Страшные рыбы-мутанты в Волге

На модерации Отложенный Экологическая катастрофа, постепенно надвигающаяся на российские реки, заключается отнюдь не появлении там чудовищ, а в исчезновении рыбы

Неспокойно обстоят дела в рыбной отрасли России — пока президент нежно целует одну рыбу, тысячи других гибнут в браконьерских сетях. Да ещё, говорят, рыбы-«крюгеры» заполонили Волгу и Москву-реку, вытесняя привычную ихтиофауну…

Мне семнадцать лет, а я уже получила Нобелевскую премию за открытие нового вида рыб-мутантов в Москве-реке. Мое фото в обнимку с человекоподобной рыбой красуется на обложке журнала «Вокруг света», и толпы людей приезжают ко мне в гости, чтобы понаблюдать за рыбами в аквариуме…

Нет, все не так — мне уже давно не семнадцать, из премий припоминаю разве что победу в конкурсе студенческого биологического рисунка, а надежда отыскать мутанта с причудливым обликом и поведением тает с каждым днем. Но истина по-прежнему где-то рядом, поэтому я берусь расследовать очередную новость летнего сезона-2007: «Волге грозит экологическая катастрофа! Мутанты составляют до 90 процентов. Природа рыб-мутантов по сей день не изучена».

На такие материалы можно было бы не обращать внимания, если бы не огромный читательский интерес к «страшилкам». Подобного рода информация легко запоминается и передается по «сарафанному радио», отвлекая наше внимание от настоящих экологических проблем.

Немного «мутантов» в мутной воде

У нашей речи есть интересное свойство — если постоянно употреблять какое-то слово в неправильном значении, то вскоре произойдет его обесценивание, и воспринимать это слово всерьез будет нелегко. Так, «мутант» — совершенно нейтральный термин, такое же узкобиологическое понятие, как, скажем «автотроф», — благодаря современной журналистике и фантастике уже неотделим от определенного оценочного значения.

Даже если мы «прочешем» сетями всю Волгу, вряд ли найдем там мутантов именно потому, что выглядят они вовсе не так, как мы себе представляем.

Согласно биологической терминологии, мутант — организм, наследственно отличающийся от предков признаком или группой признаков, возникающих в результате естественной (спонтанной) или искусственно вызываемой мутации. Ключевое слово здесь — «наследственно», то есть, чтобы получить мутанта, нам придется провести систему скрещиваний. Так были выведены различные аквариумные рыбки с украшениями-«шапочками» на голове или породы кошек с кучерявой шерсткой — их необычная, «красивая» с точки зрения человека мутация закрепилась.

Все остальные «отклоненцы» вовсе не мутанты, а фенодевианты. Так называл один из столпов генетики Валентин Сергеевич Кирпичников молодых сазанов, найденных в дельте Волги ещё в 30-е годы прошлого века и имеющих необычные внешние признаки. За этим мудреным словом скрывается разброс вариаций, который присущ всякому нормальному организму. Неспроста аквариумисты различают «в лицо» всех своих рыбок, казалось бы, в однородной стае. Поэтому сравнивать изменения количества лучей в плавниках рыб с появлением тридцать третьего зуба у человека довольно неразумно.

Хорошо, возразите вы, разное количество лучей и разная окраска — это нормально, а как же рыбы с искривленным позвоночником, «бульдожьей мордой», без глаз и чешуи?

Это устрашающее зрелище не имеет отношения к генетике и является следствием нарушения развития икры. Примерно то же самое, как если бы беременная женщина попала в аварию или употребляла бы наркотики — и родила бы инвалида. Рыбки жуткого облика, о которых так любят рассказывать байки рыбаки — просто калеки и уроды.

Но как же исследования некоего профессора Ульяновского ГПУ Владимира Назаренко, на которые ссылаются различные источники, описывающие мутантов? Как совершенно верно заметил Юрий Герасимов, руководитель лаборатории экологии рыб Института биологии внутренних вод им. И. Д. Папанина, «Профессор Назаренко нам не известен, наверное, засекречен вместе с мутантами».

Здоровая рыба из нездоровых источников

Чтобы по-настоящему заняться поиском рыбы, которая при должном стечении обстоятельств достойна прозваться мутантом, нужны гораздо более трудоемкие исследования, чем банальное вылавливание рыб-уродов из реки.

Так, в лаборатории популяционной биологии и генетики ИБВ им. И. Д. Папанина под руководством Юрия Глебовича Изюмова используют для этого микроядерный тест, позволяющий судить о мутагенности загрязнений. В переводе с «птичьего» это означает, что исследователи проводят анализ на генетическом уровне, «копошатся в клетках» у совершенно нормальных внешне рыб, чтобы выяснить, насколько загрязнение данного водоема способно изменить наследственность животных.

Если в

Москве-реке внешние уродства и болезни у некоторых видов рыб составляют до 100 процентов (скажем, голавль поголовно страдает циррозом печени), то отклонения на генном уровне (превышение количества микроядер в эритроцитах крови) у рыб Волги — гораздо более редкое явление. Наиболее заметно мутагенное действие среды на плотву в Горьковском водохранилище, в районе сброса подогретых вод Костромской ГРЭС.

Но и тут природа подкидывает нам напоминания о том, что она гораздо более сложна, чем мы думаем, и способна найти тысяча и один способ защиты своих «детей». «Маленькая сенсация» заключается в том, что, по данным американских ученых Айзека Виргина (Isaac Wirgin) и Джона Вальдмана (John R. Waldman), многие биоиндикаторы не показывают никаких отклонений от нормы даже в случаях долговременного обитания популяций рыб в условиях сильного загрязнения.

Ещё одно откровение, на этот раз от российских исследователей, — рыбы в «плохих» водоемах бывает больше, чем в «хороших», причем выглядит она прекрасно! Мне посчастливилось пообщаться на эту тему в том числе и с исследователем ихтиофауны одного из самых загрязненных водоемов России — Большого лимана.

Большой лиман построен специально для утилизации сточных вод промышленной зоны города Волжского. Поэтому нет ничего удивительного в том, что здесь 10% рыб имеют серьезные нарушения развития. Однако 10% для такого концентрированного сборника загрязнений — это не так уж много.

Ещё один известный своей загрязненностью волжский водоем — река Царица. По словам Дмитрия Вехова, ихтиолога из Волгоградского отделения ГосНИОРХ (Государственного научно-исследовательского института озерного и речного рыбного хозяйства), пойманная там уклейка выглядела удивительно упитанной и отборной, словно с рыбоводного пруда, и отличалась только тем, что жутко воняла, вызывая приступы тошноты у людей.

Примерно так же обстоят дела в Москве-реке — не только рыбы, но даже раков, которых раньше считали ценителями прозрачных вод, очень много и выглядит живность неплохо. Объясняется это формулой «чем больше грязи — тем больше пищи». Именно поэтому в таких водоемах чаще выживают мальки-уроды, которые в нормальных прудах не смогли бы найти достаточно пропитания и погибли. Пока только ерши зарекомендовали себя в качестве любителей чистой воды, следовательно, лучше ориентироваться не на раков, а на ершей в своих поисках экологически безопасного места для рыбалки.

Интересно, что слухи о страшных мутантах совершенно не останавливают рыбаков — я видела людей с удочками во многих промышленных центрах нашей страны. На вопрос, не страшно ли им есть такую рыбку, они отвечали: «Да здесь даже раки водятся, значит, все нормально!» или «А что случится-то? На вкус она вполне себе ничего».

Действительно, сразу ничего не случится, но питаться такой рыбой все равно что яблоками и грибами, собранными вдоль дороги. Любители регулярного потребления ядовитой ухи могут прожить лет на десять-двадцать меньше, чем задумано природой, и умереть в муках от рака. Впрочем, у многих из них, особенно в глубинке, есть и другие причины жить не долго и не счастливо. Увидев в деревне Верхне-Никульское Ярославской области старенького рыбака, я спросила его, хорошо ли клюет. Рассказывая об огромных лещах, он заодно выложил и историю своей жизни — употребления технического спирта и последовавшего цирроза печени. Оказалось, что «старичок» просто так плохо выглядит, на самом деле ему только сорок лет…

Профессия — браконьер

Так грозит ли Волге экологическая катастрофа? Как видим, рыб с крупными нарушениями развития здесь не больше, чем в других местах. Из Великобритании, Дании, Америки и прочих стран приходит немало сообщений о «мутантах». Скорее уж экологическая катастрофа грозит всей планете Земля, и проявится она отнюдь не в нашествии мутантов.

Рыба страдает от браконьерства и неразумного управления системой водохранилищ — скажем, когда РАО «ЕЭС России» сбрасывает воду во время нереста рыб (хотя это можно было бы сделать позже), так и «не вылупившиеся» мальки остаются умирать в виде засыхающей икры на траве.

Браконьер — это не только хитрый рыбак с удочкой, незаконно проникший на территорию заповедника. Сейчас браконьерство достигло промышленных масштабов, «мы её теряем» — так мрачно шутят ихтиологи о рыбной отрасли. Привлечь кратковременно внимание к её проблемам удалось Владимиру Путину, поцеловавшему в порыве чувств молодого осетра во время сентябрьского визита в село Икряное Астраханской области.

Вымирающие осетровые (сем. Acipenseridae), жившие ещё до прихода динозавров — давняя боль российских любителей природы. 1 августа этого года мы наконец-то дождались вступления в силу полного запрета на добычу осетровой икры и торговлю конфискованной икрой. Пока не существовало закона — объяснять что-либо потребителям было бесполезно.

Года два назад я наблюдала в одной московской корпорации, как сотрудникам регулярно привозили баночки черной икры «по дешевке». На мои рассказы о том, что вся эта икра, так же, впрочем, как и магазинная, добыта варварских способом у редких осетровых, люди лишь отмахивались: «Зато она очень полезная!».

Ещё об одном аргументе я умолчала, чтобы не пугать публику — браконьеры закатывают в банки икру не только здоровой рыбы, но и больной и даже умершей своей смертью. В связи с этим недавнее предложение Владимира Путина продавать деликатесы только «в специальных магазинах и с ветеринарными сертификатами» выглядит как нельзя более своевременным.

Деликатесная черная икра не намного полезнее говядины, но кто же откажется отведать символ роскоши и богатства! Меж тем, ещё до 1860-х годов, как свидетельствует Инга Сэффрон в своей книге «Икра», несмотря на изобилие осетров в водах Европы, рыбаки обычно бросали всю рыбью икру своим свиньям, если просто не оставляли ястыки гнить на берегу. После возникновения моды на черную икру человечество подчистую уничтожило осетров в Северной Америке за какие-то пятьдесят лет (!) и обратило свой взор на, казалось бы, неисчерпаемые рыбные запасы России.

По данным Всемирного фонда дикой природы (WWF), до сих пор возможность продавать якобы конфискованную у браконьеров икру была основой всего нелегального промысла черной икры и главным путем её незаконного сбыта. Рыбозаводы работали фактически вхолостую — разводили и выпускали осетров, которых тут же вылавливали браконьеры, расставив на Волге английские снасти (веревки со множеством крючков). Поймать медлительного, беззубого и, в тоже время, любопытного осетра совсем нетрудно.

Браконьеры отказываются верить, что осетровые на грани исчезновения. «Всех не переловишь!» — вот их девиз. Однако данные исследования состояния ихтиофауны верхневолжского региона показывают — в Иваньковском и Рыбинском водохранилищах не зарегистрировано случаев естественного нереста выпущенной с рыбных заводов стерляди (Acipenser ruthenus), рыбы просто не доживают до репродуктивного возраста.

Осетровые — это черепахи рыбьего мира, скажем, стерлядь созревает на четвертый-седьмой год жизни, русский осетр (A. guldenstaedtii) в 11–16 лет, белуга (Huso) — в 12–18, а мальки развиваются медленно. Кстати сказать, слухи о том, что вместо осетровых Волгу заполняют ужасные рыбы-«пришельцы» преувеличены — здесь действительно отмечено появление южноамериканских гуппи (Poecilia reticulata), «сбежавших» из аквариума, но акул вместо осетров мы вряд ли увидим. Удивляться случаям вылова камбалы (Platichthys flesus) и её «мутированному приспособлению» к выживанию в пресной воде так же не стоит — настоящим рыбакам давно известно, что камбала заходит в реки и поднимается по ним довольно высоко.

Появление рыб-уродов, исчезновение осетровых — все это в какой-то мере естественный процесс, потому что человек не может не менять природу. Вопрос только в том, в какую сторону он намерен её менять. Быть может, бесплодные пустыни и обезумевшие люди из фильмов-катастроф — справедливое пророчество?