Зима, переоценивающая ценности

Рождественский мороз разгоняет копенгагенское сборище – и чертит грань между подлинным и мнимым прогрессом.

ОПРОКИНУТЫЕ СТАНДАРТЫ

«Русское дворянство двести лет плакало и слюнявилось о русском народе и добилось того, что русский народ сел ему на шею», – сетовал один из персонажей «Тихого Дона». Фраза, за которую шолоховский роман удостоился Нобелевской премии, должна была придти на ум продвинутой европейской общественности в ночь с 18 на 19 декабря, когда роль матроса Железняка на Всемирном климатическом форуме в Копенгагене сыграл предмет его трогательной заботы – климат.

Пассажиры пяти поездов, застрявших в ту морозную ночь в туннеле под Ла-Маншем, вряд ли вспоминали добрым словом Всемирный фонд дикой природы. Глава представительства этой организации в России господин Кокорин в это время комментировал провал копенгагенского саммита, констатируя «кризис зеленой идеологии». И тем самым проговариваясь, что экологизм (environmentalism) – это далеко не то же самое, что экологическая наука.

Природа подтвердила факт идейного провала. Когда вместо потепления, о котором три недели долдонили лидерам земного шара псевдоученые вперемежку с евробюрократами, ударил крепкий морозец, ветряные мельницы и солнечные батареи помогли Европе под Новый год не больше, чем занесенные снегом поля, вместо пшеницы засеянные техническими культурами для биотоплива. Рядовой европейский потребитель, в воротник упрятав нос, при всем желании физически не мог добраться на работу на экологически безвредном велосипеде, а согревался, разумеется, традиционным газовым топливом. И так интенсивно согревался, что в Англии спрос на газ с 350 млн кубометров в день возрос до 450 млн.

Аномалия, никак не вписывающаяся в теорию потепления вследствие избыточного выброса углекислоты в атмосферу, оказалась отнюдь не кратковременным капризом «небесной канцелярии». 7 января в том же туннеле под Ла-Маншем поезда застыли вторично: автоматика, основанная на безукоризненных европейских стандартах, не была приучена к нештатным ситуациям и вышла из строя из-за избытка пара у въезда в тоннель.

На следующей неделе British Petroleum была вынуждена на пять дней приостановить работу Клитонскую газовую платформу на шельфе Северного моря. В свою очередь, Shell прекратила откачку газа на норвежском месторождении Ормен Ланге. После чего руководство норвежского НПЗ «Гасско» сообщило о переходе на аварийный режим работы: на комплексе замерзла часть трубопроводов.

Национальная газораспределительная компания, National Grid, за неделю издала четыре предупреждения об опасном дисбалансе между спросом и предложением газа. На терминал в Кенте стали поступать дополнительные объемы сжиженного газа из Бельгии. «Англия вспомнила о своей энергетической зависимости», – констатировала The Daily Telegraph. 13 января фракция консерваторов в Палате общин поставила ребром вопрос о создании газохранилищ.

Особый режим газопотребления, о котором предупредила National Grid, автоматически означал для ряда крупных производителей прекращение поставок газа, который перераспределялся в пользу домохозяйств. После чего автозаводы Vauxhall, пивоваренные предприятия Cairn и кондитерские комбинаты British Sugar были вынуждены перейти с газа на уголь или мазут.

Ввиду повышенной потребности населения в поставках газа германская E.ON в период заморозков перевела генерацию преимущественно на уголь. Центральную Европу от мороза выручили традиционные тепловые электростанции, которые под давлением экологической общественности предполагалось вовсе закрыть, заменив так называемыми мощностями альтернативной энергетики.

ОТЛОЖЕННАЯ МЕСТЬ

Пословица «что русскому здорово, то немцу смерть» была придумана не в 1941 году, когда «господин Зима» крупно подвел Гитлера на Восточном фронте, а еще в те времена, когда «немцами» именовали всех иноязычных европейцев.

Отечественные школьники, веcело перепрыгивающие сугробы по дороге в школу, и не догадываются о том, что их сверстники в Англии и Германии преимущественно сидят по домам. По сообщению The Telegraph, в Великобритании после Нового года закрылось 10 тысяч средних учебных заведений. Температура в минус 22 по Цельсию, для средней полосы России явление вполне обычное, у англичан стала чрезвычайной ситуацией. А поскольку дети не пошли в школу, их родители также остались дома. При этом большинство крупных работодателей, несмотря на кризис, согласилось оплатить персоналу вынужденные прогулы.

В Шотландии, где снежные заносы перекрыли выезды из городков и деревень к магистральным шоссе, для расчистки пришлось мобилизовать военнослужащих. Впрочем, эти меры запоздали. Если крупные корпорации и банки могут себе позволить компенсацию потерь от климатического форс-мажора, то малому бизнесу, особенно торговому, деваться некуда: какая торговля, если не только собственный персонал, но и клиенты носа не кажут из дома? По данным Центра исследований экономики и бизнеса, 2 тысячи британских компаний из-за морозов грозит банкротство. А общий ущерб экономике Соединенного Королевства, причиненный непредвиденным похолоданием, оценивается в миллиард фунтов.

Между тем все британские потребители, включая разорившихся предпринимателей и членов их семей, исправно выплачивали экологические налоги, непомерно раздутые в период, когда департаментом защиты природы руководил нынешний секретарь по иностранным делам Дэвид Милибэнд. Политик, сделавший карьеру на климатическом популизме, еще недавно претендовал на пост премьера. В начале января, когда оппозиция в рядах лейбористов в очередной раз поставила вопрос о досрочных выборах, альтернативой непопулярному премьеру Гордону Брауну уже назывался министр внутренней безопасности Алан Джонсон. Бесцеремонный «господин Зима» внес коррективы и в политику.

Как известно, Гордон Браун буквально лез из кожи вон, чтобы спасти копенгагенский саммит. Однако премьера подвела та самая леволиберальная пресса, на поддержку которой традиционно рассчитывают лейбористы. Именно на страницы The Independent в канун мероприятия просочился проект резолюции, согласно которому развивающимся странам предлагалось платить за выбросы углекислоты в два раза больше, чем «индустриальным экономикам».

Нельзя сказать, чтобы в скандальном документе не было арифметической логики. В самом деле, основными производителями товаров в мире сегодня являются вовсе не «индустриальные экономики» Запада, а так называемые «растущие экономики» – Китай, Индия, Бразилия. Однако эти страны, далеко не во всем солидарные в политических вопросах, отнюдь не настроены были идти на поводу у западной бюрократии. Аргумент, представленный Китаем и его союзниками, был безупречен: если озоновый слой Земли и впрямь «исхудал» на протяжении XX века, то основной вклад в это явление принадлежит именно тем странам, которые в то время были индустриальными, к тому же не столь высокотехнологичными, как сегодня.

Европейские производители рассчитывали, что большинство членов ООН выскажется в пользу технологий, позволяющих добывать традиционное топливо без ущерба для атмосферы. На это больше всего надеялась Великобритания – пионер технологии «чистого угля». Однако расчет провалился: передовикам в борьбе с выбросами не предоставили никаких преференций. У этой «несправедливости» также была своя логика – сугубо социально-экономическая.

Страны «третьего мира» уже столкнулись с опытом повсеместного внедрения холодильных технологий взамен традиционных фреонов, которым была приписана особо пагубная роль в разрушении озонового слоя. Это перевооружение стоило странам бедного Юга, в первую очередь Африки, колоссальных затрат, а деваться было некуда: на экваторе пищевые продукты не сохранить иначе как с помощью холодильника. Заявка производителей «чистого угля» на особый статус неминуемо вызывала подозрения в том, что «первый мир» навяжет «третьему» запрет на традиционную тепловую энергетику, в результате чего электричество подорожает так, что тот же холодильник использовать в хозяйстве станет нерентабельно.

Это был уже не первый бунт против «зеленой идеологии». Но если десять лет назад ее мальтузианскую сущность изобличали отдельные гуманистические умы, в частности Линдон Ларуш и его единомышленники в христианском и исламском духовенстве, то в Копенгагене это категорическое идейное неприятие стало официальной позицией четырех латиноамериканских стран – именно тех стран, где левые идеи непротиворечиво сплетены с христианской теологией освобождения.

Однако самым могущественным защитником преобладающего, континентального сообщества «третьего мира», как и следовало ожидать, стал Китай. Лучшей возможности для демонстрации своего геополитического влияния Пекину трудно было вообразить.

Противодействие новым мировым соглашениям, накладывающим ограничения на индустриальное производство, было не только актом самозащиты, но и выражением изощренной и последовательной мести Западу, а именно Соединенным Штатам. Китай поддержали в Копенгагене те самые 47 стран Африки, которые в 2006 году с удивительной солидарностью высказались в пользу кандидата Пекина на пост генсека ООН – тогдашнего вице-премьера Таиланда Суракьярта Сатиратая. Тогда, три года назад, для срыва этой кандидатуры американцы осуществили военный переворот в Таиланде, а затем провели удобного им кандидата Пан Ги Муна – бывшего посла Южной Кореи в США.

Особое мнение представителей островных государств, искренне или натужно изображавших ужас перед угрозой подъема уровня мирового океана, осталось в меньшинстве. Не только потому, что таких государств в мире не так много, но и по той причине, что их побуждения были слишком откровенно конъюнктурны: тихоокеанские оффшорные гавани, лишившиеся прибыли в ходе всемирной кампании против отмывания денег в 1990-х годах, рассчитывали на компенсацию упущенной выгоды за счет всемирных экологических подаяний.

«ДОГОНЯЮЩИЕ» СПОСОБНЫ ОБГОНЯТЬ

Хотя в 2006 году глава свергнутого таиландского правительства, китаец по происхождению Таксин Шинаватра получил политическое убежище в Лондоне, провал копенгагенского саммита, достигнутый Китаем, вышел боком как раз главе британского правительства. То, что в мировой политике закономерно, далеко не всегда справедливо.

Победитель в экономической гонке получает все: и мировое политическое влияние, и ведущую фондовую биржу. Российский бизнес рвется за капитализацией в Гонконг – недавнее британское владение, без войны, с саксофонным клинтоно-блэровским легкомыслием подаренное Пекину. А Лондон остался для тех же бизнесменов в лучшем случае территорией для самовыражения в футбольном бизнесе, а чаще – всего лишь оффшорной резиденцией, вроде Кипра, Мальты или Майорки, не больше и не меньше. Если кто из российских влиятельных лиц здесь и проводит международные саммиты, так разве что Анатолий Чубайс – бывший управляющий имуществом одной седьмой части суши, затем хозяин энергомощностей того же масштаба, а ныне «чэйрмен» самой продвинутой, то почему-то самой неэффективной из российских госкорпораций.

Чубайсовская «кузница чудес» смогла за истекший год капитализировать лишь одно подопечное детище – Институт стволовых клеток человека, интерес к акциям которой можно объяснить с точки зрения психологических последствий мирового кризиса: у бизнес-элиты, самомнение которой всерьез пошатнулось, возобновился интерес к средствам омолаживания. Подобный феномен наблюдался в 20-х годах прошлого века.

Между тем обозреватель The Telegraph Ровена Мэйсон проводит другую параллель с 1920-ми годами: в ту пору одним из самых популярных художественных произведений был роман Эптона Синклера «Король Уголь», ставший – по мнению уже сегодняшних литературоведов – историческим памятником забастовке углекопов из американского штата Колорадо.

«Старый Король Уголь остается королем и сегодня», – пишет Мэйсон. По ее данным, мировой спрос на самый твердый и самый традиционный энергоноситель в наступающем году возрастет, что приведет к повышению цен с 70 до 85 долларов за тонну. Этот спрос создается обрабатывающей промышленностью растущих индустриальных экономик – Китая и Индии.

Как напоминает автор, угольную промышленность принято считать источником 40% выбросов углекислоты в атмосферу. Но китайцам нужен металл, и они не пожалеют для этого традиционного топлива. А мировая торговля извлечет из этой потребности традиционную капиталистическую прибыль. По данным Мирового энергетического агентства, если в 2006 году сжигание угля обеспечивало 26% мирового производства электроэнергии, то к 2030 году этот показатель достигнет 29%.

Очевидно, китайские и индийские руководители не смущаются, когда их экономики называют догоняющими. На опыте мирового кризиса они убедились в том, что долго и упорно догоняющий в итоге перегоняет старый мир. Ну не хватает у них мыслительного полета российского министра Виктора Христенко, который в рождественский морозец внушал на канале «Россия-24», что от догоняющих технологий толку нет – надобны только перегоняющие. Вот только какие именно, не сказал. То ли он имел в виду прогрессивные наночернила, то ли особый кремний производства Усолье-Сибирского завода, который «Роснано» запускает за деньги китайской корпорации Thunder.

ЗА ЧТО ПОСТРАДАЛ МИША БРИН

Для юного поколение «чубайсят», которое партийными и непартийными методами тащат в «Роснано», хрестоматийным примером новейшей технологии служат не наночернила и не кремний, а поисковик Google, сделавший миллиардерами двух прыщавых юношей, тем более что один из них, Миша Брин – эмигрант из России. С этим поисковиком в январские холода случился скандал: в Китае он подвергся хакерской атаке, за которой не по-юношески паранойяльные владельцы увидели мертвящую руку ЦК КПК. После чего вице-президент Хиллари Клинтон потребовала от Китая немедленных объяснений.

Угроза Google покинуть самый выгодный и емкий китайский рынок смахивает на какой-то особо изощренный венчур, который заведомо предполагает чистые убытки. Ведь никто из политических вассалов Америки, при всем старании, альтернативу китайскому рынку предоставить не сможет. Остается только пожалеть двух талантливых молодых людей, которым американская демократия не позволила в полной мере капитализировать свое программное достижение, да еще и под таким очевидно натянутым предлогом.

Официальный Пекин подозревается в санкционировании хакерского нападения исключительно потому, что весь Интернет в Китае подвергается цензуре. Персонально к Google предъявлялись претензии в «аморальности, развратности и вульгарности» контента. При этом китайская система защиты Firewall была достаточно эффективна, чтобы при необходимости блокировать нежелательный элемент вульгаризма без всяких хакерских атак. Но Вашингтону явно нужен был некий предлог для нападок на Пекин.

Еще прошлым летом Америка и Китай, как казалось, были в двух шагах от образования мировой «двойки» (G2). Однако в конце декабря Пекин наотрез отказался от понижения курса своей валюты в торговых интересах США, а затем выступил против применения экономических санкций к Ирану.

Впрочем, первая серьезная размолвка случилась на том самом саммите в Копенгагене, в первые дни которого Барак Обама авансом получил Нобелевскую премию мира. И дело было не только в документе, который организаторы утаили от развивающихся стран, и не только в тайном желании Пекина рассчитаться за провал в борьбе за контроль над ООН.

На одном из заседаний Барак Обама снисходительно сообщил китайцам, что Америка подвергнет уровень выбросов углекислоты в Китае проверке по спутниковым данным. На следующий день глава госсовета Китая Вэнь Цзябао просто не явился на согласованную встречу. Прибывший к назначенному месту Обама с изумлением обнаружил там целую группу представителей стран «третьего мира» во главе с премьером Индии Манмоханом Сингхом. Это было полным сюрпризом, ибо на индийско-китайскую солидарность в Вашингтоне отнюдь не рассчитывали.

Если бы Копенгагена не было, его бы стоило придумать. Демократический Белый Дом оказался между четырех огней – между антиимпериалистическим (в большинстве прокитайским) большинством третьего мира, островным истерическим меньшинством и ипохондрической антииндустриальной евробюрократией; между своим леволиберальным лобби, неосмотрительно начертавших экологистские лозунги на партийных знаменах, и консервативной (прежде всего военно-промышленной) оппозицией, интересы которой по понятным причинам приходилось принимать в расчет.

В итоге неизбывная американская претензия на глобальное лидерство обернулось беспрецедентным позором на глазах у всего мира.

Несостоявшийся лидер цивилизации мог после этого фиаско самоутвердиться лишь единственным способом – милитаристской фрондой. Уже на второй неделе января оказалось, что у Пентагона есть-таки заготовленная программа нанесения первого удара по Ирану; что Тайвань не по ошибке, а взаправду является желательным покупателем

противовоздушных комплексов Patriot; что «Фридом Хаус», наконец, зачисляет Россию в один ряд диктаторских режимов с Северной Кореей, Ираном, Белоруссией и Туркменистаном.

Однако заокеанские бряцания оружием, физическим и словесным, похоже, уже ни одну мало-мальски самодостаточную страну не пугают. Премьер Турции Реджеп Таип Эрдоган в лицо Бараку Обаме отказывается не только от участия своей страны в военных операциях в Афганистане, но и от размещения элементов американской ПРО на своей территории. И не считает нужным посещать заведомо антироссийское мероприятие в Батуми, где диверсификацией энергопотоков в Европу пытается дирижировать

американский спецпосланник Морнингстар. Он и без Морнингстара договорится с Евросоюзом, а в этот день у него более важное дело – визит в Москву, с которой он готов сотрудничать и в нефтегазовой отрасли, и в атомной энергетике, не спрашивая дозволения ни «Фридом хаус», ни Фонда дикой природы. Он хочет заниматься не пустопорожними интригами, а развитием промышленности в своей стране. Не Морнингстар построит Эрдогану НПЗ в Джейхане и АЭС в Аккуи, а российские корпорации. И он знает на опыте других стран, что российские технологии, помноженные на опыт, вполне совместимы с европейскими техническими достижениями.

ОСТАВИМ ЕВРОПЕ КАМЕННЫЙ ВЕК

Что бы ни сочиняли профессиональные начетчики из «Фридом Хаус», силясь выбить из отощавшего вашингтонского бюджета дополнительное финансирование на «экспорт демократии», в России, даже по подсчетам либерального Центра Левады, не более 11 процентов населения считают свое политическое устройство диктатурой. Куда больше доля граждан, мечтающих об осмысленном порядке и ясной национальной цели, не продиктованной извне.

На самом деле, как прекрасно знают в официальном Вашингтоне, у российского руководства сегодня много советчиков, и этот хор вполне плюралистичен. Это разномыслие, затрудняющее выбор решений в период кризиса, ощущается не только в разнонаправленности интенций на высшем уровне власти, но и в оценке мировых событий – к примеру, того же копенгагенского саммита.

По оценке Дмитрия Медведева, непомерно разрекламированное климатическое мероприятие «окончилось пшиком, пустым звуком». Президент не скрывает своего разочарования. И более того, не берется судить о том, действительно ли так страшна пресловутая угроза глобального потепления, как ее малюют. Как и подавляющее большинство русских, он не скован никакими навязчивыми страхами. Но тем не менее он утверждает, что России следует развивать «зеленую энергетику». А через неделю после этого утверждения призывает промышленников внедрять в свою практику новейшие технологии. И противоречит сам себе, поскольку технологии ветряных мельниц принадлежат не к эпохе новых научных прорывов, а к каменному веку.

Примечательно, что в Великобритании, где принц-консорт Филипп основал Фонд дикой природы, ветряные мельницы вызывают нарастающее раздражение. Сегодня Дания, европейский монополист по мельницестроению (оттого саммит и проводился в Копенгагене) рекомендует британцам сооружать ветряки на искусственных островах.

Оно и понятно. На земле Англии и Шотландии мельницы уже заняли столько места, что воспротивились не только агропромышленные, но и туристические компании: угрюмый вид и унылое жужжание одинаковых устройств бесповоротно снижает видовые характеристики древних замков. Между тем зима 2009–2010 года неопровержимо продемонстрировала, что энергетический вклад ветра в энергетику ничтожен, в то время как непостоянство этого источника создает риски для сетевой инфраструктуры и промышленности.

По данным Конфедерации британской промышленности (CBI), строительство мельниц на искусственных островах обойдется в два-три раза дороже строительства новых атомных электростанций, эффективность которых на несколько порядков превосходит ветряки. Об этом полгода назад на страницах The Telegraph писал обозреватель Дамиан Рис в статье, озаглавленной «Недостаток энергии делает атомную энергетику необходимостью». Июньский материал несложной найти в архиве газеты: свежие публикации об энергодефиците, который выявили рождественские морозы, содержат на полемическую статью Риса прямую ссылку. Что вполне закономерно.

Тот же Даниан Рис напоминает о проекте разработки Штокмановского месторождения. В самом деле, Россия могла бы создать мощную альтернативу как норвежскому газу, запасы которого, по данным автора, весьма ограничены, так и норвежским НПЗ, которые оказались беспомощны перед холодами. И не только Англия, но и большая часть стран Европы зависит от наших «непродвинутых», но надежных технологий.

Что касается мирного атома, то в отличие от евробюрократии, российский правящий класс его признает. И сегодня ядерная энергетика остается единственным реально работающим и бесспорно прибыльным из пяти приоритетов президентской Комиссии по модернизации. Во всяком случае, она работает надежнее, чем система Wimax работы Scartel, с аморальным контентом или без него. И пока Европа не излечилась от своих фобическо-ипохондрических предубеждений к атому, мы успешно опережаем ее на энергетических рынках Индии, Вьетнама, Ирана и Турции.

Главное же наше преимущество, вряд ли в полной мере осознанное правящим классом, состоит в том, что российское общество свободно от фобическо-ипохондрических предубеждений. Русские не боятся ни непогоды, ни каменноугольного дыма, ни стихии могучих рек, ни радиоактивности. И формула «Родина электричества», запечатленная в заголовке еще одного нашего классика прошлого века – Андрея Платонова, остается той частью нашей самоидентификации, которую из нас не способна выветрить даже дюжина Чубайсов. Не мы первые приручили атом, но только у нас отрасль, рожденная в Сарове, освящена Церковью. Если мы всерьез займемся соревнованием в энергетике XX века, мы и в самом деле можем перегнать весь мир.

Впрочем, это захватывающее догоняющее развитие невозможно будет без элементарного наведения порядка в хозяйстве. Власти Санкт-Петербурга, застрявшего в сугробах, могли бы спросить совета у китайских товарищей о том, как справляться со стихийными бедствиями, благо Пекин точно так же завалило снегом. И надо думать, этот организационный ноу-хау обошелся бы нам куда дешевле, чем расходы политиков и чиновников на псевдо-высокотехнологические командировки в Лондоны и Копенгагены.