«Духовная культура Руси до введения христианства».

Источник: «Наука и религия», № 1, 1984 год. Автор: Н. Гордиенко, д.ф.н.

Ни один вопрос не обсуждается современными православными богословами и церковными проповедниками так активно и с таким явно выраженным полемическим запалом, как проблема взаимосвязи религии и культуры. Цель обсуждения более чем конкретна: убедить советских людей, интересующихся различными аспектами социального прогресса, в том, что религия – первооснова культуры, её глубинный стимулятор, а православие – главный фактор возникновения, становления и развития культуры русского народа. Именно православие, уверяет своих читателей русская эмигрантская печать, определило исторический путь России, её «духовное бытие, т.е. культуру» (журнал «Православная Русь», 1980, №1, стр. 2).

В этом контексте и введение христианства (по церковной терминологии «крещение Руси») рассматривается современными церковными авторами как исток культурного прогресса древнерусского общества – прогресса, сводящегося к простому усвоению нашими предками византийских эталонов культуры. «Вместе с христианством, – утверждает автор статьи «Краткий обзор истории русской церкви», – русская церковь принесла на Русь самые высокие по тому времени византийскую образованность, культуру и искусство, павшие на добрую почву славянского гения и давшие свой плод в исторической жизни народа» (50-летие восстановления патриаршества. Журнал Московской патриархии (далее ЖМП). Специальный выпуск, 1971, стр. 25).

Такая интерпретация культурного прогресса глубоко ошибочна. Усвоение и творческое переосмысление элементов византийской культуры, попавших на Русь в ходе христианизации древнерусского общества (христианство в данном случае выполняло чисто коммуникативную функцию – выступало в роли простого передатчика этих элементов), стало возможно только потому, что в дохристианской Руси не было некоего духовного вакуума, как утверждают современные церковные авторы, а наличествовал достаточно высокий уровень развития духовной культуры.

Опровергая расхожие домыслы об «отсталости древнерусской культуры», а также попытки вывести последнюю из христианизации древнерусского общества, академик Д. С. Лихачев писал: «...Больше тысячи лет русскому народному творчеству, русской письменности, литературе, живописи, архитектуре, скульптуре, музыке». На наличие у наших далеких предков культурных традиций указывает и академик Б. А. Рыбаков. По его мнению, истоки русского неродного искусства уходят в глубину тысячелетий, «ко времени принятия христианства русское искусство находилось на достаточно высокой ступени развития».

А теперь обратимся к историческим фактам. Называя дохристианские формы духовной жизни «язычеством», современные православные богословы и церковные проповедники считают их воплощением примитивизма и убожества, отвечающим лишь «нуждам скудным, потребностям малым, вкусам низким» (ЖМП, 1958, № 5, стр. 48). Между тем та малая часть памятников культуры дохристианской Руси, которая дошла до нас и стала объектом научного изучения, опровергает подобные утверждения.

Экономическое и политическое развитие Древней Руси дохристианской поры породило множество форм и проявлений достаточно высокой для своего времени духовной культуры. К сожалению, многое из этого достояния древнерусского общества безвозвратно утрачено. В том повинны и безжалостное время, и всесокрушающие стихийные бедствия (прежде всего пожары), и многочисленные вражеские нашествия, перемежавшиеся княжескими междоусобицами, и пренебрежительное отношение господствующих классов к народному культурному наследию. Есть в том вина (притом немалая!) и русской православной церкви: по её повелению истреблялись (как «порождения языческого суеверия») или предавались забвению многие творения культуры дохристианского времени.

Но и то сравнительно немногое, что удалось сохранить: совершенные для своего времени формы предметов труда и быта, высокий художественный уровень оформления оружия и воинских доспехов, изящество украшений, – убедительно свидетельствует о наличии у наших предков тонкого понимания красоты. Изучив народную вышивку, Б. А. Рыбаков пришел к выводу, что её сюжеты и композиционные решения, поражающие эстетическим совершенством, возникли тысячелетия назад. С большим вкусом оформлялись древнейшие орудия женского труда – прялки: нанесенные на них орнаменты и узоры отличаются высокой художественностью.

По найденным украшениям можно судить о том, что древние ювелиры не только владели технологией изготовления сложнейших поделок из золота, серебра, бронзы, но и обладали высоким художественным вкусом. Во всех книгах по истории культуры Древней Руси непременно упоминаются турьи рога из Чёрной Могилы в Чернигове, датируемые X веком. Их серебряная оправа, на которой вычеканен, по предположению Б. А. Рыбакова, сюжет черниговской былины об Иване Годиновиче, относится к шедеврам древнерусского искусства.

Учёные предполагают, что в Древней Руси дохристианской поры имелось живописное искусство. Оснований для такого предположения более чем достаточно. Если бы в древнерусском обществе не было этих традиций, то не привилось бы так быстро и не достигло бы таких высот искусство фрески, мозаики и иконописи, стимулированное введением христианства. Имея в виду именно это обстоятельство, Б. А. Рыбаков писал: «Высокий уровень художественной выразительности, достигнутый древнерусской живописью, отчасти объясняется тем, что восприятие византийского мастерства было подготовлено развитием славянского народного искусства ещё в языческий период».

Были в Древней Руси и зачатки скульптуры – творчество резчиков по дереву и камню. Изготовляли уничтоженные впоследствии статуи языческих богов: Перуна, Хорса, Велеса и других. Имелись статуэтки божков – покровителей домашнего очага. Одну из весьма сложных скульптурных композиций нашли на берегу одного из притоков Днестра. На камне пещеры – барельефное изображение мужчины, молящегося перед священным деревом с сидящим на нём петухом.

Многие бытовые обряды включали в себя театрализованные действа. В Древней Руси тех далеких времен закладывались основы скоморошества – искусства бродячих актёров, пользовавшихся любовью широких народных масс. Раньше считалось, что скоморохи, впервые упомянутые в «Повести временных лет» под 1068 годом, вышли на историческую арену уже после «крещения Руси». Однако современные исследователи пришли к выводу, что скоморошество появилось «не после принятия христианства, а до него; что скоморохи существовали и при язычестве».

Подлинным духовным богатством Древней Руси было устное народное творчество во всем разнообразии его проявлений: песни, пословицы и поговорки, сказания, былины. Гусляры-сказители, чья слава нашла своё воплощение в образе легендарного Бояна, воспетого автором «Слова о полку Игореве», создавали и исполняли песни на героические темы, воспевали народных богатырей, защитников родной земли. «Если бы не так поздно, – сокрушался академик Б. Д. Греков, глубоко изучивший и высоко ценивший дописьменную культуру славянских народов, – стали собирать и записывать русский эпос, мы располагали бы несравненно большим богатством этих ярких показателей глубокого патриотизма народных масс, их непосредственного интереса к своей истории, умения делать правильную оценку лиц и событий».

Историками Древней Руси отмечено, что в «Повести временных лет» и других летописных сводах использованы народные песни и былины, сложенные в более раннее время. В их числе сказания о братьях Кие, Щеке, Хориве и их сестре Лыбеди. О мести Ольги древлянам, убившим её мужа князя Игоря. О пирах киевского князя Владимира и о его женитьбе на полоцкой княжне Рогнеде. Крупнейший русский историк В. О. Ключевский называл эти сказания «народной киевской сагой». На основе тщательнейшего анализа Б. А. Рыбаков отнёс сказание о Кие к VI–VII векам.

Песни играли в жизни наших далёких предков большую роль. Песнями сопровождались многие обряды и праздники, их пели на пирах и на тризнах.

В далёкие дохристианские времена уходит своими корнями былинное творчество, хотя значительная часть былинных сюжетов более позднего происхождения. По заключению академика Б. А. Рыбакова, основа былины об Иване Годиновиче была заложена в IX–X веках. Примерно тогда же сложили былины о Михаиле Потоке и о Дунае (Доне Ивановиче). А былины о Вольге Святославиче и Микуле Селяниновиче учёный относит к кануну «крещения Руси».

В более поздних записях (в частности, в «Повести временных лет») дошли до нас древние заклинания и заговоры. Там же находим и многие старинные пословицы и поговорки: «погибоша аки обре» (о гибели племени обров (аваров), воевавшего со славянами), «мертвый бо срама не имат» (слова князя Святослава, сказанные перед битвой с византийцами) и т. д.

Многое из устного народного творчества Древней Руси не сохранилось по ряду причин, а первый сборник былин издали лишь в XVIII веке. Роковую роль сыграло неприязненное отношение к древнерусскому фольклору и литературе со стороны русской православной церкви, которая клеймила их как язычество и старалась искоренить всеми средствами. «Средневековая церковь, ревниво истреблявшая апокрифы и сочинения, в которых упоминались языческие боги, – отмечал академик Б. А. Рыбаков, – вероятно, приложила руку к уничтожению рукописей, подобных «Слову о полку Игореве», где о церкви сказано мимоходом, а вся поэма полна языческими божествами».

Не выдерживают сопоставления с фактами отечественной истории и утверждения современных церковных авторов, будто дохристианская Русь не знала письменности. Так, например, протоиерей И. Сорокин сказал в одной из своих проповедей, что от церкви «русские люди получали письменность, образование и прививались к многовековой христианской культуре» (ЖМП, 1980, № 7, стр. 45). Ему вторит архимандрит Палладий (Шиман): только после «крещения Руси» и благодаря ему у славянских народов нашей страны «вскоре появилась своя оригинальная письменность и самобытное искусство» («Православний вiсник» (далее ПВ), 1982, №8, стр. 32). По уверениям протоиерея А. Егорова, «в монастырях зародилась первая русская письменность» (ЖМП, 1981, №7, стр. 46).

Учёные располагают достаточным фактическим материалом, доказывающим, что у восточных славян письменность была до «крещения Руси». И это закономерно. Письменность, как и другие проявления культуры, возникла из потребностей социального развития, прежде всего из необходимости расширения общения между людьми, а также фиксирования и передачи опыта, накопленного предшествующими поколениями. Такая необходимость стала настоятельной в эпоху формирования феодальных отношений, в период становления древнерусской государственности. «Нужда в письменности, – отмечает академик Д. С. Лихачёв, – появилась с накоплением богатств и с развитием торговли: нужно было записать количество товаров, долги, различные обязательства, письменно закрепить передачу накопленных богатств по наследству и т. д. В письменности же нуждалось и государство, особенно при заключении договоров. С ростом патриотического самосознания появилась потребность вести запись исторических событий. Возникла необходимость и в частной переписке».

Опираясь на данные научных изысканий и на свидетельства древних авторов, Д. С. Лихачёв высказал предположение, что, «по-видимому, отдельные системы письменности существовали на территории Русской земли издавна, особенно в районах, прилегавших к северным берегам Чёрного моря, где когда-то располагались античные колонии». Вот некоторые свидетельства.

Автор сказания «О письменах», созданного не позднее начала X века, отмечал, что славяне использовали какие-то «черты» и «резы», при помощи которых «читали и гадали».

В «Паннонском житии Константина Философа» (Кирилла – создателя славянской азбуки) сообщается, что во время поездки в Хазарию (около 860 г.) он видел в Херсонесе (Корсуни) Евангелие и Псалтирь, написанные «русьскими письмены». Полагают, что там была использована «глаголица» – древний славянский алфавит, пришедший на смену «чертам» и «резам».

О наличии письменности у восточных славян дохристианской поры сообщают арабские и немецкие источники X века; в них упоминается о надписи на памятнике воину-русу, о пророчестве, написанном на камне в славянском храме, о «русских письменах», присланных одному из кавказских царей.

Следы древнерусской письменности обнаружены и археологами.

Так, во время раскопок Гнездовских курганов под Смоленском (1949 г.) нашли глиняный сосуд, датированный первой четвертью IX века. На нем прочли надпись, обозначающую пряность («горухща» или «горушна»). Значит, уже тогда письменность использовалась и для бытовых целей.

Убедительнейшие доказательства существования письменности на Руси в дохристианские времена – тексты договоров, заключенных русскими князьями с Византией в первой половине X века.

Из текста договора 911 года, приведенного в «Повести временных лет», видно, что он был составлен в двух экземплярах («на двою харатью»), один подписывали греки, а другой – русские. Так же составлялся и договор 944 года.

В договорах констатируется наличие на Руси во времена Олега письменных завещаний («пусть возьмет завещанное ему тот, кому написал умирающий наследовать его имущество» – договор 911 г.), а во времена Игоря – сопроводительных грамот. Ими снабжались русские купцы и послы («раньше послы приносили золотые печати, а купцы серебряные; ныне же повелел князь ваш посылать грамоты к нам, царям» – договор 944 г.).

Всё это вместе взятое позволило советским историкам сделать вывод: «Потребность в письменности на Руси появилась уже давно, и целый ряд хотя и не совсем ясных известий говорит нам о том, что письменами русские люди пользовались и до признания христианства государственной религией». «Нет никакого сомнения, – пишет профессор В. В Мавродин, – в том, что у славян, в частности у восточных славян, русских, письменность появилась до принятия христианства и возникновение её отнюдь не связано с крещением Руси».

Что же касается воздействия христианизации Руси на дальнейшее развитие письменности, то оно было, вопреки утверждениям современных православных богословов и церковных проповедников, стимулирующим, но не определяющим «Христианство... – подчеркивал академик Б. Д. Греков, – стало лишь одним из факторов, усиливающих потребность в письменности и несомненно ускоривших усовершенствование своего собственного алфавита». Именно «одним из», не более.

Действительно, христианизация Руси, создавшая потребность в богослужебной и апологетической литературе, в разнообразных житийных материалах, в религиозно-назидательном чтении для верующих, дала толчок дальнейшему развитию письменности и книжного дела. Но помимо христианства и одновременно с ним продолжали действовать (притом во всё возрастающей степени!) те стимуляторы развития письменности, которые существовали и в дохристианские времена: потребность в государственной и деловой документации, необходимость учета продукции и товаров, культурно-эстетические запросы, необходимость закрепления и передачи знаний.

В частности, потребность в фиксировании и оценке исторических событий вызвала к жизни летописание. Оно появилось ещё в дохристианские времена, но приняло свои классические формы уже после утверждения христианства.

Явную тенденциозность, ведущую к искажению исторической правды, демонстрируют современные поборники православия при рассмотрении религиозных верований Древней Руси. Причина этой тенденциозности – стремление убедить, будто христианство (а значит, и русское православие) принципиально отличается от дохристианских верований, именуемых язычеством, – как истина от заблуждения, свет от тьмы, что только с утверждением православия на Руси началось приобщение к подлинной духовности. Отсюда стремление представить древнерусское общество в канун «крещения Руси» пребывающим в «языческом невежестве», а принятие христианства – как обретение «истинной духовности». Более того, язычество славянских народов характеризуется в современной церковной печати не только как заблуждение, суеверие, но и как состояние угнетённости, из которого их якобы вывела русская православная церковь, боровшаяся «с языческими предрассудками и суевериями, духовно закабалявшими народ» («50-летие восстановления патриаршества», стр. 25).

Эпохальность принятия христианства заключена не в нём самом, а в обстоятельствах социального порядка. Она состоит не в замене «менее истинной» религии «более истинной», как утверждают церковные авторы в апологетических целях, а в эпохальности перехода человечества от одной общественно-экономической формации к другой.

Религиозные верования Древней Руси соответствовали породившей их эпохе. И пока родо-племенные отношения не изжили себя и не уступили своих позиций феодальным отношениям, древнеславянское язычество оставалось единственно возможной формой религиозности на Руси, легко ассимилируя языческие же верования и культы соседних народов, приспосабливая их к собственным нуждам.

Именно поэтому в языческом пантеоне, который киевский князь Владимир Святославич намеревался сделать религиозно-идеологической опорой древнерусской державы, оказались боги, почитавшиеся не только на Руси, но и по соседству. В одном месте для всеобщего почитания были установлены изображения не только давно чтимых Перуна, Даждьбога и Стрибога, но и Хорса с Симургом (Симаргл) – богов народов Центральной Азии.

Христианство как религия развитого классового общества не могло утвердиться на Руси раньше, чем там достаточно окрепли феодальные отношения. Пока островки феодализма тонули на Руси в океане родо-племенных отношений, христианизация не принимала массового характера, распространяясь лишь на отдельных лиц и небольшие социальные группы.

И князь Аскольд, и часть его дружины христианство приняли, но крестить всю подвластную им Киевскую Русь не стали. И христианке княгине Ольге не удалось сколько-нибудь значительно продвинуться по этому пути: феодальные отношения ещё не набрали силы. Даже её сын Святослав отказался креститься, заявив, по свидетельству «Повести временных лет»: «Как мне одному принять иную веру? А дружина моя станет насмехаться». Уговоры не помогли – он, по словам летописца, «не послушался матери, продолжая жить по языческим обычаям» (стр. 243).

Лишь после того, как феодальные отношения на Руси достаточно укрепились, возникли реальные предпосылки для перехода от язычества к христианству.

Что касается исходящих от православных идеологов обвинений язычества «в примитивности», то можно привести мнение по этому поводу академика Б. А. Рыбакова. Глубоко и всесторонне изучив религиозные верования наших далёких предков, он доказал, что они не являются чем-то неполноценным и узколокальным. «Славянское язычество, – подчеркнул он, – часть огромного общечеловеческого комплекса первобытных воззрений, верований, обрядов, идущих из глубин тысячелетий и послуживших основой всех позднейших мировых религий».

В фундаментальном исследовании Б. А. Рыбакова «Язычество древних славян» на огромном археологическом и этнографическом материале показано, что религиозные верования, существовавшие на Руси до принятия христианства, – продукт длительной эволюции, отражавшей основные этапы развития предков славян времён Киевской Руси.

Не только славянское язычество конца I тысячелетия нашей эры, но и религия праславян I тысячелетия до нашей эры представляли собой сложную, внутренне противоречивую и тем не менее достаточно стройную систему верований и обрядов, где прослеживается вполне ощутимая тенденция перехода от многобожия (политеизма) к единобожию (монотеизму).

Об этом свидетельствует сложившийся с победой патриархата культ бога вселенной – Рода. Б. А. Рыбаков считает неаргументированным традиционное представление о Роде как о покровителе семьи, домашнем божке-домовом. По его мнению, «Род в русских средневековых источниках обрисован как небесный бог, находящийся на воздухе, управляющий тучами и вдувающий жизнь во всё живое». Б. А. Рыбаков полагает, что Род заслонил собою архаичных рожаниц. «В русской вышивке, – пишет он, – трехмастная композиция, состоящая из Макоши и двух рожаниц с воздетыми к небу руками, представлена как обращение к небесному богу, в котором следует видеть Рода, «вдувающего жизнь». С небесным Родом, очевидно, связаны и моления на высоких горах, расположенных ближе к небу».

По достаточно убедительному предположению Б. А. Рыбакова, культ Рода содержал в себе элементы «древнего дохристианского монотеизма», который религиозные идеологи (в том числе и богословы русской православной церкви) считают прерогативой христианства.

Реконструкция древних славянских верований, осуществленная академиком Б. А. Рыбаковым и другими исследователями, убеждает в том, что попытки идеологов современного русского православия представить язычество славян как нечто аморфное, примитивное и бессистемное – несостоятельны.

Если же обратиться к мировоззренческому содержанию языческих и христианских верований, то с этой точки зрения они оказываются в равной мере наивными и несостоятельными.

Возьмем, к примеру, языческое представление о появлении человека, высказанное белозёрскими волхвами в полемике с приверженцами христианства и приведенное на страницах «Повести временных лет»: «Бог мылся в бане, распотелся, отерся ветошкой и бросил её с неба на землю. И заспорил Сатана с богом, кому из неё сотворить человека. И сотворил дьявол человека, а бог душу в него вложил. Потому-то, когда умирает человек, в землю идет его тело, а душа к богу» (стр. 318).

Сравним рассказ волхвов с библейским повествованием о сотворении человека: «И создал господь бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою» (книга Бытие, гл. 2, ст. 7). Созданному им человеку бог сказал: «...Возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» (книга Бытие, гл. 3, ст. 19).

Как видим, языческое представление о появлении человека ничуть не примитивнее христианского.

На одном уровне находятся такие компоненты языческого и христианского мировоззрения, как поклонение кумирам и почитание икон, обращение к духам и призывание святых, вера в сверхъестественные возможности волхвов и наделение «божественной благодатью» священнослужителей, уверенность в чудодейственности языческого фетиша и надежда на спасительную силу христианского креста.

Подобные параллели можно продолжать до бесконечности. Но дело не в количестве сопоставлений, а в их существе: христианство представляет собой столь же искаженное отражение действительности, как и язычество. По справедливому замечанию Б. А. Рыбакова, и христианство отличается от язычества не своей религиозной сущностью, а только теми чертами классовой идеологии, которые наслоились за тысячу лет на примитивные верования, уходящие корнями в такую же первобытность, как и верования древних славян или их соседей».

Следовательно, даже в чисто религиозном аспекте «крещение Руси» не может квалифицироваться как начало начал. Оно не было ознаменовано становлением в Киевской Руси какой-то принципиально новой формы духовной жизни. Древнерусское общество перешло с одного религиозного уровня на другой, более соответствующий новому этапу его развития.

Такова реальная историческая картина, и она убедительно опровергает ведущий богословский тезис о принципиальном отличии христианства от дохристианских (языческих) верований.

Итак, отечественная история не начинается с «крещения Руси». Безосновательны и заявления современных православных богословов, будто церковь имела пред собой «непросвещенную душу русского человека» (ЖМП, 1982, № 5, стр. 50) и «стояла у истоков русского национального самосознания, государственности и культуры» (ЖМП, 1970, № 5, стр. 56).

«Истины» такого рода искажают историческую правду, а провозглашаются они в расчете на то, чтобы, завысив масштабность «крещения Руси», преувеличив его роль в отечественной истории, заставить всех советских людей (в том числе и неверующих) отнестись к его предстоящему юбилею-тысячелетию как к общенародному празднику.

Такими искажениями стараются воспользоваться в идеологически диверсионных целях реакционные круги русской церковной эмиграции, противопоставляющие «крещение Руси» как «истинное начало» отечественной истории – Октябрьской революции как якобы «ложному началу». Аргументированно доказывать полную несостоятельность такого противопоставления разномасштабных событий, убедительно разоблачать подлинные цели данной акции церковно-эмигрантских фальсификаторов истории – обязанность не только учёных, но и популяризаторов исторических знаний, пропагандистов научного атеизма. Это патриотический долг каждого советского человека, знающего и уважающего прошлое своего народа.

Обращение к временам дохристианской Руси, правильное освещение их – не просто дань интересу к старине или удовлетворение естественной любознательности. Оно необходимо для опровержения богословских измышлений в области отечественной истории, разоблачения попыток церковников-эмигрантов использовать эти измышления в антисоветских целях.