Возвращение церковного имущества навредит самой церкви

Еще в 2004 году была начата разработка законопроекта о передаче Русской православной церкви храмовых построек с целью их использования по прямому назначению. Работа шла долго - какие-то сдвиги появились в 2007 году, потом всё затихло, и вот в феврале этого года наконец проект закона «О передаче религиозным организациям имущества религиозного назначения» был готов. Он тут же вызвал негативную реакцию, как со стороны общественности, так и со стороны представителей церкви. Первых напугала возможность превращения церкви в крупного собственника-землевладельца, который тут же примется сдавать в аренду подсобные помещения и развивать строительную активность на прилежащих к храмам территориях. Вторые в лице юриста Московской патриархии Ксении Чернеги критикуют законопроект с точки зрения нужд церкви. Первый вопрос, который возникает в этой связи, - что же это за проект, который не нравится тем, ради кого он разрабатывается? Чтобы на него ответить, надо немного углубиться в историю России.

К сегодняшнему дню накопился ряд проблем, связанных с нарушением исторически сложившихся отношений власти, народа и церкви. В первую очередь это проблемы экономические. 

Проект реституции, который подготовило Минэкономразвития, похоже, стремится именно к этому золотому веку, дореволюционному состоянию, потому что другого состояния наше чиновничество просто не знает и не помнит. Между тем существующее предубеждение ряда общественных деятелей, да и народа в целом, против экономической деятельности церкви уходит корнями туда же, в предреволюционный фольклор эпохи заката Российской империи. Непременным героем карикатур и памфлетов того времени был сытый толстый поп с огромным золотым крестом. Чуть попозже этот поп появится уже на революционных плакатах, призывающих к разорению храмов, которые в представлении народа-победителя были символами немыслимого богатства. Ситуация коренным образом изменилась к концу XX века.

После падения СССР и незадолго до него всё, имеющее отношение к церкви и религии, получило мученический ореол. Новая духовность 90-х годов предполагала подвижничество, лишения, борьбу с властями. Русской православной церкви начали передавать в бессрочное пользование храмы, которые до этого успели побывать и тюрьмами, и домами умалишенных, в лучшем случае - архивами или складами. Были снесены купола, разрушены приделы - ведь на протяжении долгого времени храмы всеми силами превращали в архитектурных калек. Церковь приняла руины и стала по мере сил их восстанавливать. Однако были не только руины. Возникла проблема с храмами, которые были превращены в музейные комплексы и хорошо сохранились. Требованием вернуть музейные храмы церковь серьезно восстановила против себя научную общественность.

Движимое комплексом вины перед церковью, правительство принялось возвращать музейные здания, особенно в больших сложившихся музейных комплексах. В некоторых случаях переселение музеев прошло удачно, например, для выселенного из Троице-Сергиевой лавры историко-архитектурного музея-заповедника приспособили бывший Конный двор; в других местах подходящих помещений может и не найтись. Конфликт церкви и музейщиков, к слову сказать, развивается по всем возможным направлениям, и прежде всего в отношении икон, находящихся в музее.

Чтобы не углубляться в эту проблему, можно вспомнить совсем недавний скандал с иконой «Троица» Андрея Рублева, которая хранится в ГТГ. От церкви поступил запрос на то, чтобы икона участвовала в богослужении в Троице-Сергиевой лавре. Сотрудники Третьяковки возразили, что путешествие по российским дорогам не пройдет для нее бесследно. Разгорелся жаркий спор, в ходе которого церковные и музейные деятели высказали друг другу все накопившиеся за долгое советское время претензии. Музейщики напомнили, что после революции многие объекты церковного имущества были спасены только благодаря усилиям ученых. Церковники в свою очередь не устают вспоминать разграбление храмов и сетовать на бездуховность музейного подхода к объектам «культового назначения».

Проблем множество, к примеру, как использовать полуразрушенный исторический храм? Хорошо, если он расположен в центре города или хотя бы на его окраине и обеспечен каким-то количеством верующих, но как быть, например, с храмом, находящимся в забытой Богом деревне, от которой осталось несколько дворов и живет десяток старух?

Даже большой, некогда красивый, с родовыми захоронениями и посещенный когда-то императором храм прежде всего должен быть нужен людям, а если нет людей, то незачем и восстанавливать, особенно если объект не памятник архитектуры. Возникают новые храмы на рабочих окраинах, не всегда отличающиеся архитектурными достоинствами, но нужные людям. У этих деревянных срубов или простых кирпичных зданий в праздники выстраиваются огромные толпы желающих святить куличи и христосоваться. Вообще у нашего государства культивирование новой духовности иногда принимает прямо-таки комические формы. Как-то в одной газете промелькнула фраза о необходимости строительства храмов «в шаговой доступности», не хватало только объявить ипотеку для малоимущих религиозных общин.

Что касается хозяйственной деятельности церкви, которая является непременным условием ее существования (потому как на одни пожертвования не проживешь), то тут кроется самое серьезное противоречие со сложившимся у обывателя высоким образом. Естественное желание церкви заработать средства для своих насущных нужд зачастую выглядит в глазах прихожан, а особенно далеких от нее людей, жаждой обогащения.

Например, один только взгляд на храм Христа Спасителя воскрешает у многих образ того самого попа с золотой цепью из революционной агитки. Кому бы ни принадлежали кафе «Академия», подземная стоянка и антикварный салон на территории этого храма, само их присутствие в святом месте кажется кощунством тем самым подвижникам-верующим начала 90-х, которые считают церковь святой наподобие ангелов небесных, которые не едят, не пьют, а только поют, и малейшее упоминание об экономической подоплеке любого масштабного мероприятия, в том числе церковной службы, кажется им чем-то стыдным и недостойным. Стоит вспомнить огромный скандал вокруг табачной и алкогольной продукции, которую вроде бы беспошлинно ввозила Русская православная церковь в 90-е годы. Казалось бы, давно известно, что святость церкви не предусматривает святости ее служителей, но это не главное. Главное - желание разоблачить кажущееся корыстолюбие.

В итоге вроде бы разработан законопроект. Государство не способно в должном порядке содержать все старые храмы, эти осколки имперского прошлого, разбросанные по стране, а церковь, получив эти земли и здания в собственность, могла бы распорядиться ими по своему усмотрению, сняв с государства ответственность за постепенное разрушение святынь.

Храмовая архитектура, как закономерно отметил председатель архитектурной комиссии Санкт-Петербургской епархии игумен Александр Федоров в недавнем интервью, составляет порядка 80% культурного наследия России. Действительно, если в каком-нибудь городке средней полосы и сохранились исторические здания, чаще всего это храм или несколько купеческих домов. Торговля и вера, как это ни странно покажется некоторым верующим, всегда шли рука об руку. Чтобы убедиться в этом, вспомним ансамбль Красной площади. По одну сторону - Кремль, по другую - Торговые ряды, а между ними высится храм Покрова что на Рву, он же храм Василия Блаженного. Ансамбль замыкает здание Исторического музея, что также символично - музей напротив храма, между государством и частным капиталом.

Из всего этого можно сделать вывод - может, стоит подождать с реституцией? Хотя бы до тех пор, когда общество разберется со своими комплексами. Если сейчас вернуть Богу Богово, а кесарю кесарево, общество ждут как минимум очередные скандалы. Комплекс вины перед высшими силами и неустойчивая экономическая ситуация делают реституцию приятной возможностью для правительства показать свою щедрость и заботу о духовном состоянии русского общества. Однако, как известно, любое действие с передачей чего-либо в чью-либо собственность, а особенно в церковную, сегодня, когда все вкусили блага капитализма, вызывает широкий общественный резонанс. На примере истории с «Троицей» стало понятно, что и церковь, и музей (а государство и подавно) предпочитают разговаривать с позиций превосходства, а в том случае, когда все собеседники убеждены в своем святом праве, дискуссии обычно не получается, а получается война.