Сегодняшний кризис имеет исторические корни

Крупные экономические кризисы подобные тому, который мы переживаем сегодня, не возникают ни с того ни с сего; они напичканы историей. Это кризисы этоса капитализма.

Провозгласив кальвинизм источником современности, Макс Вебер был неправ, сосредоточившись исключительно на протестантской этике, но верно указал на коллективное нравственное посвящение, стоявшее за этими рыночными механизмами.

Однако война 1914-1918 гг. привела к появлению на свет буржуа-паникеров и транжир вместо осторожных, бережливых буржуа. 'Война открыла возможность потребления всем и тщетность воздержания многим', - подметил в 1920 г. Джон Мейнард Кейнс. 'Возможно, трудящиеся классы уже не будут готовы отказывать себе в столь многом, а капиталистические классы, более не уверенные в будущем, возможно, будут стремиться более полно пользоваться свободами потребления, пока они у них есть'.

Позже, усиление тоталитаризмов - красного и черного - привело к появлению буржуазии, сознающей собственную конечность. Как и 'новый курс', европейская идея социально регулируемой рыночной экономики была ответом на угрозу уничтожения фундаментальных свобод, представленной Гитлером и Сталиным.

Потом, с крахом коммунизма произошло четвертое превращение: появилась буржуазия, для которой говорить значит делать. Пала Берлинская стена - да здравствует новый, примирившийся мир! Новая этика оставила позади все страхи и упреки и взяла на вооружение кредо постмодерна, согласно которому все бесы мертвы. Рыночная экономика всегда релятивизировала блага, демонстрируя их взаимозаменяемость, и 'Благо', будучи терпимой к его многообразным формам.

Но в нашу эпоху впервые была провозглашена сила сведения риска к нулю путем его простого распространения. Настало милостивое царствование 'позитивного мышления', последствия которого катастрофичны.

К нынешнему кризису привело не столько несовершенство финансовых механизмов, сколько общее состояние умов, санкционировавшее их ничем не сдерживаемое применение. Нам стоило бы нам вспомнить о том, что капитализм предполагает одновременно благоразумное регулирование и неблагоразумное нарушение старых правил, распределение рисков и смелость, требующую рисковать более успешно, чем другие.

Экономический прогресс не является мирным; он всегда колеблется между созиданием и разрушением, поскольку старые производственные силы остаются в прошлом, а новые источники богатства внезапно и быстро увеличиваются. Но после окончания 'холодной войны' казалось, что перспектива всеобщего мира благословляет историю постмодерна без вызовов, без конфликта, без трагедии - историю, в которой дозволено все.

Мы пожинаем последствия излишней самоуверенности, страдая от отсутствия Кассандры.

Спекулятивный пузырь был основан на тезисе, который сам служил себе доказательством. Он был 'перформативным', пользуясь терминологией философа-лингвиста Джона Остина (John Austin). 'Заседание открыто'! - объявляет председатель. Это так потому, что он так сказал. Здесь реальность основана на словах, а обычно слова основаны на реальности - то есть, она является не перформативной, а индикативной.

Точно так же финансовый пузырь, нагромождая одни кредиты на другие, разбогател на самоутверждении. Оно заключалось в его самотождественности - в том, что делало его пузырем. Постепенно он ликвидировал принцип реальности: значения не имеет ничего, кроме финансовых продуктов, созданных инвестициями людей.

Фантазия о всемогуществе воодушевляла не только трейдера, но и тех, кто позволял ему идти по избранному пути; не только глав финансовых институтов, но и власти, научные круги и СМИ, которые не видели в ней ничего дурного. Действительно, перформативная идеология - 'Это так, потому что мы говорим, что это так' - руководила вестернизацией планеты с самого окончания 'холодной войны': поскольку лагерь противника распался, будущее принадлежит нам, а все фундаментальные опасности исчезли.

Постмодернизм, который ставит себя выше добра и зла, выше истины и лжи, обитает в космическом пузыре. Было бы хорошо, если бы страх перед вселенским кризисом позволил нам проткнуть ментальный пузырь постмодернизма - если бы он смыл эйфорию наших благих пожеланий и вновь позволил нам смотреть правде в глаза.

Возможно, это всего лишь очередное благое пожелание. Но мы не должны поддаваться катастрофической чувствительности, которой поддались столь многие в 1920-е.

Да, история трагична, о чем знали еще Эсхил и Софокл. И, конечно, она так же глупа, как показано у Аристофана и Еврипида. Никакой брошенный жребий и никакое деяние Бога или математически отточенной финансовой системы не отменят случайности, коррупции и превратностей судьбы; предусмотрительность фондового рынка спасет нас не больше, чем предусмотрительность государства. Пусть эти строки из Платона будут начертаны над входом в залы заседаний 'большой двадцатки': 'Истинная монета, на которую должно все обменивать, есть мудрость'.

Андре Глюксман