Перемещения по горизонтали

Военная реформа маршала Николая Васильевича Огаркова начавшееся с середины 7--х годов при поддержке маршала Гречко начала буксовать в начале 80-х годов

Маршал СССР Николай Васильевич Огарков

Пока был жив министр обороны Гречко, еще один сторонник высокоточного оружия, удалось продвинуть целый ряд военных программ, на которых российская армия, по сути, живет до сих пор.
После смерти Гречко в 1976 году Огарков остался в одиночестве, более того — в условиях нарастающего конфликта с новым министром обороны Устиновым.

Взгляды Огаркова были провидческими, но излишне радикальными для советского военно-политического руководства. Маршал критиковал гигантскую неповоротливую военную машину и требовал превращения ее в компактную, высокопрофессиональную группировку, максимально насыщенную современным высокоточным вооружением и автоматизированными системами управления.

Ему оставался буквально один шаг до требования немыслимого в те годы — профессиональной армии..

Маршал Гречко поддерживал инициативы Огаркова, проживи он еще то СССР мог бы получить новую, мобильную профессиональную армию уже в 1980-е годы

Но он умер при странных обстоятельствах и новым министром стал его враг--секретарь ЦК Д.Ф.Устинов

Одиночество Огаркова среди советского генералитета не могло не довести его до печального конца. С Устиновым он окончательно разругался еще в 1979 году, когда резко выступил против ввода советских войск в Афганистан. Выступил как и все военные, но Устинов — хоть и маршал, но партийно-хозяйственный деятель по происхождению и член брежневского «малого Политбюро» — навел "порядок" в Минобороны, попросту заткнув всех недовольных.

Борба за пост министра

Вечно борьба Огаркова и Устинова продолжатся не могла. Кому-то нужно было уйти.

Маршал Устинов обладал огромной поддержкой--его поддерживали силовики, дипломаты. да и он полностью контролировал ВПК. Огаркова поддерживал прежде всего Григорий Романов.

Тут все было еще и в выборах нового генсека.

Горбачёва, например, поддерживал министр обороны Устинов, а Романова – заместитель Устинова, глава генерального штаба Огарков, который, по общему мнению, должен был вскоре сменить дряхлого министра.

Григорий Романов был одним из главных врагом М.Горбачева, его поддерживал маршал Огарков

Если говорить прямо--Огарков встал поперек горла Горбачеву

Романова и Огаркова связывала давняя дружба.. Романов требовал от Политбюро назначения Огаркова министром обороны. Но этому не суждено было сбытся.

А. Кокошин утверждает также, что Н. В. Огарков выступал против простого увеличения военных сил и предлагал использовать идущие на это средства для «наращивания усилий в области создания новейших средств связи и боевого управления, обычных средств вооруженной борьбы, особенно «умного оружия», появление которого в США назвали «революцией в военном деле»

Генерал Варенников вспоминает:.

"На мой взгляд, один только перечень даже не всех, а лишь крупных мероприятий, которые мы провели за пять лет, уже позволяют читателю сделать некоторый вывод о месте и роли Генерального штаба, а также о характере его работы, высокой напряженности (физической и моральной) его офицеров, о его именно повседневном, всеохватывающем труде. Раньше уже говорилось о Генштабе в целом, как об основном органе управления Вооруженными Силами.

А сейчас хотелось бы акцентировать внимание только на последних пяти годах его деятельности в условиях, когда Д. Ф. Устинов и Н. В. Огарков были вместе, но действовали врозь.

Итак, вот этот перечень мероприятий только за период 1980—1984 годы.

— Разработка и ежегодное уточнение оперативно-стратегических планов Генерального штаба использования Вооруженных Сил в войне в случае агрессивных действий какой-нибудь страны.

— Подготовка и проведение (можно назвать их государственными) крупномасштабных стратегических учений дважды на западе, на юге, и дважды на востоке страны. О размахе учений можно судить хотя бы по оперативно-территориальным границам: учения на западе затрагивали территории и, естественно, органы военного управления, войска и флоты — РСФСР, Белоруссии, Эстонии, Литвы, Латвии; учения на юге — территории РСФСР, весь Северный Кавказ, Азербайджан, Грузию, Армению, Туркменистан, Узбекистан, Таджикистан, Киргизию, Казахстан; учения на востоке охватывали все, что было от Урала до Тихого океана. Для Генерального штаба учения и маневры были основной формой подготовки Вооруженных Сил СССР.

— Подготовка и проведение «военных игр» с участием руководства государства по управлению стратегическими ядерными силами — ежегодно. Терминология «военная игра» не должна у читателя вызывать недоумение. Фактически в это вкладывается большое (в данном случае стратегическое) содержание.

— Подготовка и проведение фронтовых учений с крупными военными округами или группами войск (типа Группа Советских войск в Германии).

— Разработка важнейших вопросов советской военной теории — научно-исследовательская деятельность. На основе проведенных учений — создание главных военных канонов: «Основ подготовки операций» (всех видов), которыми должны были руководствоваться все, начиная от Верховного главнокомандующего.

— На базе многочисленных аналитических заседаний «пятерки» (МО — руководитель, МИД, КГБ, ВПК и ЦК) выработка предложений для руководства страны по военно-политическим проблемам, в том числе по вопросам ограничения и сокращения ядерных и обычных вооружений, а также Вооруженных Сил в целом.

— Руководство группировкой наших войск в Афгани¬стане, деятельность которой преследовала главную цель — стабилизацию обстановки. Всесторонняя подготовка этой группировки и ее материально-техническое и кадровое обеспечение. Создание вокруг нашей группировки благоприятного морально-политического климата.

— Руководство структурой советских военных советников в различных странах мира в соответствии с политикой нашего государства; обеспечение соответствующих стран военно-техническим имуществом, строительство специальных объектов, подготовка военных кадров для национальных Вооруженных Сил (особенно стран Восточной Европы, Монгольской Народной Республики, Анголы, Сирии, Мозамбика, Эфиопии, Вьетнама, Кореи, Кубы, Никарагуа и др.).

— Разработка совместно с главкомами видов ВС и аппаратом заместителя министра обороны по вооружению военно-технической политики в Вооруженных Силах, руководство военно-техническими исследованиями, определение военных заказов.

— Проведение мероприятий по подготовке высшего звена Вооруженных Сил (конференции, военные игры, разборы учений, информация и исследования).

— Поддержание на должном уровне мобилизационной готовности войск, народного хозяйства и страны в целом (проверялась мобилизационная готовность ряда заводов-гигантов и группы заводов региона, издавалась соответствующая директива ЦК и Совмина, составлялся конкретный план их дальнейшей подготовки).

— Подготовка Западного и Дальневосточного театров военных действий (в эти годы именно здесь были сделаны радикальные шаги).

Каждый из этих разделов в свою очередь имел свой большой перечень мероприятий. Я уже не касаюсь вопросов повседневной жизни и управления Вооруженными Силами, несения ими боевого дежурства (особенно стратегических ядерных сил и войск ПВО страны) и поддержания в целом высокой боевой готовности, способности включаться в боевые действия согласно оперативным планам."

Генерал Валентин Варенников рассказывал о драме которая царила в военном руководстве.

Варенников продолжает:

"Читателю может показаться слишком пространным и нудным такое перечисление.

Однако если это чувство и возникнет, то, думаю, только у незначительной части лиц, для которых всё военное вызывает скуку, даже если об этом пишут Пушкин, Лермонтов, оба Толстых, Шолохов, Симонов, Стаднюк, Бондарев, Чуковский, Семенов, Гроссман, Карпов, Фурманов.

Есть же такие экземпляры, которые стараются от воинской службы (а следовательно, от святая святых — защиты Отечества) убежать, спрятаться и даже гордятся сейчас тем, что обманули военкомат и увильнули от службы в армии. Конечно, такому трудно растолковать, да и не следует на это тратить время, он все равно не поймет, что такое солдат в широком смысле (как воин, как военный человек в любом звании) и, естественно, все структуры и атрибуты, связанные с соладатом и с защитой Отечества, начиная с Генерального штаба. Это его не касается.

Для него важно, что сам он существует, а его ближние живут благополучно, в свое удовольствие. А что для них армия? Ее если вообще не будет, так это даже лучше — всё, что тратится на армию, пойдет на благо его и таких, как он.

И все-таки я хотел бы объясниться с читателем. Такой далекий заход с перечислением принципиальных вопросов, которые решались Генштабом за последние пять лет службы в нем Н. В. Огаркова, я сделал неспроста.

Мне хотелось на этом фоне показать отношение к Генштабу Д.Ф.Устинова как министра обороны. Можно представить, что между министром и начальником Генштаба лично отношения не сложились.

Такие случаи в нашей практике бывали и до этого. Но всегда и при всех условиях Генеральный штаб неизменно занимал должное место, в том числе и сознание министра обороны.

Однако в начале 80-х годов появился прецедент — министр обороны решил низвести Генштаб до уровня своей канцелярии.

Николай Васильевич Огарков не один раз в деликатной форме говорил Дмитрию Федоровичу Устинову, что этого делать нельзя, ничего хорошего из такой затеи не выйдет. Такими действиями министр обороны лишь нанесет ущерб лично себе, своему авторитету, бросит незаслуженную тень на офицеров Генерального штаба, но главное — нанесет ущерб делу, стране, ее Вооруженным Силам.

Личные отношения можно было бы отделить от Генштаба. И это мог и должен был сделать Устинов. Однако этого не произошло. Наоборот, свою неприязнь к Огаркову он перекладывал и на Генштаб. Он никак не мог смириться с тем, что министр обороны и Генштаб (следовательно, и его начальник) выступают на равных, хотя в мирное время Генштаб и подчиняется министру обороны. И уж совсем не воспринимал, что у начальника Генштаба может быть совершенно иное, отличное от министра обороны, мнение.

Другое дело, что министр обороны и Генеральный штаб (не только его начальник) обязаны найти единство взглядов на проблему. Но Устинов об этом и слышать не хотел.

У Дмитрия Федоровича, уже начиная с 1981 года, была ярко выраженная патология в отношении Генерального штаба.

Конечно, в этом виновен был не только он сам, не только его ближайшее окружение и его сторонники (точнее, личные оппоненты Огаркова), но и Николай Васильевич Огарков. Я не один раз говорил ему все, о чем раньше здесь сказано, я его просил, чтобы он не обострял отношений с министром. Надо было учитывать особенности характера Устинова. Но Огарков этого не делал, поэтому Устинов, рассвирепев, старался выместить свою злобу на Генштабе в целом.

Мне не раз приходилось быть свидетелем таких неприятных сцен. Сижу в кабинете Николая Васильевича, идет обсуждение какого-то вопроса. Вдруг звонит по прямому телефону министр. Громкость большая, и мне все слышно. Министр говорит:

— Здравствуйте, Николай Васильевич!

— Здравия желаю, Дмитрий Федорович, — отвечает Огарков.

— Завтра с утра в конструкторском бюро Микояна будет докладываться очень интересная работа. Они приглашают нас. Завтра суббота. Я приеду сюда в 9.00, посмотрю бумаги, и мы в 9.40 вместе отправимся, — предлагает Устинов и слышит в ответ:

— Нет, Дмитрий Федорович, я не могу — у меня работа.

— А это что — прогулка? Главный авиационный конструктор будет военным докладывать новую машину. Разве мы должны быть в стороне? — уже начинает сердиться министр.

— Да нет. Мы обязаны следить за этим. Но завтра я не могу. У меня уже все спланировано, — сухо бубнит свое Огарков.

— Ну, как хотите, — разочарованно произносит министр.

На этом разговор окончен.

Николай Васильевич, положив трубку на место, задумался. Я нарушил паузу:

— Товарищ маршал, вы извините, но это не лучший вариант вообще, а в условиях натянутых отношений — тем более, — не выдерживаю я. — Какие у вас дела на завтрашнее утро? Поручите нам — мы всё исполним. А вы бы поехали с министром. Это на пользу дела, а тем более на пользу ваших взаимоотношений.

— Этого не будет. Со стороны кажется, что все так просто. А фактически уже далеко не так, — возражает Огарков. — Во-первых, ему это приглашение прислали в понедельник, и он знал о нем. Разве он не мог мне тогда же позвонить и предупредить? Я бы спланировал свои действия.

Во-вторых, у меня действительно на завтра, на утро приглашены академик Владимир Сергеевич Семенихин со своими специалистами и ракетчики-стратеги. Будем детально разбирать ход заключительных работ по системе управления (назвал систему..).

— Все это правильно. Но министр — все-таки министр. И идти ему навстречу — это значит и выравнивать наши общие дела. Ведь за вашими плечами коллектив офицеров, более двух тысяч. И для них небезразлично — уважительно относится министр к Генштабу или озлобленно.

— Валентин Иванович, никакого заискивания не будет, — сурово молвил Огарков. — Давайте на этом закончим эту тему и вернемся к тому, что обсуждали."

......

Маршал Устинов(крайний справа) никогда ничем не командовал, испытывал ненависть к генштабу и многое делал наперекор советам военного руководства

Именно Устинов после смерти Андропова всеми силами продвигал к власти М.Горбачева.

Варенников продолжает:

"Вот так бывало не один раз. В итоге дело дошло до того, что если кто-то в своем докладе упоминает Генштаб, Устинова это сразу начинало коробить, и он допускал унизительные и оскорбительные высказывания.

Мы были просто поражены. Ведь умный же человек! А в военной промышленности вообще гигант такого масштаба, как Б.Л.Ванников, В. А. Малышев, А. И. Шахурин, П. И. Паршин. Ведь им всем при жизни надо было памятники ставить. Генштабистов переполняла горечь обиды на министра. И для нее были все основания.

Печально, но факт — отношение к Генштабу у министра было крайне плохое. Вот один, на мой взгляд, любопытный пример. Как-то в воскресенье утром я поехал не в Генштаб, как обычно, а на стройку, рассчитывая к 10 часам управиться и прибыть к себе на службу. Мы завершали в Хамовниках строительство спортивного зала для Генерального штаба — переоборудовали помещение бывших конюшен под спортивный комплекс. Я немного задержался. Н. В. Огарков знал, что такая работа делается, но не вмешивался.

Я же, несмотря на невероятную загруженность, сам явился инициатором этого дела и сам же руководил этой стройкой. Хотелось иметь под боком такой объект — офицеры Генштаба болеют, надо чтобы они занимались спортом. От Генштаба до Хамовников двадцать минут ходьбы.

Когда я был на объекте, вдруг из машины прибегает водитель и докладывает, что дежурный генерал по центральному командному пункту Генштаба (ЦКП) просит срочно подойти к аппарату. Прихожу:

— Слушаю вас.

— Товарищ генерал армии, прибыл министр обороны и разыскивает вас.

— Вы доложили ему, что я нахожусь здесь?

— Так точно. После этого он приказал, чтобы вы немедленно прибыли.

Приезжаю в Генштаб, поднимаюсь к себе, звоню Устинову:

— Товарищ министр обороны, докладывает генерал Варенников. По вашему приказу прибыл в Генштаб и нахожусь на своем рабочем месте.

— Где вы были?

— Товарищ министр, я был в Хамовниках. Мы там переоборудовали конюшни под спортивный зал для офицеров Генерального штаба...

— Для какого еще Генерального штаба? — взорвался министр. — Что вы выдумываете? Есть Министерство обороны, которое имеет целый спортивный комплекс на Ленинградском проспекте. Называется ЦСКА — Центральный спортивный клуб армии. Слышали о таком? Так вот, там все военные и занимаются. Там должен заниматься и ваш Генштаб. Он тоже входит в Министерство обороны, и никаких отдельно спортзалов. Ясно?

— Ясно.

Через некоторое время звонит Огарков:

— Что там за переполох с утра, да еще и в воскресенье?

Видно, министр обороны уже переговорил и с ним. Я подробно доложил, что произошло.

— Какие-нибудь служебные вопросы поднимались? Задачи какие-нибудь Дмитрий Федорович ставил? — поинтересовался Огарков.

— Да нет.

— Надо поспрашивать у помощников министра, возможно, они знают. Просто так он бы не звонил.

— Есть. Разберусь и доложу.

Звоню Илларионову. Тот говорит, что ни о чем министр не спрашивал, ничем не интересовался. Странно. Но ведь Огарков прав — министр не стал бы попусту звонить. Значит, у него были какие-то вопросы.

Вызываю к телефону дежурного генерала по центральному командному пункту:

— Воспроизведите еще раз точно разговор с министром обороны, когда он прибыл в Генштаб.

Министр обороны звонит мне по прямому и спрашивает, какая обстановка. Я докладываю, что в Вооруженных Силах и в стране в целом все нормально, происшествий не произошло. Боевое дежурство сил и средств несется бдительно, все находится на контроле. В мире все спокойно.

— И все?

Затем министр обороны спрашивает: «Кто есть в Генштабе из руководства?» Я ответил, что он прибыл сегодня первым. Маршалы Огарков и Соколов уже должны скоро подъехать, Ахромеев вызвал машину, а вы на стройке. Министр обороны переспросил: «На какой стройке?» Я ему доложил.

В конце концов оказалось, что действительно его возмутило именно только то, что для Генерального штаба делается небольшой спортивный комплекс неподалеку от рабочего места. Здесь каждое управление Генштаба могло отлично заниматься дважды в неделю по два часа. Спортивный зал открывался в 8 утра и закрывался в 22 часа, а в субботу был открыт для всех желающих.

Этот снимок – как иллюстрация к драматической повести о подковерной борьбе в системе высшего военно-политического
руководства СССР.

Кривая ухмылка Огаркова на фоне рассеянной улыбки Устинова, к 1984 году конфликт между ними вырос до размеров прямой вражды

Поездки же на Ленинградский проспект были связаны с многими проблемами и требовали большой затраты времени. Я переговорил с Николаем Васильевичем и попросил в личном разговоре убедить министра, что Генштабу совсем неплохо иметь почти рядом такой объект, и попросить также, чтобы он снял свое вето.

Тем более что спортивный комплекс уже готов. Огарков без особого желания согласился переговорить. Через несколько дней сказал мне, что министр обороны согласился с Хамовниками, но предупредил, чтобы Генштаб больше ничего для себя не выдумывал.

Что ж, уже это было хорошо. И вскоре состоялось открытие спортивного комплекса. Верховным спортивным руководителем в Генштабе стал начальник одного из управлений нашего Главного оперативного управления генерал-лейтенант Е. А. Евстигнеев (затем он стал заместителем начальника Генштаба). Человек спортивный, очень активный, энергия из него так и выпрыгивает. Спорт же он не просто любит, но и умело приобщает к нему всех, кто его окружает. Так что ему и карты в руки. Дело у нас благодаря Евгению Андреевичу Евстигнееву быстро наладилось, так что я и не знал забот.

Однако, как говорят в народе, беда не приходит одна. В это время я уже затеял переоборудовать расположенное неподалеку от Генштаба здание под гостиницу для лиц, которые приезжают в Генштаб.

Я уже говорил о том, что у Министерства обороны была гостиница на Мосфильмовской. Гостиница хорошая, но вечно переполненная.

Надо заранее подавать заявку, и к тому же находилась она далеко. Вторая гостиница — на площади Коммуны — была в ведении Главпура. Гостиница очень слабая, запущенная, вечно грязная и тоже далеко. А в Генштаб постоянно прибывают из войск с оперативными документами (для уточнения) командующие ввойсками, начальники штабов военных округов и флотов, начальники родов войск.

Они частенько работают далеко за полночь (особенно начальники штабов и операторы), и, естественно, если бы у Генштаба была бы своя небольшая гостиница, чтобы ни от кого не зависеть и в любое время разместить приезжающих в Генштаб, — это было бы прекрасно. Тем более что она чуть ли не под боком.

Здание, которое я переоборудовал, находится в двух шагах от Гоголевского бульвара, т. е. фактически рядом с Генштабом. Раньше здесь располагались склады Военной академии Генерального штаба, а когда академия получила новое добротное здание и переехала туда со всеми атрибутами, то здание у станции метро «Кропоткинская» освободилось. Десятое Главное управление Генштаба хотело прихватить его под свои склады.

Но, убедив их, что это недопустимая роскошь, я приступил к реставрации здания. А это величественное сооружение датировалось XVIII веком и имело грамоту императрицы Елизаветы. Оно представляло собой здание в несколько этажей, с высокими окнами. Оно стояло во внутреннем дворе одного из переулков, где было тихо, спокойно и весьма удобно.

Работа уже бурлила полным ходом. Но если министр обнаружит, что это будущая гостиница для Генштаба, то разразится очередной скандал. А их у нас и так хватало. Надо заниматься своим делом, а тут вдруг очередной «поджог рейхстага» (так я называл такие эпизоды, а иначе как провокацией их и не назовешь).

Что делать? Надо найти приемлемую для министра обороны форму (как видит читатель, и тогда дорогое время часто тратилось на различную чепуху, чтобы ублажить начальника). Вроде нахожу вариант и еду к заместителю министра по строительству маршалу инженерных войск Н.Ф.Шестопалову. А мы с ним фактически вдвоем решились на этот шаг.

Приезжаю, рассказываю ему об эпизоде со спортивным комплексом в Хамовниках и говорю, что надо, на мой взгляд, внести необходимые поправки в документацию, что это гостиница не Генерального штаба, а Министерства обороны и здесь будут останавливаться лица по вызову министра обороны из войск. Формула была принята и получила свое утверждение.

Мы договорились, что сами ни с кем на тему гостиницы говорить не будем. Ну, а если кто-то что-то затеет, то у нас всё однозначно: объект Министерства обороны, но, так сказать, ключи от этой гостиницы будут в ГОУ Генштаба.

К счастью, опасения были излишними — не только министр обороны об этой гостинице ничего не знал (и так и не узнал), но и начальник Генштаба о ней услышал впервые, только когда мы в очередной раз собирали командующих войсками, начальников штабов и членов Военных советов военных округов (групп войск) и флотов на годовое итоговое совещание. Как раз номеров было ровно столько, чтобы разместить эту категорию военачальников.

Когда, как всегда, у Николая Васильевича разбирали все организационные вопросы и дошли до размещения, Огарков сказал:

— Размещать будем по старой схеме в гостинице на Мосфильмовской. Надо только заранее дать распоряжения, чтобы за три дня до наших мероприятий они ее освободили в той части, которая потребуется для нас.

Я вынужден был доложить:

— Есть еще один вариант.

Николай Васильевич удивленно посмотрел на меня, потом на Шестопалова. Тот улыбался.

— Целесообразно трех основных начальников военных округов и флотов разместить в гостинице Министерства обороны на Кропоткинской, а остальных — на Мосфильмовской.

— Это что еще за гостиница?

— Уютный старинный дом переобородован под гостиницу со всеми современными удобствами. Имеется буфет с горячей едой. Так что командующих, начальников штабов, членов Военных советов можно разместить рядом с Генштабом.

— Мне надо посмотреть этот дом.

На том все в части приобретения законности существования этой гостиницы и закончилось. Очень приятно, что ее не развалили и не растащили, как это произошло, к сожалению, с некоторыми объектами, и она функционирует по сей день.

Однако отторжение (уже патологическое отторжение) Генштаба у министра обороны маршала Д. Ф. Устинова было в то время более чем явное. В первую очередь, он уже не переносил Н. В. Огаркова.

Он просто мучился, когда кто-то произносил: «Генеральный штаб», а тем более — «начальник Генерального штаба».

.....

Министр Устинов игнорировал роль генштаба и наставления мудрого маршала Шапошникова (на фото), говорившего о генштабе как о мозге армии

Вареников продолжает

"Как известно, Леонид Ильич Брежнев умер 10 ноября 1982 года. Но последние пять-шесть лет, и особенно в начале 80-х, он выглядел совсем неважно.

Поэтому, возможно из-за боязни, что Брежнев долго не протянет или, возможно, потому, что самому Н. В. Огаркову уже было невмоготу все то, что происходило между ним и Д. Ф. Устиновым, Николай Васильевич в середине 1982 года решается на неординарный шаг — он пишет письмо на имя Генерального секретаря ЦК КПСС — Верховного главнокомандующего Л. И. Брежнева.

Предварительно Николай Васильевич договаривается с В. В. Пивоваровым, что тот передаст его письмо из рук в руки, поскольку у него были большие возможности встретиться с Леонидом Ильичом.

Однако ситуация сложилась таким образом, что Виктор Васильевич Пивоваров не мог повстречаться с Брежневым, о чем сообщил Огаркову. И тогда тот попросил передать письмо помощнику генсека Блатову, который поклялся, что передаст. И через пару дней сообщил, что якобы передал.

Однако никакой реакции не последовало. Многие догадки в то время мучили Огаркова: то ли письмо застряло у Брежнева, то ли Брежнев передал его Устинову, то ли Блатов отдал письмо не Брежневу, а Устинову.

Обо всем этом мне стало известно значительно позже, а пока внешне обстановка оставалась прежней, ненормальной, а проще — плохой.

Но почему Николай Васильевич избрал для направления своего письма именно этот момент? Дело в том, что незадолго до этого проводилось заседание Совета обороны и среди других стоял вопрос о состоянии боевой готовности Вооруженных Сил. Докладывал Н. В. Огарков. Николай Васильевич смог построить свой доклад до того умело и увлекательно, что даже Леонид Ильич вклинивался в этот доклад-рассказ и задавал по ходу интересные вопросы.

Огарков, кстати, ввернул сообщение о нашем стратегическом учении «Запад-81», сравнив его с крупной операцией Великой Отечественной войны (что соответствовало действительности).

Константин Черненко в конфликте скорее поддерживал Огаркова, но он находился пол давлением половины членов ПБ, которые поддерживали Устинова и Горбачева

Генсек решил в итоге поддержать инициативы Огаркова, но сдать его позиции Устинову.

Леонид Ильич поблагодарил за доклад и сказал, что надо действовать именно так и впредь, чтобы Вооруженные Силы были у нас на высоте. Доклад не обсуждался.

Очевидно находясь под впечатлением этого заседания и предполагая, что у Леонида Ильича все еще свежо в памяти (имеется в виду разговор на Совете обороны), Огарков и решился на этот шаг — куй железо, пока горячо! Но ковать Николаю Васильевичу ничего не пришлось. Всё и все молчали.

Прошло еще два года удивительно странной и напряженной, до изнеможения, работы в Генштабе, где вместо того, чтобы полностью отдаваться именно работе на благо Отечеству, занимались плюс к этому еще и разбирательством внутренних течений. Конечно, это угнетало.

Как-то после майских праздников 1984 года я закончил доклад своих документов начальнику Генерального штаба и уже собрался было уходить, как вдруг Николай Васильевич говорит:

— Создалась тут у меня сейчас скверная ситуация. — Он встал из-за стола и начал ходить, видимо обдумывая, как бы лучше подать эту скверность. Огарков, как правило, ходил лишь в тех случаях, когда переживал или его одолевали тяжелые думы. Как только он сказал, что «создалась сейчас скверная ситуация», я подумал:

«Почему сейчас? Она уже несколько лет. А с момента присвоения Сергею Федоровичу Ахромееву звания маршала Советского Союза — ситуация приняла необратимый характер и уже перешла в стадию замены Огаркова на Ахромеева. Это всем уже было ясно. Во всяком случае, в Вооруженных Силах, в Военно-промышленном комплексе, в правительстве, в ЦК».

Я, конечно, об этом ему не говорил, тем более что у нас с ним объяснение уже состоялось, когда я прямо сказал: «Устинов вас снимет с занимаемой должности». Это было сказано еще до присвоения звания маршала Сергею Федоровичу Ахромееву. Тогда Огарков, возмущаясь, возразил мне:

«У нас что, нет Советской власти?»

На что я ему ответил, что сейчас вся власть над военными и над военной промышленностью только у Устинова и никто ему ни в чем мешать не будет. Тогда Николай Васильевич промолчал, а сейчас вот заговорил о какой-то скверной ситуации...

Немного походив по кабинету, он остановился и, как бы размышляя вслух, произнес:

— Мне казалось, что у нас очень хорошие отношения с Константином Устиновичем Черненко. Он всегда меня поддерживал, особенно при Брежневе. Учитывая эти отношения и сложившееся у меня с Дмитрием Федоровичем напряжение, я хотел встретиться с генсеком и поговорить по душам.

Надо же в конце концов разрядить обстановку! Поэтому я вчера позвонил Константину Устиновичу и попросил его принять меня по личному вопросу. Он спрашивает меня: «Что случилось?» Я ответил, что хотел бы все доложить при личной встрече — не все у нас с Дмитрием Федоровичем благополучно.

Он отвечает: «Хорошо, дам знать». А сегодня утром меня вызывает к себе Устинов и прямо выкладывает: «Что это вы там названиваете генсеку? Делать ему, что ли, больше нечего — только заниматься вашими личными делами? Что вам, собственно, не ясно?» И смотрит на меня. Я ему сказал, что к нему у меня никаких вопросов нет. И ушел.

— Ну, и правильно сделал. Что вам с ним выяснять? Всё уже предельно ясно. И остановить это уже нельзя. Но вы зря обратились к Черненко.

— Да, теперь-то и мне ясно, что я зря это сделал. Но кто мог подумать, что Константин Устинович немедленно об этом сообщит министру? Ведь это неблагородно!

— О каком благородстве может идти речь, когда вы фактически поставили Черненко перед выбором: Устинов или Огарков? Ну, кто ему ближе — вы или Устинов? Конечно, Устинов. Он с ним десятилетиями служил под одной крышей и, извините, из одного самовара сколько чая выпили. Разве он мог бы вас вызвать, не сказав ничего министру? Конечно, нет. Об этом стало бы известно Устинову, и тот мог бы обидеться на Черненко.

А нужно ли Константину Устиновичу иметь в лице министра обороны личного врага? Ни в коем случае! Наоборот, министр должен быть его опорой.

А потом, для чего сейчас генсеку о чем-то с вами беседовать? Извините, но вопрос уже предрешен. Я даже не представляю, о чем вы могли бы его просить? Это надо было делать раньше, несколько лет назад.

Вот здесь-то Николай Васильевич и разоткровенничался:

— При жизни Брежнева я к нему, к Леониду Ильичу, обращался с письмом, в котором кратко описал обстановку и просил меня лично принять, чтобы доложить, в том числе предложения. Больше я ничего не просил. У меня была надежда, что он со мной переговорит, затем пригласит меня вместе с Дмитрием Федоровичем и учредит, так сказать, между нами мир. Леонид Ильич мастер это делать.

Он сам по складу человек добрый и любил, чтобы и остальные работали и жили в добре и согласии. Но из моего замысла ничего не вышло. Вначале мы с Виктором Пивоваровым решили, что лично он передаст письмо. Но этого не получилось, и мы вынуждены были передать его через Блатова. Тот сказал нам, что передал, но никаких обратных действий со стороны Леонида Ильича не было. Как видите, я попытки делал и раньше.

— Конечно, сегодня можно только сожалеть, что ничего не получилось со встречей. Однако думаю, что нельзя исключать варианта, что и в случае с Брежневым действовала та же схема: Леонид Ильич сказал или даже показал письмо Устинову, а тот попросил Брежнева не реагировать.

Почему так могло получиться? Да потому, что Брежнев и Устинов были дружны. Кто, как не Устинов, инициировал Брежневу все награды 70-х и начала 80-х годов? А потом Устинов откровенно всегда демонстрировал, что он как министр обороны для Брежнева вечная и непоколебимая опора. Кстати, он это демонстрировал и при Гречко, почему, собственно, и стал министром.

— Да, дела как сажа бела... — грустно сказал Огарков.

— Ничего, товарищ маршал, — успокаивал я Николая Васильевича, — жизнь на этом не кончается.

— Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют — это вы хотели сказать? — повеселел Огарков.

— Вы известная личность. Вас знает страна. И любое ваше перемещение будет правильно оценено народом.

— Да, так дальше работать невозможно, — как бы подводя итог, заметил Огарков.

Действительно, через три месяца, т. е. в сентябре 1984 года, состоялось назначение Н. В. Огаркова на должность Главнокомандующего Западным стратегическим направлением. А вместо него на должность начальника Генштаба был назначен С. Ф. Ахромеев.

Развязка наступила.

Для меня лично, как и для многих в Генеральном штабе, это уже не было неожиданностью. В тот же день Устинов провел коллегию Министерства обороны и представил всем Сергея Федоровича в новом качестве. Самого Николая Васильевича на коллегии не было. А на следующий день меня вызвал уже новый начальник Генштаба и спросил:

— Так мы будем и дальше под крышей Генштаба вместе или как?

— Сергей Федорович, я думаю лучше — «или как». Для пользы службы мне надо быть в войсках.

— Вам виднее. Я упрашивать не намерен.

— Вот и прекрасно. С вашего позволения я буду ждать команду.

Перемещение

Конфликт между начальником Генерального штаба и министром обороны был решен в конце лета, когда К. У. Черненко вернулся из отпуска.

С одной стороны, Политбюро поддержало предложение Н. В. Огаркова о необходимости принятия превентивных мер и создании «главных командований войск на стратегических направлениях – Западном, Юго-Западном и Южном», с другой стороны, решило заменить его на посту начальника Генерального штаба С. Ф. Ахромеевым.

Прощание Н. В. Огаркова и вступление в должность нового начальника Генштаба произошло 5 сентября

Показательно, что именно в этот день Г. В. Романов во главе советской делегации отправился на учредительный съезд Эфиопской рабочей партии. И, по всей видимости, на следующий день, в четверг, на заседании Политбюро Константин Устинович пригласил Михаила Сергеевича занять свободное место рядом с ним.

На должность главкома Западного стратегического направления Николая Васильевича Огаркова назначили тихо, сочтя, что его самого можно и не спрашивать об этом.

Когда маршала пригласили в ЦК КПСС и Константин Черненко поздравил его с назначением, теперь уже бывший начальник Генерального штаба спросил у генсека, почему с ним никто об этом смещении предварительно не поговорил.

Хотя бы по телефону. Черненко ответил:

«Считайте, что никакого смещения с должности начальника Генштаба нет. Есть перемещение в должности по горизонтали, так надо в интересах Родины. Вы прекрасно знаете значение Западного направления».

Снятие произошло настолько резко, что утром в газетных киосках ещё продавался номер «Известий», где на первой полосе было опубликовано фото маршала, провожавшего финскую делегацию, а радио в это время уже объявляло о его отставке.

Александр Бондаренко вспоминает:

"Я хорошо помню, как проходили проводы Николая Васильевича. Они были очень теплыми. Ахромеев, уже в должности начальника Генштаба, обратился к собравшимся и сказал о большом вкладе Огаркова в укрепление обороны страны. Отметил он и исключительную важность работы на новом месте. Было шампанское.

Николай Васильевич обошел всех со своим бокалом. Один из генералов выразил было ему сожаление по поводу его ухода. На что маршал отреагировал резко: «Я не нуждаюсь в соболезнованиях. Назначен я на ответственную должность и исполнять ее буду со всем пониманием важности такого шага».

В этом, подчеркну, был весь Огарков – государственный деятель, отдававший талант и энергию службе Родине. Кто–то потом писал, что он, дескать, потерпел фиаско, провалился со своими нововведениями. Нет, не было никакого фиаско.

Так же, как и в случае с маршалом Жуковым, которого направляли на самые трудные участки фронта. Хотя, конечно, один отличительный нюанс тут есть: Жуков оставался заместителем Верховного. Но этот нюанс лишь подчеркивает, что военачальников, занимающих ключевые посты (пусть и на периферии), целесообразно включать в состав высших центральных органов коллегиального управления.
– В чем суть нововведений, о которых вы говорите?

– Для газетного интервью эта тема, наверное, великовата. Поэтому я постараюсь быть предельно кратким. Главная идея Огаркова состояла в том, чтобы все нити управления войсками сконцентрировать в общевойсковом штабе и под его организующим началом в штабах родов войск и служб. Для этого предлагалось командующему (или командиру) иметь только одного первого заместителя – в лице начальника штаба.

Огарков считал, что только он, начальник штаба, может быть основным докладчиком командующем по всем вопросам и вносить соответствующие предложения по ним. Кроме того, технические службы предусматривалось подчинить заместителю командующего по технической части (эту должность еще требовалось ввести повсеместно, вплоть до военного округа и Министерства обороны). Сейчас это существует на практике."

Вот так это было

Победа Горбачева

Отстранение Огаркова было победой не только Устинова, но и Горбачева. Он сумел лишить своего противника Романова союзника в лице нач.генштаба.

Романов в это время был в Эфиопии и ничем не мог помочь Огаркову

Отстранение Огаркова стала тяжелым ударом по Г. Романову (крайний справа), на несколько недель он вообще выпал из политической жизни страны\

После этого Романов тоже исчез из новостей и не появлялся ни на одной из обязательных для него кремлёвских церемоний.

На всех этих мероприятиях теперь рядом с Черненко победно улыбался Горбачёв. Для закрепления победы на октябрь был назначен экстренный сбор ЦК – чрезвычайный пленум. Иностранным журналистам «по секрету» рассказывали, что Романов с Огарковым готовили переворот, но партия вовремя их разоблачила. Вскоре произойдут важные перемены: кое-кто будет выведен из состава Политбюро…

Главный редактор «Правды» в беседе с японскими корреспондентами даже назвал Горбачёва «вторым генеральным секретарём» и «правой рукой Константина Устиновича».

После этого Романов тоже исчез из новостей и не появлялся ни на одной из обязательных для него кремлёвских церемоний. На всех этих мероприятиях теперь рядом с Черненко победно улыбался Горбачёв.

Убрав Огаркова команда Устинова-Горбачева взяла под контроль генеральный штаб.

На более простом языке это значило что в будущей борьбе за власть--армия будет за Горбачева