Стивен Коэн озабочено испуган.

Война по доверенности

http://www.novayagazeta.ru/comments/68878.html - перевод оригинала статьи «Война по доверенности»

20.08.2015 на Ютубе был размещен очередная аналитическая передача «Суть Времени – 92». https://www.youtube.com/watch?v=63dgtP6eZqI

Было сказано нечто очень важное.

Я счел, что для гайдовцев, сторонников Сергея Кургиняна и его противников, будет интересно ознакомиться с его анализом текущего момента.

США и Россия выясняют отношения через Украину. Взгляд на новую «холодную войну» историка Стивена Коэна

Анализ Кургиняна базируется на Стивен Коэн, статье Стивена Коэна в «Новой газете» за 19 июня 2015 года.

Расшифровка передачи:

Сергей Кургинян: ( о Стивене Коэне) Этот господин, он вполне себе поучаствовал в развале Советского союза.

Его бестселлер 80-х «Бухарин», его исследования ГУЛАГа и всё прочее, были вполне себе разрушительными, и вполне работали на американский интерес.

Если вы помните, то в момент, когда состоялось присоединение Крыма к России, российская элита, российская актуальная элита, принимающая решения, считает, что присоединение Крыма и всё последующее, не приведут к холодной войне.

Так вот. Прошло более года. И всё-таки хочется понять, так что там с холодной войной-то?

Она есть или нет?

Стивен Коэн не самый жесткий ненавистник Советского союза и не самый оголтелый разрушитель. Он тонкий, способный, талантливый разрушитель, который, безусловно, разрушает в интересах Америки, и делал это. Думаю, и сейчас вполне готов делать, поэтому его высказывания не лишены своей предвзятости. Кроме того, они в конечном итоге есть его личное и глубоко личное видение происходящего.

Тем более, что, как мне представляется, сегодня Стивен Коэн не самый неискренний, скажем, человек из тех, которые озвучивают некоторые западные позиции.

Он более искренен сегодня, чем он был, предположим, в конце 80-х годов.

Там что-то произошло.

Он чего-то, из содеянного им и его коллегами, испугался.

И от этого в какой-то степени хочет отмежеваться.

Стивен Коэн: «История нынешнего кризиса, который начался в ноябре 2013 года, очевидна, и связанные с ним факты сомнений не вызывают.

Вспыхнувшие тогда в Киеве политические споры относительно подготовленного Соглашения об ассоциации с Европейским союзом выплеснулись в уличные протесты на знаменитой площади Майдан, которые привели к тому, что, в зависимости от ваших оценок, можно назвать свержением или падением избранного президента Украины Виктора Януковича.

Он был коррумпирован и не проявлял решительности, но при этом был законно избран, и все согласны с тем, что выборы на Украине были справедливыми.

Его вынудили уйти.

Это событие, которое можно толковать по-разному (либо как переворот — что делают русские, либо как славную демократическую революцию — как считают некоторые на Западе и на самой Украине), вызвало протесты на востоке Украины.

Дело в том, что Янукович представлял именно их, его электоральная база находилась в основном в Восточной Украине.

Это стало причиной, прямой или косвенной, присоединения к России Крыма.

И положило начало происходящей ныне гражданской войне между двумя частями Украины — преимущественно пророссийскими восточными областями, граничащими с Россией, и западными провинциями.

Эта гражданская война вызвала новую „холодную войну“ между Соединенными Штатами и НАТО — с одной стороны, и Россией — с другой».

Сергей Кургинян: Точка. Я хочу обратить ваше внимание, что в этом описании произошедшего на Майдане нет главного — бандеризации Украины; вот этого бандеровского озверелого всплеска. Бандеровской идеологии, которая основана на принципах геноцида русских и всех «омоскаленных», и из этой песни бандеровской данных слов не выкинешь. А героизации этой идеологии, этих фигур произошла.

Во-вторых, на фашизме и эти компоненты несли с собой очень многое. Именно это, не просто противоправное, но еще и неофашистское, и экстремистско-русофобское развертывание процесса и вызвало тревогу России, побудило Россию к определенным действиям.

Это — первое.

Второе.

Эти процессы были очень сильно стимулированы Западом и Соединенными Штатами в первую очередь, о чем г-н Стивен Коуэн здесь тоже не хочет говорить.

Они не носили до конца естественного характера, они содержали в себе огромный элемент такой Западной сделанности, сделанности всего этого Западом, который показал, что он готов сделать ставку на экстремально-русофобческую идеологию, на бандеризацию европейской страны и на фактически перевод этой страны в экстремистско-русофобский и неофашистский режим.

Не говоря уже о том, что он готов действовать, минуя закон, вопреки закону, растаптывая закон и так далее. Это — он готов действовать, а не просто какие-то силы на Украине.

И, наконец, конечно, здесь нет ничего, говорящего о том, в какой степени была попрана Конституция в этом свержении Януковича.

Тут мягко говорится о том, что «…свержением или падением…» «…в зависимости от ваших оценок…» «…был законно избран, и все согласны с тем, что выборы на Украине были справедливыми».

Значит, это было свержение тогда?

А не падение, да?

И, конечно же, вопрос опять же не встает ни о том, на каких условиях, в сущности, происходило оформление постсоветской реальности (Беловежские соглашения и всё прочее) Да?

Ни в какой степени такое оформление реальности было справедливым, и на него должен был согласиться Запад, если бы он исходил из права, из справедливости, а не из своего превратно понимаемого интереса.

Не из своего представления о выгодности.

И в какой мере

Украина, сконструированная Беловежскими соглашениями, чья правомочность вызывает большие вопросы, которые весьма причудливо могут быть сопряжены с духом Хельсинки и всем прочим, игнорировала общественный договор?!

Ведь на самом деле, Западная Украина, Восточная Украина (Новороссией которую называют там) и Центральная Украина (Малороссия), и Крым — это были совершенно разные части Украинской Советской Социалистической Республики.

И они могли стать единым государством только за счет насилия, духа крепостничества, и уж как минимум они требовали некоего общественного договора между этими частями.

О том, что ни одна из этих частей не будет перетягивать одеяло на себя. И уж, по крайней мере, это «перетягивание одеяла на себя» не будет осуществляться антиконституционными методами.

Всё, что произошло на Майдане, — это было осуществлением этого «перетягивания одеяла на себя» антиконституционными методами, что глубочайшим образом противоречило самому общественному договору, который лег в основу такой проблематичной конструкции как Украина, превращенная в государство из республики, входящей в состав СССР.

Всё это, естественно, Стивеном Коэном не говорится.

Он сухо, и таким способом, который, не превращаясь в оголтелую американскую пропаганду, тем не менее, отвечает американскому интересу, формулирует — что же произошло до того, как началась гражданская война на Украине.

Но далее он говорит то главное, что нас сейчас интересует.

Украине. Но далее он говорит то главное, что нас сейчас интересует.

Стивен Коэн: «Эта гражданская война вызвала новую „холодную войну“ между Соединенными Штатами и НАТО — с одной стороны, и Россией — с другой. Сейчас она (Новая Холодная — С.К.) стала, как мы говорим, американо-российской „войной по доверенности“.

Бесспорно, Россия в военном отношении поощряет боевиков (или сепаратистов, если вы предпочитаете именовать их так) в восточной части Украины.

А Соединенные Штаты чуть менее открыто финансируют армию Киева.

И, как вы знаете, в настоящее время в Вашингтоне обсуждается предложение о том, чтобы мы финансировали эту армию в более крупных масштабах. (Стивен Коэн может быть более или менее предвзятым в своих оценках, но он вполне компетентен — С.К.) Полагаю, что на поставки гораздо более существенных вооружений в ближайшие три года будет выделено 3 миллиарда долларов».

Сергей Кургинян: То есть, Стивен Коэн говорит, что развязалась некая «война по доверенности», как бы являющаяся гражданской войной между Восточной и всей остальной Украиной, но на деле являющейся этой «войной по доверенности» между Россией и США (и НАТО). Ну, чем не Корея или Вьетнам в советскую эпоху? Одна лишь разница — что тогда был великий Советский Союз, мировая коммунистическая система, движение неприсоединившихся, а сейчас есть Россия. А ситуация-то — эта же. И Стивен-то Коэн ее прямо называет — «новая холодная война». И более того — «войной по доверенности», что, между прочим, гораздо круче, чем просто «холодная война». Это не вполне «холодная».

Стивен Коэн: «Еще хуже обстоит дело с нынешней новой „холодной войной“.

Нет сомнений, что она идет, хотя пресса и не решается назвать ее своим именем, именуя по каким-то журналистским соображениям „худшим кризисом со времен „холодной войны“.

Как бы то ни было, эта новая „холодная война“ может оказаться более опасной, чем минувшая, которую мы с таким трудом пережили».

Сергей Кургинян: Значит, здесь Стивен Коэн говорит, во-первых, что «холодная война» идет.

И что журналисты почему-то называют ее самым тяжелым кризисом со времен «холодной войны», а во-вторых он здесь говорит, что эта новая «холодная война» хуже предыдущей.

Я понятно говорю? Он подчеркивает, что эта война хуже предыдущей.

В нашей элите дух самоуспокоения побуждает к тому, чтобы сказать, что нет этой войны вообще, и уже более года говорится об этом: «Холодной войны не будет! Нам сказано, что ее не будет! Нет, сгинь, сгинь!».

А Стивен Коэн говорит, во-первых, что она есть, что по каким-то странным причинам ее называют чем-то другим, а во-вторых, что она хуже, чем та, которая была перед этим.

И далее он обосновывает, почему хуже:

Стивен Коэн: «Прежде всего, эпицентр предыдущей „холодной войны“ находился в Берлине — а это далеко от Москвы. Эпицентр теперешней „холодной войны“ расположен на Украине — как раз на границах России. Больше того — прямо в центре русской славянской цивилизации, в которую входит и большая часть Украины. Конечно, не все, но очень многие украинцы связаны с этой цивилизацией: через браки, историю, культуру, язык, религию. Вот в чем одна из причин того громадного потенциала недоразумений, несчастий, провокаций, катастроф, какой вы только можете себе представить. И вот почему нынешняя ситуация в тысячу раз опаснее, чем тогда, когда эпицентр находился в Берлине».

Сергей Кургинян: Вы слышите? Он говорит: «…в тысячу раз опаснее», новая «холодная война» в тысячу раз опаснее той.

Первая причина по Стивену Коэну не является единственной, почему эта «холодная война» намного опаснее другой. Вторая причина, как считает Коэн, такова:

«…теперешняя „холодная война“ разворачивается в той же атмосфере, какую в преддверии Первой мировой войны называли „военным туманом“.

Это выражение подразумевает дезинформацию.

Даже те из нас, кто следит за событиями и, владея языками, может обо всем прочитать в оригинале, кто знает историю вопроса, часто не в состоянии разобраться, кто говорит правду, а кто лжет.

Трудно разобраться в реальных фактах, и в итоге получается, что все факты носят скверный и угрожающий характер — и положение только ухудшается».

Итак, здесь Стивен Коэн говорит, что столкновение двух супердержав, имеющих идеологии в «холодной войне», гораздо более мягким, по сути, является и равновесным, нежели столкновение в условиях того, что он называет там, неважно, конфликтом цивилизаций, и что он сравнивает с периодом перед Первой мировой войной.

Первой, а не Второй.

Во Второй столкнулись две идеологии, фашистская и коммунистическая, а в Первой-то что столкнулось?

Что делили?

Из-за чего усеяли поля Европы миллионами и миллионами трупов.

Там-то, что было таким острейшим вопросом судьбы? Сохранение Великобританией своих колоний и своего контроля над Европой? Недопущение роста германского могущества? Или что-то другое? В любом случае, это что-то другое было туманным. И здесь Коэн обращает внимание на эту «туманность».

Перед Второй мировой войной всё замечали, всё было ясно, всё было очевидно.

Было ясно, что эти две идеологии столкнутся, что они непримиримы, что это будут именно идеологии и так далее.

А перед Первой — туман.

И в этом тумане, как говорит Стивен Коэн, и здесь я с ним совершенно согласен, гораздо легче состояться катастрофе.

Стивен Коэн: «В-третьих, нынешняя „холодная война“ может оказаться более опасной потому, что ощущается нехватка взаимно выработанных норм и опыта разного рода ограничений, который был накоплен в течение десятилетий прежней „холодной войны“.

Между Москвой и Вашингтоном были достигнуты тогда определенные договоренности. Существовали знаменитый красный телефон (то есть возможность быстрых переговоров между Хрущевым и Кеннеди — С.К.), горячая линия, принцип „давайте проверим это до того, как начнем действовать“.

Имелось соглашение, что „мы не будем делать то-то, а вы не будете делать того-то“.

У нас были красные линии и границы, про которые мы знали, что их лучше не пересекать. Ничего из этого теперь не существует — ничего».

Сергей Кургинян: СТИВЕН КОЭН ОЧЕНЬ СПОКОЙНЫЙ АНАЛИТИК, И ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ОН НАЧАЛ ПИСАТЬ В ЭТОМ СТИЛЕ, ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ ОЧЕНЬ, ОЧЕНЬ ОБЕСПОКОЕН. «НИЧЕГО ИЗ ЭТОГО ТЕПЕРЬ НЕ СУЩЕСТВУЕТ…» — ОН МОГ БЫ ПОСТАВИТЬ ТОЧКУ. НО ОН ПИШЕТ: «НИЧЕГО ИЗ ЭТОГО ТЕПЕРЬ НЕ СУЩЕСТВУЕТ — НИЧЕГО!».

И ЭТО УЖЕ ПРОСТО КРАЙНЯЯ СТЕПЕНЬ ОБЕСПОКОЕННОСТИ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА С ТЕМ ТЕМПЕРАМЕНТОМ И С ТЕМ СТИЛЕМ АНАЛИТИЧЕСКОГО ПИСЬМА, КОТОРЫЙ ПРИСУЩ СТИВЕНУ КОЭНУ.

Стивен Коэн: «Еще хуже то (казалось бы, уж куда хуже-то? — С.К.), что развивавшиеся десятилетиями отношения сотрудничества с Россией рассыпались в прах. Это касается всех областей: от образования до исследований космоса. Даже музеи не могут обмениваться экспонатами. Все разорвано. Кто в этом виноват? Обе стороны, каждая отвечала на действия другой. Вы разрываете одно, я разрываю другое».

Сергей Кургинян: ЗДЕСЬ О ЧЕМ ОН ПО СУТИ-ТО ГОВОРИТ?

О ТОМ, ЧТО НАЛИЦО СКАЧКООБРАЗНЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ СФОРМИРОВАННЫХ РАНЕЕ ОТНОШЕНИЙ, НУ КАК БЫ ЕСЛИ НЕ ВЗАИМНОЙ ЛЮБВИ, ТО ВЗАИМНОГО ГЛУБОКОГО КАК БЫ ПРИЯТСТВОВАНИЯ. ЧТО ОДНО ДЕЛО, КОГДА НЕТ ЭТИ ДВАДЦАТИ ПЯТИ ЛЕТ ТАКОГО, ТАК СКАЗАТЬ, КЛИМАТА, В КОТОРОМ ОБНИМАЮТСЯ, РАСКЛАНИВАЮТСЯ, И ДАЖЕ ЕСЛИ НЕНАВИДЯТ ДРУГ ДРУГА, ТО ВСЁ ЭТО ПОКРЫВАЮТ КАКИМИ-ТО АХАМИ И ОХАМИ О ТОМ, ЧТО «вот, теперь, после советского союза мы уже сошлись, мы единое целое».

ВОТ ЭТО ЖЕ 25 ЛЕТ ДЛИЛОСЬ, ГОВОРИТ КОЭН, И КОГДА ЭТО РУШИТСЯ ПОСЛЕ ДВАДЦАТИ ПЯТИ ЛЕТ, ТО ЭТО НЕ ТОЖЕ САМОЕ, ЧТО ЭТО ВООБЩЕ НЕ ИМЕТЬ. ОБРУШЕНИЕ ГОРАЗДО СТРАШНЕЕ ОТСУТСТВИЯ.

Налицо разочарование, наступившее скачкообразным образом после долгого периода взаимных иллюзий.

Наших, о том, что теперь, после того как мы перестали быть коммунистически ужасными, нас типа полюбят или, по крайней мере, будут воспринимать, как равных и себе подобных.

И их иллюзий, которые заключались в том, что мы-то понимаем, что на самом деле проиграли в «холодной войне» и что теперь мы уже «добиты» этим проигрышем в «холодной войне» раз и навсегда, и уже никогда не подымемся, и не должны подыматься, и не имеем права подыматься, и не смеем пикать, чирикать, находясь в таком неаппетитном состоянии, в которое нас погрузило поражение в «холодной войне».

Значит климат, он говорит, совсем другой. Ну было взаимное неприятие: это коммунисты, мы капиталисты. Мы по разные стороны барьера, мы совершенно разные. Мы понимаем, что и мы сильны и они сильны. Мы должны действовать на основе каких-то договоренностей, будучи чужими. Здесь же возник какой-то совершенно другой климат. А потом этот климат — раз! — и исчез. Скачкообразно. Это же, действительно, очень опасно.

Стивен Коэн: «С обеих сторон идут даже разговоры о том, о чем я никогда раньше не слышал и не думал, — о возможности применения тактического ядерного оружия. Все те бесчисленные ограничения, которые были установлены после Карибского кризиса, кажется, канули в вечность.

В-четвертых, и это главное, — переговоры. Попытки восстановить сотрудничество между Москвой и Вашингтоном почти полностью заблокированы новым способом. Я бы назвал его демонизацией президента России Владимира Путина.

Это делается с помощью личной дискредитации, когда, например, на страницах „Нью-Йорк таймс“ обозреватели, считающиеся наиболее информированными и просвещенными, регулярно называют его „бандитом“ и „убийцей“. Я начал работать в области советских исследований в эпоху Хрущева. И за все годы моей работы я не припомню, чтобы американские СМИ, американский истеблишмент так обливали грязью какого-нибудь советского, коммунистического лидера, как они делают это в отношении Путина.

И это становится в Соединенных Штатах нормой (подчеркивает Стивен Коэн — С.К.). Хиллари Клинтон, которая хочет быть президентом США, называет Путина „Гитлером“. Если она действительно станет президентом, будет ли Путин готов встретиться с ней и вести переговоры о сотрудничестве? Ведь нам известно, что, если кто-то является новым Гитлером, его следует уничтожить, а не вести с ним переговоры. И позиция Обамы, занятая в отношении личных нападок на Путина, не способствует решению проблемы. Поэтому демонизация Путина стала еще одной причиной того, что нынешняя ситуация может оказаться гораздо более опасной».

Чем «холодная война» в советскую эпоху.

Это та же «холодная война», но по массе причин гораздо более опасная.

В тысячу раз более опасная, говорит он.

Стивен Коэн: «И, наконец, нынешняя „холодная война“ таит в себе возрастающую опасность, потому что не существует эффективного американского противодействия ей.

Я бы не сказал, что мне довелось находиться на передовой линии, но в годы минувшей „холодной войны“ я участвовал в том, что тогда именовалось „движением за разрядку“.

В нем участвовали люди, которые хотели добиться ослабления напряженности, покончить с „холодной войной“ и стремились к сотрудничеству.

И это было энергичное движение.

Мы были в меньшинстве, но у нас имелись союзники в Белом доме: среди помощников президента, в Государственном департаменте, среди дюжины сенаторов, десятка или двух конгрессменов.

У нас всегда был под рукой легкий доступ к „Нью-Йорк таймс“, „Вашингтон пост“, к телевидению и радио.

Сегодня ничего этого нет.

Горстка тех из нас, кто выступает против или критикует американскую долю ответственности за сложившуюся ситуацию, не может найти союзников в Государственном департаменте, конгрессе.

Мы не можем получить места на страницах „Нью-Йорк таймс“, „Уолл-стрит джорнэл“ или „Нью-Йорк пост“. Журнал „Нейшн“, для которого я пишу и который редактирует моя жена Катрина ван ден Хойвель, имеет возможность донести до читателей не полную, а лишь частичную информацию.

(Значит, этот журнал настолько цензурно регулируем, что, несмотря на то, что Стивен Коэн и его жена хотят донести эту информацию, они могут „донести только неполную, а частичную информацию.“ — С.К.)

Хотя журнал и стал наиболее важным альтернативным изданием в Соединенных Штатах, он не проникает за стены конгресса и Белого дома. Кажется, все деятели, считающие себя прогрессивными, проголосовали в прошлом месяце за законопроекты и резолюции, по сути, провозглашающие войну против России.

Что удивительно — проголосовали без обсуждения. Это крах нашей демократии. Вот почему возникает вопрос: „Как это случилось?“»

Сергей Кургинян: Перед тем, как продолжить цитировать то, как именно это случилось, по мнению Коэна, я скажу, что здесь описано его представление о том, что, первое, «холодная война» есть. Второе, что она невероятно многомерна. Третье, что она гораздо опаснее: он в одном случае говорит «тысячу раз опаснее, чем в эпоху „холодной войны“ между Советским Союзом и Соединенными Штатами Америки». И в-четвертых, что она сопровождается войной «по доверенности». И что все эти обстоятельства не существуют отдельно друг от друга. Что они образуют не четыре уровня, а матрицу «4х4», в которой они вот так вот связаны все.

Дальше он начинает отвечать на вопрос о том, как это случилось.

Стивен Коэн: «Почти 25 лет назад, когда Советский Союз прекратил свое существование, администрация Клинтона объявила, что отныне наступила эра американо-русского стратегического партнерства и дружбы. „Холодная война“ закончилась навсегда. И что теперь мы стали с Россией союзниками. Так что же произошло четверть века спустя, каким образом мы оказались сейчас в худшем конфликте с Россией со времен Кубинского ракетного кризиса? (Со времен Кубинского ракетного кризиса, а не со времен „холодной войны“, слышите? — С.К.)»

«Официальное объяснение этого вам известно. (Стивен Коэн пишет это для американцев, перепечатывает „Новая газета“ — С.К.) Потому что вы ежедневно слышите его отовсюду: оно стало общепринятой идеей и состоит в том, что в 1990-х годах при президенте Клинтоне и российском президенте Ельцине все было в порядке. А потом, в 2000 году президентом России стал Путин, и он все испортил. Короче говоря, все плохое, что произошло, не имеет ничего общего с американской политикой — это все дело рук России. Виновата Россия и лично Путин.

(Такова официальная точка зрения по мнению Коэна, которая непробиваема и оппонировать которой нельзя ни в ведущих газетах, ни в Конгрессе, ни в Госдепартаменте, ни в Сенате, ни в Белом доме — нигде. Хотя всё это можно было делать в эпоху предыдущей войны. Теперь он излагает свою точку зрения. Перед этим он делает методологически очень яркое замечание — С.К.)

Прежде чем подробнее остановиться на этом, напомню, что однажды сказал покойный сенатор Дэниел Мойнихэн: (то есть на том, действительно ли виноват Путин, который замечательные отношения между США и Россией так взял и испортил по каким-то своим странным причинам, или всё-таки дело обстоит по-другому. Перед тем, как это обсудить, Коэн напоминает, что однажды сказал покойный сенатор Дэниел Мойнихэн. А сказал этот сенатор Дэниел Мойнихэн следующее: — С.К.) „У каждого человека есть право иметь собственное мнение, но не собственные факты“. Это хорошо сказано. И это важно.

(Я тоже считаю, что это хорошо сказано. Думаю, что не данный сенатор впервые об этом сказал, но вопрос о том, что очень часто право на собственное мнение покупается ценой игнорирования фактов или реальности, как я говорю, чего-то несомненного — это безусловно черта эпохи — С.К.)

Общепринятая, ставшая единодушной оценка того, что случилось у нас с Россией, почему произошел украинский кризис, в значительной степени основывается на исторических заблуждениях и политических мифах. <…> Состоят они в том, что с момента краха Советского Союза Вашингтон рассматривал Москву как желанного друга и партнера. Москва же оказалась неспособной или не пожелала принять американские объятья и постепенно, а при Путине — решительно, отвергла их.

(Вот этот миф Стивен Коэн считает глубочайшим образом лживым — С.К.)

Какова же историческая действительность? (то есть факты. Он же цитировал Мойнихэна не зря. Каковы же факты, противоречащие подобного рода мифу? — С.К.) Администрация Клинтона вбила себе в голову, что с крушением Советского Союза Соединенные Штаты выиграли „холодную войну“. При этом администрацию нисколько не беспокоил тот факт, что Рейган, Горбачев и Буш-старший объявили об окончании „холодной войны“ еще за два года до краха Советского Союза — в 1989 году. Тогда как СССР завершил свое существование лишь в декабре 1991-го. Но для нас это была отличная новость. Советский Союз исчез, и мы победили в „холодной войне“ — такой ложной истории обучают наших детей, (имеются в виду американские дети — С.К.) уже почти 25 лет. И наши политики действуют в соответствии с этими представлениями. Поскольку мы победили Советский Союз, то, начиная с Клинтона и его администрации, постсоветская Россия стала для нас чем-то вроде Японии и Германии после окончания Второй мировой войны».

Сергей Кургинян: Тут я каждый раз хочу нечто оговорить. Япония и Германия после окончания Второй мировой войны были для США с одной стороны объектами неких экспериментов, которые должны выхолостить всё суверенное в этих странах и превратить их в некоторые долговременные марионетки США. Но с другой стороны это должны были быть страны, которые в этом выхолощенном состоянии должны были быть, тем не менее, воскрешены, восстановлены, развиты для войны с Советским Союзом. Ничего подобного никогда Соединённые Штаты не стали бы делать с Японией и Германией, если бы они просто их победили. Они бы их ограбили и свели к нулю. А предложение по расчленению Германии на множество государств, мы знаем, означало, что эти государства лишили бы и всяких остатков государственного суверенитета, даже формального, даже территориального.

Соединённые Штаты вели себя с Японией и Германией мягко, хотя и беспощадно, и не только разрушительно, но и восстановительно, потому что они им нужны были как куклы, зомби, роботы, способные воевать с Советским Союзом. По отношению к России никакого такого замысла не было. Никто не хотел, чтобы Россия воевала, например, с Китаем или с кем-то еще. Россию просто грабили и разрушали, разрушали и грабили. И вели себя с Россией не как с Германией после Второй мировой войны, а как с Германией после Первой мировой войны. И каждый, кто это не понимает… То есть как с государством, которое надо разрушать до конца, до момента, когда вдруг не пришло в голову, что слишком уж быстро Советский Союз при Сталине развивается и что надо бы тоже обзавестись некоторой марионеткой на случай войны с Советским Союзом. Потом эта марионетка вырвалась из под контроля и стала рвать всех на части. Для того, чтобы это снова не случилось, были применены все эти технологии денацификации Германии, которые на самом деле были технологиями дегерманизации Германии. Это надо понимать. Полного уничтожения всего, что могло быть названо любой самой гуманистической, самой разумной немецкой субъектностью. Всё должно было быть выхолощено до конца. И выхолостили. Но при этом, выхолостив душу, стерилизовав всё, что связано с потенцией субъектности, тело это накачали всем, чем только можно было — финансами (план Маршала), не только этим и многим другим. С Германией это стали делать на втором этапе, вот когда испугались Советского Союза и сталинской индустриализации. На первом же этапе Германию растаптывали до конца. Веймарская Германия была растоптана до конца. И все хотели растаптывать ее всё больше, больше и больше — беспредельно. И не было бы никакого фашизма, если бы не было чудовищного растаптывания.

Россию растаптывали так же. Никто ни во что ее превращать не собирался. Другое дело, что ее не смогли так растоптать, то есть так выхолостить не смогли. И ключевая тут точка, конечно, сопротивление в вопросе о десоветизации, которую хотели осуществлять как денацификацию. Но ведь не осуществили по очень многим причинам. Я не буду здесь на них останавливаться подробно. Я просто хочу обратить внимание на то, как именно в высказываниях Стивена Коэна некая правда и пропагандистские конструкции сочетаются.

Стивен Коэн: «Россия для нас в полной мере не обладала больше суверенными правами (после поражения в „холодной войне“ имеется в виду — С.К.) и не имела собственных интересов внутри страны или за рубежом. А мы могли навязывать России свои правила. Мы хотели помочь ей, но взамен она должна была помнить о наших предпочтениях в своей внутренней и внешней политике. И действовать на их основе.

(Когда он говорит, что мы хотели помочь ей, тут хотелось бы поподробнее, хоть чем-нибудь. Мы хотели ограбить ее? Да, единственное чего действительно не хотели, признаю, это, чтобы Сибирь попала Китаю. Боялись этого расчленения, что Китай хапнет слишком много. Это был камень преткновения, поэтому держали ее в каком-то таком гибнуще-целостном состоянии. — С.К.)

Результатом стало то, что я именую принципом „победитель забирает все“. (Вот это как раз и есть работа с Веймарской Германией. — С.К.) Такова была американская политика в отношении России. Нет необходимости напоминать вам, кто был инициатором расширения НАТО, которая является не женским клубом, не благотворительным братством, а военной организацией — крупнейшим и наиболее мощным военным союзом в мире. Со времен Клинтона его экспансия была направлена к границам России. Можно спорить о том, хорошо это было или плохо (говорит Коэн, потому что он пишет для американцев, и это его реверанс в их сторону — С.К.). Я думаю, что это было ужасно; но есть и аргументы в пользу того, что все делалось правильно. Я открыт для обсуждения таких аргументов. Но мы же не можем сказать, что этого не происходило на самом деле?»

Сергей Кургинян: Факты-то есть, говорит он. У нас не может быть у каждого свои факты.

Стивен Коэн: «По нашим представлениям, Россия должна была сказать: „Мы не возражаем. Это не наша забота, все нормально“. Это все равно, что при появлении русского или, скажем, китайского военного союза на реке Рио-Гранде в Мексике мы бы заявили: „Великолепно, нам давно хотелось иметь побольше соседей на своей границе“. На самом деле мы все немедленно отправились бы к Белому дому с требованием к Обаме предпринять что-нибудь против этого.

Во всем этом было много дипломатии — но это была американская дипломатия. Она сохраняла следы не выполненных нами обещаний и уступок, сделанных русскими, на которые мы не ответили взаимностью. Позвольте мне напомнить один пример. После нападения на США 11 сентября 2001 года первым из мировых лидеров президенту Бушу позвонил Путин. Он выразил сочувствие американскому народу и предложил свою помощь в борьбе с общей угрозой — международным терроризмом. И поскольку Буш собирался отправить в Афганистан сухопутные войска, чтобы выбить талибов, он принял это предложение. Это многого стоило Путину у себя дома. Органам безопасности такой шаг не пришелся по вкусу, но, невзирая ни на что, он пошел на это. Тем самым Путин спас много жизней американцев в той войне. И что он получил взамен? В течение двух лет проводимое Бушем расширение НАТО вывело альянс непосредственно к границам России. Столь же роковым стало решение Буша об одностороннем выходе США из Договора об ограничении систем противоракетной обороны. А он был самым надежным в мировой истории ядерным договором».

Сергей Кургинян: И здесь я должен сказать, что, конечно, именно этот договор о противоракетной обороне он, конечно, в наибольшей степени встревожил и напряг нашу актуальную элиту, то есть тех, кто принимает решения, потому что стало ясно, что просто действительно накроются каким-нибудь зонтиком, а потом, накрывшись сами, начнут наносить ядерный удар по стране. И воспринималось только так, и было ясно, что это так и есть.

Стивен Коэн: «Это привело к новым спорам вокруг создания систем противоракетной обороны на российских границах. Вот что получил Путин за спасение жизней американцев. Поэтому когда вы слышите, как Путин говорит, что его никто не слушает, попробуйте прочитать его выступления — они все есть на Kremlin.ru на английском языке. В них он рассказывает, как пытался наладить сотрудничество с Соединенными Штатами, но был отвергнут. Помните, что произошло, и не забывайте, чего это стоит Путину политически. Ему по-прежнему напоминают о доверчивости по отношению к американцам. Все это стало важным поворотным пунктом в политике Путина».

Сергей Кургинян: Ну, я ничего здесь не могу утверждать, но по каким-то очень трудно формализуемым и потому очень трудно предъявляемым косвенным признакам, регистрация которых есть удел моей профессии и которые мне удается зарегистрировать, <в частности?> потому что очень много есть опыта, мне кажется, что Путин с очень давних времен считал, что надо будет, скорее всего, отступить в сторону Китая. Что никаких особенных иллюзий, по поводу того, что американцы, там, какую-нибудь благодарность будут испытывать и будут не добивать Россию, у него не было. Была, естественно, некая мечта о том, чтобы войти в НАТО и вот в этот клуб западных государств, но было ясно, что американцы этому будут мешать, и если какие-то надежды тут и были, то был вопрос о том, на сколько суверенна Европа. Уже к середине нулевых стало ясно, что Европа не суверенна, а то, что возможно придется переключаться на более плотные отношения с Китаем стало ясно в самом начале 2000-х, в самом начале правления Путина. И на фоне всех рукопожатий и всего остального с тоской и с большой внутренней потрясенностью было понятно, что американцы не заинтересованы в долговременном существовании единого российского государства.

Я еще раз оговорю, что я могу нечто подобное заявлять только по косвенным, очень трудно формализуемым, а потому предъявляемым обществу признакам. Тут могу только апеллировать к тому, чтобы мне поверили. Скорее всего, я прав. Мне даже кажется, что я наверняка прав в данном вопросе. А мне далеко не всегда так кажется. Но продолжим чтение Коэна.

Стивен Коэн: «И теперь мы слышим: „Ой, присоединением Крыма и поддержкой боевиков в Восточной Украине Россия разрушает европейскую систему безопасности“. Может быть, это и правда, но после крушения Советского Союза Россия систематически вытеснялась из европейской системы безопасности, она не была принята в НАТО, ее сотрудничество с альянсом носило фиктивный характер, а мы занимались расширением НАТО к российским границам. Другими словами, с помощью НАТО мы создавали систему европейской безопасности. Поэтому когда мы заявляем Путину: „Вы разрушаете систему безопасности“ — он отвечает: „Да, но это ваша система безопасности, а не моя“.

(Или точнее, договорим уж то, что Коэн не договаривает, это система безопасности, созданная против России. А дальше финал. — С.К.)

Горбачеву и Рейгану удалось достичь согласия по ряду очень важных вопросов. (Тут начинается воспевание Рейгана. — С.К.) Это сделало Рейгана великим человеком. (Рейган поработал на разрушение Советского Союза больше, чем, неважно, Никсон и Буш вместе взятые. — С.К.) Но если вы пытаетесь добиться своей безопасности таким образом, что другая сторона начинает ощущать угрозу собственной безопасности, то это вообще нельзя назвать безопасностью. Взамен вы получите только взаимное наращивание военной мощи. (Ну почему? Или смерть страны. И всю безопасность вы постепенно сводите к нулю, а потом уничтожаете. — С.К.) Действовать же надо так, чтобы обеим сторонам были обеспечены покой и безопасность. (Ну это уже романтика. Ясно, что хотят действовать так, чтобы пожрать. — С.К.) Расширение НАТО к границам России явно находилось в противоречии с этим. Вот, кстати, почему некоторые молодые, и не только молодые, консерваторы, превозносящие Рейгана, расценили эту политику как отказ от рейгановского наследия. И они правы. Если вспомнить, чего добились Рейган с Горбачевым, то они абсолютно правы».