Так закончилась ли КТО в Чечне?

В полночь с 15 на 16 апреля было объявлено об окончании контртеррористической операции в Чечне. Последнее время Рамзан Кадыров крайне активно добивался этого решения. И Кремль, судя по всему, в очередной раз уступил его требованиям. Вообще, судя по опыту последних лет, Кадыров получает от федерального центра все, чего сильно хочет.

Еще 31 марта Национальный Антитеррористический Комитет счел прекращение КТО преждевременным. Заседание комитета прошло на волне скандала вокруг убийства (или неубийства – тут ясность до сих пор не наступила) главного кадыровского оппонента Сулима Ямадаева из позолченного (да-да, знай наших!) пистолета в Дубае. И уже прозвучало сенсационное заявление дубайской полиции, что заказчик - никто иной, как депутат Государственной Думы и правая рука Кадырова, Адам Делимханов, и золотая игрушка, из которой Ямадаева убили – или все-таки ранили? – в общем, та, из которой стреляли, принадлежит непосредственно ему. Комментируя нежелание НАКа удовлетворить запрос президента Чечни о немедленном завершении КТО, многие эксперты и журналисты предположили, что в Москве обеспокоились выходящей из-под контроля ситуацией, напряглись от очередного, крайне чувствительного удара по имиджу. Кремль, наконец, осознал, что у Кадырова и так слишком много независимости, и отказался укреплять эту независимость еще больше. Но буквально через пару недель Кадыров все же добился своего.

Из республики выводят 20 тысяч бойцов внутренних войск МВД. И – что не менее важно – грозненский аэропорт сможет теперь принимать международные рейсы, и в нем будет открыт таможенный пост.

Днем 16 апреля по центру Грозного носились машины с российскими и чеченскими флагами. На главной улице города - проспекте Победы, то есть, пардон, теперь уже проспекте Путина, - с роскошно отстроенными домами и яркими витринами организовали народные гуляния, устроили праздничный концерт. В вечерних новостях на чеченском телевидении показывали, как президент сиял улыбкой, а стоявший рядом с ним Адам Делимханов говорил в камеру, что долгожданной отменой КТО народ обязан Рамзану, равно как и всеми остальными благами, а команда Рамзана всегда будет стоять за ним и исполнять все его приказы. Тут перед мысленным взором начинает навязчиво маячить не золотой уже, а платиновый пистолет – версия новая, улучшенная. Именно таким оружием, наверное, уместно отпугивать Интерпол, нагло объявивший уважаемого господина Делимханова в розыск…

Выстрелы, кстати, вскорости прогремели, - правда, не в Грозном, а в горах Шатойского района, возле села Дай, и не из платиновых пистолетов, а из самых обычных автоматов. Около 11 вечера силовики вступили в перестрелку с группой боевиков. Последние, видимо, не знали, что контртеррористическая операция уже закончена. Или чего-то недопоняли. А может, сознательно хотели испортить народу праздник. Но праздник шел своим чередом. И на вечер 17 апреля в качестве заключительного аккорда народонаселению обещали салют.

Утром я сидела в грозненской приемной Правозащитного Центра «Мемориал», забивая в компьютер интервью с семьями предположительно скрывающихся в горах боевиков, у которых силовые структуры сожгли дома. То есть сначала их любезно предупреждали – приводите своих родственников из леса, иначе будут проблемы. Серьезные проблемы будут. Вы их воспитали, значит, за них отвечаете. И если они не вернутся – расплачиваться вам. Родители «лесных братьев» отчаянно пытались объяснить, что «ушедшие» связи с ними не поддерживают. Где их искать, как? Но такие аргументы сотрудниками правоохранительных органов отметались на корню, тем более, сам президент летом сказал по телевизору, что «нет ни одной семьи, у которой нет связи с родственниками в лесу», и «те семьи, у которых родственники в лесу, являются соучастниками преступлении, они террористы, экстремисты, ваххабиты и шайтаны». Президенту, как известно, виднее. И к некоторым семьям начали применять активные меры – ночью приезжали силовики, выгоняли всех на улицу, обливали дом специально привезенным в канистрах бензином, ждали, пока пламя хорошенько разгорится, и спокойно уезжали. А в редких случаях, когда погорельцы имели наглость кому-то пожаловаться, быстро разъясняли, что от этого будут дополнительные неприятности, и заслуженное наказание нужно принимать молча.

Я печатала историю пожилой женщины, которая уже после того, как сожгли ее дом, решила-таки попытаться найти и вернуть своего сына, как от нее и требовали. В милиции ей рассказали, где примерно, по их сведениям, ее сын может находиться. Дело было в сентябре прошлого года. Прихватив какую-то одежду – ну, не в грязном же камуфляже парня домой тащить – и немного еды, она пошла было в лес. Далеко не ушла… Ее перехватили силовики, закинули в машину и увезли в родовое село Кадырова, Центорой. Там в большом доме, где они сами размещались, молодые ребята в форме несколько часов пытали током женщину, которая годится им в матери. А еще били дубинками по ногам: «Что, к сыну, значит, в лес пошла! Теперь долго ходить не будешь!» Провода приставляли то к спине, то к голове, крутили ручку адской машинки… Если током били в голову, женщина теряла сознание. Ее обливали водой, приводили в себя и продолжали в том же духе. Ей даже не задавали никаких вопросов. И пытали то ли просто из удовольствия, то ли чтоб не потерять навыки, то ли в наказание за сына.

Наконец, женщина провалилась в глубокий обморок и очень долго не приходила в сознание. Кто-то из ребят помоложе, видимо, подумал, что она умерла. Потому что, открыв глаза, женщина услышала, как самый старший из бойцов поучает младших: «Я же вам говорил – женщины, они выносливые, живучие. Видите, все-таки жива!» Ее оттащили в подвал. Там на полу валялся окровавленный мальчишка, буквально лет 14-15, не больше.

Скованными в наручники руками он пытался закрывать лицо. Хотя мог бы этого не делать – оно все равно было разбито в неопознаваемое месиво. Мальчик старался не стонать и только иногда просил охранника хоть чуть-чуть ослабить наручники. Тот не реагировал. Женщине было жалко мальчика. А еще очень страшно. И стыдно за то, что она способна испытывать такой животный страх. Утром к дому подъехали два сотрудника милиции из соседнего района и забрали ее с собой. Что стало с мальчиком, женщина не знает. Саму ее поместили в изолятор временного содержания, оформили по всем правилам. Даже в больницу отвезли, оценив тяжесть состояния, – и заранее предупредили, чтоб сказала, что с лестницы упала. С высокой и крутой лестницы. Она все сказала, как требовали. А под новый год ее благополучно осудили за пособничество незаконному вооруженному формированию – мол, по просьбе сына понесла боевикам продукты и одежду, на чем и была поймана бдительными правоохранительными органами – и приговорили к одному году условно. Вообще, она довольна, что легко отделалась, и считает – сама во всем виновата, это же такая глупость была – идти в лес сына искать!

Я стучала по клавишам, и настроение было препаршивое. Ну, отменили КТО – то есть, по сути, сообщили, что вторая чеченская война, проходившая с осени 1999 года как контртеррористическая операция, закончена официально и бесповоротно. Но мне-то какое дело, есть КТО или нет КТО, когда работа все та же – записывать жуткие истории, глядеть в глаза людям, которые рассказывают, как их истязали им подобные, задавать дополнительные вопросы, выспрашивать подробности. Рядом работали коллеги. Составляли запросы в прокуратуру. Помогали писать заявления. Разговаривали с клиентами.

Грузная женщина лет шестидесяти выворачивала на стол содержимое потрепанной сумки: «Поглядите, вот почетная грамота, которую мой Аслан получил еще в первом классе. А это его наградной лист за седьмой класс. А это школьный аттестат, глядите – одна пятерки! Он золотой, золотой мальчик! А они его забрали в 2003-м, и он исчез. Вы можете эти грамоты скопировать и приложить к делу в Европейский Суд? И его фотографию тоже. Вот – пусть судьи посмотрят, какой чудный мальчик. Он только школу закончил, когда его увели!» Этой женщине, который год таскающей с собой трогательные, уже порядочно замусоленные доказательства школьных успехов и примерного поведения сына, показывающей эти грамоты каждому, кто готов смотреть, совсем неважно, закончилась ли КТО…

И вот тот сидящий на краешке стула небритый замученный мужик, у которого дом разрушили в войну, и он мыкается с семьей без жилья, а квартира, в этом году с большой помпой выделенная властями, на деле оказалась занятой другими людьми, – ему, похоже, тоже не до праздника.

Около полудня неожиданно появилась съемочная группа питерского телевидения. Корреспондент направился к моей хорошей подруге, перебирающей за соседним столом кипу бумаг: «Вы меня помните? Я в прошлом году брал у вас интервью. А сейчас нас прислали делать сюжет про отмену КТО. Вы нам прокомментируете? Многие говорят, это очень хорошее, позитивное решение…» Телефоны уже сутки буквально разрываются от звонков журналистов.

И тут в комнату вошел Алауди Садыков, как всегда застенчиво, по-детски улыбаясь. В 2000-м году Алауди забрали командированные в Чечню сотрудники российской милиции, держали около полугода, чудовищно пытали, отрезали левое ухо… В «Мемориал» Алауди уже семь лет заходит практически каждый день – снова и снова рассказывая свою историю, интересуясь, нет ли по его делу новостей из прокуратуры, и скоро ли будет решение Европейского суда.

Мы с подругой переглянулись. «Знаете», – сказала она корреспонденту, – «вы чем меня спрашивать, лучше бы вон с ним побеседовали». Оператор пристроил камеру на штатив, и на вопрос, что он думает об отмене КТО, Алауди пожимает плечами и пускается в долгий рассказ о том, как именно пытали его, и как пытали его товарищей по несчастью. Для пущей наглядности откидывает прядь волос, демонстрируя то место, где раньше было ухо.

Телевизионщики уже заканчивают с Алауди, когда в дверях появляется еще одна старая знакомая, Марина Чаклаева. Ее четырнадцатилетнего сына похитили в Шали лет восемь назад. Мальчик исчез.

Оператор наводит камеру на Марину. «А вы не могли бы нам рассказать, что вы думаете о решении об отмене КТО?» Маленькая, аккуратно одетая женщина поправляет платок, разводит руками: «Это политическое решение. Какое мне до него дело. Что я могу о нем сказать? Что для меня закончилось? Что изменилось? Для меня война закончится, когда я узнаю, что с сыном…»

Post Scriptum: Рейсы из Грозного подвергаются по прибытии в Москву повторному досмотру. То есть, высадившись в московском аэропорту Внуково, пассажиры должны снова, как и перед посадкой в самолет, просветить багаж, пройти через рамку металлоискателя и отдать паспорт для проверки по компьютеру. Эта мера, к слову, воспринимаемая чеченцами как крайне унизительная, раньше объяснялась повышенной террористической угрозой. Но с окончанием КТО повторный досмотр теоретически уже неуместен.

18 апреля, прилетев во Внуково, я резво бегу на выход с сумкой через плечо. Дорогу преграждает сотрудник правоохранительных органов: «Девушка, куда так торопимся? А просветка, а паспорт?» – «Какой паспорт? Какая просветка? Контртеррористическую операцию закончили. Если вы не в курсе, об этом два дня назад объявили по телевизору!» Сотрудник усмехается: «Это в телевизоре операция закончена. Давайте-давайте!» – и подталкивает к рамке.