Капитан Ерофеев и сержант Александров

^{Фото: ТАСС}

Встреча проходит в пятницу, под вечер. Задержанных россиян я жду в небольшой комнате для свиданий в СИЗО в Аскольдовом переулке. В Киеве изолятор называют элитным. Когда-то здесь находились Юрий Луценко и приговоренный к пожизненному заключению по обвинению в убийстве журналиста Гонгадзе генерал-лейтенант МВД Алексей Пукач. Сопровождавший меня оперативник СБУ называет местные камеры «номерами». «Очень хорошо тут у нас. Отдельные туалет, душевая. Кровать. Не знаю, вроде и телевизор есть, — хвалил СИЗО эсбэушник. — Им тут, скажу даже, больше нравится, чем в госпитале. Условия какие!»

На свидание меня пускают только с диктофоном — никакого видео, ссылаются на некий внутренний распорядок. В комнате почти нет мебели, но стоит компьютер с вебкамерой. Россиян заводят по очереди, во время беседы присутствует также надзиратель. Ерофеева сажают на засаленную табуретку. Капитан совсем бледный, но с бодрым голосом. «Хорошо, что пришел, — сказал он. — Расскажи, что люди говорят о нас. Не забыли еще? Расскажи».

На беседу с каждым дают по 15 минут. Уже на выходе, в предбаннике изолятора, я встречаю лысоватого мужчину в костюме, который сосредоточенно пишет что-то на листе бумаге. Как выяснилось, сразу же после меня на свою вторую встречу с Ерофеевым и Александровым приехал российский консул Алексей Грубый.

«Вот и посмотрит на них, — сказал мне позже представитель СБУ. — А то, говорят, обменяли. Никакого обмена не будет! Будут их судить, а там уже станет ясно, что дальше».

Капитан Ерофеев

— У Саши был уже?

— Нет еще.

— Поговори с ним.

— Конечно… Сколько ты уже здесь, в СИЗО?

— Это уже второй заход у меня. Возили вот в госпиталь снова на операцию.

— Вид у тебя не очень, совсем бледный. Как чувствуешь себя?

— Ну вот пару недель назад была эта операция, увозили в больницу. Был под наркозом. Так что пока еще подбрасывает, качает, штормит — как объяснить? — послеоперационный период такой, что ли у меня. Врачи нерв на руке сшили, говорят. Шесть часов лежал под наркозом. Потом вставал, пошел, потерял сознание, еще неделю где-то после наркоза учился ходить. Вставили имплантаты — спицу-протез вместо кости. Сама кость еще пока не срослась, осколки там.

— С родственниками связь появилась у тебя?

— Связь есть, да. Нашел, как установить. Придумал. С женой связываюсь.

— Как? Через адвоката (Соколовскую. — П. К.)?

— Через ее телефон, да. Получили разрешение от следователя на это и с ее телефона звонили. У них все хорошо, у жены. Ждут меня.

Голос надзирателя, докладывающего кому-то в трубку: «Начали работать, время контролируем».

— Что ты говоришь? — переспрашиваю.

— Ждут меня, говорю, ждут. А ты как сам? Читал, что глаз тебе повредили там (в ДНР. —П. К.).

— Было дело.

— У меня тут в принципе газета есть. Ну нормально все у тебя?

— Глаз зажил, все нормально уже.

— Дома как встретили тебя после этого глаза? Спасибо, наверное, не сказали, да?

— Женя, ты слышал эту историю, что тебя якобы обменяли и вывезли в Россию?

— Слышал. Что сказать тут, мыслей много. Не знаю, для чего это [дезинформация] было и кем было сделано. Просто неизвестно еще, кем. Если б был известен источник, то, может, и было бы понятно. После этого к нам приходил еще сотрудник СБУ, который занимается обменом. Обсуждали тоже эту ситуацию. По пятому каналу (украинского ТВ. — П. К.) вот вчера показали бегущую строку, что адвокат Савченко заявляет, будто могут нас обменять на нее. Но не знаю, насколько это достоверно.

— Думаю, не очень.

— Думаешь, нет? Я тоже так думаю. Думаю, это вообще все звенья одной цепочки — заявления про нас, про нее, — Ерофееву в этот момент дают на подпись бумагу, что он не против записи интервью. Ерофеев пытается подписать правой раненой рукой. — О, кости опять пошли, — капитан ощупывает локоть со следами хирургических шрамов.

— Ты не тревожь руку, — говорю. — Это ваши ведь адвокаты дали информацию прессе о якобы обмене.

— Да, я читал эту статью (в Газете.ру. — П. К.). Мне принесли ее, там было написано, что это адвокат Саши (Константин Кравчук. — П. К.) дал такую информацию. Мой адвокат Соколовская это не подтверждает, вообще не комментирует.

— Скажи, работой адвокатов ты доволен?

— А у меня есть варианты?

— Не знаю.

— Ну доволен, да. Работает человек. Сказать что-то можно будет по итогам. Что в итоге будет [с нами], тогда можно говорить, доволен или нет. Сейчас ничего не ясно.

— Связь с консулом есть какая-то у тебя?

— Пусть сначала придет. Он только один раз у нас был, и все. Ну и как бы нельзя говорить, что связь есть с консулом. Я, конечно, его приглашаю для личной хотя бы встречи, но такая ситуация сейчас в СИЗО, не только в этом, вообще по Украине, что много находится здесь граждан России под арестом, в том числе и военнослужащие. И консульская помощь им вообще не оказывается. Он [консул Грубый] ни у кого не был ни разу.

— А что это за военнослужащие?

— Очень много находится таких задержанных россиян под следствием. Я как бы не один такой с Сашей тут сижу. Просто только про нас рассказывают и пишут. А реально таких много.

— Почему не рассказывают про других? Кто они?

— Не знаю. Нет пиара в их случаях, не знаю, почему. То же самое про Савченко скажу. Она же не одна в России такая находится задержанная [военнослужащая украинской армии].

Граждан Украины вообще много задержанных, десятки. Но говорят только про Савченко, про других не вспоминают.

— То есть предают огласке только ваши с Надеждой Савченко истории?

— Просто кто-то пиарится на нас. Много говорит, но ничего не делает [для нашего освобождения]. Вот что самое обидное. Пиарятся в том числе и на Наде, делают на ней какие-то политические очки, но ничего реального не происходит для освобождения.

— Ты слышал эту историю про «майора на КамАЗе», который якобы перевозил патроны?

— Думаю, так оно и было. Он, наверное, как ответственный, старший за машину ехал просто, перевозил боеприпасы.Думаю, заблудился просто человек.

— С патронами и гранатами?

— Все банально, ничего такого сверхъестественного вообще тут нет.

— Такие грузы идут в рамках «гуманитарной помощи Донбассу»?

— Я понял тебя. Но нет, это не гумконвои. Меня тоже часто спрашивают здесь, провозят ли оружие и боеприпасы гумконвоями. Нет, не провозят. Мест для незаметного перехода границы хватает. Ты сам как бы, наверно, видел эти тропы.

— Видел, да.

— Сейчас, правда, стало с этим строго. Много стало контрабандистов, там не только же простые люди переходят.

— Кто-то отлавливает?

— Пограничники наши, российские. Оттуда же много оружия тащат в Россию. Я сейчас говорю про нелегальный вывоз нелегального оружия. Вывозят еще и людей, и наркотики, и ценности материальные различные.

— А наркотики там откуда?

— Думаешь, что ли, там нет никаких нарколабораторий?

— Не знаю.

— Ну тогда я тоже скажу, что не знаю.

— Ты еще сказал про ценности.

— Вывозят ценности, которые вдруг стали ничейными. Много везут. Тоже ведь рынок.

— Веришь, что тебя обменяют?

— Конечно, я надеюсь. Только как это будет выглядеть… Хотя все равно, как это будет выглядеть: на кого, как… Конечно, надеешься на лучшее. Но сейчас идет следствие, не знаю… Расскажи лучше, какие комментарии к нашим, к твоим репортажам?

— Разные. Кто-то вас ободряет, кто-то говорит, что сами виноваты.

— Рад, что у нас в России много матерых профессионалов, которые знают, как делать, и умеют. И указывают на ошибки. С дивана, конечно, виднее.

— Но все-таки главный комментарий сделало Минобороны. Заявили, что вы были официально уволены со службы в декабре 2014 года.

— Ну это уже профессионалы, такие профессионалы… Вот и все. Пока идет следствие, нам с адвокатом никаких бумаг оттуда [из Минобороны] не приходило. Поэтому о чем тут говорить. Нет бумаг.

— Несколько раз на меня выходил твой друг детства Александр Поселенов, но в последний раз сказал, что больше общаться со мной не может, что ему запретили.

— Дали понять, чтобы молчал.

— Твои родственники и друзья переживают и читают все новости про тебя и Сашу.

— Привет им. Спасибо им за поддержку. Что не отказались, что не забывают. Что передать им? Все у меня хорошо. Сижу.

Сержант Александров

Заходит в комнату на костылях. Выглядит подавленно.

— Неплохо ходишь.

— Почти сам уже хожу.

— С мамой связывался?

— Крайний раз с ней Константин Кравчук (адвокат. — П. К.) связывался.

— Полтора месяца назад у нее были репортеры Reuters.

— Откуда?

— Из британского агентства. Сказала, что переживает за тебя, телевизор теперь несмотрит, не знает, кому верить. Попросила власти России не бросать вас, вытащить.

— Да… Спасибо. Насчет последнего просто промолчу.

— Неделю назад СМИ сообщили, будто вас уже обменяли. Слышал, наверное.

— Да, читал. Как видишь, не обменяли. Сидим.

— Твой адвокат, собственно, и дал информацию об обмене.

— Зачем ему такую информацию давать?

— Не знаю.

— Я тоже не знаю. Он говорит, что он сам узнал, когда ему самому позвонили ночью [в понедельник].

— Кто звонил?

— Он не стал говорить.

— Сергей Кривенко (правозащитник, член СПЧ. — П. К.) получил ответ от Минобороны по поводу вашего увольнения.

— Да, видел. Я не знаю, что про это сказать даже. У Министерства обороны теперь есть официальная бумага, у меня никаких бумаг здесь нет, чтобы доказать другое.

— В прошлый раз ты говорил, что мог бы оспорить свое увольнение через суд.

— Не та система там, чтобы оспаривать решения. Тем более не сейчас и точно не в России. Не собираюсь подавать в суд ни на кого.Трудно вообще что-то планировать. Следственные действия идут до сентября. Единственное желание — это вернуться домой. Но это не зависит от меня. Не знаю, насколько это будет безопасно для меня. Может, безопасно, может, не очень. Не хочу думать об этом, просто домой хочется.

— Вам здесь дают газеты?

— В больнице были газеты. Читал там, кстати, про майора, который перевозил боеприпасы.

— Похоже это на правду?

— По-моему, да (смеется). Похоже. Почему бы нет.

— Российские власти заявляют, что вы здесь находитесь под жестокими пытками. Вас жестоко пытают?

— По мне не видно (смеется)?

— Может быть, моральное давление оказывается?

— Морального давления нет. Но я хотел бы домой, больше никаких мыслей.

Голос надзирателя: «Все. Заканчиваем!»