы мы ни занимались». В этом «разбитом» обществе люди устали от бюрократических джунглей; а те, кто родились за границей, сталкиваются с особенным притеснением, когда они пытаются получить документы, удостоверяющие личность (см. Жан-Поль Дельвойе, «Французское общество устало морально», «Le Monde», 21 февраля 2010 г.).

Дельвойе говорит, что 15 миллионов человек находятся на грани финансового краха в конце каждого месяца. «Меры государства являются недостаточными ... Так как администрация занимается только бумагами, а не людьми».... при этом «пропасть между гражданами и государством ширится», и «общество находится в состоянии большого нервного стресса, как будто оно психологически истощено». Во Франции, добавляет Дельвойе, сосуществуют параллельные общества: официальное, которое всем знакомо, и неофициальное, в котором люди живут за счёт социальных подачек, работы на чёрном рынке и связей».

Дельвойе выражает надежду, что политический класс, который посвящает слишком много времени управлению коллективными эмоциями и недостаточно времени - созданию коллективной стратегии развития, перестанет «играть в политику». Это выглядит, скорее, благим пожеланием (см. «Саркозиленд: внутренняя политика Франции», 16 июня 2009 г.).

Второй документ – это книга Флоранс Обена, журналистки из «Le Nouvel Observateur», известной своим бесстрашием (она работала в Косово и Афганистане, а также была заложницей в Ираке в течение пяти месяцев в 2005 году). Обена, которой сегодня 49 лет, оставила свою работу в офисе, чтобы провести шесть месяцев в качестве безработной, ищущей работу в Кайен в Нормандии. Она описывает обездоленных изгоев социального либерализма в книге «Набережная Уистрема» (издательство Editions de l’Olivier), мрачное состояние которого повторяет более ранние вылазки в мир ненадёжной занятости Джорджа Оруэлла, Гюнтера Вальраффа, Полли Тойнби и Барбары Эренрайх.

В этой преисподней Флоранс Обена смогла заработать лишь 700 евро (945 долларов) в месяц в качестве наёмной уборщицы, даже если она работала с раннего утра или поздно вечером на основе краткосрочных договоров (Contract DurationDeterminée / CDD - временный трудовой договор) с почти нулевыми правами и безо всяких профсоюзов. Это всё более расколотый мир, в котором доля краткосрочных договоров выросла до 85% от общего числа (и 63% из них длятся менее одного месяца). В этом мире получение 200 евро (270 долларов) в качестве выходного пособия считается «золотым парашютом», а постоянный трудовой договор (Contract DurationDeterminée / CDD), позволяющий работать с 5.30 до 8 утра, это «дверь в рай».

Обена чистила рвотные массы и туалеты на паромах из Англии в Уистрем, с ней грубо обращалось начальство, ей приходилось стоять часами в очереди в PôleEmploi (центре занятости), где ей сказали, что она «слишком стара», она проходила пятиминутный медицинский осмотр в автофургоне, не будучи даже надлежащим образом обследована, и её «курировали» переутомлённые сотрудники, которым приходится следить за сотнями дел. Ей пришлось выполнять трудную, изнурительную работу, когда оплаченные «часы» часто длятся больше шестидесяти минут; но на которую женщинам приходиться соглашаться, так как другой работы нет – за исключением тех случаев, когда их отправляли на липовые курсы подготовки, чтобы можно было вычеркнуть их из статистики безработицы («Флоранс Обена, «Под прикрытием о кризисе», PressEurop, 26 февраля 2010 г.).

В книге «Набережная Уистрема» приводятся слова одного сотрудника центра занятости: «Революция? Это бред собачий! Люди слишком боятся!» Миллионы французов живут – или, скорее, выживают – в «неофициальном обществе», описанном Жаном-Пьером Дельвойе, и в котором недолго пожила Флоранс Обена. В таком климате политикам проще внушать страх перед паранджой, чем стремиться к чему-то большему, чем временные решения для экономических и социальных проблем.

Было бы утешительно добавить: «.... до следующих выборов». Но, как однажды сказал мне напрямик бывший министр в правительстве (британских лейбористов): «Патрис, чего Вы хотите? Безработные не голосуют!»