Последняя русская модернизация

Поразительно, с какой поспешностью идеология «суверенной демократии» теряет приоритетный властный статус, уступая место новой модернизационной идее. После публикации статьи Медведева «Россия, вперед!» (авторства, по слухам, Будберга) и в ожидании президентского Послания Федеральному собранию общественной аудитории предоставляется возможность сделать самые первые и общие выводы о такой идеологической трансформации.

МОДЕРНИЗАЦИОННАЯ ИДЕОЛОГИЯ

Россия действительно переживает некую оттепель, вопреки теперь уже сложившемуся обратному мнению. Однако смысл и содержание этого процесса весьма отличны от принятых либеральных трактовок. Медведев, со всей очевидностью, не является протагонистом Горбачева, а процесс перестройки второй половины 80-х идеологически имеет мало общего с первым президентским сроком Дмитрия Анатольевича. Куда более подходящим историческим аналогом является все же хрущевская «борьба с культом», «догоним и перегоним» и т.д. В декларациях Медведева явственно слышен модернизационный сигнал системе, тем не менее, сохраняющей прежний родовой источник – столь традиционную для России (как и традиционно не функционирующую) пресловутую вертикаль власти. Для Хрущева таковой оставалась коммунистическая идеология и советская государственность.

Несмотря на куда более пренебрежительное отношение нынешней власти к идеологическому обеспечению собственной деятельности, перемены при Медведеве хотя бы на уровне декларативном все же заметны. Причем, что характерно и для «хрущевской оттепели», заранее обозначаются недопустимые ограничения. Для Медведева, как это следует из ряда его выступлений, это – период «слабой власти 90-х» и все, что с этим связано; неизменный имперский набор (от противостояния со странами бывшего СССР и до самодостаточного политического изоляционизма); сохранение преемственности от советского (читай, национального) прошлого.

Учитывая очевидный регресс в путинский срок к авторитарным формам (корпоративным по типу), Медведев выступает в некоторой оттепельной ипостаси не столько к предшественнику, «закрутившему гайки», сколько к тем же советским десятилетиям. Симптоматично, что Россию продолжают сравнивать, особенно в доброжелательном тоне на Западе, с Советским Союзом, соглашаясь с прогрессивными преимуществами первой в части обретения гражданами многих прав и личных свобод. Мол, гигантский скачок по сравнению с тоталитарным коммунистическим прошлым. И уж конечно Медведев – не чета ни Сталину, ни Брежневу, ни самому Путину.

По идеологическому характеру Медведев со своей модернизационной программой ближе к хрущевской борьбе с перегибами, решению проблем сельхозпроизводства и техническому прорыву. Тот же Горбачев, так неуклюже (с точки зрения нынешней власти) увлекшись гласностью, потерял драгоценный контроль над обществом и привел ситуацию к неуправляемому демонтажу системы. Медведев, разумеется, не намерен допускать такого рода ошибок и своим ограничением возможных перемен лишь экономической и технологической модернизацией сохраняет преемственность постсоветской модели развития. В этом (во всяком случае, пока) он не революционно отличен от апологетов «суверенной демократии».

Теме модернизации следует, конечно, дать известное время для «отлёживания», чтобы избежать импровизаций по типу той, что имела место с футурологом-фантастом с псевдонимом известного оружейного образца. Судить об успешности начинаний Медведева будет возможно после реальных и пока не предпринятых шагов по её осуществлению. Однако самое первое впечатление такое, что навязанный и несколько вымученный диалог с современной и «продвинутой» аудиторией (посредством любимого Дмитрием Анатольевичем интернета) преследует лишь ту цель и значение, чтобы хоть чем-то отличаться от предшественника. Отсутствие этой очевидной разницы определенно травмирует политическое самолюбие молодого президента России.

Все же главным предметом его забот, разумеется, является неэффективная и не восприимчивая к технологическим переменам экономика, что далеко не в последнюю очередь связано с коррумпированностью нынешней неповоротливой власти. Ну пока машины (роботы, скажем) не заменят чиновников (чего нельзя исключать для высокоразвитых экономик Запада) пути преодоления этой проблемы в России лишь в устранении государства из хозяйственной жизни. И даже более того, государству необходимо в принципе сбросить конечности с «ручного управления» экономикой. Осуществленное максимально законно и открыто разгосударствление хозяйственного сектора могло бы создать новые условия для функционирования и самой власти, оставив ей исключительно регулятивную сферу.

Говоря об отсталой российской экономике в её нынешнем виде, следует признать, что она не имеет внутри себя существенного источника для роста. Как ни печально об этом говорить, но этот рост может быть обеспечен лишь при участии заинтересованных западных участников извне. Ни изменение, столь желаемой президентом Медведевым, мотивации деловой среды, ни педалированный патриотизм молодого поколения, ни призыв к ответственности российского чиновничества, ни эвристический импульс научных кадров не способны побудить общество к новому созидательному обновлению. Большинство зажигательных инициатив власти, в конечном итоге, «вылетает в свисток». Подвигнуть инертную массу к переменам способны лишь глубокие политические реформы, инициированные властью в союзе с образованным слоем, интеллектуальной частью общества. С интеллигенцией. Вот к ней-то власть менее всего и обращается.

Игнорирование возможного, максимально широкого участия интеллигенции в принятии самых главных, определяющих судьбы страны решений обращается, в конечном итоге, против самой власти. Она «застывает» в комфортном, но тупиковом и безответственном состоянии в отношении самых насущных проблем России. Нет смысла (в какой уже раз) повторять о безответственности нынешнего поколения высшего нобилитета, определившегося в личном выборе «на благополучном Западе» и оставившего населению отжившую авторитарную форму власти, азиатскую по своему типу. Это противоречие с неизбежностью разрешится столкновением власти и общества.

Ещё одной принципиальной проблемой в числе многих связанных как с экономикой, так и с политикой является вопрос сепаратистских территорий. Обоснованно представляется, что Северный Кавказ «неизлечим» в принципе. Обуза в виде Чечни и ряда других неспокойных автономных республик, по сути, еще один реальный тормоз на пути быстрых и решительных модернизационных перемен. Россия в её нынешнем виде оказывает теперь куда меньшее влияние на Кавказ, нежели он на московскую метрополию.

Проблемы социально-экономической деградации и политической ригидности выражены на Кавказе многократно сильнее. Чечня, Дагестан и, возможно, Ингушетия будут с неизбежностью двигаться к – пусть и не вполне традиционным – исламским формам общественно-государственного устройства. Глубокая модернизация таким обществам не только чужда, но и принципиально враждебна.

Россия хоть и неосознанно (даже сопротивляясь этому) будет все же последовательно идти к разрыву с Северным Кавказом. Эта ноша для стремящейся несмотря ни на что к модернизационным переменам России не по силам и не по карману.

ЕВРОПЕИЗАЦИЯ

Объединенная Европа как одна из главных частей процветающего западного мира весьма долго, но и неуклонно шла к интеграции на базе общих цивилизационных ценностей.

От событий 15 века, когда армии Кастилии и Арагона при участии добровольцев со всей Европы ворвались в Гранаду, положив, тем самым, конец мусульманскому присутствию на Пиренейском полуострове, и до Маастрихтского договора мир является свидетелем невиданных усилий христианской общины Европы по объединению в нечто целое в масштабе 300-миллионного континента.

Разумеется, такое объединение не было мирным, как это принято считать. Лишь XX век с его тремя войнами предопределил успешность процесса всеевропейской интеграции.

Победа демократических империй в Первой мировой войне указала самое общее направление – объединение в интересах мира, демократии и социального прогресса. Победа во Второй мировой создала условия экономического порядка, и уже победа в «холодной» войне значительно расширила территорию европейской интеграции за счет стран восточной Европы и республик бывшего СССР. Именно последний этап закрепил известную закономерность движения к созданию большой европейской конфедерации.

Из всей этой возникающей конструкции передовой технологической цивилизации существенно выпала лишь Россия.

Восточно-европейские народы с падением оккупационного коммунистического ярма устремились к западному благополучию и безопасности без оглядки на имперские инвективы Москвы. Общей картины не меняют даже оставшиеся исключения (та же Беларусь).

С завершением лиссабонского процесса по отстройке общеконтинентальной архитектуры власти Европа примет более-менее законченный вид на ближайшие десятилетия, от чего привлекательность включения в мир «богатых и процветающих» лишь возрастет.

«Еврообочина», на которой авторитарный российский режим замер в ожидании благоприятных изменений углеводородной конъюнктуры, окончательно купирует проблемы сырьевой экономики и политической автаркии.

Наша роль по отношению к Западу остается, как это ни прискорбно, ученической. Преодолевая болезненное самолюбие, Россия способна путем постепенного наверстывания прежде упущенных возможностей перенять необходимый опыт и знания Европы и Америки, влившись в их цивилизационную конгломерацию. Если же без конца ныть, огрызаться и «пропускать уроки», то в лучшие ученики и в будущие учителя определенно не выбиться.

Самодержец Петр I позволил России (ценой неимоверных и не вполне оправданных усилий) путем калькирования европейского опыта ускоренно форсировать модернизационную программу. Причем сохраняя жесткую абсолютистскую систему традиционной русской власти. Правда, и сама Европа пребывала по преимуществу в абсолютистском состоянии. Та же Франция могла еще и посоревноваться с петровской Россией. Сегодня же экономическая модернизация без модернизации политической невозможна в принципе для такой страны, как Россия – близкой по своему цивилизационному существу христианской Европе. Однако и теперь модернизационная программа Медведева готова принять лишь технологическое сотрудничество с Западом, но не либеральные институции. Сегодня этот фактор является максимально сдерживающим для быстрого поступательного развития.

Россия в процессе панъевропейской интеграции при выполнении общецивилизационных правил способна путем «копирования» не только в технологической и научной сфере, но и в области гуманитарно-политической и институциональной перейти в разряд высокоразвитых стран из нынешнего сырьевого состояния. Положение, в котором находится Россия ныне, можно исправить лишь при условии полной, широкой рецепции западных демократических процедур, современных рыночных механизмов взаимодействия государства и бизнеса, правил открытого общества.

ПРОЩАНИЕ С ИЛЛЮЗИЯМИ

Как это ни покажется удивительным, у России практически не остается времени для главных и самых существенных решений. Модернизация экономики посредством форсированной евроинтеграции и возвращение политической демократии, что означало бы принципиальный и окончательный цивилизационный выбор – не просто один из возможных вариантов, а единственно возможный.

Следует помнить о накапливании, помимо всех указанных выше проблем, и стремительной депопуляции русских пространств. Россия пустая и малонаселенная страна. Угрозы возможной аннексии со стороны более стесненных азиатских соседей будут со временем лишь возрастать. Это не только место для жизни потенциальных переселенцев, но и посевные площади, полезные ископаемые, вода, лес и чистый воздух. На всех этого в принципе не может хватить.

Наши не то что внуки или правнуки, а ещё и дети могут стать участниками году эдак в 2035 (где-нибудь в октябре) боев с китайцами под Хабаровском. Чтобы не проиграть эту возможную будущую битву, нынешнее поколение и призвано осуществить быстрые и эффективные реформы.

Надеемся, власти достанет разума принять полноценный план решительных цивилизационных преобразований, иначе… пусть фантазия каждого дорисует вышеизложенную футуристическую картинку.