Что такое кризис?

Детские вопросы всегда сложны. Всякому участнику рынка удобно говорить о кризисе, напуская тумана и жонглируя экономическими терминами. Потому что во время кризиса опаснее всего испуг и паника. Как это бывает — мы знаем: достаточно вспомнить 1991 год или 1998-й. Но паника возникает не от избытка информации — напротив, от ее недостатка. Когда вместо реальности — ее виртуальный абрис, а вместо знания и понимания — слухи и домыслы.

The New Times задался очевидными вопросами про кризис, которые интересуют отнюдь не только биржевых спекулянтов. Не случайно словосочетание «кризис ликвидности» сейчас можно услышать в метро и в очереди в кассу в продуктовом магазине.

Когда кризис начался? Насколько он глубок? Кто в нем виноват? За что и кому мы платим? Почему мы должны платить? Что с нами будет? 

Ученые-экономисты более или менее согласны в том, что кризис фондового рынка, то есть падение цен на акции российских компаний — это девальвация доверия к ним. «Когда дешевеют акции, — говорит профессор факультета экономики МГУ Александр Аузан, — это значит, что дешевеют ожидания людей. Люди думают, что предприятия будут зарабатывать меньше, чем теперь, и не хотят быть их совладельцами».

Сергей Гуриев, ректор Российской экономической школы (РЭШ), добавляет: «Все понимают, что российские компании недооценены, что теоретически они могут зарабатывать много денег, но никто не уверен, что если российская компания заработает много денег, она этими деньгами поделится с акционерами. Российская компания может закрыться, ее могут национализировать или экспроприировать. Но дело даже не в этом. Все боятся, что неблагополучие российских компаний продлится долго. Подешевели надежды людей на ближайшее светлое будущее, хотя долгосрочные перспективы у российских компаний блестящие».

Бывший экономический советник президента Андрей Илларионов тоже согласен с тем, что кризис — это девальвация доверия. Он говорит: «Подешевело доверие людей к бизнесу. Но не к конкретному предпринимателю или предприятию, а ко всем предприятиям страны, то есть к стране. Что может произойти со страной? Ураган? Засуха? Мор?»

Когда и насколько? 

Андрей Илларионов предлагает отсчитывать кризис от 19 мая. В этот день российские биржевые индексы перестали расти, и началось падение. Ограничить естественное развитие кризиса Илларионов предлагает 17 сентября. В этот день государство вмешалось, принялось рынком управлять, оказало крупнейшим компаниям помощь на $45 млрд. И с этих пор выяснять самочувствие экономики посредством замера биржевых индексов так же сомнительно, как мерить температуру больному, принявшему аспирин.

С 19 мая по 17 сентября российские компании подешевели на 57,4%. При том что производство почти не снизилось и потребление почти не снизилось. Сколько мы добывали нефти, почти столько и добываем. Сколько покупали одежды, автомобилей и еды, столько почти и покупаем. Снизились только наши надежды на то, что будем добывать и покупать больше.

Кто виноват? 

Представители властей в один голос утверждают, что российский финансовый кризис спровоцирован кризисом мировым. Америка заболела и заразила нас — так выразился премьер Путин. Сергей Гуриев говорит, что крупнейшими инвесторами на российском рынке были американские инвестиционные фонды. Когда в Америке дела пошли плохо, когда американским инвестиционным фондам потребовались деньги в Америке (о ситуации на рынках США и Европы — на стр. 20), они продали свои российские акции, как продают в черный день ненужные вещи. «Представьте себе, что вы должны отдавать долги, — говорит Гуриев. — И вот, чтобы отдать долги, вы продаете все ненужное». Примерно такая же история, по словам Гуриева, произошла и с игравшими на российском рынке российскими инвестиционными банками. Они набрали много долгов на Западе, а когда пришло время платить по долгам, когда выяснилось, что у западных банков нет денег и перезанять не получится, российские банки продали свои акции в России, чтобы отдать западные долги. «Так или иначе, — говорит Гуриев, — деньги с российского рынка перетекли на Запад».

И с этим не спорит даже такой оппонент власти как Андрей Илларионов. Действительно, после 19 мая, когда американские компании стали дешеветь и американский биржевой индекс Доу Джонса пополз вниз, вслед за ним поползли вниз и российские индексы РТС и ММВБ. Российские компании дешевели приблизительно так же, как американские, даже чуть-чуть медленнее. Потери российской экономики не отличались принципиально от потерь всех остальных экономик в мире — европейских, азиатских, сырьевых, развивающихся... В этом смысле Америка действительно заразила Россию кризисом, потянула ее за собой вниз с той же скоростью, с какой снижалась сама. Правда, Сергей Гуриев считает, что сравнивать РТС с Доу Джонсом некорректно. Надо сравнивать с индексами развивающихся стран. Они просели больше.

Но Андрей Илларионов констатирует, что параллельное снижение российских и американских биржевых индексов продолжалось только до 18 июля. 18 июля РТС и ММВБ вдруг провалились по отношению к Доу Джонсу (см. график). Российские компании вдруг стали дешеветь значительно быстрее, чем дешевели американские компании. Надежды людей на скорое светлое будущее в России стали вдруг девальвироваться стремительнее, чем девальвировались надежды людей на скорое светлое будущее в Америке.

Российский кризис стал вдруг острее американского и мирового.

А 25 июля российские биржевые индексы опять провалились по отношению к Доу Джонсу. И еще раз провалились 8 августа. Америка продолжала сползать, как сползала, а Россия падала все стремительнее. И 26 августа РТС и ММВБ провалились по отношению к Доу Джонсу снова. И потом проваливались еще несколько раз. И в результате за месяц российский рынок стал падать на 50% быстрее, чем падал американский, утверждает Илларионов.

Что случилось 18 июля 

Несоразмерность падения американского и российского рынков принято объяснять несоразмерностью самих американской и российской экономик. Когда великан делает один шаг вниз, карлику, которого великан тащит за руку, приходится делать пять шагов. Непонятно только, почему до 18 июля великан и карлик шагали одинаково, а после 18 июля Россия вдруг вспомнила, что она карлик. Почему с 19 мая по 18 июля падение американского рынка не вызывало двойного падения рынка российского, а после 19 июля стало вызывать?

У Андрея Илларионова есть простое объяснение. 18 июля Федеральная миграционная служба выдала главе компании BP Роберту Дадли российскую визу на десять дней. То есть не долгосрочную визу для того, чтобы вернуться в Россию и руководить компанией, а краткосрочную — для того, чтобы вернуться в Россию, собрать чемодан и уехать.

«До этого дня, — говорит Илларионов, — российские власти делали вид, что равноудалены от спора менеджмента ТНК и менеджмента BP. В этот день всем стало очевидно, что государство в лице ФМС позволяет себе играть за одну из сторон конфликта. Причем это произошло не с российским гражданином Ходорковским или российским гражданином Гуцериевым, а с британским подданным Дадли. Инвесторы поняли, что российская власть распространяет произвол не только на своих граждан, но и на иностранцев. Это было похоже на объявление войны российского государства против международного бизнеса». 24 июля премьер Путин пообещал прислать доктора в компанию «Мечел» 1. И рынок провалился. 8 августа началась война в Южной Осетии. И рынок провалился. 26 августа Россия признала Абхазию и Южную Осетию. И рынок провалился.

«По провалам российского рынка, — говорит Илларионов, — можно отследить политическую историю России лета и осени 2008 года. Медведев говорит: «Мы не боимся холодной войны » — рынок проваливается, Путин говорит, что Америка организовала войну в Грузии, — рынок проваливается. Посылают бомбардировщики на Кубу — рынок проваливается. Объявляют о военно-морских маневрах — рынок проваливается еще раз. При этом реальная экономика остается вполне приличной. Падение фондового рынка, следовательно, объясняется только политически. Агрессивной политикой внутри страны и за рубежом».

Чьи это деньги 

Однако вне зависимости от того, по какой причине обрушивается российский фондовый рынок, надо же его спасать. Сергей Гуриев говорит, что когда рынок падает и компании не могут получить необходимые им деньги от продажи акций, они обращаются в банки за кредитами. А банки не могут выдать кредиты, потому что их деньги по большей части тоже вложены в акции компаний, которые подешевели. Денег ни у кого нет. «Когда возникают трудности с деньгами, — говорит Гуриев, — в банковской системе начинается паника. И никакой банк не может выдержать паники. Если все клиенты одновременно подумают, что в банке денег не хватает, и обратятся за своими вкладами, обанкротится любой самый надежный банк. Чтобы не допустить паники, надо влить в банковскую систему денег, возобновить систему кредитов, пусть кредиты будут хоть и дороже, но будут».

Надо понимать при этом, говорит Гуриев, что деньги, выдаваемые банкам, — это деньги налогоплательщиков, то есть наши деньги 2. Мы могли бы получить на эти деньги социальные блага: лекарства, образование, дороги, безопасность. Вместо того чтобы получить социальные блага, мы, налогоплательщики, даем эти деньги в долг банкам и крупным компаниям под приличные проценты, чтобы избежать банковского кризиса, подобного кризису 98-го года. Теоретически, когда кризис будет преодолен, нам эти деньги вернут. Но могут и не вернуть.

Теоретически, говорит Гуриев, налогоплательщики могут обратиться к депутатам, а депутаты могут обратиться к Счетной палате с просьбой проверить, действительно ли деньги пошли на преодоление кризиса, а не на выплату бонусов менеджерам крупных компаний, принимавших рискованные решения и приведших свои компании на грань банкротства. Но практически такое вряд ли случится.

Отличие помощи, которую оказывает своей банковской системе правительство США, от помощи, которую оказывает своим банкам правительство России, заключается в том, что в Америке решение об оказании помощи должно быть проведено через парламент (об этом читайте на стр. 24). В России это необязательно (мнение депутатов Госдумы — на стр. 23). Американские налогоплательщики посредством своих конгрессменов торгуются с правительством, на каких условиях они станут своими деньгами спасать банковскую систему. Российское правительство назначает эти условия, не считаясь с налогоплательщиками.