Воспоминание о Трани

Воспоминание о Трани

        Я как-то писал о том, что мама, с появлением внуков и приближением к пенсионному возрасту, всё чаще говорила, что хорошо бы иметь домик в деревне, куда можно было бы вывозить детей на воздух, выращивать собственные фрукты-овощи.
      Была у нас даже одна попытка — мы с ней ездили в Кахети, в окрестность Сагареджо, где осмотрели небольшой каменный домик с марани(подвалом с квеври — врытыми в землю глиняными кувшинами для выдержки вина), небольшим покатым двором с большим ореховым деревом. Больше мне сейчас ничего не припоминается. Да, вспомнил, что было лето, стояла обычная для этих мест сильная жара, а с водой там были постоянные трудности: водопровода не было и воду приходилось откуда-то приносить — не то от соседей из колодца, не то из общего крана на улице. В общем, мы воздержались.

     Потом оказалось, что тесть Ачико (с которым мы выросли с детства и который был моим свидетелем на свадьбе), приобрел в Трани (одна из деревень горного Тианетского района Грузии) большой, ровный участок земли с одноэтажным домиком из двух комнаток и пристроенного большого сарая, большим двором с фруктовыми деревьями и орехом. Правда, дом нуждался в укреплении и ремонте, да и воды на участке не было, но они были очень довольны, т.к. там необычайно чистый воздух, дети хорошо едят и им будет где порезвиться.

     В общем, мама загорелась идеей найти и нам там же что-нибудь подходящее. Конечно, сыграло роль и то, что мы были бы в деревне не одни, — можно было бы ездить туда вместе, общаться.

     И действительно, через какое-то время оказалось, что один из жителей продает участок — двор со старым домом — и перебирается с семьей на соседний, где выстроил новый дом.

     Место оказалось ниже по склону холма, чем у Ачико, всего метрах в 100 от основной дороги, проходящей между деревнями, по которой ходил автобус, связывающий Тбилиси и Тианети.

     Участок был довольно большой, около 800 кв.м, ровный, но неогороженный с двух сторон, открытый со стороны дороги и тупикового прохода к соседскому участку позади. Ближе к дороге стоял несколько приподнятый на фундаменте кирпичный домик с одной большой, одной маленькой комнатой и открытой верандой (с неровно уложенными булыжниками вместо пола) под общей крышей. Сбоку был вход в подвал. Все — в страшно запущенном состоянии — прокопченные стены, рассохшиеся рамы и двери, выбитые стекла и пр. В большой комнате был дымоход для печи, но от печной трубы почти до середины стены видна была вертикальная трещина, которая, как уверял хозяин, не представляет опасности и ее можно зацементировать.

     Но, главное, что привлекло маму — во дворе стояли два больших ореховых дерева, а это, в ее имеретинских глазах, имело большую ценность, т.к. для имеретинца это что за двор, в котором нет ореха! И что за еда, куда не кладут орехи!

     А к тому же были еще и деревья разных сортов яблок и груш (как ранних, так и поздних), слив, небольшая, но плодовитая айва, кизил.
     И что очень важно, во дворе стоял кран с водой!

     В общем, не очень долго раздумывая, мама решила купить это место, тем более, что другой сосед, а потом еще и муж ее близкой подруги, тоже приехавший посмотреть, обещали помочь с ремонтом дома.

     Правда, потом выяснилось, что тот сосед никак не может найти для работы время, а муж подруги (у него была тяжелая форма диабета) сперва разболелся, а потом и скончался; что вода в кране шла, если жители нижележащих домов деревни не оставляли свои краны открытыми, поливая свои участки; что старая черепица местами сдвинулась, или упала и в дождь крыша протекала сразу в нескольких местах, поэтому трудно было даже расположить две раскладушки так, чтобы на них не капало…
     И к тому же пришлось договариваться с механизатором, пригнать маленький экскаватор, вырыть яму и оборудовать туалет.

     В общем, пару лет мы так промучались, а потом я, с согласия соседа, протянул длинный шланг от их крана, в котором вода была постоянно, в наш двор, соорудил второй кран и даже подобие душа.

     Тогда же в соседнем селе приобрели закрытый кузов военной машины связи, перевезли его, установили посреди двора на подставки и переселились в него. Старый дом использовали как подсобное помещение, пока, приехав весной после снежной зимы, не увидели, что он рухнул.
     Я постарался вытащить уцелевшие доски, балки, кирпичи, которые использовал потом, соорудив деревянную пристройку к нашему вагончику, где сушили и хранили урожай. Правда, и здесь не повезло — работнички так неудачно покрыли жестью и толем крышу, что она все равно протекала в нескольких местах.

     А вот урожай был у нас хороший!

     Надо сказать, что земля там чрезвычайно плодородная, черная. Во дворе до нас ничего не сажали, кроме деревьев. Да и удобрялась земля из года в год опавшими листьями, опавшими фруктами, да навозом забредающих домашних животных. 
     К слову, насчет последних: так как нам не удалось сразу же огородить участок, то в рабочие дни недели, когда нас не было в деревне, все свиньи соседей паслись у нас. Да и потом, когда удалось установить самый простой, не забетонированный вглубь земли сеточный забор, Мэлсиа, прежний хозяин, приподнимал его, впуская свиней, или наклонял, чтобы перевести туда своего коня. Вообще-то, нам с ним крупно не повезло. Несмотря на свое имя (МЭЛС — Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин), он оказался страшным пьяницей, скандалистом, матершинником, который считал что это все равно его сад, и что он имеет полное право залезать в него, так как там растут его любимые сорта фруктов, его орехи. И ничего нельзя было поделать с этим, и никто из соседей (а все они, практически, друг другу кем-то приходятся) не связывался с ним, тем более — из-за нас.

     Мало того, у нас постоянно пропадали привезенные туда продукты, садовые инструменты, что-то из посуды, постельного белья… Разумеется, это было дело рук местных «умельцев» вскрывать хлипкие замки, двери и окна, но разве кого-то найдешь и докажешь?
     Мы всё же были там не свои, хотя мама всячески старалась сблизиться со всеми. В лицо все восторгались тем, что у «горожанки» такой очищенный даже от маленьких камней и ухоженный двор, тем как она с раннего утра до позднего вечера крутится на участке, но им ничего не стоило выпросить у нее денег или какую-то вещь и не вернуть, обещая принести взамен яйца, молоко или масло, при этом оценивали их так, что дешевле было купить всё на базаре в Тбилиси и везти оттуда.

В общем, некоторые соседи очень попортили нам кровь!

      Но все эти неприятности мама терпела потому, что получала удовлетворение от урожая. В выходные дни, или поздней осенью, когда она брала отпуск, чтобы собрать выращенное, с утра до вечера, не покладая рук и лишь вынужденно отвлекаясь на то, чтобы выпить воды или перекусить, она крутилась во дворе.       Подбирала опавшие фрукты и складывала незрелые или подгнившие в бочку (пару раз потом даже наши друзья гнали из них чачу), а просто побившиеся разрезала на кусочки и делала сухофрукты, из слив варила и сушила пастилу-тклапи, собирала малину, протирала ее и засыпала сахаром.
     То перекапывала землю, то мотыжила и пропалывала сорняки, то окучивала картошку, то очищала двор от упавших веток и листьев, от невесть откуда берущихся новых камней, то поливала что-то, то укрепляла шесты, по которой вилась фасоль…

      На таком большом участке работа всегда найдется, тем более, что мама сажала кроме картошки, кукурузы и двух видов фасоли (крупной, вьющейся по шестам или стеблю кукурузы, и мелкой красной полевой, не нуждающейся в подпорках), еще и помидоры, огурцы, кабачки, тыкву, морковку, бурак, лук, чеснок, зелень разную...

     Конечно, при таких стараниях, когда она приезжала на очередные выходные, ей было очень обидно видеть, что кто-то бессовестно похозяйничал на участке. Поэтому в сентябре-октябре (ко времени основного сбора урожая и, в особенности, орехов) она брала отпуск и уже все время была в деревне, а я посылал ей (с водителем автобуса, или с кем-нибудь из пассажиров-односельчан) хлеб, а по выходным приезжал сам.
     Первые годы, пока у нас не было машины, я ездил на автобусе, или маршрутке, когда ее пустили по этому маршруту. Кстати, водитель маршрутки жил в следующей деревне после нашей, так что иногда мама договаривалась с ним и он привозил ее с мешками прямо к нашему дому.
     После того, как у нас появился «Запорожец», нам стало гораздо легче и удобнее, хотя мама иногда все же пользовалась этим «маршрутным» вариантом и неожиданно (так как телефонной связи у нас не было) сваливалась, вся нагруженная и перегруженная, нам на голову.

     Вообще-то, конец сентября-октябрь в деревне, в горах (пусть и среднегорья) — довольно неприятное время: частый и нудный дождь, ветер, холод по ночам, сырость. Основной урожай убран, но орехи осыпаются, и конца этому не видно. Мама каждое утро начинает с того, что обходит оба дерева и собирает опавшие за ночь орехи, очищает их от скорлупы (руки уже неотмываемо черные от этого), раскладывает для сушки.

     В дни, когда приезжаю, если нет дождя, забираюсь на деревья и длинной тяжелой палкой начинаю сбивать орехи. Занятие, скажу вам, нелегкое — палка тяжелая, длинная, перемещаться по веткам, особенно, когда они мокрые, непросто и небезопасно, особенно на высоком дереве, у которого орехи с тонкой скорлупой (однажды я рискнул и забрался повыше по совершенно голому стволу, после чего чуть не свалился, посмотрев вниз; пришлось немного пересидеть, прийти в себя, а по завершении работы, еще и поволноваться при спуске).

     Кроме сбора и сортировки орехов (я простукиваю каждый из них, отбирая треснувшие), надо еще выкопать картошку, лущить кукурузу, фасоль. Стараемся выкопать картошку пока еще не зарядили дожди и земля еще сухая. Я сразу сортирую ее в три кучи — крупные плоды, остальные и поврежденные при выкапывании (эти идут, как и треснувшие орехи, в расход в первую очередь). Кукурузу и фасоль лущим и тоже немного просушиваем до засыпки в мешки. И фасоль сортируем: отдельно полевую и отдельно  вьющуюся.
     Мы сажали вьющийся сорт, который здесь называют ჭრელი გოგია («пёстрый Гогиа»),—созревшие фасолины действительно пёстрые, красно-белые, как будто разрисованные тёмно-красными линиями. Правда, нередко некоторые стручки не успевают дозреть (что видно уже по их внешнему виду и мягкости кожуры), и тогда фасолины оказываются самого неожиданного цвета. В первый раз я был несказанно удивлен, когда вылущивал голубые, синие, даже почти черные фасолины. Такие тоже откладывал в отдельные кучки и их варили первыми.
Еще как-то мы посадили белую фасоль (ее обычно используют, когда на Варварин день выпекают «лобиани»,— лепешки с фасолью) и сою.

      Раскладываем яблоки и груши по сортам, мама варит повидло из яблок и слив (а на это нужны банки и сахар, который я еще летом завез мешком на машине). Готовим еду и пр. на тяжеленной железной печке которую мне по знакомству соорудили на заводе из толстого листа железа, или, когда есть свет, на открытой электрической плите с толстой спиралью. Правда, она часто перегорает, но я реанимирую ее, вновь соединяя концы, или меняя уже окончательно превратившуюся в труху спираль на новую.

     Спим на раскладушках. Устаю так, что засыпаю почти мгновенно. «Почти» потому, что надо сперва немного согреться, ложась в холодную постель. Мама всегда «окукливает» меня, аккуратно подворачивая теплое одеяло со всех сторон и накрывая еще чем-нибудь. В особо холодные дни натягиваю на голову вязаную шапочку. Сплю без задних ног.

      Утром просыпаюсь, как огурчик. Рано, но выспавшийся. Здесь такая тишина и чистый воздух (кругом кедровый лес), что для полноценного сна хватает буквально нескольких часов. Да и аппетит хороший, было бы только время на еду! И вода чудесная, артезианская!

     Проснувшись, содрогаясь, влезаю в холодную и отсыревшею за ночь одежду. Мама уже затопила печку. Пока греется чайник, идем в обход по двору, подбирая упавшие орехи… Начался новый день… и так до тех пор, пока, наконец, не решим, что можно уехать. Переносим постельное белье и кое-что из вещей к соседке, погружаем все на «Запорожец» и уезжаем…

     Собранного урожая картофеля и зимних яблок хватает нам почти до апреля; орехов, кукурузы (муку из нее я мелю на водяной мельнице, которая по дороге к моей работе) и фасоли — до нового урожая; груш, айвы (из нее еще варим компот и чудесное варенье), сухофруктов, тыкв, кабачков, чеснока, лука, зелени — тоже надолго хватит. (Как это выручало нас в тяжелые, голодные 90-е годы!)

     И это все при том, что нет, пожалуй, ни одной семьи маминых знакомых, которым она не отнесла бы тяжеленную сумку с чем-нибудь!
     Даже тогда, когда она, после автонаезда на нее и нескольких неудачных операций на обеих ногах, уже не могла продолжить работу, и с весны до глубокой осени была в Трани, в основном, одна, изредка и неожиданно наезжая в Тбилиси на пару дней. Так до 75 лет!

     Более 20 лет как мы с женой переехали в Германию. 8 лет назад нам удалось перевезти сюда и маму. За эти годы ни у кого из нас не было возможности подняться в Трани. Даже страшно представить, что там могло нас ожидать! Но успокаивало одно — что бы ни было, сад остался на месте, деревья плодоносят и осыпаются.

     Несколько раз мама заговаривала о том, что надо бы продать участок, но на это нужно было время и возможность быть там, поэтому так это и тянулось, пока мы не узнали, что семья младшей дочери Ачико хотела бы приобрести наш участок! И вот в прошлом году мы решили расстаться с ним... Всё же не чужим людям передаем. Может, еще удастся там побывать!

P.S.А почему мне это вспомнилось? Почему захотелось это записать?
     Потому, что сейчас, когда маме 1-го ноября исполнится 98, и ей уже всё тяжело делать самостоятельно, укладывая ее спать, я так же, как она меня тогда, «окукливаю» ее, стараясь аккуратно подвернуть теплое одеяло со всех сторон, особенно в ногах, которые у нее мёрзнут. И накрываю пледом.