РУССКОЕ ЧУДО.

РУССКОЕ ЧУДО.

1.

   Посельчане любили кататься на велосипедах. Мало сказать, что они любили кататься. Они были самыми ярыми  их поклонниками и обожателями. Не потому, что им нравился велосипед с двумя колёсами со спицами, которые сверкали, словно солнечные зайчики, когда колёса крутились, рулём с блестящим звоночком, издававшим мелодичный звук: дзинь, дзинь, и не потому, что у них не хватало карманного достатка, чтобы купить легковушку, а потому что в их посёлке из двух десятков домов с сиреневыми палисадниками, прилепившимися у подножья полынного бугра, с которого весной  их накрывали потоки грязной воды, а зимой хлобыстал снег, наворачивая сугробы, из которых торчали одни печные трубы, выпускавшие густые клубы чёрного дыма, закрывавшие даже яркое зимнее солнышко, так что казалось, что на посёлок накатывалась ночь, не было не то что продовольственного магазина, а простого деревянного хлебного ларька, и  им приходилось наматывать в два конца двенадцать километров за продуктами в посёлок Гремучий.

   Ездили, кто, как мог. Мужики с ветерком, залихватски заломив матерчатую кепку на стриженый затылок, с пронзительным свистом и нацепив на нижнюю часть брюк бельевую прищепку, чтобы брюки не попадали в цепь. Если штанина заглатывалась цепью, то свист заканчивался и начинался крепко закрученный  мат вперемешку с мыслями: жена съест. Бабы заменяли мужиков,  когда те отсыпались после бусугарни, а это случалось два раза в месяц: в день получки и аванса. Ездили они, подоткнув платье, но без свиста и ветерка, а перетаскивая велосипеды из одной колдобины в другую, которые выбили трактора. В магазине они грузили продукты в авоськи, цепляли их на рули, привязывали к багажнику и тащились со всем скарбом назад, проклиная велосипед, так как им приходилось волочь двойную тяжесть, но, несмотря на дорожные неудобства, они любили велосипеды.

2.

   У Михаила Ивановича Куркина тоже была страсть к велосипеду, который он собрал из  деталей на овражной свалке, куда посельчане, запряжённые в деревянные тачки с отполированными ручками, свозили мусор: железный, но большой частью бумажный, который при сильных порывах ветра поднимался со свалки и носился над посёлком, словно огромный бумажный змей, но после того, когда ветер утихал, мусор рассыпался по дворам. Его опять грузили в тачки и возвращали назад. Такое положение дел не смущало посельчан, так как они верили, что жизнь вертится по кругу, как и колесо велосипеда. Кроме  страсти  к велосипеду у Михаила Ивановича  и его жены Марии Ивановны было ещё и отвращение к своей старости, которая, начав зачистку голов с волос, пробиралась по их одеревеневшим лицам к ногам, застёгнутым в прозрачную кожу, через которую просвечивались высохшие кости янтарного цвета. В посёлке говорили, если кто хочет посмотреть, как выглядит настоящая старость, пусть сходит к Куркиным.

   Собрался Михаил Иванович в очередной раз в магазин. Малость толкнув велосипед, поставил левую ногу на педаль, а правой решил перемахнуть через чёрное кожаное седло, но сзади что-то затарахтело. Оглянулся он, Михаил Иванович мужчина не матерный, но даже не матерный мужик свинчивался с нервов, когда видел, что велосипед начинал давать сбои. Целый день Михаил Иванович угрохал на слетевший и разлетевшийся на куски багажник, на котором он всегда перевозил две булки чёрного поджаристого, душистого хлеба, перехваченного бельевой верёвкой. Он его и винтиками прикручивал, и железными скобами прижимал, молотком постукивал, бечёвкой привязывал и проволокой крепил, но винтики выкручивались, скобы гнулись, молоток добивал остатки «живого», верёвки расплетались, а проволока  слетала.

- Сходи к Ивану Дмитриевичу, - посоветовала  Мария Ивановна, увидев на следующее утро отчаяние на лице мужа, которое добирало остатки его решимости, скопившиеся в душе. - Он работал сварщиком. У него сварочный аппарат дома. Огоньком подхватит и  справит.

- Он бутылку  за работу потребует, - пробурчал Михаил Иванович. -  А у нас и так грошей еле натягивается.

- Да ты попроси его хорошенько. Он сделает. Без велосипеда мы до магазина не дотянемся. В какой-нибудь колдобине заляжем, где нас и подберут.

   Подстёгнутый пугающими словами, Михаил Иванович, не затягиваясь на спор, скоро собрал железки багажника, а чтобы не растерять их по дороге, забросил в залатанный мешок и, перекинув через плечо, задними огородами направился к Ивану Дмитриевичу. А задними потому, что так было ближе и дорога ровнее. Да и идти пешком по главной улице – это нарываться на вопросы любопытных посельчан и их лавочные советы, которые они давали вместе с щёлканьем подсолнечных и тыквенных семечек.  

   Когда он появился у Ивана Дмитриевича, тот, сидя на дубовых, красных порожках в одних трусах василькового цвета отпаивался кадушечным прошлогодним огуречным рассолом, отчаянно пытаясь сбить дерущую сухоту в горле, которая никак не хотела выползать на белый свет, чтобы  заглотнуть свежего воздуха.  Вчера он крепко приложился по случаю приезда сына Кости  из Москвы. Это было законное основание для выпивки, и всё было бы отлично, но удержаться в рамках закона  Иван Дмитриевич не смог, потому что его подорвало застойное состояние, в котором он находился год. А что такое застойный год для посельчанина. Это вычеркнутое из жизни время и не состоявшиеся дружеские беседы в бусугарне за кружками бочкового пива, после которого они добирались домой на ощупь, а добравшись, выслушивали многочасовые бабьи лекции, которые действовали на них, как сонное зелье.

- С приездом сына, - сказал Михаил Иванович, внимательно осматривая Дмитриевича с лысой, словно вычищенной наждаком головы, до порепаных  пяток, чтобы правильно определиться в его состоянии и не промахнуться в дальнейшем продвижении.

- Спасибо, - ответил Иван Дмитриевич, выпуская самогонные пары. - Он у меня в высшее начальство идёт. – Иван Дмитриевич выставил вверх загнутый, как рыболовный крючок указательный палец, чёрный, словно уголь, которым он иногда писал, будто карандашом, и повертел им. - Он к самому, что ни на есть,  главному начальнику в Москве движется. Скоро с ним беседовать, и разговаривать будет вот так, как мы с тобой. По-товарищески, по-дружески, как и положено хорошим соседям.

   Разговор протекал пока с одной стороны, на другой стороне было желание, которое пыталось пробиться через преграду слов Ивана Дмитриевича, но каждый раз осекалось

- Хороший у тебя сын, - ответил Михаил Иванович, вклинившись, наконец, в длительную паузу Ивана Дмитриевича.

   Михаил Иванович  хотел высказать ещё больше похвалы о сыне, но побоялся, так как Дмитриевич мог затянуть похвальбу не то, что до вечера, а то утренних петушиных побудок.

 - А я к тебе с просьбой Дмитриевич. Помоги ради Бога. Багажник у меня на велосипеде сломался.

- Хрюкнулся, значит, - ввернул Иван Дмитриевич.

   Он любил живое слово и после его высказывания  смотрел на реакцию собеседника, но в данном случае собеседником был Михаил Иванович. В его голове  гвоздём сидело слово «багажник», к которому подтягивались не какие-нибудь посторонние слова, а соответствующие, а поэтому  реакции была одна: да! и тяжёлый вздох.

- Выходит, что старый был.

- Нет. Железо крепкое.

- Отчего он тогда сломался?

- От дороги.

- Это ты правильно говоришь, логически, потому что от старости не ломаются, а умирают, а ломаются от дорог.

- Может, сваришь. Аппарат у тебя дома. Раз, два и готово. А то велосипед без багажника, что лошадь без телеги. Никаких продуктов не увезу. Заодно и протрезвишься от вчерашнего. И силы наберёшься.

- От вчерашнего я могу протрезвиться только сегодняшним.

   Михаил Иванович сделал вид, что не расслышал. Иван Дмитриевич понял, но настаивать побоялся, потому что его широкая натура могла  после самогонного глотка уйти в  отрыв на целый день. А поэтому он решил повернуть Михаила Ивановича на другое дело.

- А ну покажи, - бросил он.

   Михаил Иванович развязал мешок и вывалил разваленный багажник под босые ноги Ивана Дмитриевича, который вначале нащупал их пальцами ног, потом,  сильнее расклеив слипшиеся глаза, загрёб их руками, поднял  и стал рассматривать на свет.

- Тут не раз, два и готово, - протянул он. -  Тут нужно и напильником подработать, и ножовкой по железу попилить, и с тисками повозиться, и сверлом поковыряться, и метчиком пометить, и нужные гайки и болты подобрать, и буравчиком покрутить, и рубанком построгать, - Иван Дмитриевич спохватился, - это наждаком почистить, - поправился он, -  покрасить, тут и кузнечное дело, и сварочное, и токарное, и слесарное ... – Он продолжал бы ещё долго перечисление, если бы сам не устал, но закончил твёрдо. – Тут целый кагал профессий нужен. Нет. И мороки много и толкового не сладишь. Ты лучше послушай, что я тебе посоветую. Худое не скажу, а только доброе. Ты  лучше бери лопату и  на свалку иди, а там  поищи.

   Совет был замечательный, но запоздалый и не нужный, так как Михаил Иванович уже перерыл всю свалку, докопавшись до глинистого, водянистого дна, по которому протекал  тоненький упрямый ручеёк, впадавший в утиный ставок.

- Искал, - ответил Михаил Иванович, запуганный длинной инструментальной технологией, которая грозила ему отказом. - Нет ничего.  Ты уж подсоби, Дмитриевич. Свари. Огоньком подпали, и все железки в миг  схватятся.

- Подпалить, конечно, можно, - задумчиво ответил Иван Дмитриевич. -  Только давай баш на баш. Так поступают деловые люди. – Иван Дмитриевич с торжественным вызовом посмотрел на поникшего Михаила Ивановича. -  Ничего личного. Это мне вчера сын сказал. А то, что говорит Москва, нужно обязательно слушать. Я тебе сварганю багажник, а ты с Марией мне картошку на огороде посадите. Жена пристала сегодня: сажай и сажай. Почему сегодня, если можно завтра – не пойму. Она в мои мысли и желания никак не вкладывается. Офицер спит. Да и не хорошо это, чтобы такой московский начальник, - подчеркнул он, - картоху сажал. Это дело сельское, а не столичное.

- Да куда нам картошку сажать, -  Михаил Иванович чувствовал, что теряет голос. – Ноги чуток таскают, руки не держат.

- А на велосипеде, кто педали тебе крутит, и кто руль держит, - подловил Иван Дмитриевич.

- Да я сам. Только выдыхаюсь сильно. Больше пешком иду, чем еду.  Ты уж помоги.

- Что ж я солдат офицеру буду приказывать  картоху сажать, - бросил Иван Дмитриевич. - Не офицерская это наука на огороде среди навоза и жуков возиться. Начальство нужно уважать. Да и дело у тебя не ровня по сложности  моему.  Мне мозги нужно включать, а тебе. Копнул и лунку сделал, жена картошку бросила, а ты земелькой и засыпал. Опёрся на черенок, отдохнул и снова лунку. А дальше ничего и не нужно делать. Она сама из земли выбьется, если жить захочет, а не захочет – пусть во тьме живёт.

   Михаил Иванович помялся, поняв, что Ивана Дмитриевича с места не сдвинешь, и согласно закивал головой. В это время на порожках показался Костя. Поздоровавшись, он присел с отцом.

- По делу пришёл дядь Миш или как, - спросил он.

- Да вот сговорился я с твоим батьком. Он мне багажник варит на велосипед, а я ему с Марией картошку посажу, - он тяжело вздохнул.

   Костя посмотрел на отца.

- Баш на баш, - ответил тот. – Как деловые люди. Ничего личного.

- Ну, если баш на баш, как деловые люди, ничего личного, то хорошо, - ответил Костя. – Ты дядь Миш иди теперь домой, зови жену, берите лопаты и так потихоньку до вечера поработаете, а батя багажник   за это время делать будет.

   После ухода Михаила Ивановича Костя походил по двору, а потом снова присел к отцу и покачал головой.

- Ругать будешь, что ничего личного, - спросил Иван Дмитриевич.

- Не до ругани мне сейчас. Я тебе вчера соврал, батя, - сказал он. – Не хотел при гостях говорить. Да и тебя расстраивать и мать тоже в день приезда. Слёзы. Я  уже, - Костя замолчал, а потом срывающимся голосом продолжил, -  не действующий офицер, я сейчас запасник.

- Как так? – охнул Иван Дмитриевич.

- А вот так. Сократили армию и меня тоже. Буду искать работу. – Он тяжело вздохнул - Что в Москве. Одно название: столица. Брошу Москву и перееду к вам. Устроюсь работать  в депо Гремучки и жить буду с вами.

- Да ты постой, постой, - запричитал Иван Дмитриевич, забыв про сухоту. – Я никак в толк не возьму. Что ж ты теперь в простые рабочие пойдёшь? Вместо погон стружка токарная и мазут? С такого полёта. Я же в посёлке о тебе сколько говорил. Московское начальство. В кремлёвских кабинетах ходит.  

- Говорил, так говорил. Ты сам это придумал. Я тебе Кремль на язык не навешивал, напустил  пыли в глаза людям, вчера рассказывал..., да ну тебя – сердито сказал Костя. - Деньги мне зарабатывать нужно. Круто жизнь меня повернула.  Всё, как по кругу пошло и дошло. После школы работал  токарем, слесарем, инструментальщиком, фрезеровщиком, в колхозе поилки в коровнике ставил для коров. Найду работу. Не повезло, - зло сплюнул он. – Мать твою. Такой военный институт закончил и кинули. На выброс.

- Ты хоть больше никому не говори, - оглядываясь, зашептал Иван Дмитриевич, -  в тайне держи и  в посёлок не переезжай. Оставайся там, - выдавил он. – Стыду сколько будет. Из кремлёвских кабинетов в депо. На улицу не выйдем с матерью. Засмеют.

- Стыду сколько будет, засмеют, - протянул Костя. – Да, не хорошо. Не нравится тебе.

- Так кому это понравится? Люди, что скажут.

- Тебе же понравилось дядю Мишу и тётю Машу заставлять картошку сажать, а ты им за это сваришь багажник. Понравилось.   А с офицерством покончено.

   Через полчаса пришёл Михаил Иванович с женой. Иван Дмитриевич и Костя сидели на порожках.

- Тёть, Маш, а что ты вчера не была у нас. Мы же тебя приглашали, - спросил Костя.

- Да какие мне уже весёлки. Хлеб и тот с трудом жую. Стареем мы с Мишей.

- Не позавидуешь, - ответил Костя. - Дядь Миш, - Он повернулся к Михаилу Ивановичу. – Бросай  свои лопаты и ты, тёть Маш.  Сейчас будем праздновать  приезд.

- А сажать картошку? – протянул Михаил Иванович.

- Картошку  мы с батей сами посадим.

- Этот, - растерялся Михаил Иванович. -  Как его. А багажник?

- Так он, как новенький. Батько уже сварил. Он мне своё мастерство показывал.  - Костя похлопал по плечу запутавшегося отца.

- А с офицерством как? – спросил Иван Дмитриевич.

- Полный порядок, батя. Никакого сокращения. А учитель ты отменный. Электрод раз. Регулятор крутнул. Маску надел. Огонёк подправил и поехало.

- Фу, - облегчённо выдохнул Иван Дмитриевич и, уловив насмешливый взгляд сына, застрочил -  Ты, Михаил Иванович и Мария Ивановна запомните. Если у вас сломается калитка, повалится забор, выскочит доска, подсядет фундамент, засыплется погреб, сгорит дом, тьфу, - со злости плюнул он, -  не то слово взял, развалится велосипед, всё, всё, что нужно будет чинить, строгать, на сварочный огонёк брать, то никого не зовите. Только меня. Всё поправлю.

3.

   Когда Костя в следующий раз приехал в отпуск, отца дома он не застал и поинтересовался у матери.

-  Батько в бусугарне?

- Да, какая там бусугарня. Перестали пить. Ни один мужик в неё не ходит. А батько у Михаила Ивановича, -  вздохнула она. – Всё ему перестроил. Я ему говорю: а свой дом, а он одно и то же в ответ: мать, мы деловые люди, ничего личного. Все мужики в посёлке такими стали. К нам приходит Афанасий Сергеевич, лазит по всему нашему  хозяйству, чинит и приговаривает: мы деловые люди, ничего личного. К Афанасию приходит Матвеевич и тоже: мы  деловые, ничего личного. Свои дома забросили, каждый норовит починить чужой. Болезнь  что ли какая - то на них напала.

- Это не болезнь, мать. Это русское чудо. Они деловыми людьми стали. Ничего личного.