Как исчезает русская культура

«Вот здесь Храповицкий Владимир Семёныч приказывал разводить самый большой огонь за два дня до своего приезда». Чумазые подростки, парень и девица лет тринадцати, тычут тлеющими сигаретами в сторону гигантского закопчённого камина посреди разрушенного зала. Мы гуляем по развалинам усадьбы лесопромышленника Храповицкого в поселке Муромцево во Владимирской области. До Мурома ближе, чем до Владимира, но это так, созвучие. Усадьбу в канун XX века закончил мастер неоготики Петр Бойцов, о чём я по обыкновению узнал от своего друга Льва Карлосовича Масиеля-Санчеса - искусствоведа, знатока архитектуры и положительно обезумевшего путешественника. Такой не соврёт: смотреть есть на что. В чистом поле стоит обломок стрельчатой галереи - то ли капелла, то конюшня, то ли изначальная руина. От неё метрах в пятидесяти начинается затянутый тиной пруд. Дальше угадывается аллея, по одну сторону застроенная частными домами (в одном из них угадываются очертания перестроенной готической конюшни). И наконец, разверстые топи в некогда декоративном рве, тень исполинских деревьев и замок в стиле Тюдор - с башнями, зубчатыми стенами, сложной кровлей, смесь Тракая с Царицыно. Замок разрушен до того предела, когда его уже никто не будет реставрировать. Проще сломать и выстроить новый. Как у нас в лучшем случае и делается.

Юные гиды подстерегали нас внутри. Некоторое время просто шли рядом и ненавязчиво сообщали: «У Владимир-Семёныча была и в Париже семья, и в Москве. Сюда ездила московская барыня, которой Бог не дал детей. Зато платьев у нее было полтыщи штук». Если не приглядываться, обычные дети маются каникулярным бездельем в романтических руинах. Но уже третий-четвёртый пассаж венчается сакраментальной фразой: «Мы забыли предупредить, что это платная экскурсия». Мы переглядываемся: «Неужели это экскурсия?» «Конечно. Видите, на стенке сохранилась плитка? Оригинал, Вилерой Бох. Знаете такого производителя?» Плавали, знаем. Вспомнилось, как несколько лет назад в бывшем монастыре Пантократора в Стамбуле пожилой смотритель одним движением откидывал ковёр и дощатый настил, показывая плиты XII века: «Лук, мистер! Бизантиан, ориджинал, а?», после чего воздевал палец к витражам: «Кросс он зе гласс! Олсо ориджинал». Английский был сносным для его возраста, за что он и получил свои полмиллиона лир (дело было ещё до реформы). Интересно, эти местные туроператоры, от которых идёт плотный выхлоп какого-то ядовитого напитка, смогли бы связать хотя бы несколько английских слов?

Попытка моей жены завести с ними разговор на более личные темы натолкнулась на стену. «В местной школе учитесь? - Ну. - А сколько человек в классе? - Да нас не счесть». Девчонка-пацанка мутно смотрит вбок, грубо раскрашена, короткая юбка, розовые кроссовки. У вихрастого юноши взгляд яснее, но тело завёрнуто в какие-то зловонные лохмотья. Ходим по бывшему парку. «Храповицкий привез сюда всякие деревья - ёлки растил шестиствольные, амурскую пробку. Сейчас всё догнивает. Хотите на память?» Я не успеваю возразить, как в моей руке оказывается отщипнутый кусок коры. Правда, пробка. До меня долетают комментарии к деятельности некоего дяди Миши, пытавшегося в постсоветские времена следить за парком. «А потом у нас наркоман объявился и усадьбу поджёг. Ещё недавно все было в порядке.

Теперь мы показываем, что осталось. С вас пятьсот рублей». Приятель, разделивший с нами путешествие, достаёт сто и замечает, что это рублей на сто больше, чем они заслуживают. Дети подземелья отваливают, изображая недовольство. Через пять минут мы видим, как они спешно направляются к ларьку на шоссе.

Стоит проездиться по России, чтобы убедиться в её слепой зависимости от институтов государства. Судьбе было угодно, что государство проникло в Муромцево не в том качестве, которое бы гарантировало усадьбе сохранность. Некоторое время там размещалось военное училище, затем лесотехнический техникум. Когда для техникума построили «более современное» здание, памятник русскому провинциальному самодурству пришёл в упадок. Это если не считать уничтоженных сразу после революции водных каскадов перед главным домом и концептуальных интерьеров, стилизующих тот же Тюдор, что и снаружи. В усадьбе не жили присвоенные советской культурой русские классические писатели или умеренные художники-реалисты. Не было здесь ни музея, ни библиотеки - уж больно велико здание для маленького посёлка. Имения Тургенева, Толстого и Некрасова, места, куда ступала нога Пушкина и даже, пожалуй, Дантеса где-то вылизаны до неприличия, где-то опрятны и чутко охраняемы. С Муромцево случилась та же оказия, что и с сотнями других усадеб по всей России. Учебное учреждение - эффективный способ превращения постройки в развалины. Константиновский дворец в Стрельне по дороге в Петергоф в начале нулевых спасло высокое внимание Кремля. Я прекрасно помню, в каком состоянии был он в конце прошлого века, когда Арктическое училище уже лет двадцать как покинуло его уцелевшее с войны крыло. Но Кремля на всех не хватит, да и глупо было бы рассчитывать на первых лиц в вопросах, требующих системных отработанных решений от администрации региона.

Куда ни сунься, везде говорят о федеральном подчинении как об охранной грамоте. Что делать: вертикаль - национальная традиция (следует произносить с благоговением). Если музей не имеет статуса «национального достояния» или, по меньшей мере, «памятника федерального значения», его ждет прозябание и медленная смерть. Если объект вообще не имеет музейного статуса, его исчезновение - дело одного поколения. Государство, что может, передаёт церкви, хотя закон о реституции пока не принят, и вряд ли о нём можно говорить в ближайшее время, - так ведь можно вообще всего лишиться и остаться жить в новостройках Barvikha village. Приобрести историческое место в частное владение можно только незаконно, и делают это отнюдь не те люди, которые могли бы следить за сохранностью памятника. Если же сплавить некому, остается не трогать и ждать, пока само развалится. Тем более, что вопрос о границах допустимого не стоит. Есть лишь цена вопроса.

Музеи, заповедники, библиотеки и другие заведения культуры с трудом вписываются в корпоративную политику ЗАО «Российская Федерация». Разбросанные по всей России памятники, не имеющие, по сути, никакого подчинения, исчезают с пугающей скоростью. Не надо ни наркоманов, ни алкоголиков, поджигающих постройки умышленно или, как правило, нечаянно (кстати, из-за этого в своё время жителям поселка Соловки запретили устраивать пикники на галереях монастыря). Культура, в отличие от природы, не способна к самовоспроизведению.