Шанс выйти из кризиса у России есть, но как она им воспользуется?

Из выступления на заседании круглого стола по теме: 'Стратегия модернизации России перед вызовом кризиса':

Всегдашняя ситуация, хорошо известная в нашей истории: я Пастернака не читал, но скажу. Для того, чтобы избежать этой ситуации, поскольку далеко не все присутствующие читали книгу 'Кризис: и все же модернизация!', мое выступление будет построено неким контрапунктом: презентация для тех, кто книгу не читал, и акцентирование в выступлении моментов книги для тех, кто книгу читал, с тем, чтобы ни тем, ни другим не было скучно.

Сегодня достаточно актуальным и даже, я бы сказал, перемещающимся в центр повестки дня, является вопрос в условиях кризиса: утерян ли шанс на модернизацию России? К сожалению, здесь нет Александра Александровича Аузана, у него не сложилось, но те, кто видел книжку, видели, что книга практически начинается с его цитаты, где сказано, что кризис привел к тому, что шанс на модернизацию утрачен. Я думаю, что вопрос это уже не праздный, потому что, с моей точки зрения, утрата шансов на модернизацию означает необходимость "закрытия лавочки". Если мы признаем, что мы утратили шанс на модернизацию, то это означает, что, в общем, надо сдавать суверенитет страны, потому что без модернизации существование страны просто теряется сам смысл.

Какие вызовы сейчас присутствуют? Буквально несколько дней назад об этом говорил премьер Путин: что меняются правила. И в Послании президента Медведева было сказано о том, что меняются правила игры, и Россия должна получить свое место в мире. Потому что, если мы не участники выработки новых правил игры, нас заставят играть по чужим правилам, и мало не покажется.

Второе: безусловно, и кризис это выявил со всей остротой - технологическое отставание России и необходимость перехода к инновационному развитию - это проблема. В книге на эту тему сказано, что это проблема выживания страны. Нефтяная пауза, то есть период, в течение которого будет перестроена глобальная технология, которая приведет к резкому снижению зависимости экономики от нефти, займет 20-25 лет. Через 20-25 лет нефть будет таким же ресурсом, как уголь, важным, но ни в какой мере не критическим. Если за этот период Россия не разыграет свою нефтяную карту, ресурсов у нас для технологической перестройки и для развития будет не сильно много, и это означает очень негативный экономический сценарий.

И, наконец, действует закон де Токвиля: последние десять лет, тучных лет, привели к завышенным ожиданиям. Если мы не обеспечим эффективного социального функционирования России, нас ждут крупные социально-политические неприятности. Некоторые - не будем показывать пальцем - группы в стране прямо злорадствуют и говорят: вот, наконец, мы дождались своего времени, мы вам говорили, что падение цен на нефть обрушит режим. Но необходима еще и социально-политическая перестройка, без которой шансов на выживание и эффективное развитие страны нет. Это известная формула, она принадлежит не мне: либо Россия будет великой, в новом понимании этого величия, либо ее не будет вовсе. Таким образом, модернизации России нет альтернативы.

Но какой модернизации? Идут достаточно интенсивные споры о том, что такое модернизация. Традиционно сложилось обыденное представление, что модернизация и догоняющее развитие - это одно и то же. Вот нет. В современной теории модернизации в значительной мере пересмотрели этот взгляд, но все-таки уроки модернизации говорят, что это всегда политический проект, а не продукт естественного развития системы. В этом смысле нам предстоит оценить приоритеты, политические основания, конструкт и так далее. Да, конечно, пройденный путь определяет, но коридоры возможностей достаточно широки, и модернизационный проект позволяет использовать коридоры возможностей.

И следующее крайне важное для нас обстоятельство: заимствованные институты, хорошо оправдавшие себя в иных исторических условиях, даже те, которые оправдали себя, не работают, нужна как минимум их адаптация, а для этого крайне важно понять, что за проблемы мы решаем. Не просто взять некий заимствованный, идеологически сконструированный или заимствованный образец и попытаться воплотить его в жизнь, а понять, что современные модернизационные проекты - это проблемно сформированная ситуация, и приведение страны не в соответствие с неким образцом, а в соответствие с современными задачами развития. В этом смысле - это модерн.

Надо сразу отграничиться от постмодерных искусов. С моей точки зрения, всегда декадентство, а для меня постмодерные соображения - это одна из форм исторического декадентства - всегда существует. Но достаточно посмотреть на то, что сегодня произошло в мире. Как только наступил кризис, весь постмодерный дискурс, весь нравственный релятивизм отлетел в сторону, и мировые лидеры начали обращаться к неизбывным ценностям. Я хочу просто процитировать формулу, которую произнес Обама в своей инаугурационной речи: 'Вызовы могут быть новыми, но ценности, с помощью которых мы их преодолеваем, всегдашние - свобода и так далее'. То есть там, где люди ощущают современную повестку дня.

Все могут проверить: этическое измерение современного функционирования и государства, и экономики резко возросло. И поэтому для меня, например, было огромной радостью, что ровно эти же вещи произнес Святейший Патриарх Кирилл в своей речи после интронизации, где тоже вопрос об этическом измерении развития был поставлен со всей остротой, так, как его давно не ставили в нашей стране.

Крайне важно понять, когда мы говорим о модернизационных проектах, надо понять, а в чем же специфика России. Этот вопрос либо обходится при обсуждении проблем модернизации, либо рассматривается как исключительность. Ни универсализм не работает, потому что универсальные заимствованные институты не работают, ни идея исключительности России, которая мне представляется недостаточно основательной.

Возможно говорить о специфике развития России, но это надо делать честно и откровенно, потому что любое уклонение от честности приведет к дорогой плате при реализации реальных модернизационных проектов. За визионерство Россия заплатила не раз и не два. Попытки представить себе, что достаточно сформулировать красивый модернизационный проект, и он реализуется сам по себе, без учета особенностей - это давняя российская традиция. Как вы думаете, каким был один из первых модернизационных проектов России? Кабацкая реформа, детально описанная великим историком Веселовским. Как охарактеризовал ее историк: реформа была продумана прекрасно во всех деталях, не учтено было два обстоятельства. Первое - особенности жизни народа и второе - способность государства по претворению ее в жизнь. Многим уже надоела эта цитата Валуева, которую я часто употреблял: оказалось, не он первый, оказалось, это давняя традиция российского народа. И это привело, как писал Веселовский, к разрушению важной отрасти народного хозяйства России.

Поэтому давайте посмотрим на специфику, прежде всего - на трансформационные рамки модернизации, связанные с историческим развитием нашей страны. Безусловно, это дискуссионно, но это важно обсуждать.

С моей точки зрения, то, что я ценю в работе, - это то, что на стол положена трансформационная специфика России и ее модернизационные особенности. Согласны, не согласны, давайте обсуждать. Мне, к сожалению, в литературе не удалось встретить альтернативной позиции. Появится альтернатива - будем обсуждать.

Первое: универсальные ценности - слабый регулятор социальной деятельности, крайне важно. В силу этого, с моей точки зрения, все представления о том, что мы можем легко имплантировать в организм России механизмы веберианского института, веберианского типа, которые все базируются на универсалистских ценностях, надо проверять очень всерьез.

Универсалистские ценности - пока слабый регулятор.

Второе: двухсекторная этика, тоже радикальным образом меняющая представление об институциональном генезисе России. Мы все хорошо знаем, что среди своих друзей, знакомых и родственников у нас очень высокие этические требования друг к другу. И, может быть, Россия - страна с самыми высокими требованиями, особенно к друзьям. А вот когда дело выходит на высокие этажи, где работают безличностные универсалистские институты, там царит высочайшее недоверие и то, что называется оппортунистическое поведение. В книге прописано, каким образом шла трансформационная эволюция в России, и показано, что в России сформировался очень специфический институт этического регулирования, интеллигентская религия, с очень специфическими догматами. И первый догмат этой религии: нет власти аще чем от дьявола. Традиции противостояния общества и власти - "мертвый хватает живых" - продолжают действовать и по сию пору. Но за последние 15 лет произошел крах интеллигентской религии, индикатором которого является падение голосов за 'Яблоко', которое было политически оформленным наследником этой интеллигентской религии. И сегодня можно говорить о том, что это исчезло. Но одновременно возник вакуум нравственно-этических авторитетов. Непонятно, на что опираться в формировании этических оснований и институтов.

И, наконец, рынок и демократия не дарованы - а завоеваны. Они явились результатом некоей идеологической имплементации, они являлись продуктом длительной рациональной борьбы слоев и групп населения, и в силу этого существует зазор между номинальными институциональными системами и реальными социальными практиками. И в этом смысле коррупция, о которой мы так много говорим, является в целом ряде случаев, просто смазкой, без которой система парит в воздухе.

Теперь - какова же предшествующая модернизационная специфика России. Первое: ориентация на силовое воплощение идейно вдохновленных проектов. Мы всегда, много столетий, триста лет действовали по принципу: нарисуем - будем жить. Возьмем понравившуюся идеологическую конструкцию: Третий Рим, Третий Интернационал или еще что-нибудь такое, рынок и демократию - и силой государства воплотим это в жизнь. Ну и получаем разрыв между номинальными и реальными институтами, высокий статус идеологии, о чем только что было сказано.

Теперь внимание: очень специфический институциональный генезис. В основе наших институтов лежат не универсалистские ценности, а конвенция, основанная на партикулярных нормах. Это требует прояснения. Это совсем не классические веберианского типа институты. Внутри их, поверхностно, за коркой формальных институтов скрываются сети партикулярных отношений. Поэтому идея о том, что можно бороться, формировать государство путем отчленения государства от бизнеса, мне представляется несколько сомнительной, поскольку это предполагает в ряде случаев просто лоботомию. Не хочу дальше пускаться в это объяснение.

И, соответственно, отсутствие суперценностей, опоры модернизованных институтов. Давайте посмотрим, как были созданы модернизованные институты на постсоветском пространстве. Там была суперценность - национальное демократическое освобождение от советского гнета. И эта патриотическая консолидация обеспечивала хоть какое-то, плохонькое, но формирование соответствующих государств, государственную консолидацию. А у нас? И мы видим, как две модели, прежняя, та модель, которая использована в Восточной Европе, и наша - борются сегодня в несчастной Украине, где просто проходит цивилизационный разлом.

Вообще говоря, ну хорошо, модернизация нужна, специфика не сильно благоприятная. А у нас есть ли, вообще говоря, база-то для модернизации? Или это всё только благие пожелания автора? Вот я утверждаю, что есть. Есть социальная база у модернизации, в ходе адаптации возникли адаптированные рациональные слои, которые вполне трезво оценивают существующую ситуацию и готовы к эволюции, но не к революции, и вполне создающие запрос на реформы и модернизацию.

Второе: есть институциональная конвенция, способная к эволюции в легальную систему, потому что целый ряд элементов, участников этой конвенции видит выгоды в легализации этой системы, просто прямую заинтересованность. Просто есть пример, как участники конвенции средствами, достаточно далекими от строгих легальных норм, сдвинули систему в сторону большей легализации. Я беру пример организации импорта мобильных телефонов. Когда коррупционными методами покупки таможенных органов и части элементов прокуратуры они вынудили их соблюдать закон. В результате чего таможенные сборы за мобильные телефоны резко выросли, и серые и черные механизмы импорта мобильных телефонов практически в России исчезли. Я не говорю, что это хорошо, но я показываю, какими причудливыми мерами идет легализация - а, безусловно, идет легализация системы, это всё достаточно недавние вещи.

И, наконец, есть ресурсы и финансовые ресурсы, и ясно, что посткризисная мировая конъюнктура, внутренний спрос, производственный и научно-технический потенциал создают, в общем, предпосылки не для чуда, но для модернизации, если мы сможем этим воспользоваться. И, наконец, ясно совершенно, есть и ростки того, из чего можно вырастить суперценности. Это, безусловно, значимая ценность патриотизма, в августе мы это увидели. А демократия является пусть не актуализированной, пусть не активной ценностью, но реальный запрос есть, и самое главное - есть активное неприятие антидемократических тенденций. То есть, есть запрет на антидемократизм, что тоже немаловажно.

И, наконец, ясный запрос на социальную справедливость. Шанс у нас есть, вопрос - как мы им воспользуемся.

Теперь - какие у нас есть барьеры. У нас есть инерция либерального догматизма, когда мы пытаемся сверху вниз диктовать обществу, как есть. Есть инерция авторитарного типа реформирования, которая без диалога с властью. И, конечно, есть коррупция и неупорядоченное лоббирование. Это я всё понимаю и вижу. В силу этого назрела смена модели развития, в том смысле, что нам нужна модернизация, не привычная российская: "нарисуем - будем жить", а модернизация современная, основанная на анализе проблем, способов, социальных технологий и так далее. Что это такое? Это национально-демократическая модернизация. В национальном смысле не state , а national state , в смысле, национально-государственная. И все эти ценности не я придумал, если взять Послание президента - все они там, но книжка была написана до этого.

Очень важно: роль государства, концептуальное лидерство, проблемная постановка целей, живой контакт с низами и так далее. Вот здесь нам предстоит создавать технологии. И, соответственно, главная проблема субъекта. И здесь мое фундаментальное различие с теми нашими либералами, которые выступают за слом существующей политической конструкции. А мы знаем, я точно могу сказать, что я против слома, потому что каждый слом оборачивается потерей значительной части территории нашей страны, это просто эмпирический факт. Речь идет о том, что нам, видимо, придется строить секторную модернизацию, не универсальную, а секторную, секторальную.

Есть новые вызовы развитию политической системы в условиях кризиса. На чем я настаиваю: задачи выхода из кризиса и создания предпосылок модернизации совпадают. Кризис носит, прежде всего, институциональный характер, и если мы выстроим антикризисную систему, стратегически ориентированную, мы тем самым создадим все необходимые и достаточные предпосылки модернизации. Вот это крайне важно, на чем я настаиваю и считаю, что именно это и создает шанс на модернизационный тренд нашей страны.