Мороженое по 20 копеек или воспоминания о советском детстве

В очередную годовщину провозглашения «независимости Украины», знаменующую собой развал СССР, пытаюсь задать себе вопрос, а что я помню о той противоречивой эпохе. Что значит для меня та другая Родина, которой давно уже нет на карте мира, но которая в виде воспоминания продолжает жить в каждом из нас, кто родился в Советском Союзе.

Мои знания об СССР весьма скудны в силу возраста. О том, какая жизнь была «там», я практически не могу судить, исходя из личного опыта. Разговоры поколения наших дедов на тему, как было хорошо тогда и плохо сейчас, трудно воспринимать всерьез. Ведь в таких вопросах люди опираются не на объективную оценку исторических событий, а на собственную тоску по ушедшей молодости. А там, в молодости, всегда хорошо, и трава более зеленая, и небо более синее, и люди более приветливые. Молодость самая лучшая «эпоха» в жизни любого человека, в какой бы исторический период он ни жил. Поэтому рассказы о том, что в СССР была социальная защищенность, низкие цены, доступное жилье, бесплатная медицина, сейчас воспринимаются как «мифы древней Греции». Интересно, но не более. Представить все это в дне сегодняшнем невозможно, а сожалеть о том, что прошло – гиблый путь. Когда идешь вперед, не стоит оглядываться назад, не заметишь, как споткнешься…

Почему-то отчетливо запомнился один эпизод. Лето, июль, 89-й год, мы с дедом гуляем в городском сквере. Он дал мне 20 копеек на мороженое, а сам присел на лавочку отдохнуть. Киоск с мороженым находится в ста с лишним метрах, и я чтобы срезать расстояние, иду не по асфальтовой дорожке, как все нормальные люди, а бегу напрямик по зеленым насаждениям, перепрыгиваю через какую-то злополучную клумбу, и монетка выпадает из рук. Потом я судорожно ищу ее в густой траве, но она словно канула в воду. В итоге все мои усилия найти ее закончились ничем. Я прибегаю назад, рассказываю деду, что произошло, прошу дать другую монетку. Но строгий дед, решив меня повоспитывать, сказал: «впредь не будешь раззявой» и новую монетку не дал. То ли от обиды на деда, на дурацкую клумбу и на окружающую действительность в целом, в памяти отложилось: мороженое по 20 копеек. Вот, пожалуй, единственное из того, что я знаю о ценах в Советском Союзе. Остальное не запомнилось, прошло мимо, как тысяча разных несущественных деталей, из которых состоит то или иное время. Если говорить о детских развлечениях конца 80-х, то конечно же, это различные аттракционы и игровые автоматы. Из последних мне особенно нравился «морской бой». Кидаешь в металлическую прорезь 15 копеек и получаешь право сделать 10 выстрелов по проходящему, надо полагать, вражескому кораблю. Сделал все 10 правильных попаданий – получаешь призовую игру. В Советском Союзе детей с малых лет приучали к войне посредством игр. Возможно, это и имело смысл в милитаризированной сверхдержаве, много лет находящейся в состоянии холодной войны. Была еще похожая игра «воздушный бой», где нужно было сбивать самолеты, но она, не помню почему, нравилась меньше. Родители каждый день давали мне деньги на эти развлечения. Так за лето уходили десятки рублей на игровые автоматы. Но в 91-м их куда-то увезли, и на том месте появилось кафе. Конец советской эпохи означал для меня закрытие любимых игровых автоматов. Мороженое по 20 копеек тоже куда-то пропало. Это было первое, и возможно, единственное разочарование, связанное с тем временем.

Развал СССР помню по разговорам, которые велись тогда, в 91-м году. Особой радости, надо признать, это событие не вызывало у большинства людей, но и недовольства – тоже. За много лет советской власти человек приучился к мысли, что за него все решат «наверху», и возмущаться тем или иным событиям не стоит. Немногим ранее, в период развитой перестройки взрослые ругали сухой закон и Горбачева. Последнего, в нашей семье поносили каждый день, а бабушка наставляла меня строго-настрого нигде не говорить о том, что я слышу дома. Это был закат эпохи, но привычка ругать власть полушепотом на кухне осталась, как и внешнее раболепие перед этой самой властью. Воспитанные в покорности, советские люди просто не могли мыслить иначе. Смесь страха, отвращения и вместе с тем преклонения – характеризовала отношения людей к власти. Их приучили молчать. Также молча, этот народ встречал и гибель Империи, и потерю собственных вкладов, и дальнейшее обнищание, распад всего и вся. Система создала их такими, что в конечном итоге и погубило ее. Народ, который привык не сопротивляться решениям властей, отдает все даром, когда эта власть меняется…

Чернобыльскую катастрофу 86-го помню смутно, как в густом тумане. Сохранились обрывки фраз из непонятных тогда слов: «радиация», «фон», «миллирентгены в час», «нуклиды», как олицетворение чего-то невидимого и опасного. Мне резко запретили играть на балконе, т.к. «там радиация», и уже вскоре, когда населению наконец-таки рассказали о масштабах катастрофы, мы с мамой уехали из зараженной местности к родственникам на процветающий в то время Донбасс, в Луганскую область, где и пробыли около года. Там, в квартире родственников жила моя прабабушка, которую ее дочь и внуки забрали из Орловской деревни, доживать старость. Прабабушка родилась «до революции». Это была очень верующая, благонравная женщина. Запомнились ее удивительно длинные тонкие пальцы рук. Такие руки бывают у художниц, пианисток, но не у крестьянок. Удивительно было то, что все годы войны она проработала на Московском оборонном заводе и этими утонченными руками изготавливала снаряды. Позже мне рассказали, что она была потомком одного аристократического рода, но в те времена об этом принято было умалчивать. В войну прабабушка осталась вдовой и на всю жизнь сохранила верность погибшему мужу, устроить личную жизнь во второй раз она считала для себя немыслимым. Она покрестила меня и еще двоих своих правнуков там же, в Луганской области. Именно это обстоятельство сегодня не дает мне права считать Донбасс чужим, а к его трагедии – относиться поверхностно и легкомысленно…

Из поздних 80-х отчетливо, как сейчас помню пустые прилавки, километровые очереди в крупные и мелкие магазины. В наш продуктовый магазин возле дома с утра выстраивалась очередь за курами, их всегда привозили мало, и надо было успеть взять, после чего до следующего дня оставались все те же пустые прилавки. Вожделенные куры были поистине жалким зрелищем. За то, чтобы приготовить на обед эти тощие серо-лилового цвета птичьи тушки с несвежим запахом, советские люди готовы были передраться между собой. Отдельная, в основном, мужская очередь стояла с утра в вино-водочный магазин, а после употребления содержимого – выстраивалась в пункт приема стеклотары. Очереди в СССР представляли собой отдельный мини мир, в котором знакомились, расставались, обсуждали насущные вопросы, ссорились и опять сходились разные люди, разные судьбы. С позиции сегодняшнего дня трудно понять, что такое выстаивать по 2-3 часа в жару, холод или слякоть за чем-то абсолютно ненужным, но «дефицитным». Если сейчас в одном супермаркете нет нужного мне товара, я просто пойду в другой. Кто и зачем создавал дефицит товаров первого потребления в стране Советов, неизвестно. Но это обстоятельство во многом и сыграло свою отрицательную роль, когда отчаявшийся обыватель готов был отказаться от всего во имя тех самых ста видов колбасы, мыла, нижнего белья, стиральных машин, и многого другого, что не мог приобрести простой советский труженик. Слишком сильно держат каждого из нас потребительские инстинкты. Когда говорят о возрождении СССР 2.0., в памяти всплывает призрак товародефицита и очередей, и его очертания более отчетливы, чем очертания призрака репрессий и ГУЛАГов. Грандиозные стройки, олимпиады, военная мощь, победы и свершения, все было перечеркнуто тремя видами колбасы и отсутствием нижнего белья. Потом началось обилие заграничных товаров что существенно упростило жизнь. Советский человек получил доступ к вещам, о которых до этого мог только слышать. Мечтателям о возрождении Союза хочется пожелать только одного, в следующий раз не забудьте учитывать интересы потребителя, дайте народу прилавки заваленные товаром, средства для приобретения этих товаров, и после делайте с ним что хотите. Без удовлетворения низших потребностей, любые благие намерения о построении светлого будущего – не более чем пустой звук. Человек, вскормленный на перестроечном «молоке», ни за что не променяет доступные сто видов колбасы на пустые прилавки во имя иллюзорного величия, каким бы заманчивым оно ни казалось…

Настроения, в которых пребывал обыватель периода распада СССР, скорее можно охарактеризовать как тревожное ожидание. Но были и откровенно панические настроения среди тех, кто видел в происходящем крушение привычного мира. Мой дед, бывший военный, много лет прослуживший на политработе очень тяжело переживал запрет компартии на Украине, говорил «мы катимся в бездну» и с трудом сдерживался в выражениях, когда вместо красного флага на доме появилась желто-блакитная «тряпка», как он ее сразу же охарактеризовал. Потом вместо рубля в оборот вошли новые деньги. Это были разноцветные пахнущие типографской краской бумажечки-фантики, они ничего не стоили и очень скоро обесценились, но на них уже было написано «купон» и нарисована украинская символика. С тех пор украинская валюта претерпела изменения, но ни чем иным, кроме как фантиками, она по-прежнему не является. Кстати, тогда же, в 91-м впервые прозвучали слова «руховцы», «националисты». Так на рентгеновском снимке доктор, впервые увидев странное потемнение, настораживается, назначает дополнительные обследования, чтобы установить, не раковая ли опухоль зреет в организме незадачливого пациента. В то время только единицы могли понимать, что из этого незначительного «потемнения» в обществе скоро разовьется самая настоящая раковая опухоль национал-радикализма, которая начнет разъедать страну изнутри. Но одного осознания болезни недостаточно, если не предстоит адекватного лечения…

Тема национализма лично для меня, как ни странно, напрямую связана со школой, куда меня отправили в 1991 году. Именно «отправили», принудительно, т.к. идти в это «замечательное» учреждение мне не хотелось, особенно учитывая то, что к началу учебного года мне едва успело исполниться 7 лет. Это была обычная советская средняя школа с русским языком преподавания. Коридоры и классы еще повсеместно были украшены изображениями Ильича, как и первая страница букваря. Правда, очень скоро в одну из суббот учителя пригласили родителей навести порядок в классах. В мусорное ведро полетели многочисленные картинки, плакаты и фигурки вождя мирового пролетариата, ставшего ненужным в новой эпохе. А с первой страницы букваря учительница велела нам вырвать изображение Ленина. Спустя 20 с лишним лет толпа евромайдановцев на Бессарабской площади сбросила и кувалдами раскрошила памятник этому историческому деятелю. Зерна ненависти дали закономерные всходы. Впрочем, «дедушка Ленин» фигура неоднозначная, и речь сейчас не о нем.

Первое наглядное столкновение с украинским национализмом произошло на уроках мовы. Когда я смотрю кадры с Ириной Фарион, где она воспитывает детей в духе национальной сознательности, призывая их уезжать в Московию, если они не будут правильно произносить свое имя, мне вспоминается наша школьная учительница украинского языка и литературы. Все это, увы не ново. Она была раза в три крупнее одиозной «свободовки» и с трудом помещалась в учительском кресле. Когда она вставала, паркет так и скрипел под тяжестью ее распухших ног. Дышала тяжело с присвистом, как все полные люди, передвигалась утиной походкой, в целом, представляла довольно комичное зрелище. Но на ее уроках всегда была образцовая дисциплина. Имея жесткий нрав, эта классическая украинская женщина, умела морально подавлять людей. Сказать, что мы ее боялись, это ничего не сказать. Не знаю, за счет каких психологических приемов она умудрялась вселять в неокрепшие детские сознания страх, но наш всегда шумный и довольно хулиганский класс на ее уроках замолкал словно по волшебству. Она запрещала нам, несмотря на то, что это была русская школа, разговаривать между собой по-русски, приходя в бешенство всякий раз, когда слышала «собачью мову» на переменах под своим кабинетом. О том, что русский язык – это собачья мова, она разъяснила нам с первых дней. Также часто любила повторять фразу собственного сочинения: «Російська мова – це вмираюча тупікова мова, її не треба знати, скоро російською ніхто не розмовлятиме, вона витісниться іншими мовами». Уверенность, что именно так и будет основывалась на убеждении в том, что «Росія скоро припинить своє існування як держава», «в історичному контексті Росія довела свою нежиттєздатність». Кроме националистического угара эта учительница прославилась тем, что разработала отлаженную систему денежных поборов с родителей учеников. Получить у нее «четыре» или «пять» было невозможно. Даже ради «тройки» нужно было хорошо постараться. Тех, кто хотел нормальную оценку, она заставляла посещать дополнительные занятия, за которые брала оплату в долларах, по тем временам довольно солидную. Кто шел на принцип, желая учиться своими силами, в итоге получал оценку «неудовлетворительно», и все равно вынужден был платить взятку. Особенно остро это проявилось в выпускных классах, когда национально сознательная учительница грозила испортить аттестат. Родители учеников были вынуждены безропотно платить «дань». На дворе стояли 90-е, взяточничество процветало повсеместно, жаловаться куда-либо было глупо и бессмысленно. Эта учительница когда-то сказала мне: «Якщо тобі не потрібна мова, в тебе не буде майбутнього». Спустя годы, уже в начале 2000-х при поступлении в один из самых престижных университетов Украины, знание мовы пришлось мне как нельзя кстати. Но неприязнь к насильственно насаждаемому языку осталась навсегда. И хотя сам по себе украинский язык ни в чем не виноват, если смотреть на него отстраненно, навязывание всегда вызывает отторжение. Когда идут дискуссии вокруг «мягкой» и «жесткой» украинизации, надо понимать, что невозможно заставить полюбить что-либо насильно. И если бы в те годы мне столь грубо не навязывали мову, кто знает, возможно, сегодня и мое отношение к ней было бы другим. Но иначе у нас не умели. Наша система образования основывалась на диктаторских принципах. Те учителя, которые еще вчера звали к построению «светлого будущего коммунизма», почуяв веяния нового времени, быстренько перекрасились, а методы остались старыми. Используя советские пропагандистские приемы под соусом национализма, они внедряли в сознание детей националистические доктрины с той же яростью, с которой несколькими годами ранее внедряли любовь к «партии и правительству». Изменились декорации, сценарий не поменялся. С задачей воспитания послушного стада учителя советской закалки, перековавшиеся на националистические рельсы, справились на отлично. Благодаря советским учителям, заточенным на идеологическую обработку молодого поколения, дух украинства овладел массами подобно эпидемии…

Считаю нужным поделиться еще одним немаловажным дополнением к теме школьного образования в 90-е годы. Школа у нас была с русским языком преподавания. После провозглашения независимости Украины, русские школы, которые составляли большинство, стали лавинообразно переходить на украинский язык. Уже к 93-у году в нашем районе оставалась только одна русская школа. Но повальная украинизация образования катком прокатилась и по нам. Преподавание русского языка и литературы в нашей, подчеркиваю, русской (!) школе было сведено до минимума, один урок языка и один – литературы. Вместо этого на мову отводилось три урока в неделю, два на украинскую литературу и один – на украинознавство. В общем, из кабинета мовы, мы практически не вылезали. Учитывая прессинг со стороны учительницы националистки, которая эти предметы вела, можно вообразить, какой каторгой были для меня школьные годы, вплоть до 9-го класса, когда меня благополучно выгнали, но это уже совершенно другая история…

Особенно обидно за русскую литературу на Украине. Говорят, что сейчас в школьной программе отсутствует русская классика. Не берусь судить, но если это так, то возникло оно не сегодня и не вчера, а позавчера, в 90-е. У нас предмет русская литература представлял собой фактически зарубежную литературу, откуда напрочь были выброшены русские писатели. Преподавание велось ни шатко ни валко, хочешь читай, хочешь не читай, оценки ставились позитивные за одно только посещение. Все было поставлено так, что не вызывало у учеников мотивации к прочтению. И если бы не культ русской классической литературы, существующий в нашей семье, мои представления о ней, благодаря украинской системе образования, были бы весьма скудными. С произведениями таких великих писателей как Достоевский, Тургенев, Горький, чье творчество оказало влияние на формирование моих нравственных идеалов, приходилось знакомиться самостоятельно. Спустя годы у меня сложилось впечатление, что это была некая хорошо продуманная политика по отщеплению нас от русской культуры. Мы были первым поколением школьников, на котором строители «независимой Украины» поставили чудовищный эксперимент по воспитанию антирусскости. Сегодня современный школьник прежде чем научиться читать уже знает, что «Украина – это не Россия». В моем восприятии Россия с детства была не соседней страной, а чем-то неотделимым от нашего целого. Говорят, что заложено в раннем возрасте, остается с человеком навсегда. И уже сегодня, я по-прежнему не считаю Россию «чужой страной», для меня это что-то вроде соседней области, куда я могу в любой момент поехать, погостить, и даже остаться там, если захочу. Несмотря ни на какие политические перипетии, Россия является моей генетической Родиной, источником духовной подпитки и обновления. А генетическая память не желает мириться с существованием «государственных границ», ведь сама эта граница – не более чем результат исторического фарса…

Если говорить о нравственности, то 90-е годы, без сомнения, довольно сложное в этом плане время. Когда рушатся основы старого миропорядка, нормой становится то, что до этого считалось позорным. Так, к примеру, в те годы быть вором или путаной считалось престижным, а не постыдным. Нередко кандидаты наук торговали картошкой на рынке, а малограмотные полукриминальные люмпены – обогащались на приватизациях и сомнительной купле-продаже. Преступные разборки, грабежи и убийства были в порядке вещей. Такие омерзительные язвы как проституция, наркомания, бандитизм с тех самых пор прочно укоренились в жизни нашего общества. Это было время грандиозного слома ценностей. Старые идеалы были отправлены на помойку, а новые еще не успели оформиться во что-то целостное. Тогда доминировала мораль, умещающаяся в краткую формулировку: «бери от жизни все». Это подразумевало: обогащайся любой ценой, дави более слабых, преклоняйся культу денег и наживы.

На этом противоречии, этой неразберихе формировалось наше поколение. Сейчас мы взрослые деятельные люди, и уже давно вступили в фазу самостоятельного принятия решений. Мы вне зависимости от политических взглядов имеем низкий уровень доверия к государству и его институтам, не зациклены на «традиционных ценностях», более терпимы к проявлениям многообразия этого мира. Воспитанные на идеях свободы, мы более +чувствительны к нарушениям этой свободы. Мы активны и предприимчивы, склонны к индивидуализму. У нас без сомнения есть свои моральные ценности, но мы можем менять их в зависимости от условий, способны быстро перестраиваться в сложных обстоятельствах. Мы, те кто видел как рушится государство, как слетают с пьедесталов вчерашние вожди и лидеры, легче воспринимаем перетасовку карт в социально-политической колоде сегодняшнего дня. Нас труднее испугать кризисом и разрухой, мы готовы к самым крутым поворотам истории, у нас меньше иллюзий по поводу бытия и своего места в нем. А значит – больше шансов на выживание.

Многие считают наше поколение «неудачным», едва ли не «потерянным». Но на самом деле, не бывает хороших или плохих времен, как не бывает хороших, или плохих поколений. Деды и отцы, прежде чем уйти на пенсии, оставили нам обломки страны с разрушенной промышленностью. Среди всего этого нам приходится жить. Я не идеализирую свое поколение. Данные рассуждения имеют массу обобщений, основанных на субъективном восприятии. Во все времена, есть свободно мыслящие люди и есть стадо. Стадо составляет большинство, мыслящие – меньшинство. Но у поколений, рожденных и взрослеющих на стыке двух эпох, как бы две Родины, две истории, они несут в себе синтез мировоззрений, сплав старого и нового, более ценный сплав, поскольку сочетают качественно иное разнообразие взглядов, мудрость прошедшего и авантюрность настоящего. Они являются своего рода ключевым звеном, соединяющим историю. Так было и с поколением наших прадедов и прабабок, рожденных «до революции». Лучшие из них сумели сохранить зерна духовности среди мрака переворотов и кровавых боен, не позволили вихрям времени разрушить нравственные основы нашего народа.

Заканчивая свои обрывочные воспоминания о времени таком далеком и близком одновременно, о великой эпохе, столь бесславно прервавшейся в одночасье при молчаливом одобрении большинства, понимаю, что как ни крути, нам выпало застать замечательный исторический период. То время, каким бы оно ни было, дало толчок становлению нового мировоззрения. Благодаря ему мы сейчас можем говорить о таких вещах как права человека, свобода слова, демократия, пацифизм, защита окружающей среды, расовое и гендерное равенство, и.т.п. И не только говорить, но и бороться за эти вещи, всячески претворять их в жизнь, чтобы этот мир стал немного лучше.

 
А. Вольф
Центральная Украина

  Кому мелко-ШИФТ и + увеличите.