Реформа армии - попытка сохранить что-то боеспособное

Докладывая о ситуации с кадрами в современных вооружённых силах, заместитель начальника Управления кадров Министерства Обороны РФ рассказал слушателям Академии Генерального штаба, что ежегодно из российской армии увольняется больше лейтенантов, чем их выпускают все высшие военно-учебные заведения страны. Когда об этом узнали американские коллеги, один из генералов США на одной из международных конференций задал просто «сногсшибательный» вопрос:
– А вы не пробовали поднять денежное довольствие лейтенантам?

Для справки: молодой лейтенант в современной российской армии тогда получал около 7 тысяч рублей, т.е. зачастую меньше, чем солдат-контрактник, находящийся у него в подчинении.

В целом наша армия сегодня представляет собой ярчайший пример очковтирательства.
Перефразируя известную пословицу, государство делает вид, что обеспечивает Вооружённые Силы минимумом ресурсов, а Вооружённые Силы делают вид, что обеспечивают стране минимум национальной безопасности и обороноспособности. Любой военачальник скажет, что у него катастрофически не хватает сил и средств для выполнения поставленных перед ним задач в случае, «если что случится».

Любой управленец, хоть чуть-чуть знакомый с азами менеджмента, задаст вопрос: «Почему тогда не меняются задачи?» Ведь это «откровение» сродни вопросу американского генерала: невозможно обеспечить боеготовность армии небоеспособными ресурсами!

Опаснейшая ошибка, которую совершили инициаторы военной реформы в Вооружённых Силах, состоит в том, что они назвали её «реформой»: от «реформы» обычно ждут чего-то более позитивного, например, армию, отвечающую требованиям третьего тысячелетия. В нашем случае трансформации начались не ради реформы, т.е. не ради совершенствования и обновления, а ради сохранения хоть чего-то боеспособного. То, что было названо реформой, на самом деле было запоздалым, крайне сложным и нелепо реализованным антикризисным управлением. (К началу «реформы» армия по личному составу и вооружениям была сопоставима с армией США, но на её содержание мы имели всего лишь 9% средств от того, чем располагали американцы).

Разрыв между обещанием, т.е. формируемым ожиданием и реальной действительностью – абсолютно проигрышная политика, какими бы текущими «пиаровскими» соображениями она не аргументировалась. В случае с армией накачивание молодёжи тезисами о важности, почётности и значимости воинской службы вступает в непреодолимое противоречие с повседневной практикой и бытом Вооружённых Сил. Ссылки на 70-е годы, на то, что раньше девушки «даже не смотрели» в сторону не служивших парней, не выдерживают никакой критики: тогда статус армии, статус офицера и статус военнослужащего в целом действительно были предметом заботы государства, а не блефом политтехнологов из аппарата государственной пропаганды.

Деньги – далеко не главный аргумент, чтобы талантливый молодой человек пошёл на воинскую службу.
Если мы говорим об офицерах, то денег, должно хватать на минимально достойное существование: сегодня это от 40 до 50 тысяч рублей в месяц. И если Правительство Москвы, существуя в рыночных условиях, вынуждено платить такие суммы водителям троллейбусов и машинистам метрополитена, то государство российское, обладающее по Конституции монополией на военное дело, не может позволить себе тратить деньги налогоплательщиков на многомиллионное содержание военных училищ и экономически выдавливать при этом офицеров из избранной ими профессии, платя унизительно низкие зарплаты.

В этом есть один существенный плюс: молодые лейтенанты, стройными рядами покидающие ряды Вооружённых Сил, выходят в «свободное плавание» с приличным высшим образованием и необходимой для жизни закалкой. Однако как это укрепляет нашу обороноспособность, остаётся непонятным.

Уверен, при наличии политической воли с экономической точки зрения нет больших проблем для повышения благосостояния военнослужащих. Вместе с тем одного этого недостаточно для того, чтобы лучший человеческий капитал России начал перетекать обратно в её Вооружённые Силы.

Даже в бизнесе далеко не деньги определяют профессиональный выбор современного креативного человека.
Общим местом современной социологии труда стало понимание, что обычный человек ищет баланс между уровнем заработной платы и уровнем стресса, который предполагает занимаемая должность. Первые и вторые позиции штатных расписаний уже давно не привлекают в бизнес-структурах – слишком нервное и хлопотное это дело. Третьи и четвёртые должности в табелях о рангах — вот самые «лакомые» места для среднестатистического работника современной организационной структуры. И только креативные амбициозные работники новой экономики готовы перешагнуть эту планку. Ради чего? Ради реальной возможности самоосуществления, т.е. конструирования собственной жизни по собственному проекту.

«К специфике военной профессии это не имеет никакого отношения! – возможно, возразит мне кто-то из читателей, – в армии главное – выполнение приказа, а не самодеятельность креативной личности». В какой армии? В какой войне? В какую эпоху? От кого ждать приказа командиру в боевых действиях, где нет линии фронта, где противник может появиться откуда угодно, где высока вероятность, что средства связи и вся система управления будут выведены из строя ещё до начала первого огневого налёта?

А как быть с современным терроризмом и тактикой партизанских атак? Как быть с феноменом «заполнения вакуума», как назвали англичане свои перемещения по Афганистану, где талибы как по волшебству растворяются при угрозе столкновения с организованными боеготовыми воинскими подразделениями? Опыт локальных войн, в том числе и наш (афганский, чеченский) учит, что сетевые боевые структуры противника могут быть выявлены и уничтожены такими же сетевыми боевыми структурами собственных сил и средств.



Создание сетей, подключение к сетям, противодействие вражеским сетям – разве это не разновидность компетенций конкурентоспособности военного специалиста, порождённая требованиями постиндустриального человечества?

Руководитель сетевой структуры только тогда и становится таковым, когда, действуя в интересах центра, остаётся абсолютно автономным и независимым в принятии решений тактического и оперативного уровня. Разве это не навыки креативной личности?

Каких-то 20–30 лет назад мобильные действия небольших воинских подразделений разведовательно-диверсионного характера были «приложением» к позиционным, фронтовым действиям основных вооружённых сил. Сегодня по их образу и подобию перестраиваются целые военные блоки (реформирование НАТО).

Сегодня с помощью высокоточного оружия стороны могут обмениваться ударами, даже не попадая в поле видимости друг друга. Кто, не дай Бог, будет управлять этими смертоносными «компьютерными играми» как не специалисты высочайшей квалификации из так называемого «ядра креативного класса»?

В боевых действиях и войнах постиндустриального общества «роскошь» креативного дара неизбежно перестаёт быть прерогативой стратегов военного искусства и превращается в обязательную компетенцию командира оперативного и даже тактического звена. Так что знать, как устроен современный креативный человек, чем живёт, как его воспитать, подготовить и обеспечить приход в Вооружённые Силы – важнейший вызов высшего политического руководства России и командования её Вооружённых Сил.

Новый креативный этнос – интереснейшая тема и нарождающийся феномен современного человечества.
К сожалению, создаваемая в нашей стране атмосфера генетически противоречит его природе, выдавливая на социальную обочину, а часто в конкурирующие с нами страны, его лучших носителей — творческих, независимых людей.

Уже упомянутый мною Питер Друкер, классик современного мирового менеджмента, один из первых предсказал новую тактику кадровой политики современных «хэдхантеров», охотящихся за талантами: «Попытка подкупить работников интеллектуального труда, на которых держатся эти (высокотехнологичные) индустрии, просто-напросто не сработает… Успех подобных индустрий, основанных на знаниях, зависит всё чаще от умения таким образом организовать работу компании, чтобы привлечь, удержать и мотивировать интеллектуальные кадры. Когда этого уже нельзя будет добиться, апеллируя к их алчности, как мы пытаемся делать сейчас, придётся удовлетворять их ценностные запросы, а также обеспечить их общественное признание и определённую долю власти. Этого можно будет достичь, переведя их из ранга подчинённых в управленцы и сделав наёмных сотрудников – сколь угодно высокооплачиваемых – равными партнёрами».

Креативный класс делает свой выбор «ногами». Точно также поступает и современная молодёжь, подозревая, что современная армейская среда не имеет ничего общего с их представлениями о патриотизме, профессионализме и ответственном служении Родине в современных Вооружённых Силах. Собственно говоря, мотивация призывника, «косящего» от армии, мало чем отличается от мотивации старшего офицера, выслужившего положенный двадцатилетний минимум и уходящего из профессии в рассвете мужских сил и на пике воинского профессионализма.

Чтобы реформировать армию, надо прежде всего изменить к ней отношение государства. Не может общество уважать свои вооружённые силы при лицемерной наплевательской по отношению к ним государственной политике. Это первое и наиглавнейшее условие, без выполнения которого никакая российская армия – ни основанная на призыве, ни профессиональная — не может быть успешной, боеспособной и боеготовой.

Воспитательная работа с защитником Отечества, начатая за год до призыва, не имеет никакого смысла, если с раннего детства ребёнок не воспитывался в любви и уважении к собственной Родине. Именно поэтому система воспитания допризывной молодёжи и военнослужащих может быть только одной из подсистем общенациональной воспитательной работы, нацеленной на формирование гражданина своей страны.

Профессионализм – это всегда сумма трёх составляющих: знаний, умений и отношения к делу.
И проблема современных Вооружённых Сил России вовсе не в передаче профессиональных знаний, умений и нехватке денег. Проблема — в формировании новых ценностных отношений между таким консервативным государственным институтом как армия и поколением новых российских граждан, родившихся в переломную эпоху перехода от организационного общества к креативному постиндустриальному. И ещё большой вопрос, кто в большей мере должен к кому адаптироваться: талантливая молодёжь к армии или морально устаревшая армия к современной молодёжи!

Что ждут от российской армии самые талантливые молодые специалисты, чтобы она стала для них желаемой профессиональной сферой? Не так уж много:

  • чтобы сама армия не в «пиаре», а в реальной политике стала востребована нашим государством;
  • чтобы военное командование относилось к призывникам как к дорогостоящему че-ловеческому капиталу;
  • чтобы ежедневная профессиональная деятельность Вооружённых Сил России стала интересным высокоинтеллектуальным развивающим трудом;
  • чтобы задачи, стоящие перед военнослужащими, были сложными, масштабными и ответственными;
  • чтобы в армии можно было себя проявить и творчески самореализоваться;
  •  чтобы российский народ гордился своими вооружёнными силами не потому, что наши деды победили фашизм, а потому, что они сегодня не уступают в боевой подготовке и технической оснащённости самым современным армиям мира;
  • чтобы труд человека, чья профессия, не щадя жизни, защищать свою Родину, обеспечивался не ниже, чем труд шахтёра, нефтяника или металлурга, получающих заработную плату из рыночного сектора экономики.