Что кризис делает с иностранными менеджерами в России

Западные менеджеры живут в России от кризиса до кризиса. А по случаю увольнения — проставляются.

«Молли гвинз паб». Пятница, вечер.

— Трими, ну возьми меня к себе в Англию?

Пьяную девушку в деловом костюме зовут Лиза, и она почти рыдает за столиком. До недавнего времени личный ассистент московского экспата* Тримейна. В совершенстве владеет английским и немецким.

— Это смешно! Ты же в курсе: не могу…

Герой вечера — англичанин Тримейн. В совершенстве владеет русским, 10 лет в Москве. Будучи наемным топом одного из московских банков, не понимал намеков. Или не хотел — в силу иных национальных обычаев увольнения кадров. Сначала ему перестали оплачивать перелеты на выходные домой. Потом отобрали корпоративную машину с водителем. Наконец, поменяли Лизу на секретаршу, не владеющую английским. Все по отдельности, казалось бы, «меры по оптимизации затрат в кризис». Но все вместе — создание невыносимых условий труда, или как «уйти сотрудника по-русски» (по собственному желанию). Конечно, логичнее было бы уйти Тримейна по-английски. Расторгнуть договор и выплатить отступные. Но здесь Россия, Тримейну пришлось уходить по-русски.

— Вы разбили стакан.

Молодой человек с унылой гримасой осуждения на лице — официант Алексей. Знает Тримейна как постоянного клиента. Но сегодня узнал, что тот уезжает на родину. Можно хамить.

Сегодня Тримейн собирает Farewell party** — или, если по-нашему, проставляется по случаю увольнения и отъезда. Не самая распространенная на Западе традиция приобрела в кризисной России повсеместный характер. Ведь, согласитесь, как-то нелепо уходить по-английски, когда увольняют по-русски. Прощаются с нашей страной сегодня многие иностранцы. Заведения компактного докризисного веселья экспатов превращаются в сплошные Farewell party. Под ободряющие тосты пока еще не уволенные иностранцы провожают бывших коллег-соплеменников. Хотя подойти к столику и выпить может любой. К Тримейну пришли только пятеро, но через час с ним перечокалась половина бара. «Просто каждый из тех, кто здесь, знает, что вот-вот уволят и его», — объяснил мне Тримейн.

Историю своего увольнения он называет типичной и закономерной. Говорит, что нынешние экспаты уже отработали свое. А кризис, пусть и жестко, только ускорил их исход. Сегодня уезжают «старички», кто прожил в России по 5—10 лет.

— Мы бы, конечно, еще пожили, — говорил Тримейн. — Но не вписываемся в кризисную модель бизнеса! Сегодня только русские согласны работать больше за меньшие деньги. Но не мы. Когда получаешь 100 тысяч фунтов в год, а потом тебе предлагают только 30 — согласись, это какое-то издевательство. Иностранцы на это не готовы, мы привыкли к другой России. Когда растет нефть, когда большие деньги — мы ехали в такие условия. Сейчас все стало не так. Мне почти 50, я — чертов старик и уже не могу работать по-другому и не хочу.

— Ну, еще совсем молодой, — посочувствовал я.

— Нет, мы все устарели. Тут не на кого обижаться, — Тримейн махнул рукой.

Официант Алексей принес очередную бутылку виски. Вокруг стола толпились стоя человек 15.

Тримейн нежно поглядел на Лизу.

— Очень хочется остаться, — сказал он и, подняв стакан, вдруг закричал (по-русски):

— Лицемеры, пьяницы, изменники женам — едут домой! Cheers!

Гости отозвались одобряющими криками. Залязгали фужеры.

Тримейн приехал в Москву в 99-м. Через год после дефолта, который выкосил почти всех тогдашних иностранцев — экспатов первой волны. «Люди делали в России капитализм на пустом месте и ничего не боялись. У них были принципы, и они их отстаивали», — охарактеризовал предков Тримейн. Но случился кризис, и «делать капитализм» научились уже местные коммерсанты. А экспаты, исполнив свою пионерскую роль, уехали домой. Но растущая экономика (или дорожающая нефть) манила амбициозных иностранцев. Тысячи людей искали в России трудоустройства, правда, уже в качестве наемных управленцев.

— Мы рвались за большими зарплатами, быстрой карьерой, и нам было плевать на местные особенности, — откровенничал Тримейн. — Все, кто ехал сюда начиная с 2000 года, — жуткие лицемеры. Никаких убеждений и никаких принципов. Многие мои приятели после ликвидации ЮКОСа спокойно перешли в «Роснефть» и «Газпром». За деньги мы мирились с тем, как русские делают бизнес. Нам платили больше, чем мы думали, что заслуживаем. Потому что мы делали ту работу, в которой не разбирались русские. И получали за это.

— А что будет теперь? — спросил я.

— Лиза! — крикнул Тримейн. — Come on, baby! Daddy is waiting!*** Расскажи, кого поставили вместо меня.

— Мне грустно, — Лиза села бывшему начальнику на колени, выпустив из рук бокал вина. Через мгновение на звук стекла прибежит Алексей.

— Не надо плакать, — сказал Тримейн. — Ты была хорошим ассистентом. Чудесным! У тебя теперь порядочный русский босс…

— Но ты бы мог все это как-то уладить! — с надеждой сказала Лиза и тут же добавила:

— Мерзавец!

— В общем, на место иностранцев пришли русские, — подытожил Тримейн. — Они стоят гораздо дешевле нас и уже неплохо разбираются. Видимо, мы их многому научили…

Эпоха иностранных управленцев закончилась. Как закончилась когда-то эпоха «пионеров». Экспаты живут в России, похоже, исключительно от кризиса до кризиса. «Мельчает уровень!» — говорит Тримейн. Имея в виду, что с каждым новым кризисом иностранцы занимают все более низкие посты. «Когда все утихнет и экономика снова пойдет вверх, в Москву поедут уже руководители среднего звена. Это будут отличные специалисты!» Талантливые исполнители с горящими, как говорит Тримейн, глазами и низкими требованиями.

— Будут работать как пчелки, — сказал он, коварно улыбаясь. — Как таджики на стройках. А русские будут руководить. Этому они по крайней мере научились.

Вечеринка кончилась за полночь. «Плохо работаешь, Леша!» — на прощание сказал официанту Тримейн.

* Квалифицированный специалист, работающий вне родины.
** Прощальная вечеринка.
*** Иди сюда, детка! Папа ждет!