Жизнь моя! иль ты приснилась мне?

ВЫБРАННЫЕ МЕСТА ИЗ ЖИЗНИ ОФИЦЕРА РВСН

8. "ЖАГАРЕ, ЖАГАРЕ, ВТОРОЙ ТВОЙ ЭТАЖ..."

Некоторые события и эпизоды из жизни ракетчиков 867 ракетного полка 29 ракетной дивизии. Те, кто служил в РВСН, вспомнят свою ракетную молодость и сравнят свою ракетную жизнь и службу с нашей, а те, кто не служили в РВСН или вообще в Вооруженных Силах, узнают некоторые детали воинской службы и жизни ракетчиков. Думаю, что кому-то это будет интересно.

Изменение продолжительности несения боевого дежурства личным составом батарей с двух недель до одной недели, которое произошло осенью 1961 года, конечно же, несколько облегчило жизнь офицерского состава стартовых батарей, хотя и не сняло многие проблемы жизни и службы офицеров. Да, ситуация, связанная со спецификой службы в РВСН, изменилась в лучшую сторону, по сравнению с 1959 – 60 гг – периодом массового формирования ракетных полков РСД. Были в достаточной степени обустроены предстартовые жилые городки для размещения личного и офицерского состава, введены лётная норма питания №5 для всех офицеров и техническая форма лётного образца для рядового и офицерского состава батарей. Лётная норма и офицерские гостиницы в дивизионах, со спальными местами для каждого офицера стартовых батарей и управления дивизиона, а также полковая гостиница в Добеле-2, где жили офицеры-холостяки или офицеры без семей и где всегда можно было остановиться при приезде в Добеле тем офицерам, которые не имели постоянного места в полковой гостинице, а предпочитали жить в дивизионах, а не трястись каждый день, если не были на боевом дежурстве, в Добеле-2 по грунтовой дороге только для того, чтобы там переночевать и утром снова возвращаться в дивизион, существенно облегчали нашу холостякскую офицерскую жизнь, но не до конца. Проведя неделю на боевом дежурстве или просто оставаясь в дивизионе в будние дни, хотелось в субботу вернуться домой к семьям или для одиноких молодых офицеров просто отдохнуть от службы в воскресенье и провести время по своему усмотрению – танцы, ресторан, встречи, свидания... Съездить в Елгаву, в Ригу...

Вот тут и возникала проблема. Батареи заступали на боевое дежурство через неделю на неделю. Смена с боевого дежурства проходила тогда в субботу. Сменившиеся офицеры, естественно, стремились уехать из дивизиона, кто к семьям, кто к подругам, кто просто на свободу, но ведь батарею не оставишь без присмотра, кто-то должен был остаться ответственным на субботу или воскресенье, а для этого прибыть в воскресенье утром в батарею и надзирать ее до понедельника, а в следующую субботу снова заступать на недельное боевое дежурство. И оставались у офицеров, назначенных ответственными, свободными или вечер субботы, или скомканное воскресенье. Вот и получалось, что иной раз удавалось выбраться из дивизиона только один-два раза в месяц, остальное время проводя в дивизионе или на боевом дежурстве, или потому что в будние дни ехать в Добеле, для того, чтобы только переночевать там, не имело смысла. Иное дело женатые офицеры, в Добеле-2 их ждали жены и дети. Проблема с ответственными в батареях была снята только с переходом в 1965 году на несение боевого дежурства дежурными сменами батарей, когда в батарее постоянно находилось два офицера, входящих в состав дежурной смены батареи.

До 1964 года я, если удавалось выбраться из дивизиона на выходные дни, ездил в Добеле. Потом пришло осознание того, что зачем ездить за тридевять земель на «луноходе» (так в шутку называли ЗИЛ-157), когда рядом находится целый город Жагаре с танцами по субботам и воскресениям, рестораном и užkandinė (закусочной) и куда можно смотаться и в будние дни, свободные от дежурства, и вернуться назад в тот же вечер на свое место в офицерской гостинице дивизиона, тем более, что часть офицеров 2-го дивизиона давно так поступала. У офицеров 1-го дивизиона не было выбора, кроме Добеле. Кроме того, 1-й дивизион находился от Добеле на расстоянии вдвое меньшем, чем 2 дивизион. У офицеров-холостяков и прочих одиночек 2-го дивизиона был выбор – или 40 км до Добеле, или 5 км до Жагаре. И часть молодых офицеров сделала выбор в пользу Жагаре, кто раньше, кто позже, обретя там, в итоге, свое семейное счастье. Другая часть офицеров, отдавших предпочтение Добеле, нашла свое семейное счастье там. Не все, конечно, офицеры, условно говоря, жагарские или добельские, связали с себя с литовками и латышками, но многие.

Таким образом, офицерский состав 2-го дивизиона разделился на две группы – добельчан и жагарян, хотя и добельчане при случае не прочь были заглянуть в Жагаре и даже загулять там. В том числе и Женя Ермошкин, поделившийся своими наблюдениями:

Жагаре, Жагаре, второй твой этаж.

Отсюда начало берет кобеляж.

Отсюда дорога в Елгаву бежит.

На заднем сиденье Артюхин лежит.

Он выложил «Т» и, как истый пилот,

Он тело повел в боевой разворот,

Но в штопор свалился, с сиденья упал.

И чуть всю обшивку себе не порвал.

А рядом поручик глазеет в окно

И мысленно видит он только одно:

Елгава, Елгава, второй твой этаж...

Некоторые пояснения к стихотворению: «второй этаж» - рестораны и в Жагаре, и в Елгаве, «кобеляж» - думаю, в пояснениях не нуждается, Иван Егорович Артюхин – капитан, начальник заправочного отделения в 8-ой стартовой, батареи, «поручик» - Валентин Пинин – ст. лейтенант, ст. оператор заправочного отделения 7-ой стартовой батареи. Относительно «кобеляжа», прошу не воспринимать это понятие буквально. Это просто поэтическая метафора автора стихотворения. И хотя дорога действительно бежала и до Елгавы, целью наших путешественников был Добеле или поворот в наш совсекретный лес, который находился километров в четырех от второго этажа.

Евгений Ермошкин и сам, хотя был женат и имел квартиру в Добеле-2, не прочь был при случае наведаться в Жагаре на второй этаж или в užkandinė. Вспоминается один эпизод из нашей офицерской молодости, связанный со вторым этажом в Жагаре. Летний воскресный день. Мы, трое офицеров 2 рдн в авиационной форме, свободных от несения боевого дежурства и прочих обязанностей военной службы, сидим в зале ресторана «Žvelgaitis» на том самом пресловутом втором этаже. Наша авиационная форма, а до 1972 года наш ракетный полк, как, впрочем, и другие полки дивизии, за исключением 344 (Приекульского) полка, носил авиационную форму – это важный момент в этом эпизоде. В Жагаре по воскресеньям базарный день. Город заполнен приезжими, в буквальном смысле автомобиля негде поставить. Заняты и все столики в зале ресторана. У нас за столиком одно свободное место, но штатские люди не решаются беспокоить офицеров и мы можем свободно беседовать на любые темы, в том числе и служебные. Однако, один мужичок решился все-таки нас побеспокоить и, подойдя к нашему столику с бутылкой пива и стаканом в руках, робко попросил разрешения присесть на минутку к нам за стол, чтобы выпить бутылку пива. Естественно, мы ему не отказали, ведь мы же не звери какие-нибудь, а советские офицеры. А как известно, тогда народ и армия были едины. Мы не только пригласили его сесть за столик, но и Женя Ермошкин предложил ему выпить вместе с нами. Тот поинтересовался, по какому поводу будем пить? Женя Ермошкин объяснил ему, что пьем мы по печальному поводу. Мы выполняли учебное бомбометание на Салдусском авиационном полигоне, но промахнулись и нанесли бомбовый удар по городу Салдусу, снеся половину города. Мужичок ахнул от такой новости и с дрожью в голосе сказал нам, что в Салдусе живет его дочь и что же теперь с ней может быть.

- Будем надеется, что ей повезло, - философски заметил Женя Ермошкин и предложил выпить за ее здоровье. Что мы и сделали, завершив наше скромное застолье. Но не успели мы встать из-за стола, как к столу подошел один из сверхсрочников 2 рдн и встав перед столиком по стойке смирно четко отрапортовал:

- Товарищ командир, бомбы подвешены, экипаж и самолет к вылету готов!

Чем привел в полное смятение нашего собеседника, который с тревогой и недоумением вопрошал нас, как же так, что мы снова летим на бомбометание да еще в подпитии. Ему мы ответили, что ничего не поделаешь, такая наша служба. И покинули ресторан. Удивительное было в этом эпизоде не то, что мы напугали мужичка бомбовым ударом по Салдусу, а то, что как четко и своевременно подыграл нам сверхсрочник, который вообще не был в нашей компании и ничего не знал о нашем разговоре с мужичком. Вот такие истории случались на втором этаже в Жагаре.

Посещение «второго этажа» или užkandinė и состояние Ермошкина после посещения не всегда оставались не замеченными и становились достоянием гласности с не очень приятными последствиями для него. Правда, иногда из-за созвучия фамилий за его проступки перепадало мне от полкового начальства. Мне оставалось только отнекиваться, не мог же я заявить, что виноват Ермошкин, а не Ермолин, тем самым выдав его. Я помню, как отчитывал меня принародно замполит полка майор Моисеев на одном из еженедельных совещаний офицеров полка, которые проводилось по понедельникам в клубе 2-го дивизиона и на которых делались, как мы называли, «разборы полетов» за предыдущую неделю. Такие еженедельные совещания мы называли еще КВНами. Я думаю, что возможно еще с того времени за грехи Ермошкина был у политорганов полка и дивизии ко мне особый счет, из-за которого меня в течение нескольких лет не могли взять к себе в службы ни главный инженер дивизии полковник Рылов, ни начальник оперативного отделения управления дивизии полковник Лихолетов. Полковник Рылов откровенно мне сказал после очередной неудачной попытки перевести меня к себе в службу ракетного вооружения дивизии, что мою кандидатуру не пропускает политотдел, причем, без объяснения причин. Потом, уже работая в службе РВО дивизии помощником главного инженера, я сам столкнулся с подобной практикой, когда политотдел не пропускал отобранную нами для нашей службы РВО кандидатуру офицера из-за мнимых или действительных грешков лейтенантской молодости.

Кстати, если первую двойку мне поставил Володя Кириллов, то первое взыскание в виде выговора за грубое нарушение караульной службы обеспечил мне Женя Ермошкин, когда наложенное на него взыскание помощник начальника штаба полка по кадрам капитан Л.Смирнов записал в мою служебную карточку, о чем я узнал только при получении звания «майор», когда заводилась новая карточка. Я вообще никогда не назначался начальником караула, когда караул в дивизионе несли стартовые батареи. Даже дежурным по дивизиону заступал всего один или два раза в самом начале моей службы в качестве зампотеха 8 батареи, потому что в соответствии с установленным порядком зампотехи батарей назначались оперативными дежурными дивизиона, начальники отделений батарей – дежурными по дивизиону (иногда – начальниками караула), ст. техники (ст. операторы) батарей – начальниками караулов.

Причина грубого нарушения лейтенантом Ермошкиным караульной службы мне была понятна, так же как и то, что он был не первый и не последний нарушитель. Говорят, что понять, значит, простить. Нет, простить нарушение устава, тем более, устава гарнизонной и караульной службы нельзя, ведь уставы пишутся кровью. Понять в данном случае, означает, найти объективную причину, по которой нарушался Устав гарнизонной и караульной службы во 2-ом рдн 867-го рп, для того, чтобы не простить нарушителя, а устранить причину, толкающую на нарушение. Причина эта была в том, что отъезд офицеров дивизиона на «зимние квартиры» и смена караула происходила в одно время. А это значит, что если смена караула проходила в соответствие с Уставом, то начальник сменившегося караула не успевал к отходу автотранспорта в Добеле-2, вынужден был ночевать в дивизионе и мог попасть домой только на следующий день вечером. Вот и уходили начальники караулов из караула, грубо нарушая Устав гарнизонной и караульной службы, перепоручив сдачу караула сержанту - помошнику начальника караула, чтобы успеть на отъезжающий автотранспорт.

Вообще несение караульной службы было тяжелым бременем для стартовых батарей, практически «через день на ремень», как говорят в армии, в течение недели, свободной от несения боевого дежурства. Это бремя было снято только в марте 1964 году, когда в штат рдн была введена рота охраны – РЭЗМ (рота электрозаграждения и минирования).

Жагаре, Жагаре... Самый северный город Литвы. Это часть нашей жизни, а у некоторых практически вся сознательная жизнь. Начинается земля, как известно, от Кремля, - писал когда-то поэт. А город Жагаре начинался непосредственно на латвийско-литовской границе и дорога из Латвии просто переходила в улицу Вильнюсскую, которая тянулась от границы мимо старого заброшенного здания таможни еще довоенной Литвы, мимо Латышского кладбища, мимо частных домов с приусадебными огородами, мимо стандартного здания магазина промтоваров, мимо старого заброшенного еврейского кладбища, заброшенного, потому что все еврейское население Жагаре было перебито своими «демократическими» литовскими соседями и останки трех тысяч жагарских евреев покоятся в братском захоронении в другой части города. Далее Вильнюсская улица пересекала по мосту реку Швете, протекающую через город и разделяющую его на две части, и заканчивалась на городской площади, которая была центральной и единственной площадью города Жагаре.

Вокруг площади и располагались основные торговые, культурные и административные объекты города, в том числе городской Дом Культуры – центр культурной жизни города и место проведения танцев по субботам и воскресениям и пресловутый «второй этаж» - ресторан «Žvelgaitis» в здании, на первом этаже которого находился универмаг «Universalinė parduotuvė». Кстати, и в ресторане, и в универмаге был широкий выбор отличных товаров, как импортных, так и отечественных, несмотря на то, что, как нас уверяют бывшие сотрудники КГБ, в Советском Союзе ничего, кроме галош не производилось.

Еще один памятный объект, во всяком случае для офицеров и прапорщиков 867 ракетного полка, располагался напротив универмага и ресторана, но не на самой площади, а недалече на улочке, идущий от площади в южную часть города. Объект этот был закусочной, užkandinė по-литовски. Находилась закусочная на первом этаже старого двухэтажного кирпичного дома и занимала помещение метров двадцать пять квадратных, заставленное несколькими высокими столиками с круглыми столешницами, без стульев, чтобы не засиживались, и буфетной стойкой с нехитрой снедью и спиртными напитками, из которых запомнилась крепкая охотничья настойка со специфическим вкусом. Достопримечательностью закусочной были постоянно кипящие в двух больших кастрюлях на электроплитке настоящие свиные и говяжьи сардельки. Достоинством закусочной было то, что к ней можно было незаметно подъехать или подойти, не засвечиваясь в центре города на площади и «втором этаже», и быстро удовлетворить свои потребности под вкусные горячие сардельки и легкую закусь.

На площади был разбит сквер, собственно говоря, сама площадь и представляла из себя сквер с газонами, деревьями, дорожками и лавочками, где можно было посидеть в тени деревьев в жаркий летний день. Постоянно на площади околачивались жагарские маргинальные и полумаргинальные элементы, не работающие или перебивающиеся случайной работой, убивая просто свое время с надеждой на то, что повезет и удастся выпить. У сквера напротив ресторана по утрам собирались жагаряне, гражданские и военные, в ожидании прибытия транспорта из части, чтобы ехать на работу и службу. Таким транспортом была, как правило будка - ЗИЛ-157 с КУНГом, который привозил на службу во 2 рдн офицеров, прапорщиков и служащих из Добеле-2, а потом, если командиры дивизиона не забывали, его отправляли в Жагаре. Были случаи, когда и забывали, но жагаряне стойко ждали в сквере напротив ресторана, когда о них вспомнят и пришлют все-таки транспорт. Туда же к ресторану привозили жагарян из части после окончания рабочего дня. Обычно гражданские служащие расходились по своим делам, а военные, прежде чем разойтись, поднимались на второй этаж и снимали ракетную нагрузку, кто бутылкой пива, кто сто граммами и бутылкой пива, кто «раствором Моисеева» - смесью водки с ликером или вином, а кто и дружеским застольем... Была определенная проблема с доставкой жагарян на службу и со службы. Она усложнялась тем, что дороги в Добеле и Жагаре расходились в разные стороны, прямо противоположные, а свободных транспортных средств для перевозки людей в дивизионе не было.

И, конечно же, в центральной части города рядом с площадью находился и действующий католический костел Петра и Павла характерной для таких храмов в Литве архитектуры. Все торговые и мелкие промышленные предприятия города принадлежали райпотребсоюзу, как это было раньше в сельской местности в небольших населенных пунктах. Исключение составлял Жагарский государственный конный завод, который был не только конным заводом и главной отличительной достопримечательностью города Жагаре, но и главным сельскохозяйственным предприятием города Жагаре. Фактически по размерам и объему сельхозпродукции конный завод был настоящим совхозом, в котором работала значительная часть городского населения. Жагарский государственный конный завод разводил высококлассных лошадей двух пород. Сильных, высоких, статных кавалерийских лошадей ганноверской породы, предназначенных когда-то для тяжелой кавалерии – кирасир, кавалергардов, драгун, а в наше время, очевидно, для кавалерийских подразделений парадных расчетов, органов правопорядка и для экспорта заграницу, и лошадей-тяжеловозов породы «литовский тяжеловоз». О качестве работы конного завода свидетельствует факт демонстрации его лошадей на ВДНХ. Директором завода был Витаутас Жукаускас – фигура колоритная и достопримечательная в Жагаре. В широкополой латиноамериканской шляпе, с неизменной сигарой во рту, в бриджах и сапогах он выглядел, как настоящий латиноамериканский плантатор.

Особенностью города Жагаре было наличие большого старинного парка в восточной части города. Когда-то в парке располагалась усадьба екатерининского фаворита графа Зубова, но к нашему времени сохранился только большой графский дом, в котором до конца 60-х годов размещалась жагарская средняя школа. Потом в городе, недалеко от площади, была построена современная средняя школа, в которой с 1974 по 1979 год учился мой сын. Излишне говорить, что в городе Жагаре, где не было русских до нашего появления, и школа была литовская, и вообще вся жизнь была чисто литовская, что, однако, нисколько не мешало нам, офицерам, прапорщикам и личному составу ракетного полка общаться с местным населением и, что характерно, местное население, ну, может быть, за исключением совсем древних обитателей понимало и разговаривало на русском языке.

В парке находилась и находится братская могила советских воинов. В годы войны при освобождении Прибалтики во время проведения Шяуляйской операции войсками 1-го Белорусского фронта в июле 1944 года в окрестностях Жагаре шли тяжелые танковые бои. В братской могиле захоронено более 400 советских воинов, павших при освобождении Литвы от немецко-фашистских оккупантов. В парке расположен и городской стадион. Наверное, стадион это громко сказано в отношении футбольного поля с окружающей его беговой дорожкой и трибуной с одной стороны поля из нескольких рядов деревянных скамеек. Была в парке и открытая летняя танцевальная площадка стандартного образца, как в сотнях провинциальных городах и селениях Советского Союза, и летнее кафе на открытой веранде с навесом, где можно было выпить вина, ликера, лимонада вдали от глаз людских – в парке в будние дни было малолюдно. Наличие парка со стадионом позволяло проводить в Жагаре главное культурное мероприятие Йонишского района ежегодный районный День песни – в советские годы культовое действо и праздник в Прибалтийских республиках. В районном центре городе Йонишкисе не было подходящего места для проведения такого массового праздника. Это мероприятие, проводимое в июле-месяце, собирало массу людей со всего района и не только района. В мероприятии участвовали не только местные районные художественные коллективы, но и коллективы из других районов и даже из других республик – Латвии, Белоруссии, России. В парке разворачивались торговые точки самого разного профиля, люди приходили семьями, празднично одетые. Короче, весь город гулял... Гуляли и мы, ракетчики 867 ракетного полка, не все, конечно, а те, кто связал себя с Жагаре, ведь народ советский и армия советская были едины.

Другими событиями, происходящими в парке, конечно, не таким массовым, как День песни, были футбольные матчи, которые тоже собирали зрителей в основном мужского пола. В футбол играла любительская самодеятельная команда Жагаре с такими же командами из населенных пунктов Йонишского района на первенство района или просто в товарищеских матчах. Руководителем жагарской команды, ее капитаном и играющим тренером был бывший профессиональный игрок вильнюсской футбольной команды мастеров «Спартак» (с 1962 года «Жальгирис»). Фамилия его была то ли Петраускас, то ли Петрайтис. Его имени мы не знали, как не знали его и большинство жителей Жагаре. Все его называли Амиго. Он не был коренным жителем Жагаре или его окрестностей, он был тунеядцем, ведущим антиобщественный, паразитический образ жизни и за это высланным из Вильнюса в Жагаре в ходе хрущевской кампании по борьбе с тунеядством. Город Жагаре в Литве был местом ссылки бездельников, тунеядцев, паразитов, алкоголиков из крупных городов Литвы. Полагаю, что он просто не нашел себе место в жизни после большого футбола и, как многие профессиональные спортсмены, искал утешение в вине. Не знаю, чем он зарабатывал на хлеб насущный в Жагаре, но там ему предоставилась возможность отчасти вернуться в свою футбольную молодость.

Иногда общественность города Жагаре обращались к нашему командованию с просьбой перед ответственными матчами усилить команду одним-двумя солдатами, хорошо играющими в футбол. Общественность в лице еще одной колоритной фигуры жагарского общества просила кого-нибудь из наших офицеров или прапорщиков передать эту просьбу нашему командованию. Командование, как правило, шло навстречу жагарской общественности с условием возвращения солдат в часть в трезвом состоянии. Дело в том, что после матча игроки команды с представителями жагарской общественности отмечали победы и поражения в ресторане. Лишать солдат возможности после матча почувствовать вкус ресторанной кухни, хоть и провинциальной, после солдатской кухни было бы не гуманно. А мы, офицеры РВСН, были гуманистами. Солдаты-футболисты это ценили и нарушений не допускали. Участие наших солдат в команде не афишировалось, а чтобы спортивные противники не узнали об этом наши воины переодевались в спортивные костюмы и уже в таком виде отправлялись в Жагаре.

Колоритным представителем общественности был пожилой человек по имени Айзик Мендельсон, или Айзикас Мендельсонас на литовский манер. Имя и фамилия говорят сами за себя. Да, это был один из немногих жагарских евреев, спасшихся от уничтожения в 1941 году. Он воевал в составе 16 литовской дивизии Красной Армии, вместе с дивизией участвовал в освобождении Литвы и Латвии от немецко-фашистских оккупантов и после демобилизации вернулся в Жагаре. В наше время он для нас был единственным евреем города Жагаре, может быть потому, что других евреев мы не знали, а он постоянно находился на виду и многие офицеры и прапорщики 2 рдн и управления полка его знали, включая и командиров части. Он заведовал заготпунктом, вроде конторы «Рога и копыта», жагарской потребкооперации. Его заготпункт находился рядом с площадью на одной из улиц, сидеть в заготпункте особой необходимости не было и он проводил время на площади, держа руку на пульсе городской жизни и частной жизни обитателей города. Человек общительный и контактный он после нашего появления в Жагаре быстро установил контакты с нашими офицерами и прапорщиками, посещающими Жагаре. Среднего роста, плотного телосложения он внешне был похож на мелкого лавочника времен НЭПа и довоенной Литвы, когда город Жагаре был городом мелких еврейских лавочников.

В городе был рынок, который представлял из себя свободную территорию с несколькими столами с навесами, обнесенную забором. Рядом с рынком находился магазин культтоваров, в котором продавались культтовары от игрушек до телевизиров и мотоциклов. Там же можно было приобрести свободно малокалиберное оружие. Я сам купил в магазине сначала однозарядную малокалиберную винтовку ТОЗ, а потом пятизарядный малокалиберный карабин. В магазине продавались и импортные очень популярные тогда мотоциклы ЯВА-250. Один офицер, не помню его фамилию, из технической батареи 2 рдн приобрел такой мотоцикл и осваивал его под окнами офицерской гостиницы в жилой зоне 2 рдн, вызывая у кого чувство зависти, а у кого недовольство ревом мотора мотоцикла под окнами общаги. Рядом с магазином культтоваров позже было открыто кафе в построенной для него стандартной «стекляшки», где можно было также выпить пива и что-нибудь покрепче. Сам рынок небольшого города ничего интересного не представлял, интересен был «Базарный день» на этом рынке, который проходил каждое воскресенье. Почему-то этот воскресный день привлекал массу людей, как продавцов, так и покупателей, со всей округи и даже из соседней Латвии. Город в воскресенье был буквально забит и людьми, и автомобилями. На рынке продавалась, как разнообразные продукты сельхозпроизводства от растительных, до молочных и мясных, так и различные промтовары, начиная от одежды до советских легковых автомобилей. Продавались и предметы военного обмундирования, особенно популярны были офицерские хромовые сапоги и брюки «галифе». Местные жители любили ходить в хромовых сапогах и галифе. Вот такой был в наше время город Жагаре, с которым связала меня ракетная судьба и служба в 867 ракетном полку на 17 лет с 1961 по 1978 год. И на всю оставшуюся жизнь...

Кстати, в Жагаре были не только лавочники, в Жагаре родился выдающийся советский ученый-ядерщик, соратник Игоря Васильевича Курчатова Кикоин Исаак Константинович – советский физик, академик АН СССР, дважды Герой Социалистического труда, Лауреат Ленинской премии, трижды Лауреат Сталинской премии, дважды Лауреат Государственной премии СССР. Вот таких собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов жагарская земля рождала!

И память о Жагаре – Žagarės višnių likeris (Жагарский вишневый ликер). Попробуйте, не пожалеете.