Ленивое и сытое общество всколыхнет только война?

В детстве у меня была банка конфет. Конфеты в ней были разные, а сама банка – одна. Ее кто-то когда-то привез из-за границы, содержимое было съедено и даже не запомнилось, а банку сохранили и докладывали в нее советские конфеты. Это им добавляло вкуса, потому что на самой банке были по кругу изображены катающиеся на коньках голландцы или фламандцы. Какая‑то картина – не Брейгеля, а так, по мотивам Брейгеля. Это было так небесно-прекрасно, что конфеты внутри становились вкуснее. У поэта Анатолия Горюшкина есть стихи «Мне помнится, у Брейгеля в «Зиме» впервые я прочувствовал пространство». Он – пространство, а я – конфеты.

Потом я учил историю искусства в Московском университете, но и это было еще ничего, потому что мы проходили искусство западноевропейских стран без всякой вероятности, что когда-либо там окажемся. «Железный занавес» хранил нас от разочарований, было легко поверить, что Голландия или Бельгия так и устроены, и зимой там все катаются на коньках по каналам в изящных разноцветных рейтузах и развевающихся шарфах. Но когда рухнул занавес, то обнажилась страшная правда. Каналы в Северной Европе не замерзают никогда, потому что там тепло, и на коньках они тоже никогда не катаются, потому что негде, и снега там на Рождество не бывает, и потом тоже не бывает. Поэтому все картинки европейской живописи про снег и коньки являются чистой воды фантазиями. Моей детской мечты вообще не существовало в реальности, и конфеты сильно потеряли во вкусе.

Однако же жизнь продолжалась, и я стал преподавать в том же университете историю, правда, не западного, а русского искусства. Из года в год я рассказывал студентам эту историю, и вот как-то показываю знаменитую картину художника Василия Верещагина «Не замай – дай подойти!». Она, если кто не помнит, посвящена партизанам в 1812 году. Старый партизан стоит в заснеженном лесу, на манер Деда Мороза, ждет появления французов и просит своего молодого товарища, чтобы тот, так сказать, не замал, а дал им подойти поближе. Ну, я раскрываю студентам глубину идейного замысла и между делом сообщаю, что снег он рисовал не с натуры, а сделал муляж из ваты, потому что... И тут одна студентка с места говорит: «Потому что столько снега не бывает». Я-то, собственно, собирался сказать, что художник писал свою картину не в России, а в своей парижской студии, и поэтому вата, но тут как-то даже обиделся за родину и стал объяснять, что нет, бывает, и в лесу я сам видел, а она говорит, что тоже была в лесу, и там столько нет. В конце концов пришлось ее призвать к порядку и попросить прекратить бессмысленную полемику с преподавателем. Я ее подавил авторитетом, но убедить не смог.

То есть уже не только картины голландцев, изображающих зимние пейзажи, но и картины русских художников аналогичного содержания тоже утратили связь с реальностью. Это было году в 1998-м, один мой друг, всегда голосовавший за «Яблоко», в тот год пришел с присказкой, что демократы окончательно разворовали страну и у них зимой снега не допросишься. Потом демократов не стало, и он видоизменял свой тезис, утверждая, что снега зимой не допросишься у центристов, а последнее время – у государственников. Но при тех или при этих, а снега все равно не было. Нынешние студентки-искусствоведки (в силу социальных особенностей это образование в России отчасти как бы придворное, для будущих состоятельных дам) как правило, знают – чтобы кататься на лыжах, надо ехать в горы, в Швейцарию, а на коньках катаются на Красной площади, где Михаил Куснирович разводит лед при плюсовой температуре. На манер чернокнижника Брюса, который при Петре Первом тоже делал каток летом и тоже, как и Куснирович, по первому образованию был химиком.

Я к чему веду? Всякому беспристрастному наблюдателю новостей, который интересуется политикой и погодой и владеет навыком элементарных умственных обобщений, не могла не прийти в голову эта мысль. А именно – глобальное потепление связано с окончанием «холодной войны». Перебои со снегом были уже в конце советской власти, а уж когда распался СССР, его вообще не стало – вывод напрашивается сам собой. Единственное, что как-то затрудняло возможность высказать это честно и прямо, – это ощущение, что тебя сочтут дураком. Что, мол, ты думаешь, что вот война холодная, она кончилась и от этого потеплело, не понимая, что «холодная война» только называется «холодной», а на самом деле к температуре это отношения не имеет.

Не ясен был механизм вот этой связи между «холодной войной» и глобальным потеплением, и от этого все держали рот на замке, потому что стеснялись.

Хотя это было ложное стеснение, потому что сама-то связь была налицо. Надо было честно назвать вещи своими именами и сказать, что «холодная война» кончилась и от этого потеплело, хотя механизм, почему это так, мы пока не поняли. Ученые всегда так делают – высказывают гипотезу, потом проверяют, и никто их дураками не считает. Проблема в том, что у нас вся наука засекречена, и поэтому вслух ничего не говорят, а делают эксперименты тихой сапой.

Но в этом году все стало ясно. Я, как вы поняли, имею в виду так называемую газовую войну. Украинцы отключили газ Европе, и что вышло? Замерзло. Причем нам все сообщали в прямом эфире, но из-за политического треска сведения воспринимались совершенно в искаженном виде. Нам это преподносили в том смысле, что вот в Европе похолодало, а украинцы не дают газа, или русские не дают газа, то есть так, будто там стало холодно само собой, а мы еще и газа не даем. А на самом деле все было наоборот – стоило нам выключить газ, и смотрите – в Брюсселе минус шестнадцать. Вполне можно кататься на коньках.

Механизм связи конца «холодной войны» и глобального потепления теперь стал совершенно ясен. Все просто, как апельсин, – было тепло потому, что топили. Это распространенное явление, оно и в квартирах встречается, и в домах. А кончили топить, и пожалуйста. Бельгия, Голландия, Македония, Болгария – везде, где топили, везде и замерзло. Мало того, и у нас тоже замерзло, и снегу навалило по самое некуда. Хотя у нас продолжали топить, но я так понимаю, что к нам перестали поступать теплые массы натопленного воздуха из Европы, и все равно стало холодно.
Теперь на основе этого эксперимента мы можем убедительно все объяснить. Потепление начало наступать вместе с политикой детанта при Брежневе, когда мы проложили в Европу свои газопроводы. Сначала газа поставляли еще не очень много, и поэтому теплело медленно. А по мере того, как «холодная война» заканчивалась, топили все больше и больше, и вот даже вечный лед и тот начал таять. Нет, а что вы хотите? Еще больше если топить, так он бы и вскипел.

Тут многие недоумевают, зачем она была, эта газовая война. Прямо говорят – с экономической точки зрения эффект отрицательный, о политической и говорить не приходиться. Люди разучились мыслить. Ну с этой точки зрения плохо, с этой – еще хуже, ну же, давайте, еще шажок! Нет, останавливаются и разводят руками – вот, дескать, как все глупо вышло. А режим секретности не позволяет взять и открыто заявить – это был грандиозный эксперимент по изучению феномена глобального потепления. И теперь доказано, что если не топить, то не теплеет.

Очень отрадно. И даже не только в научной перспективе, в которой я разбираюсь только в общем, по магистральным линиям, а еще и шире отрадно. Тут ведь какое дело – кругом кризис. И сейчас уже ясен экономический механизм кризиса. Сначала было многое непонятно, а сейчас уже ученые-экономисты разобрались, что это такое. Это когда денег нет и что дальше будет – неизвестно. Да, так вот, в этой ситуации очень важны альтернативные рынку проекты, какие-то способы регулирования общественной жизни, которые создавали бы не денежную предсказуемость. Например, многие обращаются к религии. Или уходят в семейную жизнь, проводят больше времени с детьми. А отрадно то, что наше государство в качестве альтернативной формы регуляции жизни избрало именно науку. Подчинило и экономические, и политические интересы единственно научной цели – изучить эффект глобального потепления путем глобального отключения отопления.

Я думаю, это, вероятно, еще будут развивать. Вообще, еще есть много гипотез, которые можно было бы проверить. Например, считается, что люди искусства создают подлинные произведения только в нищете, в тяжелых разных обстоятельствах. Это сейчас запросто можно поставить такой эксперимент. Потом – говорят, что во время войны люди перестают болеть. Резко снижается число психических расстройств, сердечно-сосудистых заболеваний, даже онкологические дела как-то прекращаются. Правда или нет? Ну и так далее. Да и в целом ведь есть вопрос – а является ли наука альтернативой кризису? Или не является? Вот мы и разбираемся.