Нуждается ли в опеке наш средний класс?

Дискуссии о среднем классе в России сводятся к двум главным позициям. Согласно первой такой класс в России есть. Согласно второй его, соответственно, нет. Поставим вопрос иначе: а какой средний класс нам нужен?

Аргументы, которые приводит в свою пользу первая позиция (согласно которой средний класс есть), основаны на выделении социальной группы с определенным уровнем потребления. Оппоненты, представленные различными остроумными критиками, за класс ее не считают.

Проблема осложняется тем, что российское правительство поставлено экономическим спадом перед дилеммой: вкладывать деньги в производство или в потребление? В последнем случае инвестиция имеет и другой смысл: уж если тратить на поддержание потребления, то нужен средний класс, способный обеспечить помимо прочего еще и социальную стабильность.

Поставим этот вопрос несколько иначе. На средний класс не стоит смотреть — тем более в рамках сегодняшней политизированной дискуссии о нем — как на некую данность. Возможно, продуктивнее взглянуть на него как на некую задачу или, если угодно, утопию — как на «воображаемый средний класс». На какой средний класс мы хотели бы опереться? Каким он должен быть, чтобы мы без страха или отторжения могли рассматривать его как общность, обеспечивающую — согласно Аристотелю — долговременную устойчивость общества? Мне, например, также не внушают особого доверия праздные личности, вкушающие свой досуг во дворцах потребления.

Мне представляется, что участник «воображаемого среднего класса» — это человек в первую очередь деятельный, а не праздный и потребляющий. Эта деятельность должна быть свободной, честной и разумной, связанной с пониманием как собственного блага, так и блага окружающих его людей. И это должен быть человек современный, шагающий в ногу со временем или, выражаясь языком несколько иным, живущий согласно духу времени.

Сказанное не означает, что не должно быть других людей — разного рода поющих «стрекоз», фриков, радикалов, провинциалов и т.д. Но мы говорим о той группе, которой не боязно возложить на плечи груз общественной устойчивости.

Все перечисленные определения не новы — их можно встретить и у Аристотеля, и у Канта. Но дальше самое главное: какой смысл мы можем вложить сегодня в эти замечательные, но слишком многозначные общие понятия? Попробуем уточнить.

В особенности многозначно здесь понятие «современный». Начиная по меньшей мере с XVIII века «быть современным» означало быть прогрессивным. Но последние два столетия, а особенно XX век, сильно поубавили эту веру в прогресс, хотя и не уничтожили ее полностью.

Хотелось бы надеяться, мы понимаем теперь, что нельзя взять да построить «самое прогрессивное общество», что здесь нужны постоянные усилия, а не последний и решительный бой.

Современный человек цивилизован. Без особой натяжки можно сказать, что это городской человек. Для меня это означает, что горожанин умеет пользоваться сложной инфраструктурой и ориентироваться в ней. Цензом элементарной цивилизованности в Европе является, например, кассовый аппарат на железнодорожном перроне — с множеством кнопок, вариантов и пояснений. Вы просто никуда не уедете, пока не совладаете с ним. Для многих, кто впервые столкнулся с этим манифестом цивилизации, это глубокий цивилизационный шок. Советское метро когда-то выполняло такую же функцию (это заметил однажды Георгий Дерлугьян) — человек из деревни оказывался во дворце, сам вид которого должен был потрясти его настолько, чтобы он и не думал сплевывать на пол. С этой точки зрения Москва, например, всё еще не совсем город, а окраина, где уже нет зеленой травы, но пока нет и асфальта, а только утрамбованное в грязь битое стекло.

Кстати, горожанин не оставляет после себя шлейф мусора — он умеет пользоваться урнами, выезжать на природу только с пакетами для мусора и даже уделять определенное внимание сортировке мусора (мне кажется, мы давно к этому готовы, но почему-то никто не требует, чтобы мы это делали).

Но современная инфраструктура — намного более сложная штука.

Это, замечу мимоходом, умение вести себя в самых разных городских пространствах. Например, в городском фастфуде. Что может раздражать больше, чем люди, занимающие заранее столик в переполненном «Макдоналдсе»? Но, конечно, есть и такие элементы городской инфраструктуры, как театр (одно из ключевых городских мест!) или проезжая часть. Нетрудно заметить, что люди, поездившие на машине где-нибудь в Европе, также переживают цивилизационный шок, — есть заметная тенденция к тому, что водители дорогих машин всё чаще ведут себя за рулем более вежливо, чем водители на «пятерках» и «девятках». Рискнул бы даже предложить такую программу: отправить всех российских водителей на месяц на стажировку в Германию.

Ключевыми понятиями современного мира являются «коммуникация» и «информация». Горожане, «публика», всегда отличались определенным типом коммуникации, вспомним, например, какую роль сыграло в становлении современной европейской культуры кафе (заведение, кстати, турецкого происхождения). Но с кафе, равно как и с другими городскими пространствами, в российских городах дела обстоят не особо, плохо, прямо скажем, обстоят с ними дела. Взять хотя бы громкую музыку — посетитель должен меньше болтать, а больше жевать и потреблять напитков. Но выход есть: бум блогов в Рунете отчасти компенсирует отсутствие именно городской коммуникативной инфраструктуры.

Доступ к информационной инфраструктуре явно выходит в современном обществе на передний план. Джереми Рифкин не случайно назвал один из своих интеллектуальных бестселлеров «The Age of Access» ¬— «Эпоха (цифрового) доступа». Современного человека вообще отличает не обладание определенными благами или ресурсами, а возможность доступа к ним. Грубо говоря, не потребительский кредит, оформленный где-то в супермаркете, а та кредитная линия, в рамках которой доверяет вам ваш банк.

И этот доступ всё в большей мере является цифровым. Мы отличаем современного человека по тому, что он питает слабость к разного рода гаджетам и девайсам, позволяющим ему ориентироваться в интернете, да и просто в пространстве, конструировать свой собственный архив памяти, формировать свой собственный набор культурного потребления, который уже не зависим ни от прихотей производителей, ни от прихотей государственной культурной политики.

Недавно слышал остроумную мысль, сказанную популярным блогером (это не оговорка, дело было на круглом столе): средний класс — это все пользователи интернета. В этом высказывании есть некая доля истины. Ведь средний класс — это люди, имеющие доступ к информации и современным формам коммуникации. Но, попадая на какой-нибудь форум, всё же засомневаешься — кого только нет в этом бестиарии!

Из нашего радужного «среднего класса» мы исключили «провинциалов». Но дело здесь не в географии. Для многих жителей Москвы характерен именно провинциализм, они считают свой взгляд на мир единственно правильным. Провинциал не видит широко и терпимо, ему недоступны множество перспектив. Отсюда, кстати, следует, что от того «среднего класса», который мы здесь себе нарисовали, невозможно ждать единомыслия. Разномыслие, разные взгляды и вкусы — это его классовая черта.

Какую же практическую мысль в отношении настоящего мы можем вынести из этого небольшого утопического размышления? Думаю, вывод прост. Тот «средний класс», о котором мы говорили, не нуждается в опеке. Он выберет себе образ жизни и стиль потребления сообразно своему собственному разумению. Но для него принципиальным является наличие инфраструктуры — развитой, разнообразной, способной обеспечить мобильность. Инфраструктуры во всех смыслах слова — начиная с политической, социальной, правовой и заканчивая транспортной. А также наличие свободного доступа к этой инфраструктуре. Ее значительную часть он способен создавать сам. Но где-то необходимо участие государства. И в этом направлении оно, наверное, и должно канализировать свои усилия.

Виталий Куренной