150-летие одного из русских пророков

Михаил Осипович Меньшиков, внук сельского священника из Новоржева Псковской губернии, начинал свой жизненный путь примерно так же, как многие прогрессивные русские литераторы, «поповичи» по происхождению, – Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Помяловский, Златовратский, Н. Успенский. Ещё в годы учёбы в Кронштадтском морском техническом училище (1873–1877) Меньшиков распространял среди воспитанников запрещённые издания.

В 1881 году, будучи офицером Русского флота, он подвергся в Петербурге обыску и аресту по подозрению в политической неблагонадёжности. Видимо, именно «неблагонадёжность» не позволила Меньшикову сделать блестящую карьеру военного учёного. А ведь он издал два фундаментальных труда по гидрографии, один из которых, «Руководство к чтению морских карт», был переведён на французский язык для употребления во французском флоте (Париж, 1892). Считается, что именно Меньшикову принадлежит идея о создании авианосцев. Научные занятия он успешно совмещал с литературной деятельностью. В 1879 г. двадцатилетний Меньшиков печатает в петербургских и кронштадтских газетах серию очерков о кругосветном плавании на броненосном фрегате «Князь Пожарский», собранных впоследствии в книгу «По портам Европы».

В 1892 г. штабс-капитан Меньшиков выходит в отставку и становится ведущим сотрудником, а потом фактическим руководителем либеральной газеты «Неделя». В ту пору Меньшиков находился под громадным влиянием творчества и личности Л.Н. Толстого. Они познакомились в 1894 г. Толстой называл Меньшикова «человеком, одарённым большими критическими способностями», «хорошим, добрым, умным последователем».

Но уже тогда, в пору сильнейшего увлечения Меньшикова Толстым, в его публицистике стали звучать мотивы, свойственные, скорее, литераторам консервативного направления. Видимо, семейные традиции Меньшиковых и служба во флоте всё-таки сыграли свою роль. А когда философия, общественные позиции Толстого стали смещаться в область чистой политики, вступать в конфронтацию с интересами государства, армии, Церкви, Меньшиков не принял этих метаморфоз и счёл своим долгом полемизировать с Толстым и его окружением – сначала мягко, а потом всё твёрже.

Именно в это время произошло событие, до конца жизни определившее судьбу Меньшикова. С 1901 г. он стал постоянным автором суворинского «Нового времени». Популярность этой православно-патриотической газеты в России была настолько велика, что позволила сделать её многолетнему сотруднику В.В. Розанову такой вывод: «Было впечатление, как бы других газет не было… На много лет, на десятки лет – «Новое время» сделало неслышным ничей голос, кроме своего».

Меньшиков вёл в газете рубрику «Письма к ближним», публикуя еженедельно по две-три статьи, не считая больших воскресных фельетонов. Помимо этого, в 1902 г. «Письма к ближним» стали выходить ежемесячным приложением к «Новому времени», а с 1907 г. – «Письма к русской нации» – нечто вроде «Дневника писателя» Достоевского. Внешне (до революции 1905 г.) взгляды Меньшикова мало изменились по сравнению с тем периодом, когда он писал для «Недели». Он по-прежнему считал, что не народ должен служить чиновникам, а чиновники народу. «Наша бюрократия… свела историческую силу нации на нет», – утверждал он. Таким образом, его критические взгляды на бюрократию по-прежнему совпадали со взглядами Л. Толстого, но Толстой в отличие от Меньшикова вообще не признавал (во всяком случае, на словах) такого понятия, как «историческая сила нации». Толстой разоблачал бюрократию с точки зрения анархиста, а Меньшиков – с точки зрения государственника. Не мог Меньшиков разделить взглядов Толстого и на православие, считая его духовной основой русской нации и русской государственности. Но надо сказать, что Толстой, весьма скупой на похвалу, с восторгом отзывался о некоторых статьях Меньшикова даже в период резкого охлаждения между ними: «Спасибо вам, Михаил Осипович, за ваше вступление к фельетону «Две России». Я заплакал, читая его. И теперь, вспоминая, не могу удержать выступающие слёзы умиления и печали. Но умру всё-таки с верой, что Россия эта жива и не умрёт. Много бы хотелось сказать, но ограничусь тем, что благодарю и по-братски целую вас» (23 января 1907 г.). Между тем публицист А. Рейтблат утверждал в статье с характерным названием «Котёл фельетонных объедков»: случай М.О. Меньшикова» (1999), что Толстой уже «в 1906 г. прекратил общение с ним», и лишь после этого «Меньшиков стал публиковать антитолстовские статьи, обвиняя его в ненависти к России». Это, как видите, неправда. И подобной неправды о Меньшикове написано очень много.

Чем ближе к концу подходил XIX век, тем сильнее угадывал Меньшиков опасности, которые угрожали и существованию Российского государства, и русского народа в наступающем веке. Могучие древние цивилизации, и римскую, и греческую, размышлял он, сгубили не внешние нашествия, а нашествие внутреннее, которое называется нравственным разложением общества и в котором народное тело истончается болезнями праздности, вседозволенности и безволия. «Никогда старое дерево не бывает таким толстым и огромным, как накануне падения. Никогда старая аристократия не бывает так откормлена, пышна, величественна, как в эпоху крушения своего, ибо внутри у неё вместо души – труха», – с горечью писал Михаил Осипович в 1918 году.

Современный историк Михаил Смолин совершенно справедливо, на мой взгляд, утверждает: «В публицистике как писательском жанре М.О. Меньшиков – такая же знаковая величина, как в прозе граф Л.Н. Толстой или в поэзии М.Ю. Лермонтов, примерно с таким же набором pro и contra, который вызывали и вызывают до сего дня упомянутые великие писательские таланты».

Не менее знаковой величиной Михаил Осипович является в русской критике, чему убедительное свидетельство его блестящие работы о Гоголе, Белинском, Достоевском, Льве Толстом, Чехове, Горьком, Шевченко и других писателях. Он писал статьи и очерки легко, свободно, ясно, живым, чистым, не замусоренным русским языком. При этом Меньшиков обладал необыкновенной работоспособностью. Его статьи – непринуждённая беседа с читателем, но каждая – диагноз, приговор. Умение Михаила Осиповича находить болевые точки государственного, культурного, народного бытия никем не превзойдено.

Фельетоны Меньшикова об украинских националистах начала ХХ века читаются с той же остротой (и даже, может быть, большей) сейчас, в начале века XXI.

Но вообще, чтобы понять, каким он был публицистом, никаких особых слов и эпитетов не нужно. Его убили за публицистику – и этим всё сказано. В сентябре 1918 года валдайские чекисты Гильфонт, Губа, Давидсон и Якобсон даже не скрывали, что собираются расстрелять Меньшикова именно за его статьи. И расстреляли – на глазах у шестерых детей, не дав Михаилу Осиповичу закончить молитву.

Меньшиков с полным основанием мог сказать о себе: «У каждого народа перед падением были свои пророки. Я один из русских пророков – на манер Иеремии, предсказавшего гибель Иудеи и дождавшегося своих предсказаний. Многие мои предчувствия исполнились с поразительной точностью (даже год войны – 1914 – был предсказан в августе 1912 г.)».

Всё это не самовосхваление и не преувеличение. Словам Меньшикова можно найти сколько угодно документальных подтверждений. В частности, ещё в 1907 г. он предупреждал, что назначение на высшие военные должности генерала Жилинского, предоставлявшего неверные сведения о японской армии накануне Русско-японской войны, приведёт к самым тяжким последствиям для России. И что же? Именно генерал Жилинский, в 1907 г. получивший под командование корпус, в 1911-м ставший начальником Генерального штаба, а в 1914-м – командующим Северо-Западным фронтом, явился одним из главных виновников катастрофы в Восточной Пруссии.

Оппоненты обвиняли Меньшикова в том, что он «продал своё перо Суворину». На самом деле «формула договора» между ним и А.С. Сувориным была, как вспоминал Михаил Осипович, короткой: «Пишите что угодно и как угодно, – я хорошо знаю вас по «Неделе». Но платил за это «что угодно» Суворин действительно много. «Я был миллионщиком», – признавался Меньшиков в 1918 г. Но он же, когда правительство после начала Первой мировой войны призвало население сдать имеющиеся на руках золотые монеты в обмен на ассигнации, не задумываясь, отнёс в Госбанк саквояж, набитый золотыми червонцами. Этот патриотический поступок в 1918 г. станет для него роковым. Бумажные деньги тогда стремительно обесценивались, а крупные вклады в банках большевики конфисковали. Меньшиков и его большая семья остались без средств к существованию.

В.В. Шульгин, которому сильно досталось от Михаила Осиповича в одной из статей, тем не менее свидетельствовал, что Меньшиков имел «такое положение и влияние, что решительно ни от кого не зависел». Немало высокопоставленных чинов ушло в отставку после статей Меньшикова, немало тщательно законспирированных афер было разоблачено. Неоднократно высокие лица подавали на него в суд, но неизменно проигрывали.

Этой независимости, смелости, влиятельности и высокой правдивости Меньшикову не прощали. Он вызывал, что называется, классовую ненависть у действительно продажных журналистов и литераторов, которых за одно лишь слово против хозяев, финансовых и политических, могли мгновенно выставить из их изданий. А политические противники ненавидели Михаила Осиповича за то, что он своими статьями достигал того, чего они могли добиться лишь большими деньгами и усилиями.

Меньшиков бывал крайне субъективен при выражении идей, весьма, как ни парадоксально, исторически объективных. Например, размышления Михаила Осиповича об истоках анархии в первой русской революции (в духе пословицы «Посеешь ветер, пожнёшь бурю») были через несколько лет подхвачены авторами известного сборника «Вехи», которые во время революции яростно спорили с Меньшиковым и его единомышленниками. Он нетерпимо и даже оскорбительно высказывался о своих литературных и политических врагах, но мы не можем не признать, что кровавую бойню, устроенную революционерами после 1917 г., предсказал заранее именно Меньшиков, а его оппоненты тогда кричали ему: «Клевета!» Потом, уже в эмиграции, они, подобно «веховцам», начали говорить о революции 1917 г. то же самое, что и Меньшиков, но имени его при этом не упоминали…

В последние месяцы жизни на Валдае Меньшикова не оставляли горькие мысли о судьбе страны и династии… 21 июня 1918 г. он писал: «Сегодня видел сон: как будто я стою в храме, где почти никого нет, – я и Николай II. Он говорит, указывая на пол: «Что это?» довольно строгим голосом. Я на одно мгновение усумнился, ко мне ли этот вопрос, и, поняв, что ко мне, ответил: «Это грязь, Ваше Величество» (и подумал, не обиделся бы он, что не сказал императорское Величество). Тогда царь молча стёр подошвой эту грязь (такую, какая прилипает к обуви на улице). Мне показалось, что мне о чём-то нужно говорить с государем, но сразу нашло очень много народа прикладываться к кресту, который будто бы вынес не священник, а тот же Николай II, и мне показалось, что когда я приложусь, тогда и поговорю с ним. С этим проснулся. Не в связи ли этот сон со слухами, что Николай II убит?»

Это было предпоследнее пророчество Меньшикова. Он сделал его за 26 дней до расстрела Николая II и его семьи и за три месяца до собственной смерти. Очевидно, в этом вещем сне Меньшикову была предсказана не только гибель царя, но и его собственная: «будто я стою в храме, где почти никого нет, – я и Николай II».

Этот трагический дуэт – Николая II и Меньшикова – символ исторического пути России до 1917 г. Николай II – это наше прошлое, к которому уже нет возврата, а Меньшиков – это наше будущее, которое не осуществилось. «Народ беспомощен вне власти, но и власть, как оказывается, бессильна без народа, – писал Меньшиков незадолго до революции. – О действительном единении этих двух условий – государства и народа – народ мечтает как о спасительной самозащите». Увы, он мечтает об этом до сих пор…

Последнее пророчество Меньшикова касается уже нашего времени: «О Ленине сужу по 2–3 прочитанным его статьям. Человек, судя по ним, не лишённый таланта и большого характера. Крупный, во всяком случае, человек. Тиран типический, но, м. б., большая ошибка судьбы, что не он сидел на престоле Николая II. Оба – мученики политики и оба противники в земле… Они будут продолжать войну из-за гроба».

То есть на самом деле это мы её будем продолжать. И, судя по всему, продолжаем. А хотелось бы уже закончить.