Работающая мать: мать-ехидна или героиня?

Ну не может женщина исполнять одновременно функции матери, кормящего комбайна, туалетной бумаги и разговорного устройства.

А сейчас — отодвинься, читатель, можешь даже пойти покурить, если еще не бросил. Вопрос касается только читательниц. Причем тех, кто не сильно-то переживал, когда БГ стал платным, — то есть работающих. Заранее прошу прощения, если надавила на мо­золь недавно-невинно уволенных. Ну кризисы так или иначе когда-нибудь закончатся, а вот качели дети-или-работа не остановятся никогда. Речь пойдет о «комплексе работающей матери» или, как его еще называют, «комплексе матери-ехидны». На мой взгляд, этот комплекс может развиться исключительно у женщины в силу совершенно другой степени ответственности за того, кого ты сначала почти год носила в себе как плод, а потом еще и в муках превратила в человека. Не хочу обидеть никого из на­ходящихся в специально отведенном мес­те для курения, но замечу в ту сторону, что нет мужской аналогии выражению «мать-ехидна». Как и выражению «мать-героиня», впрочем.

Ровно по количеству детей, то есть в тройном размере, я испытывала в разное время примерно одинаковые ощущения. В основном, конечно, это разрывающее чувство, когда ты стоишь уже по эту сторону двери, а лифт все не едет, а по ту сторону все еще ревут «Мама, ну пожалуйста, не уходи!!!» — и это после двадцати минут уговоров, объяснений, приказов, просьб, слез с обеих сторон да еще под молчаливое осуждение нянек-тире-бабушек. Еще — это когда ты поддаешься уговорам второй половины, которая тоже тихо сатанеет от неспособности справиться с ситуацией, едешь отдыхать романтически вдвоем на море и на третий день уже ненавидишь и море, и пальмы, и песок, а еще больше вторую половину, потому что на вашем месте должен был быть ребенок. А потом ты приезжаешь, на во­прос «А где подарки?» начинаешь вываливать все дрожащими руками прямо в коридоре, а оно забирает понравившееся и уходит с няней в комнату играть.

Когда я родила первого ребенка, вся моя жизнь была посвящена ему, по-другому я не умела еще. В одиннадцать вечера я отключала телефон и ложилась спать, потому что в шесть предстояло подняться и весь день быть в полном распоряже­нии довольно чахлого существа, никому не нужного, кроме меня. В течение ­пер­вого года я не выпивала с друзьями, не встречалась с подругами, ходила только на работу и гулять с коляской два раза в день, совмещая прогулку с покупкой продуктов. Мы постоянно были с ним вместе, играли, читали, зачем-то уже в полгода учили буквы. Далее начались некоторые послабления, но все равно все мысли и более-менее серьезные поступки были подчинены только ему. Могу с уверенностью сказать, что до сих пор я больше всего чувствую себя виноватой именно перед первым ребенком.

Когда появился второй ребенок, я взя­ла сразу двух нянь. Произошло это после одного памятного случая, когда я как-то осталась с ними дома одна. Старшему было три с половиной года, а младшей три месяца. Вроде бы ничего не предвещало. Я кормила грудью младшую, со старшим велась тихая умиротворенная беседа, как вдруг он сказал: «Я хочу ка­кать». А младшая к этому моменту в истоме заснула, продолжая, впрочем, сжимать часть меня в алчной своей пасти. А я ни­когда не любила будить детей, тем более находящихся в таком физиологически сложном состоянии. Оценив безвыходность ситуации, я одной рукой кое-как приспустила с сына штаны и трусы, придерживая другой дочь, и мы попытались направиться в сторону туалета. Стреноженный сын идти быстро не мог, хотя и очень хотел, поэтому я, сгибаясь от неудержимого ­смеха и присосанной дочери, периодически подпинывала его сзади и ­впол­голоса материлась. Когда мы наконец доплелись до места и расселись — сын на унитазе, мы с безмятежно продолжавшей свое дело дочерью на краю ванны, — раздался звонок городского телефона, который стоял в гостиной. Я было дернулась в ту сторону, но тут раздался другой звонок, на этот раз уже у меня в голове, и он был очень тревожный. Я в тот момент первый раз подумала, что ну не может одна женщина ис­полнять одновременно функции матери, кормящего комбайна, туалетной бумаги и разговорного устройства. После этого со страху появились сразу две няни (представить себе одну в подобной ситуации я так и не смогла), и они были прекрасны, и я могла оставить с ними детей даже на длительное время, и дети их любили и даже любят до сих пор… Но крик «Мама, не уходи!» остался. Изменилась моя реакция, но опять же не скажу, что в правильную сторону. Теперь чувство вины за то, что я оставляю сво­их кровиночек на чу­жих кровожадных теток, заставляло меня каждый раз по возвращении домой с ра­бо­ты или, не дай бог, с вечеринки, всегда таскать примирительные подарки хотя бы даже в виде какого-нибудь барахла, купленного в ночном киоске. Эх, прости меня, Соня…