Детство и юность.

На модерации Отложенный

«Воспоминания и размышления» назвал свои мемуары великий полководец времён второй мировой войны сын крестьянина из Калужской губернии Георгий Константинович Жуков. Лихие времена достались ему на самые продуктивные годы жизни. Было о чём вспомнить организатору многих побед в кровопролитных схватках с полчищами гитлеровской машины. Было о чём, и поразмышлять маршалу на склоне лет своей жизни. Допускал он, по его же словам, и ошибки в своей деятельности, которых уже никак не исправить. Время вспять повернуть, увы,  в истории ещё никому не удалось. В том числе и Георгию Константиновичу. Я далеко не государственный деятель. Рождённому в начале 1944г. когда благодаря умам наших военачальников в исходе Великой Отечественной войны уже никто не сомневался, мне пришлось в детстве и даже в отрочестве пережить годы лишений, а потом заметить, что жизнь с каждым  годом идёт всё к лучшему и лучшему. Поэтому есть и у меня кое-какие воспоминания, а вот размышлял я, особенно на государственном уровне, очень редко, а может и ещё реже. Зато в протяжение жизни возникало  много вопросов. И, поэтому, назову-ка я свои сны о прошлом… (снятся иногда)

                            Исповедь  простого Советского инженера  

И так 1969 год. В Советском Союзе полным ходом идёт подготовка к празднованию столетия со дня рождения В. И. Ульянова (Ленина). Жаль,  что родился он на много раньше времени, которое было ему предназначено. Таких людей много было. Вспомним Коперника, Леонардо да Винчи и, по времени ближе к нам, Николу Тесла.

Тогдашние СМИ наперебой начали  печатать «Тезисы доклада ЦК КПСС к 100-летию со дня рождения В.И. Ленина» и восхвалять не только его печатные труды, (Вам о чём-нибудь говорит название статьи «Материализм и эмпириокритицизм»), но и участие в субботниках по наведению порядка и чистоты на территории московского кремля. Есть достоверные снимки о том времени. На одном из них Ильич, подставив плечо, вместе с другими напарниками несёт большущее бревно. Есть и другие достоверные снимки. Наверное, поэтому ЦК КППС постановил провести всесоюзный бесплатный ленинский субботник на рабочем месте 17 апреля 1969 года за год до столетнего юбилея В. И. Ленина.

 

 

Такие мероприятия потом проводились ежегодно во второй половине апреля вплоть до распада СССР. На этом субботнике я заработал первую благодарность, занесённую в трудовую книжку. Ну и что из того?

Вы думаете, я и дальше буду петь дифирамбы дедушке Ленину? Как бы ни так. У меня задача совершенно иная.

 

                                                   Глава I

                 История моего появления на этот свет

 

Примерно на пару тройку лет раньше рождения вождя мирового пролетариата, которого мой покойный тесть называл Великим Хулиганом, в деревне Теличено Смоленского уезда одноимённой губернии в семье бывшего крепостного  по имени Данила появилась девчушка. Трудно судить, в радость или совсем наоборот, нежданной она пришлась родителям.  В те времена по инерции, которая негласно сохранилась в некоторых деревнях России вплоть до середины 20-го века, существовал так называемый передел. По нормам, узаконенным в период крепостного права, каждой семье отводился участок сельхозугодий, площадь которого зависела от количества едоков. Причём норма на душу мужского пола была  больше. На душу женского пола меньше. Кроме того православное население о калыме даже  не слыхало. Каждая, выходящая замуж невеста должна была иметь «приданное». Убыток всё-таки.

Но ребёнок для родителей и есть ребёнок, не выплеснешь как воду из корыта. Назвали девочку Лушей.  Как и положено, она росла, росла, но в школу не ходила. Закон о всеобщем образовании выйдет гораздо позднее. Читать и писать не научилась, зато считать, особенно деньги, научиться сама жизнь заставила. Со временем овладела навыками прядения на веретене и самопрялке, вязанию на спицах и крючком. На примитивном, по нашим временам ткацком станке, могла изготовить рядно. Это ткань из льняных ниток. Премудрости тогдашней деревенской жизни она постигала быстрее не только своих сверстниц, но и девчонок постарше. «Лучшее ремесло от отца перешло». Так говорит Узбекская народная поговорка. У нашей Лукерьи, видимо, мать была не только рукодельницей, но и хорошей учительницей. Иначе откуда было взяться у неё таким разносторонним  умениям.

Заприметил её и тамошний помещик. Пригласил, а может просто приказал войти в  штат его прислуги. Отказа со стороны её и особенно родителей не последовало. Выгода сама шла в руки и не только она. Материальное обеспечение было гарантировано. Пройдёт много, много лет и в отрочестве я буду хвастаться перед сверстниками: «А моя бабушка при дворе служила». И, видя недоверчивые лица, добавлял: «У помещика при дворе, прислугой».

Заневестилась наша Лукерья. Начали засылать сватов. Первому жениху, выходцу из зажиточной крестьянской семьи отказала. Не помогли ни уговоры, ни угрозы родителей, зато второй долго не мешкая, заслал своих сватов. А вот здесь была любовь. Парень тоже был  конюхом у помещика и, Лушка, как звали её окружающие, собрав всё, что у неё было для приданного, обвенчалась с рабом божьим Иваном. Не остался в стороне и помещик. Выделил им из необрабатываемых земель участок. Прожили они дружно вплоть до его смерти в 1942 году. Детей своих не нажили. Чей организм в этом был повинен? История умалчивает.  Усыновили они сироту. Иваном Ивановичем  Харитоновым стал числиться он во всех документах.

Очень рано проявился природный дар у мальчишки. В девять лет соорудил себе балалайку. Корпус вырезал из доски, вместо стальных натянул струны из конского волоса и своей игрой удивлял  односельчан. Отцу ничего не оставалось делать, как поехать в Смоленск и купить ему настоящую гитару. Перед войной окончил Минскую консерваторию, был призван в армию и в 1941 году пропал без вести. Такое извещение пришло его приёмным родителям. Всего и успел прислать с фронта один треугольник, в котором сообщал, что его призвали служить в армию. Треугольник это письмо, написанное на листе бумаги, который сворачивался вот в такой форме. Не до конвертов было.

 

Вторая половина 1920-х годов. Разруха после гражданской войны. В одной из брошенных изб какие-то беженцы оставили 2-х, может 3-х летнюю девочку. Целыми днями ревела она в стенах этой хаты. Сельчане подкармливали ее, чем могли. Потом, видимо, смирившись со своей судьбой, она не то что реветь, а и плакать перестала. Посоветовались Иван с Лукерьей и решили взять эту девочку к себе. Где один, второй не лишний. Так рассудили они, тем более тогдашнее материальное их положение позволяло это сделать. Тамарой Ивановной Харитоновой после этого станет она названная сестра Ивана Ивановича, будущего музыканта, Но, каждый человек с незапамятных времён должен в жизни где-то числиться. Ещё Петром 1 в 1702 году был издан Указ «О подаче в Патриарший духовный приказ приходским священникам недельных ведомостей о родившихся и умерших». Этот Указ в православном Синоде, (аналог теперешней Думы) неоднократно дополнялся и совершенствовался, но регистрация рождённых детей велась в одной, предназначенной для этого книге приходской церкви вплоть до 18 декабря 1917 года, когда Декретом ВЦИК и СНК ведение актов гражданского состояния перешло к государству. Ни в одной из ближайших сохранившихся к тому времени церквей не нашлось записи о  крестинах девочки, родители которой на данный период в округе отсутствовали. Поэтому в церковных книгах установить её родословную не удалось. Да и занимались этим в силу своей неграмотности не приёмные родители, а работники поселкового сельского совета. Эти функции и регистрация новых жителей входили в их обязанности. Ничего нет проще новоиспечённым приёмным родителям, дать имя, своё отчество и фамилию девочке. А как определить её возраст и в свидетельство о рождении внести дату появления на свет? Затруднений не возникло и в этом случае.  Консилиум тамошних врачей, состоящий из двух, а может  одного врача, медсестры и санитарки, на глазок определил, что родилась она во второй половине 1924 года. В каком месяце,  какого числа? Здесь проявили свою смекалку новоиспечённые родители. 25 августа забрали они её к себе. Оформили метрику, (нынешнее свидетельство о рождении)  и стала Тамара Ивановна Харитонова равноправной гражданкой Советского Союза, пока на некоторое время не ограничили её в гражданских правах.

Шли годы.  Минули времена военного коммунизма, НЭПа (Новая экономическая политика) и относительно спокойной для семьи  жизни вплоть до 1932 года. К этому времени Иван с Лукерьей имели две лошади, две коровы и участок когда-то бросовой, а теперь обрабатываемой земли, подаренной им когда-то на свадьбу помещиком, к этому времени сгинувшим неизвестно куда. Не обойтись в деревне без свиньи, десятка кур и нескольких овец. Первые для пищи, вторые в основном для шерсти. Валенки и тёплая одежда были необходимы в зимнее время. Валенки валять Иван умел, а   Лукерья, как уже было сказано, вязать, ткать и шить умела. Научила этому и приёмную дочь. Постоянных  наёмных работников у них не было. Каким-то образом со всей этой скотиной управлялись сами. В принципе и не мудрено. Лошадь трудяга. Запряги в плуг, вспашет, запряги в телегу или сани повезёт, сядь верхом, побежит не только трусцой,  рысью, но и галопом туда, куда ей хозяин с помощью уздечки укажет. Днём работает, ночью на выпасе ест. Спит мало, ума больше чем у собаки. Свои желания  поведением подскажет. Недаром во времена существования кавалерийских войск лошадь под  управлением всадника бежала в атаку на верную гибель.  Да и с коровами летом, а тем более зимой, тоже не проблема. Только, только на востоке начала заниматься заря, пастух, проходя по улице, громким криком оповещал владельцев скота о своей готовности принять их животных под свою опеку. Если хозяйка, по каким- либо причинам спит непробудным сном, а хозяин, для экономии времени  остался в хорошую погоду на сенокосе и не слышит призыва пастуха, то их бурёнка громким неоднократным  ревом напомнит о себе. В унисон заблеют овцы, захрюкают свиньи, ещё раз громким кукареканьем напомнит о себе петух. Реакции не последовало? В таком случае есть последний и самый верный вариант. Пастух, обнаружив в своём стаде недочёт, идёт в хату не выгнавших на пастьбу животных, и выясняет причину этому случаю. Не подумайте об измене жене мужу и,  вследствие её, после бурной бессонной ночи с любовником она заснула так, что даже не услышала крика пастуха.  По воспоминаниям Лукерьи Даниловны это был не ординарный случай.  Кондрашка (инфаркт по сегодняшнему) хватил – заключили односельчане. Внезапная смерть пришла к несчастной женщине.

Пастух наемный по устному договору со всеми односельчанами, имеющими животных, которые нуждаются в выпасе. Этот договор не оформлялся документально и был довольно простым по своей сути.

Каждая хозяйка, пользующаяся его услугами, должна была по очереди приготовить пищу и накормить его в завтрак, обед и ужин. Нужно ли говорить, что пища у пастуха была лучше той, которой питались очередники его кормившие? Каждая баба стремилась не прослыть скупердяйкой перед своими товарками и делала всё, чтобы он был  доволен её угощениями. Да и в разговорах пастух находил момент, чтобы рассказать о том, чем кормили его соседи, угощающей  хозяйки. Конкуренция налицо. Кроме того ему полагалось ещё и денежное вознаграждение за каждую, находящуюся в стаде животину. За корову больше, за козу и овцу меньше. У пастуха тоже семья и одежда необходима всем. Деньги здесь натурой не заменимы.

Не всегда пастуху была в пище масленица. Если из-за его головотяпства удои коров резко понижались, а сельчане причину этому узнавали довольно скоро, то на завтрак, обед и ужин он получал картошку, сваренную в мундире с чёрствым куском ржаного хлеба. Бывало, что договор расторгался. Тогда скот пасли по очереди. Это всё летом. Летом надо и  заготавливать корма на зиму. Обходились ли Иван с Лукерьей эти три месяца только силами своей семьи? Трудно сказать. Лукерья Даниловна в своих воспоминаниях в моём детстве если и поднимала эту тему, то только с взрослыми и без меня

Наступил1932 год, а вместе с ним и, так называемое, раскулачивание. Раскулачили и Харитоновых. Оставили им старую корову, которую вскоре пришлось прирезать из-за преклонных для неё лет, пару овец, чёрного кота и 25 соток, расположенного у хаты участка земли. Всё остальное, в том числе и они сами, перешли в колхоз. Хорошо ещё, что не выслали в края отдаленные.  «До войны и после» - долгие годы существовал рубеж в воспоминаниях, переживших людей лихолетья Великой Отечественной. У Лукерьи Даниловны нередко проскакивало ещё:  «До раскулачивания и после».

Являлся ли насущным процесс объединения единоличных хозяйств в коллективные для государства? Долгое время в учебниках истории преподносились две необходимости для этого. Во-первых, кулаки прятали зерно и не выполняли обязанности по его заготовкам для государства. Во- вторых, мелкие хозяйства не были способны в полную силу эксплуатировать, приходящую на село технику, у которой не было возможности развернуться на разделенных межами индивидуальных землях. Вернусь ли я потом к этому вопросу? Пока не знаю.

А для Тамары это пока бару  бир. Учится в школе, посильно помогает по хозяйству. Пару раз после окончания учебного года приносит похвальные грамоты, участвует в лыжных соревнованиях и никак не может победить свою соперницу, всегда оставаясь второй после областных лыжных гонок. 9-й класс закончила в 1941-м. году. В ночь на 22 июня этого года немцы напали на страну и быстро подкатились к Смоленску. А здесь уже не до учёбы. Всеми силами надо было выживать в военное время. Выживали, как могли. Но и это время не препятствовало превращению девочки в девушку.

Задаюсь вопросом. Почему сейчас в России делают все, чтобы повысилась рождаемость? А ведь даже во время войны люди влюблялись, женились, выходили замуж и рожали детей. Влюбилась и наша  Тамарочка, потом поругалась с возлюбленным, отправленным вскоре на фронт и, назло ему, в 1943 году вышла замуж за первого посватавшегося Флакова Николая Емельяновича. Он тоже через месяц после свадьбы по призыву оказался в прифронтовых траншеях и, участвуя в боевых действиях, потерял глаз, но, тем не менее, остался в живых. Пройдёт время и мне будет суждено пару раз встретиться со своим отцом.

Беременность после расставания с мужем  у Тамары проходит без осложнений и в первое число февраля 1944 года она разрешается мальчиком. В хате каким-то образом постояльцами в то время были поляки. Узнав пол новорождённого, они закричали: «Ура, солдат родился!» Надо  ли объяснять читателю, что новорождённым солдатом был я.

  Да, наверное, их крики по-польски слышал уже и я. Не удивляет меня то, что бабушка и мать (Смоленщина недалеко от Польши) понимали их язык, а вот какие поляки были в то время под Смоленском? Со слов бабушки пленные. Но они же не немцы, а поляки? Роюсь в Интернете и по этому поводу пока ничего найти не могу.  Да и пускай, пока я не юзер, а ползователь по всемирной сети.

   До этого я излагал то, что слышал от бабушки и матери, а сейчас буду переносить сюда свои собственные воспоминания.

     Итак.

                                                   Глава II

                                         Детство и юность

 

        Идут  послевоенные годы. Не помню, сколько годиков мне стукнуло. Сижу на завалинке деревенской избы и наблюдаю процесс посадки картошки на нашем приусадебном участке. К плугу привязана веревка. Другой конец её прикреплен к не очень длинной и не очень толстой жердине. Четыре женщины, впрягшись в эту нехитрую сбрую, вместо лошади тянут плуг, пятая с помощью его ручек задает глубину борозды, а бабушка вместе с подросшими детишками (я до таких дел не дорос ещё) бросают в эту борозду клубни картофеля.

Работа эта выглядела примерно так.

 

 

   Усталость одолевает пахарей. Все прекращают работу и садятся на завалинку рядом со мной. «Бабы хватит нежиться»- говорит одна из них, вставая через несколько минут. «И то правда» - вторит её другая и, тут же повернувшись ко мне, запела.

               - Я кобыла хоть куда

                Свою стать всегда отдам.

                Найди, Вовка, жеребца

                Я тебе конфетку дам.

        Пропела она, видимо тут же сочиненное, и пошли они тянуть свое ярмо с песнями и частушками. А я к бабушке «Бабушка, а конфетка -  это что»? «Это сладкая такая подушечка» - ответила она. « А мне жеребца из конюшни отдадут» - последовал мой очередной вопрос. «Внучек, им не такие жеребцы нужны. Нужных жеребцов в нашей деревне почти  не осталось. На фронте погибли» - сказала Лукерья Даниловна и, тут я с горечью понял, что конфетки мне не видать как собственных ушей. А работа продолжалась и продолжалась до окончания посадки картошки на нашем участке. Закончилась она с наступлением темноты  и проложенной последней бороздой. На второй день вечером после заработанного трудодня в колхозе эти женщины продолжат  работу в том же составе и с тем же плугом, но на соседнем приусадебном участке. Так, образованная по принципу соседства группа женщин справлялась с очень необходимым для деревни делом.

        В колхозе были лошади, был и жеребец производитель, но для работы на приусадебных участках для них было наложено табу, даже для председателя колхоза, не говоря о бригадирше, спевшую для меня такую многообещающую  частушку. Почему? Не хватало тягловой силы в колхозе? Лошади после работы нуждались в отдыхе? До понятия ответа на этот вопрос мне нужно было расти и расти. Тем не менее, на эти два вопроса сегодня с уверенностью отвечаю да. Более того, когда в 1954 году решался вопрос об освоении целинных и залежных земель на заседании ЦК КПСС К.Е. Ворошилов сказал: «А на Смоленщине бабы до сих пор на себе пашут». Не могу на этот раз согласиться с героем гражданской войны. За девять послевоенных лет выросло не только поголовье лошадей, но и крупного, а также мелкого рогатого и не рогатого скота. Потихоньку деревня обзаводилась тракторами, комбайнами, грузовиками и другими сельскохозяйственными машинами. Надобность в тягловой силе женщин практически отпала.

Сидим, обедаем. Бабушка, мама и я, научившийся правильно держать ложку в правой руке. Едим картофельный суп. Это почищенная и  порезанная кругляшами (наверно для меня, любил такую геометрию), сваренная в кипятке колодезной воды картошка. Бульон приправлен мизерным количеством подсолнечного масла. Ломтик чёрного ржаного хлеба в левой руке каждого из нас. Крёстная принесла мне маленький  стограммовый стаканчик молока. У нас коровы в то время не было. Та, старая, которую оставили после раскулачивания, отжила свой век. Её пришлось прирезать. При крестинах в знаменитом Смоленском соборе при окунании в купель я ухватил попа за бороду, и он  не в состоянии был провести обряд на должном уровне. Может поэтому я стал атеистом и верю  только в природу? Разговорчивым  был тогда мальчуганом.  Свой говор обязательно сопровождал жестикуляцией. Махал, махал руками и нечаянно опрокинул этот стаканчик. Ну, думаю, сейчас от матери, что до этого нередко бывало, прутом от старого веника по заднему месту точно получу. Да и молока жалко. Заплакал. Скорей для бабушки, чем от жалости по пролитому молоку. Часто  она меня спасала от запасённой матерью розги. Заплакал, и тут же перестал. Бабушка с матерью навзрыд дуэтом заголосили. В детской голове пронеслось: «Я плачу, молока жалко, а они, почему так громко ревут»? Надо ли говорить, что наказание и вкус молока  в тот день обошли меня стороной.

Летние сумерки. Мать в хате зажигает керосиновую лампу.

 

Бабушка залезает на полати рядом с печкой. Это с давних пор, ещё при жизни дедушки было их брачное ложе. Зимой не холодно, летом тоже не без комфорта. Дети зимой спали на печке, а летом ютились на полу, пока повзрослевшей Тамаре не купили кровать. Может и не покупали, а осталась она от сбежавшего помещика. Я на улице. Спать пока не хочется. «Вовка, домой!» - кричит мать. Ослушаться не представляется возможным. Прут от веника в нужном месте. Прихожу в избу. Через некоторое время без стука открывается дверь и заходит к нам сосед, вернувшийся с фронта с протезом - деревяшкой. Не помню, на какой ноге. Мать пригласила его сесть на табуретку, и у них завязался разговор. Не очень прислушивался, был занят своим делом. Была пора линьки коров. Детишки, для явного  удовольствия бурёнок, выскубали из их хребтов и боков уже не принадлежащую им шерсть. Потом после  смачивания и долгого катания между доской и полом получался мячик. Других не было. Не получилось у меня на этот раз скатать шерсть в мячик. Зато  уши были на макушке. Слышу явное неудовольствие матери к приходу соседа. Вдруг. Бац! Бац! Разлетаются стёкла в окошке. Мать к окошку с криком: «Дура, ты, дура». И бабушку с полатей как ветром сдуло. У неё по этому случаю матерные слова вырвались. В первый и последний раз слышал от неё подобное, чего не скажу о матери. Ревнивая соседка расколотила стёкла в нашем единственном окне. Не знаю чем. Может лопатой, может обухом топора. Сосед быстро ретировался из хаты, а окно завесили единственным одеялом. Спали мы с матерью в эту ночь на кровати не укрытыми, в одежде. Лето было. Не замёрзли.

Уборочная пора. Созревшие рожь и пшеницу женщины жали серпами.

 

 Мужиков-жеребцов очень мало  вернулось с фронта, да и те сделались в большинстве своём руководящими работниками. Жатки и комбайны появились позднее. Довоенная техника в годы лихолетья большей частью была увезена немцами, частью после освобождения пошла на переплавку. Танки, пушки, винтовки и автоматы из чего-то надо было изготавливать. Работа женщин в колхозе оценивалась трудоднями, в простонародье «палочками». Каждый трудоспособный колхозник, начиная с 12 лет, должен был выработать в колхозе определенное количество таких палочек в год. Для подростков от 12 до 16 лет этот минимум составлял 50 трудодней, а для членов колхоза старше этих лет и до 60-ти нужно было набрать 150. На каждую работу существовала норма выработки, и не каждый выход на неё оценивался полновесной палочкой. Отработав 10 часов летом можно было получить всего половину трудодня. А можно было и два приплюсовать в свой загашник. Так или иначе, находилось время потрудиться для дома и для семьи и обработать свой приусадебный участок. Что на нём можно было вырастить? Картошку, лук, капусту и огурцы. Тогдашние сорта помидоров если и вызревали, то только в валенке на печке. Выращивали еще брюкву и турнепс в небольших количествах на корм скоту, который имелся пока не у всех. Зерновых не сеяли, площадь не позволяла. Жизнь крестьян зависела от погоды. Затяжные дожди или продолжительная жара летом без единой тучи (поливом пользовались, про орошение ещё не знали) влияли на урожай не только колхозных полей, но и приусадебных участков. Не каждый год погода преподносила нужные для сельчан подарки, но урожай на личных подворьях был всегда выше, чем в колхозе. Может быть, поэтому деревенским жителям удавалось обеспечить себе хоть и скромный, но прожиточный минимум за счёт труда на семейном подворье. После  госзаготовок по зерну и мясу колхоз неминуемо становился банкротом. Возле каждой молотилки стоял грузовик ГАЗ-АА. Полуторкой его называли  из-за грузоподъёмности 1.5т. Выходящее из молотилки зерно затаривали в мешки. Мы, детишки, пригоршнями вносили свою лепту в их наполнение. Кто больше пригоршней насыплет в мешок, прежде чем завяжут его? Немудреное занятие превращаем в игру. «Я шесть» - заявляет друг, старше меня и умеющий считать до десяти. «Я семь» - вторит ему другой. С понурой головой говорю: «Я только десять». Слышал в разговорах взрослых, что десять мало и ляпнул. «Ты не десять, а четыре, я видел» - кричит один из  игроков и дает мне затрещину, что бы не врал. Нужное количество мешков грузили в кузов. Машина уезжала и приезжала снова. Мешки к погрузке ещё не были готовы, но она с великим упорством ждала их.

 Зерно увозили всё, вплоть  до семенного фонда. Во время сева те же полуторки привозили его назад, но в количестве, рассчитанном только на площадь засеваемых земель, принадлежащих колхозу. Зачем нужно было делать ходки машин туда и обратно с одним и тем же грузом? Ведь это лишний расход бензина и износ полуторок уже и так дышащих на ладан. В колхозе амбаров не было? Или всевидящее правительство не доверяло колхозникам?

Мясозаготовки. Здесь полуторке не под силу, размером маловата. Управлялся ГАЗ-51. Специальная насыпь под горкой, сделанная как раз под высоту кузова автомашины. Открывался задний борт грузовика, и он задом подъезжал вплотную к этой насыпи. В кузов заводили трёх телят и отправляли на скотобойню. Отправляли всё поголовье молодняка, за исключением нескольких тёлок, оставляемых на пополнение и омоложение стада коров.

Удои молока в 38-литровых флягах увозились летом на телеге, а зимой на санях на ближайший молокозавод. Попить колхозного молока удавалось только дояркам и то скрытно. Почему скрытно? Ответ на этот вопрос знаю и немного позднее коснусь его.

Приходит пора расплаты колхоза с колхозниками по заработанным палочкам. По уставу это должно происходить в конце года. Чем мог колхоз расплатиться со своими членами? Осталась у него только мякина. Вот и расплачивался ею, годной разве что на корм скоту

Не мудрено, что если с приусадебного участка зерна не получишь, жницы, жавшие рожь и пшеницу серпами, ни единому колоску, оставшемуся на жнивье не давали пропасть. Они собирали их и в карманах приносили домой, обмолачивали и мололи. Ручная мельница была практически в каждой избе. Как обмолачивали? Не видел. Видимо из-за моей непосредственности такую процедуру они проводили в моё отсутствие. Гулять на улице разрешалось дотемна. Из полученной муки выпекался в русской печке хлеб, каждую упавшую крошку которого при окончании еды надо было сгрести со стола на ладонь и отправить её в рот. Слишком много крошек от меня оставалось и, чтобы не понести наказание за это (зачем есть невкусное) я предпочитал и предпочитаю сейчас на склоне лет все приготовленные блюда есть без  хлеба. Крошки. Зачем их оставлять на столе? Не ем хлеба и стол чистый.

 Сейчас после уборки комбайном едва ли не десятая часть зерна остается в поле и все считают это запланированными расходами. А тогда…

Конец августа, может быть, начало сентября. Уборочная пора. У нас во дворе появилось много лошадей. Для меня много. Знал, в то время как уже говорил, один, много и десять. Одна из них была под седлом, другие запряжены в телеги. На них приехали дяденьки, один из которых был в военной форме с погонами, другие тоже в такой же форме, но без погон. Зашли в хату как полноправные хозяева. Испугались, вижу, мать и бабушка этих пришельцев. Стали рядом возле двери и молчат. Я пристроился к бабушке и невольно схватился за её юбку. А дяденьки? Те заглядывают под кровать, один из них открывает все ящики комода и выбрасывает из них немудреное бельё, второй снимает бабушкины иконы в кутнем углу, на действия остальных объёма внимания не хватило. Страх сковал из-за их громкого и повелительного разговора.

Уехала моя мать с этими дяденьками. День нет, на второй спрашиваю: «Бабушка, а мамка где?» «В тюрьме твоя мамка» - ответила она и заплакала. « А тюрьма далеко?» - последовал очередной вопрос.  Не помню ответа.

Два килограмма сушившихся колосков нашли за печкой при обыске. Колосков, не зерна. Пять лет заключения под стражу определил суд  матери за хищение социалистической собственности. Практически одну мать в деревне постигла такая участь, хотя сбором колосков занимались многие. Почему?

Доложила куда следует ревнивая соседка, хотя и у самой по этой части было рыльце в пушку. Доносы в то время очень даже поощрялись, поэтому и доярки пили колхозное молоко украдкой. 

Надо сказать, что колхоз заботился о нас с бабушкой. Откуда-то появилась стельная  тёлка, которая через несколько месяцев принесла бычка, его  сдали в колхоз. Видимо таким был договор. Такой подарок получила от колхоза и ещё одна многодетная семья, погибшего на фронте односельчанина. В бабушкином сундуке, вместо перемещённого в комод немудрёного белья, появилось зерно. Зачем теперь нужны колоски?

А для меня этого зерна лучше и не было бы. Его мололи на ручной мельнице. Вот такой. Из левой руки женщина сыплет зерно в отверстие верхнего жернова.

 

 «Бабушка, дай покручу» - просил я во время помола. Давала, но скоро отбирала, видя, что выдохся.  В конце концов, пропал у меня интерес к мельнице, хотя с каждым разом силёнок прибавлялось, и мог крутить по времени больше и больше. Пропал интерес у меня, но не у бабушки. Время от времени она затевала помол и звала меня: «Вовка, помели». «Не хочу», - упирался я. «Завтра блинов напеку, если перемелешь три чашки», - говорила она. Перед таким обещанием устоять не мог и принимался за эту нудную работу. Тошнотики надоедали. Это не убранная осенью и оставшаяся под зиму картошка. Весной её, сгнившую, собирали,  каким-то образом извлекали из неё крахмал, служивший основой для выпечки чёрных-пречёрных оладий. Сейчас,  скорее всего на них и смотреть не стал бы, а в ту пору нравились. «Бабушка, заморился» - взывал я, перемолов чашку зерна и в надежде избавиться от этой работы. Не тут-то было. «Иди, погуляй на улице, до вечера успеешь перемолоть остальное».

Суп, щи и борщ за столом в деревне все хлебали из одной чашки. Поэтому  размеры соответствовали количеству едоков в семье. У нас когда-то жили четыре человека. Вряд-ли во время войны и после неё обзаводились новой посудой, поэтому по поручению бабушки мне предстояло перемолоть столько зерна, сколько вмещали три чашки, каждая из которых была рассчитана  на четверых едоков. Приходилось справляться, блины всё-таки назавтра меня ожидали  на столе, а после того как тёлка отелилась ещё и со сметаной.

 Как то летом пошли мы с бабушкой в соседнюю деревню. Повела она меня то ли к своим родственникам, то ли к знакомым. Там познакомился с местными детишками. До вечера играли в войну,  русских и немцев. В любом случае кто бы  ни играл за немцев должен был быть  убитым или сдаться в плен. Русские всегда побеждали, а немцы, подняв руки вверх, сдавались. Если по приказу «Händehoch» (Руки вверх) не поднял их, то незамедлительно тут же следует та-та-та, и ты считаешься убитым. Каким бы ты не был умным немцем, победа всегда оставалась на стороне русских. Уж таковы были не писаные правила частых игр в войну среди мальчишек того времени. Не оставались в стороне и девчонки. По сценарию игры они выполняли роли медсестры или разведчицы. Не забыли мы  лапту и чижики, а так же  другие известные нам игры.

В сумерках бабушка позвала в избу, где меня накормили и отправили на печку. Уже горела керосиновая лампа. Через некоторое время незнакомый дяденька стал в хату заносить какие-то ящики. Потом у двери чуть сбоку поставил трёхногую раскоряку. На неё боком установил железный ящик, похожий на чемодан к которому  приладил две круглые коробки, а на противоположную стену повесил белую простыню и вышел на улицу. Там, слышу, загудел какой-то мотор и, вдруг изба озарилась ярким, ярким светом. Сроду не видел такого.

Затушили керосиновую лампу, дяденька стал у двери и начали приходить люди. Каждый входящий давал дяденьке деньги и, с принёсшей своей табуреткой занимал в просторном помещении место. Значения этому не придал. Через несколько минут удививший меня яркий свет погас и на стене, на которую была повешена простыня, начали твориться чудеса. Точно знал, что в этой стене перед тем как залезть на печку никаких дверей не было. А тут вдруг они открываются, через них проходят люди. Более того на меня летит самолёт. Страшно испугался. Закрыл глаза, перевернулся на другой бок и, после напряжённых дневных игр уснул. Крутили в тот вечер в этой избе кинофильм Небесный тихоход. Посмотрите на один из кадров этого фильма. Может, вспомните Крючкова, Меркурьева и других,  занятых в этом фильме  

А вы знаете что такое вши? Педикулёзом прозвали симптомы после их укусов врачи. В наше время если они и встречаются на территории бывшего Советского Союза, то ареал их проживания ограничен до минимума. В конце 40-х начала 50-х годов прошлого века эти насекомые были постоянными спутниками деревенской жизни. Больше всех страдали от вшей женщины. «У бабы волос длинный, да ум короткий» - говорили мужики, вернувшиеся с фронта. Позвольте не согласиться ними. Ум коротким был,   остаётся он и по сей день у  многих представителей мужского пола. Не все умеют строить своё будущее не только сегодня, но и завтра. Женщины в годы лихолетья очень быстро адаптировались к сложившимся обстоятельствам. На себя мало обращали внимания, но проявляли недюжинную заботу о детях. И не только о своих.

Вообще говоря, у человека бывают только два вида вшей — так называемые лобковая и человеческая. При этом человеческая за все время соседства с человеком успела разделиться на две формы — головную и платяную. Поскольку питаются вши кровью, их ротовые органы приспособлены к прокалыванию верхних слоев кожи, а, следовательно, они могут переносить различные заболевание, среди которых могут быть такие опасные, как возвратный или сыпной тиф и многие другие. Вши активно начинают развиваться в условиях стихийных бедствий, когда люди не могут соблюдать элементарные правила гигиены. Больше всех страдали от вшей женщины.. В длинных волосах обитало бо́льшее количество насекомых, чем в коротких. С лобковыми вшами встречаться не приходилось, а с головными и платяными пришлось быть на короткой ноге.

Головные вши большую часть времени проводят на волосах, а платяная  в основном на одежде, которую человек редко снимает. Те и другие размножаются если и в не геометрической прогрессии, то в арифметической точно. Борьба с платяными вшами требовала больше времени и затрат труда чем с головными. Надо было иметь подходящую ёмкость чтобы в неё поместилось как можно больше белья, а сама она влезла под своды русской печки. У бабушки уже давно был приготовлен оцинкованный таз для этой цели. Она раз в неделю затевала кипячение и стирку белья. Заставляла раздеться догола. Вместо штанов, запасных портков у меня не было, завязывала на пояснице какую-то широкую тряпицу и приказывала ждать конца стирки. Легко сказать ждать.  Кипячение продолжалось не менее часа, стирка тоже занимала время, а о сушении в нашем климате уже не говорю. Летом я ещё мог выбежать с набедренной повязкой на улицу, а что делать зимой? Приходилось в унынии коротать долгие часы дома.

С головными вшами было проще. Их можно было вычёсывать гребешком. С одной стороны у него были зубья частыми с другой редкими. Чесанёшь, бывало, от затылка до лба им по волосам и на столе или табуретке, смотря над чем производишь эту процедуру, появляются три, четыре, а то и все пять насекомых. С удовольствием давишь их уголком гребешка. Раздаётся тихий приятный хруст и капельки твоей крови остаются на подставке. Возникала необходимость стереть их мокрой тряпкой. Самым лучшим лечением от педикулёза была баня. В парилке погибали не только вши, но и оставшиеся в волосах и на теле гниды. Это яйца кровососущих козявок. Посмотрите на одну из этих  тварей.

 

С баней мне не повезло. Настала пора познавать окружающий мир. Водила меня бабушка в баню вместе с собой. Видел голыми девчонок и женщин.  Задался вопросом. А почему у них внизу живота находится второй рот? У меня на этом месте красуется отросток, через который писаю. Ладно, думаю, у тётей один рот для того чтобы есть и пить, а второй чтобы выливать выпитое наружу. Совсем не далёк я был от истины. А что у мужиков на этом месте?  Такие мысли стали одолевать меня. Не мог ещё сообразить, что я сам будущий мужчина. Заметил ещё одну особенность. У женщин на груди выросли сиси, а у мужиков их почему-то нет. Почему нет? Для почемучки  вопрос немаловажный. Заметила мои приглядывания одна из женщин: «Даниловна, не води больше Вовку в женский день мыться в баню. Он уже смотрит на нас как-то не так». – Сказала она бабушке.  Откуда ей было знать, что в ту пору я даже не подозревал об интимных отношениях между мужчиной и женщиной. Перестала бабушка водить меня в баню. Ходила одна. Почему-то и не доверяла ни одному из мужчин взять внука на помывку. А может,  доверяла, но никто не хотел  возиться с ребёнком при мытье.

Нашла всё-таки бабуля выход из этого трудного положения. После кипячения белья она заставляла меня  залезть в остывшую до нужной температуры русскую печку. Залезал. В ней, сев на под и пригнув голову, помещался под сводом топки. Бабушка окунала в горячую воду берёзовый веник, не больно хлестала им по спине, животу и другим местам моего тела. Всё как в парилке. Потом отмывала мои телеса в корыте. В нём стирали бельё. Так продолжалось до тех пор, пока немного не подрос и мог ходить со старшими парнями в баню.

Не долго можно было наслаждаться  отсутствием вшей. Мы мальчишки на улице боролись, обхватив друг друга руками, соприкасались телами и в других нередких при играх случаях. Не все хозяйки затевали кипячение и стирку белья в один день, а поэтому если не было уже вшей на одном из сорванцов, то про другого этого сказать нельзя было. Эти твари каким-то образом умудрялись мигом перескочить с одного человека на второго и третьего. Долго ещё будут гнездиться в моих волосах вши, но пришёл со временем и им капут.  Не помню только после третьего или четвёртого класса перестали чесаться голова и тело.

 

                                      Русская печка

 26 апреля 2011 года на телеканале НТВ в передаче «Чрезвычайное происшествие» сообщили о находке полного мешка денег при разборке старого дома в Новгородской губернии. В нём были царские кредитки, думские деньги, керенки разного достоинства и другие ассигнации предреволюционного времени.  Видимо спрятали его в надежде на возвращение былых времён, а потом за ненадобностью забыли.  Возможно, и не забыли, а пришлось владельцам клада покидать места обжитые. В других краях  и валюта другая.

У бабушки тоже в мешке, заполненным под самую завязку находились такие же деньги. Зачем она хранила эту макулатуру столько лет не понятно. Вытащила она его откуда-то и отдала мне когда я учился во втором  классе. Сама собой родилась игра в магазин. Расплачиваться хотя и бывшими, но настоящими деньгами было сущим удовольствием. Взрослые, видя у нас столько денег, интересовались их происхождением. «Бабушка дала» - впереди всех с гордостью отвечал я. «Лукерья Даниловна, откуда у тебя столько таких денег?» «От помещика остались. Думала пригодятся. Не пригодились», - с грустью отвечала она.  Потом один из пацанов по прозвищу «Лис» заметил, что одна из купюр достоинством в пять рублей по размеру и цвету очень похожа на пятёрку, бывшую в то время в обращении. Был он на два, а то и три года старше меня. Вскоре у него родилась идея, как использовать это сходство. Эту идею воплотили в жизнь при первом же походе в кино на вечерний сеанс. Билеты на просмотр кинофильмов в то время, которые демонстрировались в сельской местности в клубах, а зачастую и в просторных хатах стоили для детей 50 копеек, для взрослых 2 рубля. Мы, двое или трое, дождавшись, начала сеанса, когда в клубе гасили керосиновые лампы и киномеханик запускал фильм, а свет исходил только от луча кинопроектора мы, притворившись опоздавшими, совали киномеханику пятёрку. Не фальшивую. Просто давно уже вышедшую из обращения. Киномеханик при недостатке света принимал её и давал сдачу нормальными деньгами, имеющими на тот период хождение. В следующий раз (в нашей деревне кино не показывали) пошли в другую деревню в кино. Там повторилось то же самое. Примерно месяц или полтора мы покупали билеты за настоящие деньги, а потом повторяли наше мошенничество до тех пор пока не осталась одна купюра.  Боле того к этому времени нас  разоблачили, но настоящие деньги остались у нас.

 

Скорее всего, такую купюру мы использовали для своего мошенничества.

                                         

Что можно было купить на них детям в нашей деревне в то время? Практически ничего. Даже магазина в нашей деревне не было. Был магазин в соседней деревне, куда мы ходили в школу, но и там детишкам нечем было поживиться. Зато были дешёвые папиросы «Ракета» по 45 копеек пачка. Серёга «Лис» курил. На вырученные от нашего мошенничества деньги покупал папиросы. Постепенно приучил к курению и меня. Пройдёт тройка десятилетий и мне захочется набить за это морду тому «Лису». Только без адресного бюро встретиться с ним было уже невозможно.

Июнь, может быть июль1952 года. Бабушка куда-то ушла, оставив в хате меня одного. В деревню пригнали новый дизельный трактор ДТ-54. Закрыв хату, побежал на него посмотреть. Понравился он мне. Только не с кем было разделить восторг от увиденного. Никого из детишек рядом не было. Тем временем, смотрю, тракторист наматывает на шкив пускача двигателя верёвку и резко на себя дёргает её. Тут вдруг раздался такой громкий треск, от которого я, закрыв глаза от испуга, задал такого стрекача от трактора, что мою скорость надо было занести в книгу Гиннеса. Очнулся. Открыл глаза. Смотрю, врезался в чью-то юбку. Передо мной две женщины. Одна из них спрашивает: «Ты Флаков Вовка?» «Да». «А я твоя мамка» - говорит она. «Не, моя мамка в тюрьме» - отвечаю я и намыливаюсь побежать обратно к трактору, заворчавшему тихо и успокоительно. «А где бабушка?» - спрашивает женщина. «Ушла…(не помню куда)» - говорю. «А ты можешь впустить нас в хату»? Ничего нет проще. Сам закрывал сам и открою. В то время в деревне жили по принципу

 

-Не бойся, тебя не обидим мы,

Не пугайся земляк земляка.

 Здесь держать можно двери открытыми

Что надёжней любого замка.

       

Тем не менее, даже вернувшаяся бабушка не сразу могла бы без меня быстро открыть одну из двух дверей. Для этого ей потребовалось минуту, а может и две. Подходим к избе. Я проворно залезаю в отверстие между стеной и крышей, изнутри снимаю крючок с входной двери и впускаю женщин в хату. Надо сказать, что закрывал я дверь на крючок не от воров, а для того чтобы свинья, что не однажды бывало, не выбежала на улицу. На второй двери висел замок незапертый на ключ. Тоже не для воров, а чтобы показать, что в хате никого нет. Не успели женщины как следует оглядеться вернулась бабушка. Объятия, слёзы. И только тут я окончательно понял что это моя мамка вернулась из тюрьмы. Она и её товарка по неволе попали под амнистию. Переночевала у нас подруга матери, а утром ушла. Ушла домой, в свою деревню где три года назад, как и моя мать собирала колоски для пропитания семьи. Возвращение матери запомнилось мне и ещё одной неожиданностью. Впервые я узнал вкус печенья. Мать привезла. До этого его даже в глаза не видел. Ох, и вкуснятина!

Мать вернулась. Радоваться надо. Обрадовался. Только ненадолго. «Бабушка! А меня Лёнька бьёт» - прибегал я с жалобой к бабушке. Бабушка выходила на улицу и наводила между нами порядок. По привычке и к матери обратился с вопросом: «Мам, а почему меня Буратиной обзывают?» Мать посмотрела на меня и сказала: «У тебя нос длинный, надо сказку про Буратино почитать». «Мам, меня Мишка побил» - обращаюсь в следующий раз за поддержкой к матери. Вы, думаете, мать пошла разбираться в наших детских спорах?  Она поступила с точностью наоборот. Взяла прут от веника, пару раз не больно хлестанула им по моей заднице со словами: «Не ябедничай. Подружись с Лёнькой и вдвоём давайте отпор Мишке». С тех пор с жалобами я не прибегал не только к матери, но и к бабушке. Отныне все мои детские, а потом и взрослые вопросы научился решать сам. Вот только мать мне почему-то не хочется называть мамой. Её основным инструментом для моего воспитания была хворостина. Била она меня, иногда нещадно, вплоть до восьмого класса. Однажды летом на каникулах после восьмого класса подбегает она ко мне с попавшим случайно под её руку куском верёвки. Не помню, в чём я провинился, но, видимо, на взгляд матери,  провинность была не малая. Не успела она даже замахнуться этой верёвкой. Я, сделал пару шагов навстречу, схватил её за поясницу и бережно уложил на землю. Это происходило в присутствии других женщин, с которыми она сидела на лавочке возле стены дома. Ох, и громко смеялись они. Не до смеха было только моей матери. С тех пор она даже разговаривала со мной подростком как с взрослым мужчиной, чуть ли не на Вы. 

Вернёмся всё-таки к бабушкиному мешку денег. На вырученные нашим мошенничеством деньги в то время мало что можно было купить? Практически ничего. Зато пачку папирос «Ракета», в любом магазине  детям продавали за 45 копеек, даже не спросив, кто эти папиросы будет курить. Осень. Учусь во втором классе. Сидел я тогда за партой с одной девчонкой, ябедой, из другой деревни. Однажды, доставая книжку из сумки, раскрыл её так, что соседка по парте увидела в ней злосчастную пачку папирос "Ракета" и тут же закричала: «Евгения Григорьевна, а у Флакова папиросы!» Долго рассказывать как у меня в сумке оказались папиросы. Во всяком случае, предназначались они для употребления по своему прямому назначению. Дело было в середине ноября. На реке только начал образовываться прибрежный тонкий ледок, а стоячие воды уже замёрзли основательно.     В тот день я пришёл из школы домой, пообедал и отправился на лёд кататься, протирать подошвы галош. Была у нас большая мелкая лужа, где весной проживали головастики, а когда осенью замерзала мы, детишки, использовали её вместо катка. Правда, коньков ни у кого не было, но это нас не обескураживало. Находили другие способы порезвиться на льду. Ближе к вечеру слышу голос матери: «Вовка, иди сюда!» Сразу понял, что про папиросы ей уже известно. Интонация её голоса более чем убедительно говорила об этом. «Ох, и попадёт же мне сейчас. Больно будет» - пронеслось в голове и, вместо того чтобы идти к матери я бросился наутёк в противоположную сторону. Она за мной. Бегу сколько есть мочи куда глаза глядят. На пути горка, кубарем скатился с неё, а внизу река Мошна. Река громко сказано, речушка, и в том месте куда я прибежал ширина её была не более двух метров. «Перепрыгну» - решил я и сиганул на противоположный берег. Не рассчитал малость своих силёнок, допрыгнул только до небольшой кромки льда. Она обломилась и я оказался в ледяной воде. Плавать уже умел, держусь за прибрежную осеннюю траву и пытаюсь выбраться на сушу. Мать плавала как топор. «Рятуйте! Караул!» - закричала она и бросилась в воду. Как раз по её шею была глубина речки на этом участке. Помогая друг другу, выбрались мы на другой берег мокрые, но довольные. Вот только дом остался на том берегу. Пошли мы к мосту, около километра до него было, но не прыгать же опять в ледяную воду. Где бегом, где шагом добирались до дома. Бабушка в конце дня затопила печку, что никогда раньше не практиковалось и мы с матерью залезли на неё отогреваться. На другой день я, как будто ничего не было, пошёл в школу. А мать пару дней покашляла с небольшой температурой и выздоровела. Как бы то ни было, но хворостина на этот раз по моему заду не погуляла. А это, я вам скажу, по сравнению с купанием в ледяной воде далеко не одно и то же. Экзекуция – это страшно и очень больно. Вот такие мои воспоминания. Часто от матери попадало. А вот своих детей и внуков ни разу не тронул. Слова намного полезней и действенней бывают для воспитания чем хворостина. Правда, в этом случае нужно не только терпение, но и время. Зато в голову воспитуемого обязательно входят твои мысли, а отнюдь не воспоминания о боли при физическом наказании.

1953 год. Начало марта. По радио почти каждый час передают состояние здоровья великого вождя всех народов И. В. Сталина. В нашей деревне радиоприёмников было всего ничего. Два или три. К одному из их владельцев мать ежедневно ходит слушать сводки, заодно прихватив и меня. Почему-то у всех взрослых в то время были хмурые лица.

5 марта. Приходим в школу. Вместо занятий всех учеников собирают в просторном помещении, напоминающем что-то вроде актового зала. Директор школы объявил о смерти дорогого Иосифа Виссарионовича Сталина. Все учительницы как по команде хором заплакали, а потом заплакали и девчонки постарше нас. Наши второклассницы и первоклассницы слёз не роняли. Не понимали мы ещё случившегося. В отличие от нас мужчины учителя всё прекрасно понимали, но глаза у них оставались сухими. Не мудрено. Они после фронта к смерти были привычны. Не помню уже чем закончился этот митинг, но бегать на переменах и смеяться в этот и последующие два дня нам запретили.

Лето 1953 года. Закончен второй класс практически на одни пятёрки. Пение не в счёт. От наличия музыкального слуха я никогда не страдал. Вторая половина мая. В деревне появился незнакомый мужчина. Почти в каждую хату он заходил по очереди. Ближе к вечеру, когда мать вернулась с работы, зашёл и к нам. Долго они  с матерью о чём-то говорили. Стемнело уже, и дяденька остался у нас ночевать. Проснувшись утром, я этого дяденьку не увидел. Уехал, наверное, куда-то. Через два или три дня уехала и моя мать.

Через полмесяца третьего июня во второй половине дня к нашей избе подкатил грузовик. На нём приехала мать. Она послала меня на пастбище за коровой чтобы пригнать её домой. Пригнал. Это для деревенского мальчишки раз плюнуть. Грузовик подъехал с задним открытым бортом к специально насыпанной насыпи. В кузов завели мою любимую Майку, а мать накидала туда свежей травы. Пока я ходил на пастбище, она успела накосить несколько охапок. Потом мать села в кабину к шофёру, а я по её указанию вскарабкался в кузов, встал рядом  с поглощающей траву коровой к кабине и мы поехали. Были уже сумерки, когда приехали в Смоленск. Там сделали остановку. Шофёр с матерью куда-то ушли, видимо ужинать, а меня оставили охранять машину с животным.  Через некоторое время они вернулись, мать дала мне что-то поесть, не помню что, и мы поехали дальше. Пока мы стояли, корова завалилась на правый бок и стала лёжа жевать свою вечную жвачку. Я тоже последовал её примеру и улёгся возле Майкиной спины. Вскоре сон сморил меня, и я уснул как младенец в качке под раскачивание кузова машины. Не знаю, сколько времени мы ехали. Разбудила меня на рассвете, шумно поднимаясь, корова. Встал, огляделся вокруг. Стоим возле большого и  высокого в три этажа дома, построенного из красного кирпича, но почему-то без крыши. Возле него уйма летающих и  щебечущих ласточек. В нашей деревне их столько не было, а тут даже гнёзда, сооружённые на стенах дома трудно пересчитать. Да я и не пытался этого делать. В этом сельце Васильевское мы долго не задержались. Поехали по бездорожью рытвинам и ухабам дальше. Стояла прекрасная летняя погода. Все просёлочные дороги были сухими и мы, ни разу не забуксовав, минут через двадцать приехали в деревню Скугорево. Это был конечный пункт нашей поездки.

О деревне Скугорево расскажу подробней, так как мне придётся жить в ней до 17 лет.

 

Из Википедии.

 

В книге русского художника и искусствоведа Лукомского Г.К. « Памятники старинной архитектуры России в типах художественного строительства».  Ч.1. Русская провинция. Издательство «Шиповник» 1916 г., в 5 главе «Усадьбы и их интерьер» упоминаются дворянские дома Смоленской губернии в сельцах Скугорево и Васильевское.

          Скугорево - владельческое сельцо Гжатского уезда, в котором усадьба основана в середине 18 века как центр рода Воейковых. Им принадлежала значительная часть земель Гжатского и Юхновского уездов. Предок рода Воейко-Войтякович Терновский, в святом крещении Прокопий, приехал в Москву в 1384 году из Пруссии. Род Воейковых занесен в « Списки дворянских родов», внесенных в родословные дворянские книги Смоленской губернии.

         В Планах генерального межевания, составленных в 1781г., Скугорево - вотчинное владение надворного советника подполковника Степана Михайловича Воейкова, в состав которого входили сельцо Скугорево, деревни Задворье, Маслиховская (ныне Пятница), пустоши Ларикова и Рудаково, земли имелось 2160 десятин, из них пашни 423 десятины. В сельце имелось 19 дворов и 107 душ. Крестьяне состояли на 2-х рублевом оброке, всю пашню и перелог обрабатывали себе. В 80-х годах 18 века крестьянин должен продавать в зависимости от цен на хлеб от 4,5 до 13,5 пудов ржи, если учесть, что двор имел 3-4 работника, то со двора платили в 3-4 раза больше.

         В 1776 г. на редком по красоте и живописном месте, «на возвышенности с обзором в 20 верст» был построен великолепный каменный двухэтажный дворец с примыкающими боковыми крыльями, соединяющими его с двумя каменными флигелями; сооружены служебные и хозяйственные постройки, заложен большой парк с системой прудов, оранжереями и цветниками. Посажен большой фруктовый сад, построена мельница, с двумя подставами, приносившая 17 рублей дохода в год. Позже появился винокуренный завод. Усадьба славилась своим богатством, роскошным оформлением, обилием произведений искусства и большой библиотекой.

        Внутренняя обработка дома изысканная: потолок, стены были расписаны, другие имели старинные обои, на которых были изображены виды Парижа и Лувра: на первом плане растут деревья, вдоль реки по берегу на лужайках резвятся, танцуют хороводы девушек эпохи Директории, верхом на лошадях гарцуют военные. В других комнатах на стенах картины, овальные портреты, в витринах статуэтки; канделябры, сонетки. Печи кафельные из цветных изразцов.

         В 1804 году в Скугорево насчитывалось 59 дворов, 434 крестьянина, винокуренный завод с производством свыше 1500 ведер водки. Крестьян перевели с оброка на барщину, помимо работы на господской земле, они работали поочередно на винокуренном заводе. В 1812 г. сельцо Скугорево вошло в историю как первая ставка партизана подполковника Ахтырского гусарского полка поэта Дениса Васильевича Давыдова. В « Записках партизана» Д.В. Давыдов писал: «Я вступил в село Скугорево. Село Скугорево расположено на высоте господствующей над всеми окрестностями, так что в ясный день можно обозревать с неё на 7 или 8 верст пространства. Высота сия прилегает к лесу, простирающему почти до Медыни. Посредством сего леса партия моя могла скрывать свое движение и в случае поражения иметь в нем убежище. В Скутореве я избрал первый притон».

         Во время реформы 1861 года имение перешло к сыну Петру Степановичу Воейкову, который имел 448 десятин земли и 116 крестьян. В первое десятилетие реформы население сократилось до 78 дворов с 298 десятинами земли.

         Последний владелец усадьбы из рода Воейковых - отставной подпоручик Петр Степанович Воейков неоднократно избирался гжатским уездным предводителем дворянства (в 1868-1885 гг.). 20 октября 1871 года ему было присвоено звание Почетного гражданина г. Гжатска за то, что он «пожертвовал деньги на устройство временного моста через реку Гжать». Не имея прямых наследников, он завещал свое имение дальней родственнице из семьи генерала Демерчикова. В последующем положение населения в деревне ухудшалось: 11 крестьянских дворов имели лошадь, 22 - безлошадных двора, 20 дворов не имели ни лошадей, ни коров. Видя такое положение в деревне, Демерчикова продала имение в 1891 году за 60 тыс. руб. адвокату Дерюжинскому, а последний перепродал в 1894 году за 90 тыс. рублей министру юстиции, статс-секретарю Н.В. Муравьеву (1851-1908 г.г.). При нем имение приобрело вторую жизнь, став одним из культурных гнезд Смоленщины, « самым крупным имением с лучше других поставленным в хозяйственном отношении».

         Николай Валерьянович Муравьев решил создать образцовое хозяйство по всем правилам тогдашней зоо-агрономической науки и помочь окрестным крестьянам правильно организовать эту работу на своих подворьях. Он столкнулся с равнодушием и непониманием со стороны местного населения из-за его почти поголовной неграмотности и невежества. С ликвидации этих недостатков он начал свою деятельность. Его помощником стал адвокат присяжный поверенный Плевако Ф.Н.

         Осенью 1896 г. Муравьев Н.В. открыл для крестьянских детей школу, во вновь построенном здании, « светлом, сухом и теплом». Учителем работал выпускник Смоленской духовной семинарии Евгений Соколов. Летом 1897 г. заложено и в течение нескольких лет построено здание церкви-школы. Средства на её строительство и содержание было выделено в сумме 7 тысяч рублей Святым Синодом, адвокатом Плевако, статс-секретарем Муравьевым Н.В. и другими благотворителями.

Муравьев Н.В. выделил под здание церкви-школы, и для квартир с огородами священника и учителя 2 десятины лучшей земли около своего дома.

         Школа и храм были в одном здании и отделялись друг от друга легкими подвижными щитами, которые во время богослужения раздвигались, и тогда здесь свободно вмещалось до 400-500 человек. Руководство сооружения и оформление в Скугореве взял на себя Плевако. Иконы для храма написал местный иконописец Корольков. Церковную утварь, многочисленную и богатую, подарил адвокат Плевако. На освящении храма в августе 1898 г. присутствовали Смоленский епископ Никанор, губернатор В.О. Сосновский, адвокат Ф.Н. Плевако и другие именитые гости. Церковным старостою был избран адвокат Ф.Н. Плевако. В 1898 году Муравьев Н.В. открыл школу молочного хозяйства: маслоделия, сыроварения и скотоводства. В неё принимались крестьянские дети не моложе 17 лет, имеющие начальное образование. Во время двухлетней учебы они получали стипендию 100 рублей и по 40 рублей на питание. По окончании школы учащиеся проходили годовую практику в лучших соседних хозяйствах. Почетным попечителем этой школы был Ф.Н Плевако. Знаменитый адвокат часто приезжал в полюбившееся ему Скугорево, интересовался успехами учащихся обеих школ, к началу и концу занятий присылал поздравления и подарки.

         Для борьбы с пожарами, которые были тогда частым бедствием, в Скугореве была создана вольная пожарная дружина, обеспеченная необходимым инвентарем за счет владельца усадьбы.

         В 1918 году имение было национализировано, на его базе был создан совхоз. Усадьба оказалась настолько богато оформленной и с таким количеством художественных ценностей и книг, что губернские власти приняли решение сохранить её, сделав « Музеем-усадьбой Скугорево». Музей работал бесконтрольно до 1920 года. В 1921 году комиссия по проверке усадебных ценностей таковых не обнаружила. Из богатой мебели часть оказалась у работников совхоза, от некогда огромной библиотеки на чердаке было обнаружено около 400 книг. Оказалось, что уездные власти использовали ценности в качестве приданного своим детям, что и зафиксировано в актах обследования уже не существовавшего музея. Спасти удалось немного: в Москву в Румянцевский музей было доставлено несколько ящиков с книгами и несколько картин и скульптур в распоряжение Российского музейного фонда. Часть историко-культурных и художественных ценностей подверглась расхищению и разрушению временем, людьми, другие, взятые на гос. учет, вплоть до 1928 года оставались в Скугорево. Некоторые из них («Портрет П.М. Муравьевой», «Мужской портрет» работы Ф.А.Тулова и др.) в настоящее время хранятся в Смоленском музее-заповеднике. Судьба других пока неизвестна.

         Во время Великой Отечественной войны 1941-1945 г. г. в имении располагался немецкий госпиталь, здесь проходили ожесточенные бои. От прежней усадьбы сохранились руинированные остатки бывшего дворца и флигелей, прослеживаются фундаменты других строений; частично сохранился старинный парк с высохшими прудами.

         Это на сегодняшний день высохли пруды, частично сохранился парк,  говорит Википедия,  а в 1953 году было не так. Парк и пруды были практически в хорошем состоянии. Дворец был на четверть разрушен бомбёжками наших штурмовиков, на другую четверть разобран и продолжал разбираться  на кирпичи. Была даже цена. 100 кирпичей выломал из стены? Получай за них 10 рубликов. За 100 половинок кирпича 5 рублей. Кирпич увозили. Куда? Не знаю. Возможно в Вязьму, возможно в Смоленск. Эти города были до основания разрушены. Полностью сохранились к тому времени здание  школы и все кирпичные скотоводческие помещения. На коровник, телятник, свинарник, а  также на конюшню наши бомб не бросали. От кирпичных построек церкви, винзавода и мельницы к тому времени остались одни фундаменты, а ещё уцелевшие деревянные сторожки.

По рассказам местных жителей немцы вошли вСкугорево...  К этому времени всех мужиков призывного возраста успели мобилизовать в действующую Красную Армию. Остались в оккупации женщины, старики, подростки и дети. Девчат немцы отправляли в Германию. Тем не менее, всё оставшееся  мужское население стариков преклонных лет и подростков загоняли вечером на ночь в одно из полуподвальных помещений барского дома. Дверь закрывали и вешали на неё замок. И так каждый день. Через некоторое время охрана начала замечать, что людей она загоняет под замок трезвыми, а выпускала утром не только под небольшой мухой, но и изрядно подвыпившими. Не удалось немцам установить способ проноса в заточение спиртного. Они по вечерам и утрам только кричали: «SchnappsNiсht» (водку нельзя).

Знаменитый и навсегда вошедший в историю партизан Денис Давыдов говорил о видимости в 7-8 вёрст вокруг деревни Скугорево. Но это было еще в 1812 году, а к 1941 году выросла на склоне горы полоса шириной примерно в 200м деревьев, которая соединялась с основным массивом леса.

Вот по этой полосе рота, а может и две солдат Красной армии пробралась ночью к деревне и так они ударили по немцам, находившимся в барском доме, что выжившие из них улепётывали к своим в одних подштанниках.

Наступил рассвет. Красноармейцы освободили закрытых стариков и подростков, а те на радостях показали им секретный лаз, находившийся в камере их заточения. Заточаемые вечером брали с собой керосиновую лампу, а подростки от избытка энергии от нечего делать  обнаружили в полу тщательно замаскированную крышку. Как только не пытались ее открыть в ночь обнаружения, ничего у пацанов не получалось. Края были подогнаны так, что даже не только беглым, но и наиболее внимательным глазом не заметишь.

Открыли они эту крышку на третий день заточения, прихватив с собой приготовленную из прочной толстой ветки дуба острую рогатину. Открыли они эту потайную дверцу. К ней примыкала лестница. Спустились по ней в найденный подвал. Посветили лампой, а там…

У двух стен стеллажи с бутылками вина, посередине ряд бочек.  Тоже с вином. (если помните, у помещика был винокуренный завод). Как ни странно, но всё это богатство, продукция винзавода, хранилась более 20 лет в неприкосновенности. Более того никто об этом схроне даже не подозревал. Как тут можно было удержаться, чтобы не угостить освободителей? И пошла одна из самых великих пьянок в одном из подразделений Красной Армии в лихой октябрь 1941 года. А раз пошла такая пьянка, то не будет пьянка пьянкой, если на следующий день русскому человеку  не станет  стыдно. Горланили песни, случались и разборки с мордобитием. 

К вечеру кроме двух часовых все эти «Смельчаки» спали убитым сном. Многие в рубашках и кальсонах. Да, у немцев были белые подштанники, а у красноармейцев кальсоны, тоже белые. Вы думаете, немцы в этот день  дремали? Как бы ни так. Их разведка работала в полную трезвую силу. Ближе к утру немцы контратаковали и теперь наши ещё пьяненькие смельчаки улепётывали из деревни в одних кальсонах. Тоже белых. На долгие два года деревня останется в оккупации.

Приехали мы в эту деревню. Корову  из кузова грузовика ГАЗ-51 вывели таким же способом, как и заводили. В Скугореве тоже имелась подходящая для таких случаев насыпь. Поселили её в полуподвальном помещении барского дома без окон, но с сохранившейся дверью. Через кирпичную стенку в просторной такой же каморке, но только более чистой разместились и мы. Впритык к одной из стен мать положила широкий матрац, нашпигованный тут же при мне прошлогодней соломой. Куда девалась перина на которой мы спали с матерью в Теличене? Не могу сказать.  Бабушка осталась там продавать избу. Ей тоже на чём-то надо было спать.  В машине места не хватило для мебели и поэтому бабушка продавала всё. Продала и избу которую, как ни странно, купили на дрова. Хотя и просторной, но ветхою была.

Сейчас во многих городских школах, а может и в деревенских, в начале учебного года на уроках литературы задают написать сочинение на тему: «Как я провёл(а) лето». В мою бытность учеником таких тем не задавали. Невольно вспоминаются слова  весёлой песенки про Антошку.

 

Антошка, Антошка,

Пойдём копать картошку.

Тили-тили, трали-вали,

Это мы не проходили,

Это нам не задавали!

Тарам пам-пам,

 

 

Все мы проводили лето рядом со своими учителями. Вместе с ними заготавливали силос, потом сено, а ещё позже перед сентябрём управлялись на току. Разгружали зерно из бортовых грузовиков, самосвалов у нас не было, затаривали его в мешки и отправляли в Заготзерно. После дождя лопатили не укрытые гурты, брезента всегда не хватало, чтобы зерно не начало гнить. Учительницы, да и два наших учителя, насколько помню, летом не использовали положенные им отпуска для отдыха. Работали в совхозе, чтобы пополнить незавидный свой семейный бюджет, да и корма нужно было заготавливать для собственных  животных, которые были на подворье у каждого. В начале учебного года занятия в школе прекращались и нас отправляли дёргать из земли лён или собирать за картофелеуборочным комбайном картошку. Этот комбайн мог только выкапывать картофель, а затаривать в какую-либо тару он в те годы ещё не умел. Под чьим руководством мы работали? Не надо думать и гадать. Учителя трудились рядом с нами.

И всё-таки я попытаюсь написать сочинение на тему: « Как я провёл свою жизнь в Скугореве». Практически каждые лето и зима в эти годы будут похожими друг на друга за редкими исключениями.

Не успел я выйти из своего нового жилища и тут как тут встречает меня пацан выше ростом и спрашивает: «Тебя как зовут?» Вовка, - отвечаю – А тебя как? -  Витька, айда на пруд.  Не знаю где этот пруд, поэтому надо отпроситься у матери. – А, с Витькой? Идите куда хотите – разрешила мать, выглянув из-за двери нашего полуподвала.

Не пошли мы, а, как и положено детям побежали мимо бывшей школы по наезженной дороге  к пруду. К нему было не более 150м.  Во времена помещика эта дорога вряд ли существовала. Хозяева усадьбы, скорее всего, пользовались проложенной тропой. Дорогу проложили после революции. Сам пруд размером с футбольное поле не произвёл на меня большого впечатления. Как  в Скугореве, так и в Теличено было два пруда похожих размерами друг на друга. В Теличено к одному из них, почти полностью заросшему тиной и лопухами вела от деревни липовая аллея. Выглядел он примерно так.

 

 

 

         Только доски на кладях располагались не поперёк, а вдоль. Клади женщины  использовали  для полоскания выстиранного белья.

         Липы состарились. Почти в каждой из них дятлы выдолбили дупла. В них селились галки, а на вершинах между тонких веток вили свои гнёзда грачи. По весне мы полуголодные мальчишки залезали на деревья, из дупел вынимали яйца и бросали их в  расставленные для этого случая подолы платьев девчонок. Кое-кто постарше добирались и до грачиных гнёзд и опустошали их. Опустошали? Громко сказано! Мне бабушка да и другие взрослые, видевшие нас, лазающих по липам, говорили: «Вынимайте яиц столько, сколько сможете, но  в каждом гнезде должно остаться два яйца. Иначе к нам грачи и галки не прилетят на следующий год». Мы строго придерживались этому совету, а лучше сказать запрету. Собранные из дупел яйца клали в выкопанную пятернёй ямку и прикрывали тонким слоем земли. Над этим местом из собранных сухих веток разжигали костёр. Вкусны были испеченные таким образом грачиные и галочьи яйца.

Только сейчас, когда написал последние строки, задался вопросом. А галки умеют считать? Ведь я сам раз восемь лазал в одно и тоже дупло и каждый раз в нём было больше двух яиц. Галкам чтобы сесть на насиживание нужно не менее четырёх яиц. Удлиняли мы срок яйцекладки у галок. Про грачей не говорю. Мне в ту пору по малолетству их гнёзда были недоступны. Не мог долезть до них.

Вернёмся, однако, в Скугорево. Та же липовая аллея, но более короткая. Те же липы с дуплами и гнёздами грачей, которых мы здесь не разоряли. В совхозе за труд расплачивались деньгами, а не трудоднями как в колхозе.   Жратвы и так хватало. Пруд как пруд, только берега у него очень  высокие. Невольно вспоминается Манилов из «Мёртвые души» Гоголя.

Дом его расположен на очень невы­годном, открытом всем ветрам месте. Деревня производит убогое впе­чатление, так как Манилов совсем не занимается хозяйством. Дом Манилова ветхий, открытый всем ветрам. Повсюду виднеются худенькие березы. Пруд полностьюзарос ряской.

Видимо в те времена была мода у помещиков на пруды.  Скугоревский барин, в отличие от Манилова не страдал мечтами построить мост через реку. Река была в двух километрах от усадьбы. Скорее всего, он был похож на Собакевича. В отличие от Манилова Собакевича нельзя причислить к людям, витающим в облаках. Этот герой твёрдо стоит на земле, не тешит себя иллюзиями, трезво оценивает людей и жизнь, умеет действовать и добиваться того, чего хочет. Наш помещик не был Маниловым, был Собакевичем. Вырыл пару прудов. Вокруг одного из них прорыл два глубоких  канала. Получившиеся два острова  соединил  с прудом парой кирпичных арочных мостов. Пруд в то время был глубоким. Вот один из его берегов. Он самый дальний  от деревни. Туда редко кто заглядывает. Поэтому и природа сохранилась во всей своей красе. Снимок сделан уже в наше время. А при мне  деревья были пожиже, да и , вероятно, пониже.

 

 

 

Сейчас задаюсь вопросом. Сколько крестьян и времени нужно было для того чтобы вырыть яму размером 100 на 50 метров и глубиной 1.5м до грунтовых вод? Пруды долгое время вплоть до наших дней не пересыхали. Значит, имели подпитку водой из недр земли. Вряд-ли в конце 18 начале 19 веков пользовались бурением на воду. Даже пробурив несколько скважин до воды, они через некоторое время заилились бы. Давайте посчитаем. Пруды крепостные крестьяне рыли штыковой лопатой. Об экскаваторах и бульдозерах в то время, скорее всего и не мечтали.

Стандарт штыковой лопаты 40х23см существует уже не менее 250 лет. Наша задача. Определить сколько лопат надо выбросить чтобы вырыть пруд размером 100х50 и глубиной 1,5м? Очень много если считать что на лопату можно взять 15см грунта.

Расчёты показывают. 100х50х1,5: 0,4:0,23:0,15=543478 лопат. Надо учесть и перекидку. Впечатляющее на первый взгляд число. Не буду утомлять дальнейшими расчётами. Поверьте на слово, что 10 человек, работая по 8 часов в день, могут справиться с этой работой в течение двух летних месяцев. Учитывая что в то время в сельце имелось 19 дворов и 107 душ, то можно было привлечь к постройке и большее количество работников.

Местные жители рассказывали, что немцы при отступлении взорвали запруду и спустили воду из пруда. Пруд стал намного мельче  чем был. Взорвали и два кирпичных моста, соединявших через каналы острова между усадьбой и прудом. Зачем им надо было это? Никакого тактического, а тем более стратегического значения эти рукотворные сооружения не имели. Видимо назло наступавшим нашим войскам оккупанты при отступлении сожгли деревню и наделали много других пакостей.

Наши штурмовики нещадно бомбили немцев, обосновавшихся в Скугореве. Метили не по деревне, а по их  траншеям и барскому дому. В нём обосновались не только раненые немцы, но ещё больше находилось здоровых,  коротающих время в часы затишья.  Пара бомб попала в край дома, разрушив наполовину второй этаж. Остальные падали возле траншей немцев и ни одна не угодила в деревню.

Бомблёные ямы. Много их было между деревней и траншеями немцев. В одно место бомба никогда не падает. Так рассказывала девушка на выданье спустя несколько лет после нашего приезда в Скугорево: «Наши наступают на взгорье. Пушки палят с обеих сторон. «Мы спрятались в бомблёной яме. Любопытство детей одолевает – эта девушка в то время была девчушкой. – Высунули мы головы из ямы и  смотрим. Красноармейцы атакуют, гуртом бегут по голому скату пригорка к немецким траншеям. Пальба из пушек идёт как из леса, где обосновались наши, так и со стороны немцев. Прямо в голову бегущего попал снаряд. Оторвало её, а он бежит. Шагов семь пробежал без головы и только потом упал». Удивительно, но не верить этой девушке я не могу. Она была очевидцем наступления наших бойцов и освобождения Скугорева от немцев. Рассказывала она и о других событиях того дня, но они почему-то выветрились из памяти. Не много, всего три мужика вернулись в деревню с полей сражений. Не помню, чтобы они рассказывали в присутствии детишек о своих боях. А вот женщины вдовы вечером на посиделках не закрывали рта. Любил их слушать. Они вспоминали прошлое и осуждали, как это бывает всегда, молодёжь своего времени. Запомнилась фраза одной из скугоревских старожилок: « Только жить хорошо стали, а тут и война прикатила». Точнее не скажешь. Не один год потребуется, чтобы достичь уровня жизни, который был в 1940 году. 

У Витьки в пруду стояли две верши для ловли карасей. Это обыкновенные, плетёные из ивовых прутьев корзины. Верх каждой из них был затянут тряпкой с круглым вырезом посредине. В это отверстие карась заплывал на приманку, съедал хлеб, не трогая скорлупу, она была цветовой приманкой, и восвояси выплывал назад  через ту же дыру. Проверили эти верши. В одной из них оказались три карася, во второй один. Четыре карася за один день и не маленьких. Витька чуть не плясал в воде от радости. – Ура, ура! – кричал он. Немного позже пойму его радость. Будут и у меня не две, а три верши, но в них попадался всего один мелкий карасик и то не каждый день. Верши были далеко не идеальные. Караси находили отверстие  и, съев приманку, выплывали из них. Проверять ловушки надо было во время кормления рыбы, только этого утреннего времени мы не знали, проверяли не утром, а  ближе к обеду.

На следующее утро Витька пригласил меня завтракать. Его мать поджарила выловленных карасей в русской печи на подсолнечном масле. Выложила их на тарелку и подала на стол нам. Мы начали уплетать вкусную рыбёшку, а мать Витьки села рядом и прямо с чугунка начала есть приготовленную пшённую кашу. «Тётя Даша, а рыбку попробуйте». - Сказал я. «Не люблю вашу костлявую карасятину» - ответила она, и  скорее всего, была не права. В то время самой вкусной едой женщины норовили накормить детей, а самим питаться тем, чем бог послал. Вопросы о способах похудения, как сейчас модно, тогда не возникали. Наоборот. В речах женщин часто можно было услышать о поправке. Все они были худыми и ни одной растолстевшей на харчах того времени не было. Достаточное для организма питание придёт позднее к концу пятидесятых годов прошлого века. Женщины начнут поправляться, набирая нужный вес, а кое-кто из них, неравнодушных к еде, и потолстеют. Это будет потом, а пока…Знакомлюсь с ещё одним мальчуганом Толиком на год старше меня. Он был ранен в ногу выше колена вскользь пролетающим осколком.

Нашли детишки неиспользованный танкистами снаряд. Таких снарядов в то время было немало, прятавшихся в траве. Показали старшим ребятам, которым осенью надо было уже идти в Армию. Те решили разобрать снаряд, а  его начинку тол использовать для глушения рыбы в реке. С бикфордовым шнуром не было проблем. В заросших травою блиндажах его было навалом. Сапёры при разминировании местности не обращали внимания на такие мелочи.

Двое взрослых парней один деревенский, другой из Москвы,  приехавший на лето к родственникам  пошли с этим снарядом к реке. За ними увязались и несколько местных мальчишек. Среди них и Толик с Витькой. На берегу москвич изрёк: «Командовать парадом сегодня буду я!» Начитанным был хлопцем если заговорил устами Остапа Бендера. Сел на траву, и начал откручивать боеголовку снаряда чтобы достать из него тол. Видимо не по правилам сапёрного искусства он занимался разборкой. Взорвался снаряд в неумелых руках командующего парадом. Никто к счастью не погиб от взрыва. Были раненые. Москвич чудом остался живым, но потерял запястье левой руки. На правой руке большой палец канул в небытие, а от остальных ампутировали верхние фаланги. Попали и в тело осколки, но раны оказались не смертельными. Молодой организм с помощью хирурга  справился с задачей остаться в живых. Только до хирурга надо было ещё добраться.

  Непострадавшие мальчишки, видя такое дело, страшно испугались и все кроме Толика побежали в деревню. На пути встретилось стадо единоличного скота. Пас его в тот день по очереди дядя Илья Юшков. Ему они и рассказали о происшедшем. Тот, прошедший войну от начала и до конца быстро принял решение. Одного пацана оставил с собой, чтобы показал место происшествия, а двух других отправил в деревню с наказом чтобы взрослые срочно запрягали в телегу самую быструю лошадь и мчались к месту взрыва. Сам, оставив стадо без присмотра, бегом вместе с провожатым мальчишкой побежал к реке. Там снял с себя рубашку, изорвал на ленты и наложил жгуты на руки раненого москвича. Не один раз, видимо, на фронте приходилось ему это делать.  Перебинтовал и получившего не особо значительные осколочные  ранения деревенскому парню. Тот мало пострадал от осколков, зато на некоторое время ослеп. Не хватило на него рубашки. Приказал он раздеться и Толику. Его рубашку постигла та же участь. Превратил её дядя Илья в синие бинты. Закончив бинтовать раненого односельчанина, он перешёл к Толику: «С твоей раной на фронте мы управлялись сами.  Даже в медсанбат не ходили. Использовали для перевязок подручные тряпки» - говорил он, перевязывая ногу Толика, который рассказал мне потом об этом случае. С тряпками дядя Илья был прав. Даже в медсанбатах после боёв в то время не хватало  бинтов для перевязок. Приходилось санитаркам их стирать для повторного использования.

К этому времени подъехала долгожданная подвода. На неё уложили двух незадачливых «рыбоглушителей» и повезли в райцентр Тёмкино до которого было чуть меньше двадцати километров. В конце повозки нашлось место и Толику. Путь лежал мимо деревни Холмино. Во всей округе только там обитала бывшая фронтовая медсестра. В своём доме принимала больных и хранила нужные в повседневном быту лекарства.  В других окрестных деревнях не было пунктов медпомощи, за исключением старушек знахарок. Их снадобья вылечивали не только простуду, а и корь со скарлатиной у детей. Помню в детстве заболел корью. Сыпь по всему телу, недомогание, а бабушка заставляет пить какую-то противную бурду. Недолго проболел. Незаметно ушли высыпания, и тут же вернулась детская шаловливость. Оставили Толика у медички, а двух других повезли в районную больницу, где их прооперировали и уложили в палату до выздоровления. А Толик? На его ногу медсестра, тоже прошедшая войну на полях сражений, наложила свежий бинт и отправила восвояси домой, приказав через два дня прибыть на перевязку. Пяток километров назад до Скугорева Толик, немного прихрамывая, преодолел пешком совершенно без труда.

         Остался москвич дядя Коля Соловьёв жить в Скугореве. Никому он не был нужен в Москве. Женился, девчат в деревне было с избытком и они не брезговали инвалидами. Научился с помощью своих культей косить траву, колоть дрова и даже самокрутки закручивал. Правда, далеко не изящные, но для курева ему годились. Однажды увидел, как он чистит картошку. Зажал клубень в левом  локтевом сгибе левой руки. Ножом, зажатым в культяшках правой, срезает с него полоску кожуры. Срезав, откладывает нож в сторону и переворачивает картофелину для срезания следующей полосы. Медленно идёт дело. Перед ним стоит трёхлитровый чугунок с небольшим количеством воды, который надо наполнить очищенной картошкой. Внезапная жалость появилась у меня к инвалиду: «Дядя Коля, давай помогу» - предложил я. «У нас второго ножа нет» - ответил он, не прекращая работу. Я быстро сбегал к себе домой, принёс нож и уселся прямо на пол перед ведром с очистками. Сидим. Чистим картошку. Дядя Коля очищает одну, а я за это время успеваю управиться с тремя. Разговариваем. Не помню о чём. Чугунный котелок наполнили незаметно. Надо сказать, что после этого случая  относился он ко мне как-то по особенному. Не так как к другим подросткам. Просил взять в школьной библиотеке какую либо книгу для взрослых и принести ему.  В школу после четвёртого класса мы ходили за шесть километров в   другую деревню Васильевск. В Скугореве библиотеки не было. Любил он читать. При встречах часто интересовался моей учёбой в школе. По его совету, когда учился в шестом классе, прочёл роман Николая Островского «Как закалялась сталь». Очень понравился мне главный герой Павка Корчагин. Этот роман на уроках литературы преподавали в седьмом классе, поэтому я прочитал этот роман на целый год раньше своих одноклассников.

Вернёмся, однако, к Толику. Уговорил он меня пойти вместе с ним к медичке на перевязку. Мать отпустила и поэтому согласился. Идём по просёлочной дороге. По обе стороны зеленеют поля. По одну сторону делянка  ржи, по вторую пшеницы. Дальше встречаются поля со  всходами льна и гречихи. Красота зелёная! Надо сказать,  что Толик, несмотря на раненую ногу совсем не хромал. Шли мы умеренным детским шагом. Через некоторое время подошли к реке. Перешли мы её вброд, не разуваясь. Нечего было разувать. Все детишки в ту пору летом бегали босиком. На противоположном берегу располагалась деревня Пятница. Лафа была пацанам этой деревни. Речка рядом. Спустился с пригорка, на котором стояли деревенские дома, и купайся сколько душе угодно. А из Скугорева до Пятницы по детским понятиям не рукой подать. Целых два километра надо месить дорожную пыль босыми ногами, чтобы искупаться не в пруду, где вода стоячая, а в речке. В ней вода проточная и намного чище. Немного времени жители Пятницы ещё будут пользоваться близкой рекой. По Указу Н. С. Хрущёва будет проводиться укрупнение деревень и все пятнинчане переберутся в Скугорево.  Искупался на плёсе один я. Толику нельзя было мочить забинтованную рану.

Идём дальше. Через несколько сотен метров на следующем пригорке замечаю несколько русских печек, стоящих как-то  сиротливо среди бурьяна без стен и крыш. Только дымоходные трубы казались высокими не в пример печкам в обжитых избах.

 

 

 Спрашиваю Толика: «А почему печки голые? – Да это Задорье. Немцы когда отсюда драпали,  сожгли деревню» - ответил он. Сиротливые русские печки. Не в одной из сожженных деревень придётся их мне увидеть в округе нашей деревни. Только не в Скугореве, которое немцы также превратили в золу. Остались одни сады, а печки скугоревчане разобрали на кирпичи. Сложили новые русские печи в не разбомблённой церковноприходской школе, предварительно разделив перегородками два просторных класса на десяток коморок. Столько окон было в этих  классах. В трёх, получившихся более просторных помещениях, жили по две семьи. Не помню, чтобы среди них были какие-то дрязги. В тесноте, да не в обиде. Совсем нередко при разговорах поминали русскую поговорку  взрослые представители этих семей. Дети к тесноте были равнодушны. После интенсивной бомбёжки нашей авиацией барского дома на втором этаже его осталось несколько комнат, пригодных для жилья. На первом этаже в каморках с окнами тоже можно было жить. Так что жители Скугорева после ухода немцев быстро обрели стены с теплом и крышей над головой.

Больше при ходьбе с Толиком до деревни Холмино ничего примечательного не приметил. Пришли к избе медички. Хата так себе. Не мала и не велика, но не пятистенка. Так у нас назывались двухкомнатные дома. Толик постучал в дверь: «Входите» - послышалось изнутри. Он толкнул дверь, которая тут же со скрипом открылась и мы зашли в комнату. «А, Ковалёв» - произнесла хозяйка и показала рукой место куда ему надо пройти. Мне приказала стоять возле двери и начала снимать бинт с ноги Толика. Когда дело дошло до раны вижу, он стал морщиться, но медсестра не стала долго причинять боль. Сразу как дёрнет повязку без всякого предупреждения. Из раны выступила кровь. Она была не столько длинной, сколько широкой. Такие раны обычно зашивают, но у медички по всей вероятности не было нужных ниток. Обработала она рану, присыпала каким-то белым порошком, наложила на неё кусок ваты и быстро квалифицированно наложила бинт.  «Придёшь на перевязку через три дня» - сказала она Толику. На обратном пути я ещё раз с удовольствием искупался в реке.

На следующий день пошли мы втроём Витька, Толик и я в лес. Там на опушке попался мне прикрытый сухой травой оцинкованный ящик с патронами для русской винтовки. Показал ребятам. «Я знаю парня в Васильевске. У него есть винтовка. Давай отнесём их к нему» - предложил Толик, а Витька к находке остался равнодушным. Ох, и пожалел я потом, что согласился на эту авантюру. Через несколько дней нашёлся хозяин этого ящика. Он был намного старше и взрослее нас. Вычислить виновников пропажи ему не составило труда. Наехал на Толика и тот простодушно рассказал ему всё. В руках парень держал велосипедную цепь, и ею так огрел меня поперёк спины, что даже слёзы чуть ли не на час покатились из глаз. Раненого Толика тот пацан пожалел.

А перед этим в назначенный день перевязки пошли мы с Толиком опять в Холмино. Только уже не налегке, а со школьными сумками, в которые аккуратно уложили найденные патроны. Наши сшитые вручную из домотканой холстины сумки скорей напоминали сегодняшние рюкзаки. Только это слово нам в ту пору не было известно.    Ноша не велика, но учитывая раненую ногу Толика кроме речки мы сделали ещё один привал, поедая на нём хлеб с молоком, налитым в четвертинки на случай чтобы устранить проблему когда кишка кишке станет бить по башке. Ведь дорога нас ожидала более дальняя, чем в первый раз, а поэтому проголодаться в пути было не мудрено.

У медички история с перевязкой повторилась. Вот только сумки мы предусмотрительно положили за углом. После обработки и наложения бинта хозяйка сказала: «Через три дня придёшь на последнюю перевязку». Вышли мы из медпункта. Забросили на спины сумки и двинули в Васильевск. Около двух километров до нег было. Там внизу круглой водонапорной башни жил с матерью приятель Толика. Он был дома. Это инженерное сооружение исправно работало до войны. Во время бомбёжек оно чудом уцелело, но некого этой башне было снабжать водой. Дом помещика был частично во время бомбёжек разрушен. Стоял он сиротливо с одними стенами подобно Колизею. В то время в нём васильчане  не жили, а до деревенских избушек водопровод никто не собирался строить. Представьте себе круглую диаметром около 4м комнату и расположите в ней прямоугольную мебель. Представили? Значит, описывать её я не буду. Отдали мы патроны, которые обитатель нетрадиционного жилища тут же отнёс куда-то наверх. Говорить спасибо он, видимо, не был приучен. Правда, Толику пообещал при следующем приходе дать стрельнуть из винтовки. Не обманул, патронов ведь было в избытке.

Из Васильевска в Скугорево шли мы другим путём. Не по дороге, а тропинке, ведущую через лес и поля. Попались на ней четыре глубоких оврага. По трём из них тихо журчали мелкие ручьи, а четвёртый был совершенно сухим. Полных три учебных года придётся мне  ранней осенью и поздней весной топать по этой тропке в семилетку, которая находилась в Васильевске. Зимой её заносило снегом, и мы были вынуждены ходить в обход оврагов по наезженной зимней дороге. В первом случае расстояние по тропинке напрямую составляло всего четыре километра, а по дороге этих километров было шесть с гаком. Очень редко нас догоняли запряжённые лошадью сани и возница, если позволяло место, довозил нас до места назначения. Сани были почти такими как на картинке, только ширина их была раза в два больше. Про дорожные знаки, под одним из которых стоит лошадь мы, естественно, совсем не имели понятия.

   

У нас лошадь, запряжённая в сани, выглядела немного иначе. На следующем фото изображена точная копия. Только санки здесь слишком короткие и со спинкой. На такие санки много груза не уместишь. В нашей деревне они были в единственном экземпляре  с более высокой спинкой. Ими пользовался обычно бригадир для служебных надобностей. В редких торжественных случаях разрешалось прокатиться с ветерком на них и совхозным рабочим. Когда надо было отвезти заболевшего односельчанина в больницу, в эти  санки запрягалась самая быстрая лошадь.

 

 

 

А вот как выглядят обыкновенные розвальни. Если заметили на санях сено, то, значит, они приготовлены в долгий путь. Сено будет служить не только мягкой подстилкой для возницы, но и кормом для лошади. 

 

 

 

Однажды шли мы зимой втроём  из школы. Нас догнал на своей упряжке бригадир. Остановился, мы по его приглашению уселись в санки и, дёргая поводья, возница крикнул лошади: «Понеслась!» А Витьке послышалось другое: «А слазь, сейчас» - промолвил он и шустро выпрыгнул из санок. Бригадир остановил уже начавшую бежать рысью лошадь и громко расхохотался. Мы тоже рассмеялись. Не один ещё раз в подобных случаях мы подтрунивали над Витькой, но он вскоре нашёл противоядие. «Понеслась» - усевшись в розвальни, громко молвил я. «Вовка слазь!» - не менее тихо приказывал Витёк. Попутные пустые розвальни редко попадались нам, но надо отдать должное жителям окрестных деревень. Ни разу никто не отказался при пустых санях нас подвезти. А что касается гружёных, то мы даже не заикались с просьбой подвести. Возница даже сам нередко слезал с розвальней перед пригорком, чтобы лошади было легче преодолеть склон. Да и шла такая Савраска медленным лошадиным шагом, только с горки переходила на трусцу. Поэтому шагали мы сзади лошади. При встречном ветре она брала все порывы на себя, а нам доставались крохи.

   Зимой при минус 30ºC в школе отменялись занятия. У нас в деревне не было ни одного термометра и поэтому в любой мороз шагали мы шесть километров в школу. Занятий нет, а мы, перемёрзшие, отогревались с полчаса в одном из классов, который на этот случай заранее протапливала техничка тётя Лена. В школу приходили не только мы, а и ученики окрестных деревень, в которых также не было градусников.  Согревшись теплом, приготовленным   тётей Леной,  по такому же морозу мы месили  снег уже по дороге домой.

Никак не могу обойти молчанием наших техничек. Тётя Груня была молчаливой женщиной. Редко вступала с нами в разговоры, занималась своими делами, чего не скажешь о тёте Лене. Воспитателем от природы была она, хотя и малограмотна. Знала всё про каждого из нас учеников, которых было не мене трёх десятков. Спрашивала про оценки, интересовалась жизнью родителей. Существовала даже традиция. Подав звонок на перемену, тётя Лена усаживалась на одну из двух скамеек на крыльце школы и краем глаза наблюдала за часами ходиками, висевшими на стене напротив этой пристройки, чтобы непрозевать дать звонок на урок. Пацан, получивший на уроке двойку, пробегая мимо неё на улицу,  обязан был прокричать: «Тётя Лена, дай полено. Без полена трудно жить». Кто-то произносил эти слова жалобным тоном, а кто- то и залихватски. Появилась эта традиция задолго до нас, но следовали мы ей неукоснительно. «Я тебя сейчас не поленом, а вот этой шкеткой огрею» - отвечала она, хватаясь за швабру. Этот инструмент для мытья полов всегда был рядом с нею. Каждый день потом она интересовалась у незадачливого ученика: «Тебя сегодня вызывали к доске?» Интересовалась  до тех пор, пока выбежавший на перемену школьник не взвопит: «Тётя Лена, ты сегодня без полена!» Исправлена двойка! Техничка неподдельно смеётся: «Что получил?» «Четвёрку!» - отвечал сквозь смех ученик.  Она берёт в руки неразлучную шкетку и, легонько толкая его под ягодицы, с крыльца на улицу, произносит: «Не проси у меня больше полено. Учи алгебру». 

Согревшись теплом, приготовленным   тётей Леной,  по такому же морозу мы месили  снег уже по дороге домой. Вы думаете что, вернувшись из школы, мы сидели дома и вот  у  такой буржуйки грелись?

 

 

 Напрасно так думаете. Меня, например, мать отправляла в хлев наложить корове сена и задать корм другой живности. В мою задачу также  входило принести несколько охапок дров для ненасытной в морозы печурки. Другим тоже были задания нужные для дома, для семьи. Управились с делами. Несмотря на мороз, который к этому времени хотя и утратил свою утреннюю крепость, но ещё был силён, мы вытаскивали на улицу лыжи. Становились на них и мчались кататься с горок.

Расскажу про лыжи. Не покупали мы их в магазине. Зимой в 1956 году поводились манёвры не Красной, а одной из армий уже Советской Армии. Через Скугорево пару дней шли танки и грузовики с закрытыми тентами кузовами. К каждому из них была прицеплена пушка. Немного неправильно выразился. Они не проходили через нашу деревню, а на пару дней остановились у нас. Видимо местность была подходящей для учений. Ночью солдаты спали в своих транспортах, а днём танки месили снег по округе. Несколько раз даже стреляли. Скорее всего, холостыми снарядами. По проложенной танками колее на очень небольшой скорости, двигались грузовики с пехотой и артиллеристами. На взгорке пехотинцы оставляли  транспорт, становились на лыжи и неслись к лесу. Туда мчались быстро, а  назад в гору плелись неторопливо.  Закончивались них учения  ближе к вечеру. Танки и грузовики возвращались к деревне. А нам мальчишкам любопытства не занимать. Вертимся возле танков. Люки у всех закрыты, только из одного из них высунул голову водитель балагур: «Что, пацаны, хотите стать танкистами?» «А научишь?» - спросил Витка. «Дорасти до армии. Здесь всему тебя научат» - отреагировал он. Немного побалагурил с нами и посоветовал пойти к машинам пехотинцев. Спрятался в танке, закрыл свой люк, а через минуту в унисон некоторым другим зарокотал двигатель его боевой машины. Видимо от тепла мотора согревались в мороз танкисты. Надо сказать, что друг Витька после семилетки окончил курсы трактористов и все свои три года прослужил в бронетанковых войсках водителем танка. Это я узнаю намного позже из писем от него, а сейчас танки осмотрены, делать возле них больше нечего.

Пошли к грузовикам пехоты. Это были обыкновенные знакомые нам ЗИС-5, кузова которых венчали арки, сделанные из труб небольшого диаметра. Дуги покрывал брезент, под которым прятались от морозов и непогоды солдаты. Были у них и обогреватели. Это обыкновенная паяльная лампа, пламя которой направлялось на небольшой толщины прямоугольный лист металла. Пехотинцы оказались гостеприимней танкистов. Солдаты одного из грузовиков пригласили нас  в своё тёплое брезентовое логовище и дали по ломтику хлеба, отрезанному от промёрзшей буханки штыком. Не были мы в то время голодными, но этот хлеб сгрызли с удовольствием. Не увидели мы у них ни винтовок, ни какого-либо другого огнестрельного оружия. У каждого только на ремне красовался чехол со штыком похожим на нож. Не мудрено. Автоматы Калашникова, как я узнаю позже, для секретности тоже хранились в чехлах долгое время. Снимали их только на стрельбищах.

Оружия не увидели, зато ближе к кабине стояли лыжи. Много их было. «Дядя, дай покататься на лыжах» - попросил я сержанта с тремя лычками на погонах. «Идите к мамкам, просите по двадцать два рубля. Когда принесёте, получите лыжи насовсем и будете на них кататься, пока не поломаете» - ответил командир отделения. Ни одна мать не отказала нам в таких деньгах за лыжи, а маманя Толика даже пришла к нам просить в долг несколько недостающих у неё рублей. Двадцать два рубля за лыжи. Это по тому времени почти даром. Почему  именно за такую цену? Всё просто. Бутылка водки стоила двадцать один рубль двадцать копеек. Служивым в мороз не мешало пропустить по стопке спиртного.      Прибежали мы с этими деньгами к солдатам. Те стали перебирать в разных машинах  лыжи. Выбранные по каким-то признакам  лыжины отдавали нам. Это было вечером. Уже смеркалось.  Каково же наше удивление на следующий день. У всех лыжи были разного размера, одна длиннее, другая короче. Сбагрили нам солдатики неликвиды. Мы не особенно огорчились. Быстро провели замеры, поменялись и у всех лыжи оказались почти одинакового размера. Только у меня оказалась самая длинная лыжина. Ей пары не нашлось. Ну что же не магазин, обменивать не пойдёшь. К солдатам обратиться уже не было возможности. Покинули они нашу деревню.

Так и проездил две зимы на лыжах разной  величины. Практически неудобств не ощущал. Вот только при езде длинная лыжа казалась малость тяжелее короткой. Каждый день менял местами их. Один день на короткую становился правой ногой, на другой левой. Кататься с горок, а вернее с холмов, было большим удовольствием. У этих наших холмов даже названия были согласно их высоты. Казбек, Пик Ленина, Пик Сталина и т.п. Больше всего мы поднимались на Эверест и катились по склону к его подножию. Не крутыми и не высокими были эти горки. По выходным мы на лыжах отправлялись в деревню Пятница. Там левый берег реки был крутым и в полтора раза выше наших пиков. Тамошние мальчишки по склону крутояра прокладывали лыжни в разных местах. Для начинающих и трусливых на пологих местах,  для более смелых средней крутизны, а самые храбрые спускались с почти отвесного обрыва да ещё с природным трамплином. Вначале  страшно было лететь с этой кручи, а потом привыкали. Стремительный спуск с кручи и прыжок с трамплина  были большим удовольствием.  

Лыжи без палок как верблюд без горба. А вот их нам солдаты не дали даже за деньги. Пришлось выходить из положения самим. Подходящих деревцев в лесу хоть пруд пруди. Нарубили нужных по размеру еловых хлыстов. У ели древесина легче, чем у других деревьев. Ошкурили их и высушили каждый на своей печке.

Палки без колец не помощники при езде на лыжах, скорее помеха.  Они глубоко втыкаются в снег и поэтому оттолкнуться ими практически нельзя. И здесь был найден выход из ситуации. Мой отчим, помимо работы на стройке в совхозе, делал ушаты и кадки всех мастей по заявкам односельчан. В них солили капусту, огурцы и сало с мясом после забоя свиньи. Продавал по 50 рублей каждую независимо от размера. Ранней весной, когда в деревьях начиналось сокодвижение, он шёл в лес, выбирал с наименьшим количеством суков две три ёлки, На их стволах топором делал пару кольцевых надрезов в метре один от другого и   обдирал между ними по всей окружности кору. Естественно, эти деревья до зимы превращались в сухостой.

В начале зимы, когда снег  покроет землю достаточным слоем чтобы лошадь, не напрягаясь, тащила за собой сани с небольшим  грузом, отчим брал меня с собой в лес. Себе клал на плечо пилу двухручку, мне давал в руки топор и шли мы с ним в еловые заросли. Там находили ошкуренные им весной деревья и при помощи пилы с топором валяли их на землю. Потом  четвертью между концами растянутых большого и среднего пальцев дядя Толя отмерял нужную ему длину бревна. Брёвна должны были уместиться в розвальни и, при дальнейшей распиловке, от них оставалось как можно меньше расходов. На следующий день  вывозили брёвна  из леса на лошади, запряжённой в сани. Грузили их вдвоём, а отвозил я один. Отчим оставался в лесу рубить подходящие сучья для обручей, а также выбирать берёзы для заготовки дров. Для отопления мы пользовались только берёзовыми дровами. Так как по своим теплотворным качествам они уступают только дубовым, а дубов в лесу намного меньше чем берёз. Их берегли, как и не охотились массово на кабанов, которым в год урожая основным осенним кормом были жёлуди. Мало было у нас кабанов, но гораздо больше чем лосей. Охотились на них без лицензии, но редко кому удавалось завалить вепря. Невольно вспоминается Некрасов Н. А. со своим мужичком с ноготок.

 

 

Однажды, в студеную зимнюю пору

Я из лесу вышел; был сильный мороз.

Гляжу, поднимается медленно в гору

Лошадка, везущая хворосту воз.

И шествуя важно, в спокойствии чинном,

Лошадку ведет под уздцы мужичок

В больших сапогах, в полушубке овчинном,

В больших рукавицах... а сам с ноготок!

«Здорово, парнище!» — Ступай себе мимо! —

«Уж больно ты грозен, как я погляжу!

Откуда дровишки?» — Из лесу, вестимо;

Отец, слышишь, рубит, а я отвожу.

(В лесу раздавался топор дровосека.) —

 

Примерно так и  я в ту пору выглядел, только розвальни были загружены не хворостом, а брёвнами.

        Дома на козлах для пилки дров отчим, теперь уже портновским сантиметром, отмерял длину нужных ему поленьев и мы двуручной пилой  кромсали каждое бревно на несколько отрезков вот таким способом.

 

Здесь вместо военнослужащего представьте отчима, а вместо гимназиста меня. Чуть позже эти поленья будут расколоты на дощечки, из которых потом будет изготовлена кадушка. Посмотрите на эскиз начала её сборки.

Рано или поздно под верёвку установится последняя планка, а потом на говый каркас надо будет набить обручи. Для своих бондарных изделий отчим мастерил обручи из подходящих суков ели. Они получались идеально круглыми. Видя наши страдания с палками без опорных колец он посоветовал: «Сходите в лес, Нарежте тонких еловых сучьев, а я вас научу делать кольца.»

Отчим мастерил обручи из подходящих суков ели. Они получались идеально круглыми. Видя наши страдания с палками без опорных колец он посоветовал: «Сходите в лес, Нарежте тонких еловых сучьев, а я вас научу делать кольца.» Мы, не откладывая затею на потом, сразу пошли в ельник. Нарубили топором, а не нарезали ножом, нужное количество еловых лап диаметром примерно 1,5 см.. Очистили их от ненужных хвои и коры. Оставалось вычислить длину прутьев из которых будут изготовлены кольца, число πῖ нам пока не было известно.  Опять выручил отчим. Он хотя и окончил всего четыре класса, но знал, как вычислить размер диаметра обруча и днища для кадки. Для этого у него был самодельный циркуль. Зная, что в окружность помещается примерно шесть диаметров, он легко справлялся и с радиусами.  Отмерил портновским метром длину одной заготовки, а по ней мы сами приготовили нужные куски из нарубленных и ошкуренных еловых лап. Я видел, как делаются замки для обручей.

Не велика премудрость.

Их подготавливают так, как показано на рисунке 2. Точно также ножом сделал необходимые вырезы и попытался согнуть заготовку в кольцо. Не тут-то было. Силёнок не хватило. Не хватило для этого сил и у дяди Толи к которому я обратился за помощью. Заготовки были не очень толстыми, но достаточно короткими.  «Вовка, принеси дрова для буржуйки» - приказал мне отчим. Принес и растопил железную времянку, которая зимой обогревала комнату. Мать поставила на неё самый большой в деревне котелок, который раздобыл и принёс Витька и наполнила его водой. Пока вода нагревалась до кипения отчим успел своим бондарским ножом и умелыми руками сделать вырезы для замков в наших заготовках. Погрузил их в кипящую воду и через полчаса, а может час извлёк их из котла в рукавицах. Горячими всё-таки  были. Теперь распаренные заготовки дядя Толя без особого труды сгибал в кольца и скреплял их в замки.

Кольца готовы, но ведь  их как-то надо укрепить на палки. Тут тоже не обошлось без советов отчима, но дальнейшую работу мы проделали сами. В лесу, где располагались наши войска остались на деревьях телефонные провода. При стремительном наступлении связисты не все их успели снять. Вот мы и воспользовались ими для крепления колец к палкам. Разрезали провода на куски сантиметров на семь восемь больше диаметра колец. В десяти сантиметрах от одного из концов палки по окружности на равном расстоянии вбили по шесть  гвоздиков. Не до шляпки вбивали, оставляли примерно полтора сантиметра не забитыми. Потом, сложив заготовленные отрезки проводов пополам прижимали к гвоздочкам и тщательно  загибали их. Получившиеся два конца заплели косичкой, концы очистили от изоляции и прикрутили к заранее сделанным ножом в кольцах неглубоким канавкам. Лишние откусили кусачками. Извините, оговорился. Кусачек у нас не было. Мы просто отломали от проводов появившиеся излишки. Палки получились отличными для использования, хотя и уступали фабричным по дизайну.Вот такими.

 

В культмаге райцентра продавались лёгкие и красивые алюминиевые лыжные  палки, но нашим семьям тогда они были не по карману.

        Во время зимы сельчане относительно лета отдыхали. В короткие зимние дни они за пару тройку часов успевали убрать навоз от животных, заложить в ясли сено  на сутки коровам, овцам и козам. Готовили они в это время и корм для свиней, потом заполняли им корыта, из которых жрут хрюшки. Кадахтующая, крякающая и гоготающая птица вообще не требовала за собой большого ухода. Ей просто насыпали на почву хлева зерна или комбикорма. Клюйте и подбирайте корм прямо с земли. В хлевах полы не настилались, а отапливались они дыханием животных.

        В Скугореве не было промышленного птицеводства. В индивидуальных хозяйствах содержали в основном кур и уток. Гуси были только в одной семье. Куры обычно держатся возле петуха, а тот далеко от своего нашеста не уходит. Пасти не надо. После того как растает последний весенний снег курам сыпали вполовину меньше зерна чем зимой. Подножным кормом тоже не только можно, а и нужно питаться. Яйценоскость при этом не страдала. Каждая курица пока не  станет квохтать, несла по одному яйцу в сутки. Выбирали обычно  двух наседок и подкладывали им в гнёзда по десятку яиц. Здесь тоже были свои премудрости. При естественном насиживании, а не инкубации, условия среды создаются самими наседками. Выбрать хорошую наседку не составляет труда. Склонные к насиживанию птицы прекращают нести яйца, подолгу задерживаются в гнёздах и неохотно выходят из них. Наседки, которые при приближении человека громко квохчут, вскакивают и убегают из гнезда, для насиживания непригодны. Но ведь каждая курица при откладке определённого количества яиц начинала квохтать и переставала нестись. Тут помогала холодная родниковая вода. Ею обливали кур и в результате полученного стресса они через пару дней продолжали нестись всё лето.

 

 

 

 

Можно было поступать и так.

 

 

 

 

 

С утками ещё проще. Осенью в зиму оставляли пару уток с селезнем, остальных пускали на мясо. Весной утки начинали нести яйца. Практически их не употребляли в пищу, разве что кое-кто из детишек в растворе кипящей воды с луковой шелухой сварит мелкое утиное яйцо, похожее на куриное, а потом на пасху начнёт им биться с куриными яйцами других мальчишек и девчонок. Разбитое вэтом случаеяйцо переходило в руки выигравшего. У утиного яйца скорлупа толще.          

 Зачем на пасху яйцами бьются? Существует несколько разных версий этой традиции. По одной версии яйцами бились для утверждения сил добра над силами зла. Яйцо победитель считалось главным добром и хранилось в доме весь год, а вот проигравших, объявляли злыднями и…… съедали. По другой версии по христианскому обычаю нельзя было целоваться с другими людьми, тем более публично. И вот в светлый праздник Пасхи люди, поздравляя друг друга «целовались» яйцами. Как и поцелуй, удары производились троекратно. По третьей версии при разбитии яйца (гроба) наружу выходил сам Христос,  а при многократном битье яиц ему помогали освободиться и воскреснуть (из красного появлялось белое).

Утки, отложив необходимое для насиживания количество яиц, принимались в специально подготовленных гнёздах высиживать утят. Селезень, внеся свою лепту для продолжения потомства, уходил на пруды и жил там, редко навещая своих подруг. После вывода каждая хозяйка  у своих утят делала ножницами надрезы на перепонках лап. Количество их было небольшим и согласовано уговорам между женщинами разным. Кто-то делал надрезы на провой лапке, кто-то на левой. Кто-то на двух сразу. Утки практически сразу же уводили выводок в пруды и до поздней осени не посещали родимый дом. Только на глади воды прудов можно было увидеть их. Утки, в отличие от кур, являются не зерноядными, а травоядными птицами. В воде, они очень любят лакомиться ряской, различными водорослями. Не отказываются и от кормов животного происхождения, поедают слизняков, улиток, могут поймать мелких рыбёшек на водоёме. Основную часть корма, при вольном выгуле, утки получают на водоёме.

 

Где-то в первой половине ноября, когда воду прудов покроет полностью лёд утки, переваливаясь с боку на бок, возвращались к хлевам. Знали, видимо, что здесь их ждёт тепло и пища на долгие зимние месяцы. Далеко не все, однако, доживали до зимы. При возвращении их ожидала засада и споры между женщинами владелицами уток. Ловили их всех подряд и считали количество вырезов на перепонках. Более жалостливая хозяйка по весне делала не очень глубокие надрезы, и они на утятах заживали полностью. Кроме того не все выпущенные весной пушистики возвращались назад. Кому-то зазевавшему на берегу пришлось попасть в когти ястреба. Тем не менее, споры хозяек при делёжке оканчивались мирно. Каждая, поймав со своими метками утку, водворяла её в собственный хлев. Там утки ожидали своего часа превратиться в мясо для пищи. До следующей весны оставляли жить пару уток и селезня. Весной всё опять повторится сначала.

Теперь немного о другом. Осенью вся выращенная живность забивалась на мясо за исключением телят подростков. Почти все сдавали их в совхоз и получали деньги согласно живому весу. Не помню цены. Для совхоза это было подспорьем для выполнения плана по мясозаготовкам, а для крестьянина несколько сот рублей в хозяйстве тоже не были лишними. Практически каждая семья, имеющая живность на подворье осенью лишала голов около двадцати уток и столько же кур. Кроме того забивали кастрированного хряка или свинью весом до девяти пудов. Если перевести в килограммы, то это получается около полтора центнера. Всё бы не плохо, но это мясо предназначалось для еды на долгую зиму. Как его хранить? Что-то съедали сразу, а остальное засаливали и хранили в погребах. Вот как снаружи выглядел погреб в нашей деревне.

 

 

 

 

Внутри шалаша была выкопана яма, закрытая накатом из  досок или бревен. Сверху на него укладывалось сено. Это называлось погребицей.

 

 

Внутри яма была разделена досками на четыре отсека. В трёх из них хранили отсортированную при копке картошку. В самое дальнее отделение засыпались семенные клубни среднего размера. До весны они не пригодятся. Мелкая картошка на корм скоту и крупная для употребления в пищу хранились в соседних двух отделах. В четвёртом располагали кадки не только с солёным мясом и салом, но и с квашеной капустой, а также  засоленными огурцами с помидорами. Помидоры у нас полностью за лето не вызревали, засаливали их полукрасными и зелёными. Это на любителя, мне они не нравились. Я больше уважал дозревшие плоды в печурке русской печки. Как ни странно картошка в яме погреба оставалась не промёрзшей даже в лютые тридцатиградусные зимние морозы. Надо ли говорить о том, что отчим был завален заказами на изготовление ушатов, кадушек и кадок на всю зиму. Ведь только он один был бондарем во всей округе.

 

Примерно так выглядели кадки отчима, только более элегантно.

 

 

 

Промышленного птицеводства в нашем отделении совхоза не было. Зато было крупное животноводство. Был коровник на сто голов, были телятник,  свинарник и конюшня. Их не бомбила наша авиация и поэтому они остались в целостности и сохранности. Коровник был оборудован по последнему техники конца XIX века. В кирпичном довольно длинном здании был настелен с уклонами деревянный пол. Коровы располагались в два ряда мордами к окнам. Перед каждой из них находились индивидуальные ясли. По всей длине коровника были смонтированы три монорельсовые дороги. Две из них предназначались для раздачи кормов, а третья для загрузки и вывоза навоза. Она имела вместительную опрокидывающуюся вагонетку и выходила метров тридцать на улицу, где складировался навоз. Весной его вывозили на поля. Дояркам и скотникам эти монорельсовые дороги очень упрощали обслуживание животных.  Схема нашего коровника показана на эскизе.

 

 

 

1. Тележки для раздачи кормов. 2. Ясли. 3. Вагонетка для вывоза навоза.

Возле задних ног коров были устроены желоба для стока мочи. Весь коровник был устроен с наклонами так, что всякая жидкость самотёком попадала в лотки, а по ним стекала в место  хранения зимних экскрементов животных.

Зимой коровы питались комбикормом, силосом и сеном, которое ещё летом было заскирдовано в  стога. Его привозили к коровнику на лошадях в розвальнях, а чаще обматывали стог в два три ряда верёвкой, оба её конца привязывали к прицепному устройству трактора и тот с лёгкостью притаскивал скирд по снегу до места назначения.

 

 

 

                                           Стога сена зимой

 

            Коровам ещё полагалась для питания и соль лизунец. Её привозили вместе с комбикормами за двадцать километров из райцентра Тёмкино, где была железнодорожная станция. Соль выглядела неоформленными кусками. Как будто льдину взяли и кувалдой разбили на некрупные обломки. У каждой совхозной коровы в яслях лежала краюха похожей на лёд соли. Она жизненно необходима для крупного рогатого скота. Недостаток соли приводит к обезвоживанию организма животного, снижает аппетит, что влечёт за собой потерю веса, осложняет процесс воспроизводства потомства, влечёт к уменьшению удоев.   В индивидуальных хозяйствах большинство женщин почему-то игнорировали лизунец. Предпочитали сыпануть через день полгорсти пищевой соли в корм при закладке его в ясли. Возможно ещё и поэтому от каждой из своих коров надаивали литров на пять шесть больше молока и большей жирности чем от совхозных. Не брезговали  солью лизунцом и лошади, скорее наоборот с жадностью лизали её.        

 

 

 

 

        

По весне почти все коровы приносили по телёнку, некоторые даже два. Яловых коров, которые не забеременели летом от быка отправляли зимой на убой. Телят содержали в устроенных загонах в телятнике, на пастбище не выгоняли, кормили комбикормом и накошенной травой. Осенью оставляли несколько тёлочек для пополнения стада коров, а остальных вместе с бычками на грузовиках увозили на мясокомбинат.

С конца мая и до поздней осени у сельских жителей была страдная пора. Сев зерновых, посадка картофеля, заготовка кормов на зиму и уборка урожая.  Сеяли не очень долго меньше недели. Не мудрено. К тому времени появились тракторы и сеялки. А вот картофелесажалок пока не было. Сажали вручную. Две или три  лошади тащили плуги делая борозды, а в них кидалась картошка.

 

                              Посадка картофеля за лошадью с плугом.

 

 

 

 

        Сев зерновых в смоленской деревне  пятидесятых годов двадцатого века.

 

 

 

Параллельно с высевом семян ржи пшеницы и льна сажали  картошку, а на приусадебных огородах и все остальные овощи. Время начала посадки  определял всё тот же бывший фронтовик дядя Илья Юшков. При наступлении тепла он спускал свои штаны до коленей, садился голой задницей на пашню, некоторое время сидел на земле и, вставая, говорил: «Рано ещё сеять. Подождать надо». Как он определял температуру почвы, пригодной для начала посева, только ему было известно. Такую процедуру он проводил не один день, пока не заявлял: «Ребята и бабы, готовьте сегодня семена. Завтра сеять  пора». Ни разу не ошибался с определением дня  начала посевной.  Всходы злаков были дружными и, если не случалось в без дождливое лето засухи,  вызревали  в срок и с отменным урожаем.

Следующей заботой была заготовка силоса. Для этого ещё до революции рядом с коровником были приготовлены четыре вместительных силосных ямы, причём стены и пол двух из них были бетонированы. Скорее всего, всё подворье обустраивал помещик Н. В. Муравьёв. Не забыл он и о  растениях для скота.

Была в деревне легенда. Для украшения парка помещик выписывал из-за границы цветы. В числе прочих ему прислали семена цветов с трубчатым, высоким и толстым стеблем. Цветы были не малыми в диаметре, белыми и похожими на зонтик. Красотой  искрились они, только сорвать или срезать такое прекрасное соцветие никому не было охоты. Понюхаешь этот зонтик, на рвоту тянет. Стебель у него сочный и даже капля этого сока, попавшего на тело, вызывала на нём небольшой светлый водянистый шарик. Короче говоря, водянку долго не заживающую. Называли это растение болявкой, и никто в деревне не знал настоящего его названия. Зато коровы предпочитали лакомиться её крупными листьями. Правда, парное молоко после дойки припахивало болявкой, пока не остывало до температуры окружающего воздуха.

Выписывал ли из заграницы помещик цветы для украшения парка? Вполне возможно. Цветов вокруг прудов было множество. Не все их названия знали в деревне, они уже  были дикими, а не садовыми. Поэтому и болявую траву относили к цветам. Позже я увидел это растение у знакомого в одной из деревень под Калугой. «Откуда у вас эта болявка?» - спросил я. Он удивился этому названию, но, не оспаривая его ответил: «У вас болявка, а нас борщевик Сосновского». Мне не трудно было сообразить, что выписка зонтичных цветов скугоревским помещиком из заграницы была не более чем легендой, придуманной сельчанами. Семена борщевика прибыли из Калужской губернии, где он испокон веков рос сам по себе. Ведь владельцы усадеб  наведывались, друг к другу в гости и общались с помощью писем.  

  

                                       Борщевик Сосновского

 

Женщины, пережившие оккупацию, рассказывали,  что они ранним летом при немцах готовили в пищу какой-то ералаш. Он состоял из щавеля, крапивы и  листьев болявой травы. Другой пищи не было. Чтобы это не казалось пойлом для скота (его практически весь захватчики забили для своих нужд) подростки и детишки охотились на птиц. Охотились не с берданкой, винтовкой или автоматом, а с обыкновенной длинной деревянной палкой. Телефонные столбы с фарфоровыми изоляторами на них и провода  оккупанты не уничтожали. Они пользовались ими для своей связи. Практически все птицы кроме перепончатых  для отдыха любят усаживаться на линии электропередач даже высоковольтных. Смертью это им не грозит.

 

 

    Пацаны, увидев стаю птиц, усевшуюся на провод, подкрадывались к ней и со всех сил били по проволоке  палкой. После этого удара не менее трёх птиц с переломом лапок в стрессовом состоянии падали на землю. Открутить им голову не составляло большого труда. Потом искали новую стаю и, всё повторялось до тех пор,  пока для каждой оставшейся в оккупации семьи не добудут хотя бы по паре тушек. Жалко птичек, но голимая  бурда из трав даже на голодный желудок не вызывала аппетита. Женщины ощипывали птиц, варили бульон и закидывали в него заранее нарезанные травы. Говорили, что вкусно было.

Вернёмся, однако, к заготовке силоса. Практически через неделю после окончания сева борщевик Сосновского вырастал на такую высоту, что его можно было косить не покладая рук. Скошенные лопухи грузились вилами на телеги и отвозили в силосные ямы. Когда начинали  скашивать болявку на последнем участке, отава её успевала вырасти для косьбы на первом. Скашивали по второму разу.  В короткое время успевали заложить силос не только в приготовленные помещиком резервуары, а и в две три бомблёные ямы. Они были достаточно глубоки для этих целей. Можно было косить и в третий раз, но наступало время сенокоса. Одним силосом голод коров не утолишь.

В 1956 году по инициативе Н. С. Хрущёва началась эпопея с кукурузой. А год спустя на основе кормов из кукурузы он призвал догнать США по производству мяса молока и мяса на душу населения. Повсюду красовались лозунги.

 

Кукуруза не обуза

в ней много жира и белка.

Сейте больше кукурузы

больше будет молока.

            Ещё и такой лозунг тоже имел место быть в многолюдных местах.

Кукурузу не напрасно мы так ценим высоко: кукуруза - это мясо, сало, масло, молоко!

         Много было лозунгов. Были и плакаты, которые красовались на стенах магазинов, клубов и даже на стенах коровников. Вот такие.

 

 

 Смеющийся Н. С. Хрущёв со связкой початков кукурузы и его окружение.

          

 

Вообще-то эта задумка не лишена была здравого смысла. Прочтите небольшой отрывок из мемуаров бывшего Первого секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича: «Хочу еще кое-что надиктовать о своих беседах с Гарстом, (американский фермер) о своих контактах с ним и впечатлениях, чтобы было понятно, почему я так расположен к этому человеку. Наше знакомство произошло во время его первого приезда в СССР. Настроен Гарст был тогда высокомерно, кукурузу считал царицей полей, главной культурой для животноводства в виде силоса и в виде зерна. Я и сейчас с ним полностью согласен, а он уже тогда был большим пропагандистом этой культуры. Некоторые люди в СССР меня не понимали прежде и не понимают теперь. Есть и такие, кто осуждал меня в то время и осуждает сейчас. Думаю, что по невежеству. Они не понимают, что нет другой культуры, равной кукурузе, для животноводства. Мне могут возразить, что далеко не всюду. Да, но главное заключается в людях. В одном и том же климатическом районе у одного человека кукуруза не растет, а у другого дает по 500 и 1000 центнеров силосной массы. Если говорить грубо: у умного она с эффектом, а у дурака и овес с ячменем не вырастут. Гарст активно пропагандировал у нас кукурузу. По-моему, привез даже с собой образцы. Я сказал ему: "Господин Гарст, вы должны понимать, что у нас массовых посевов кукурузы не производится, зоны ее посева ограничены, хотя она должна была распространиться по всему Советскому Союзу, за исключением Севера. Но там, где растут пшеница и ячмень, там и кукурузу можно возделывать на силос при умелом уходе и соответствующем подборе ее сортов».

Всё правильно, только Хрущёв пропустил мимо своего внимания несколько моментов. У Гарста была высокорентабельное специализированное на выращивании кукурузы хозяйство. Первый секретарь не учел лишь, что это высокорентабельное хозяйство расположено на широте Грузии, а агротехника и возможности, мягко говоря, разнятся с нашими, советскими принципами хозяйствования. Однажды в один из приездов, Гарст, путешествуя по хозяйствам где-то на Кубани, был шокирован местной агротехникой, он чуть ли не подрался с председателем местного колхоза, когда увидел, что, сея кукурузу, здесь не вносят одновременно удобрения. Что поделать, он же не знал, что у колхоза не было ни самих удобрений, ни специального оборудования для их внесения – тоже дефицит.

На Смоленщине  по вечерам можно было услышать под гармошку  частушки по этому поводу.

        

         Вышла б замуж за Хрущева,

        Да боялась одного:

        Говорят, что вместо письки

        Кукуруза у него.

Мы Америку догнали

По надою молока,

А по мясу не успели-

Член сломался у быка.

 

 

 

Для нашей деревни кукуруза являлась форменной обузой. Во-первых, надо было для неё оторвать несколько гектаров от полей с люцерной и клевером. Значит, уменьшалась территория угодьев, на которой можно было скашивать растения сенокосилками, а высохшую траву сгребать в валки конными граблями. Кроме того без этих гектаров приходилось косить траву вручную по опушкам и полянам леса. Сена должно было  быть заготовлено достаточно,  чтобы хватило коровам на зиму.  Кукуруза при нашем климате на подзолистых почвах вырастала в лучшем случае до полуметра и шла только на силос, на сено не годилась. Выглядела она вот так в конце августа.

 

Сравните с весенним борщевиком Сосновского. Где больше зелёной массы?

 

Но не это главное в обузе кукурузы для  нашей деревни. Срок скашивания её приходился на страду уборки зерновых, а к этому времени силоса заготовили с избытком из борщевика и других трав. В уборочную, как и при заготовке сена, каждые руки были на вес золота. Куда девать кукурузу? На сено не идёт, початков даже в зародыше нет. План на её посев спускался  райкомом партии. Ведь кукуруза в то время переходит в разряд царицы полей, она в одиночку должна помочь развиться, справившись с дефицитом сырья, сразу нескольким отраслям сельхоз промышленности. Усердие в распространении этой всемогущей спасительницы перешло даже границы полярного круга, и там власти требовали ее выращивать. Да, да именно требовали. В то время среди местных руководителей сельхоз предприятий ходила такая поговорка: «Кукурузу сажать надо и убирать, чтобы и тебя самого не посадили или не убрали».

Скашивали косилкой навязанную нам незваную гостью. Для видимости заполняли ею неглубокую бомблёную яму, не особо тщательно прикрывали землёй, а остальной укос оставляли лежать и гнить до весенней вспашки. Не ахти какое, но всё-таки удобрение для следующего посева на этом поле гречихи или люцерны. Севооборот неукоснительно соблюдался. По хорошему можно было бы поделиться всей скошенной кукурузой с другими отделениями, а также и с соседним совхозом. Но где взять грузовики и грузчиков?

Их не хватало в уборочную страду даже для перевозки зерна от комбайнов на ток, а потом затаренные  пшеницу или рожь в  мешки доставить на заготовительный пункт. Он находился в 20км на железнодорожной станции. Просёлочные дороги не асфальт. На них скорость больше 40 км/час не  разовьёшь и то  только на некоторых участках. Средняя скорость около 20 км/час.  Хороший скакун может галопом посоревноваться с ГАЗ-51. Ему колдобины и ухабы нипочём. Только проскачет он аллюром не долго. Может перейти в статус загнанных. А загнанных лошадей почему-то убивают.

В деревне сызмальства приучают детей к труду. Инстинкт ребёнка направлен на то, чтобы во всём подражать взрослым папам и мамам. Но почему-то с  детьми в большинстве случаев занимаются бабушки и дедушки. Меня пятилетнего бабушка будила летом по утрам и мы с ней вместе выгоняли корову из хлева в проходящее по дороге стадо, а вечером её, возвратившуюся с пастбища опять вместе загоняли под крышу на ночлег. И так несколько дней подряд. Научился управлять коровой? Всё. Отныне это входит в твою обязанность. Корова тоже почему-то начинает выполнять твои приказы послушней чем хозяйкины, ведь каждый мальчишка и девчонка держали в руке небольшую хворостину, которая иногда и похаживала по хребту непослушной бурёнки.

После первого класса мальчишку сажали верхом на лошадь, запрягали её в распашник и вместе со взрослым пахарем отправляли на картофельное поле окучивать выросшие всходы. Процесс окучивания картофеля является необходимым условием для получения хорошего урожая. Есть три секрета окучивания. Чем больше земли у стебля, тем больше корней, чем больше корней, тем больше клубней. Кроме того, окучивание — это еще и рыхление грунта, и борьба с сорняками. А влага испаряется вовсе не быстрее, а медленнее. Кроме того окучивание жарким летом предохраня­ет картофель от позеленения.

 

Сейчас на дачах с этой работой справляются так.

 

 

                             

 

А где-то и так

 

 

А в деревнях такую работу выполняла лошадь. Правда, на неё ещё надо было одеть сбрую и запрячь в окучник.

 

Здесь можно увидеть подготовку мерина к запряжке скорее всего в телегу. Сбруя для окучника выглядела иначе. Шлея для него была лишней. Обратите внимание на лицо подростка за седёлкой. Он поедет куда-то на этой лошади.     

Самый лучший способ окучивания картошки с помощью лошади показан на этом снимке.

 

Только мужик с брюшком не долго будет водить лошадь под уздцы. Через пару борозд запросит отдыха. Видимо он или бездетный или его дети ещё не доросли до возраста, когда их можно посадить на лошадь. Меня при такой работе сажали верхом на лошадь уже после первого класса учёбы. Сесть на лошадь не проблема. Заходишь к лошади с левой стороны, сгибаешь в колене свою  левую ногу, вытянутыми руками хватаешься за круп савраски. Взрослые, мужик или женщина хватают тебя за согнутую ногу и резко подбрасывают вверх на спину кобылы или мерина, правую ногу перекидываешь на бок лошади и ты сидишь верхом на подопечной.  Нет ничего проще и управлять лошадью при окучивании. Она сама от начала и до конца идет строго по канавке. Остаётся только на краю полосы с помощью повода от уздечки повернуть животное на 180 градусов и направить его тянуть окучник по следующей борозде. Управлять просто, а вот сидеть на спине горбунка восемь часов в день совсем не просто. Сошлюсь на воспоминания бывшего фронтовика Григорьева, красочней меня описавшего свою первую встречу с лошадью. Был он в то время молодым бойцом на фронте и выдавал себя за конного разведчика:

«К вечеру объявили, что будем стоять теперь в обороне. Что это значило, для всех молодых было неизвестно. Думали, что каждую минуту надо ждать нападения, вот мы и будем обороняться, а потом сами нападать. Сразу после завтрака из огромного походного котла на двух колесах меня вызвали  штаб…

-  Возьмешь коня и отвезешь в штаб дивизии донесение. Вот конверт, иди за конем, оседлай его и - вперед. Значит, капитан из штаба считал меня конным разведчиком, коль поручил такое важное дело. Если для него оно было важным, то для меня Сверхважным: как оседлать – раз, как усесться на этого самого коня – два, как ехать – три. Первое отпало сразу: мне без седла или с седлом – всё равно. Поэтому седло не нужно. Садиться можно иначе, не как все. Я подвел коня к большому дереву, взобрался на крепкую ветку и, так сказать, приземлился на коня. Ну, а третье – подумаешь, проблема. Ткну ногой в живот - и    конь пошел. Так оно и произошло. Кроме последнего. А как усидеть на лошадке? Как не свалиться и как выдержать поездку? Размышляя над всеми этими задачами, я ещё не представлял ожидавших меня мучений. Залезаю, значит, на дерево, громозжусь на коня – сначала только ногами, а затем всем корпусом, тычу ногой по животу и-нно, кося,  милая! Умная "кося", однако, ни с места. Дергаю поводок, и в этот же миг ведет меня почему-то в сторону. Прижимаюсь правой ногой к боку лошадки, выравниваю туловище и с ужасом думаю, как бы не свалиться влево. Наверно, надо обеими ногами цепко прижаться к лошади. Хорошо, буду держаться и постукиваю по гриве: вперед, поехали. Вороной поворачивает голову, чтобы увидеть седока умным своим глазом, фыркает, но…стоит. Тянусь рукой за веткой березы, обламываю и легонечко похлестываю по загривку, чтобы не испугать, не раздразнить упрямца. Тот снова поворачивает голову и, как мне казалось, удивленно смотрит на меня и потихоньку трогает с места. Медленно, как будто и он опасается, как бы я не сполз с него. Оглядываюсь, не наблюдает ли кто за моими полуакробатическими трюками. Никого. Это приятно для "разведчика конной разведки". Слава Богу, поехали. Улыбаюсь: Еду! Не падаю… Лошадка, везущая хворосту воз… Меня, а не хворост везущая. Березовой вичкой начинаю подбадривать Воронка. Он послушно убыстряет ход. Опять оглядываюсь, нет ли свидетелей, если Воронок пойдет ещё резвее, а я брякнусь. Он в самом деле перебирает ногами всё энергичнее, а всадник ощущает неприятное чувство в том месте, на котором сидит. И не просто неприятно, а чертовски больно сидеть и удерживать равновесие. Каждое движение коня заставляет меня не сидеть, а ёрзать на крупе животного. И не подозревал, какой жесткий хребет у милых и умных лошадок. Прикидываю, сколько ещё вот так ехать, если было сказано, что километров 5-7. Боль такая, будто проехал уже 20 километров, но знаю, что преодолено не более километра. Если и дальше так ёрзать, то надо ехать не в штаб дивизии, а прямо в госпиталь. Чем так мучиться и тешиться мыслью, что ты едешь, а не топаешь пёхом, лучше и действительно идти нормально, ножками – меньше греха. А за чем остановка? И я останавливаю терпеливого коня и сползаю.  

-  Ну, всё. Конец моим страданиям, - думаю я, держусь за поводок и иду рядом со своим другом. Честное слово, он даже оживился без меня на своей спине. Идем с ним, как говорится, ухо в ухо. Мне, откровенно, ходьба давалась нелегко, ибо последствия от верховой езды сказались немедленно. Я соображал, что меня наверняка уже ждут в штабе полка, поэтому оставшиеся километры до цели и обратно мы с вороным шли ускоренным шагом, а иногда я бежал. Никогда больше я не рискнул прокатиться "с ветерком".

  Здесь я считаю необходимым заострить внимание на следующие строки. «Всадник ощущает неприятное чувство в том месте, на котором сидит. И не просто неприятно, а чертовски больно сидеть и удерживать равновесие. Каждое движение коня заставляет меня не сидеть, а ёрзать на крупе животного. И не подозревал, какой жесткий хребет у милых и умных лошадок».

Самая большая ошибка у незадачливого наездника - это отказ от седла. Не пришлось бы ему на обратном пути бежать рядом с лошадью. Через небольшое расстояние он освоился бы без всякой боли ехать рысью на коне. Ему предлагали седло, он не воспользовался им, а у нас в конюшне оно было всего одно. Пользовался им бригадир при объезде сельхозугодий. Вообще-то лошадь всю основную работу будь то окучивание картошки, боронование посевов или доставку копён сена к стогу выполняет шагом. Не больно сидеть в этом случае на ней, но после нескольких часов работы между ягодицами чувствовалось жжение. За лето в этих местах образовывались даже мозоли, несмотря на  то, что на спину лошади стелили лоскут грубой ткани. Мне бабушка для устранения неприятных ощущений   сшила небольшой мешочек, набила его перьями от птиц, зарезанных осенью, и получилась отличная подушечка, которая заменила мне седло. Не жаловался я на боли в ягодицах, тем более не просил бабушку об этой услуге. Долголетний житейский опыт был у неё. Возможно, и сама в детстве испытывала неблагоприятные последствия от сидения на лошадином хребте. На следующий день рано утром мать разбудила меня. Лошадь, запряженная в окучник, стояла  уже возле дома. Окучивать  картошку получила наряд мать в тот день от бригадира. Поводыря для лошади ей не полагалось. Я ведь тоже умел это делать, да и пяток рублей, которые начислят мне, были не лишними.

Постелила мать на спину мерина приготовленный бабушкой   пуховичок, подсадила на лошадь и сказала на какое картофельное поле ехать. Вожу коня по борозде. Скучно. Ёрзаю с левого бока на правый и с правого на левый. Импровизированное седло падает из под моей задницы на землю. Тпру, говорю лошади, останавливая её. Мать поднимает перинку, подкладывает её под меня: «Не виляй хвостом, сиди смирно!» - приказывает она. Сижу. Скукота.  Лошадь сама идёт по борозде, а мне под седалищем мягко и тепло. Глаза почему-то сами собой закрываются. Уснул и упал с лошади. Не больно ударился о мягкую почву. Даже мать не расстроилась, видя моё состояние. Подсадила на спину коня, и продолжали мы работу до конца рабочего дня. Правда, с перерывом на обед. Вечером бабушка, узнав о моём падении с лошади, дала матери нагоняй: «Подстилка для Вовки ещё не готова, а ты начала пользоваться ею». Не помню оправданий матери, но утром бабушка вручила мне подстилку с двумя тесёмками, пришитыми по краям: «Перинку положишь на спину, а ленты завяжешь под брюхом лошади» - напутствовала она меня. Не мог не подчиниться мудрому совету. Сделал так, как наказывали.

Бабушкина подстилка оказалась даже мягче седла, только стремян не хватало. Вскоре и матери других пацанов приняли на вооружение рацпредложение моей бабули и изготовили такие же мини матрасики для своих отпрысков. Болями между ягодицами мы больше не страдали, хотя львиную часть лета проводили верхом на хребтах лошадей. Со временем придумали и стремена. Взяли подходящей длины верёвку, концы её с помощью надёжных узлов превратили в петли. Получалось что-то похожее на страховочный тросик, , показанный на снимке,  но без замка. Длину подбирали по размеру ног.

 

Перекидывалось это немудрёное изделие через холку лошади и, скачи себе трусцой или рысью на ней сколько угодно без риска содрать кожу на ягодицах. Стремена позволяют приподыматься на них или опускаться в такт вертикального движения спины лошади. При определённых навыках это очень просто.

Летом мы парнишки и девчонки спали в шалашах на погребицах. Спали не только ночью, но и в жаркие обеденные часы. Будили нас спозаранку на рассвете ещё до восхода солнца. Мы шли в конюшню, надевали на морду, закреплённой за каждым  лошади уздечку, подводили её к телеге,  через неё запрыгивали на спину коня или кобылы и скакали к месту работы. Лошади не очень торопились. Знали, что их ждёт нудный труд. Разогнать их до рыси требовались кнут или ивовый прут. Работали часов  до  восьми девяти утра. С наступлением жары просыпались слепни и оводы. Они плотным ковром устилали круп животного и сосали из него кровь. Хвост помогал, но не в полную меру. Лошади даже в оглоблях стремились повалиться с ног на спину чтобы раздавить наглых насекомых. Нам седокам это грозило большими неприятностями. Сенозаготовки прекращались, и мы отправлялись на обед.

 

 

Страдальцев наших не надо было погонять. Они сами галопом наперегонки мчались к своим стойлам. Оводы и слепни в тень конюшни почему-то не залетали. Лошади, повалявшись с ног на спину в стойлах додавив намертво присосавшихся насекомых, начинали есть приготовленный конюхом корм.

Мы тоже шли завтракать, а потом отправлялись на погребицу в люлю. Там в каждом шалаше ждало нас сено, покрытое не первой свежести простынями и байковые одеяла. До стиральных машин ещё было далеко, а в летнюю страду стирать было некогда. Этим делом женщины занимались в дождливые дни, когда работа в поле прекращалась. Интересно было бы мне сейчас хоть одним глазом взглянуть на верёвках вывешенное бельё под дождём. Сушить его в наших комнатёнках не было места. Вывешивали стиранное под струи дождя и ждали пока он не закончит дополнительную процедуру полоскания, а выглянувшее солнце не сделает своего доброго дела.

       

А у нас на селе

Под дождём у жильцов.

Сушит солнце бельё

Всевозможных цветов.

 

Спали мы часа три, три с половиной. Не больше. Искупаться в пруду тянет, да и поиграть в войнушку хочется. Взрослые тоже урывали пару тройку часов для сна. Женщинам в это время надо было подоить своих коров и сделать необходимые заготовки на завтрашний день. Мужчинам накосить травы, заложить её в ясли бурёнки. У кого не было мужей, эта работа ложилась тоже  на плечи женщины, в лучшем случае на подросшего сына. Коровы тоже страдали от насекомых и стадо в летнюю жару пригоняли  в хлева, а в пасмурные дни коров оставляли пастись на лугах, и хозяйкам приходилось идти доить их в поле. Правда, недалеко. Пастух пригонял стадо на время доения близко к деревне.

Около четырёх вечера, когда спадала жара, и оводы улетали к себе домой, мы опять повторяли утренние процедуры с лошадьми и отправлялись на работу. Возвращались через час после захода солнца. На Смоленщине в это то время ещё можно было читать книгу без света керосиновой лампы.

После второго класса водить по борозде коня научились. После третьего уже могут послать и на скирдование сена. Эта работа посложнее. Лошадью надо управлять не только на поворотах, но и направлять её в нужное место. Процесс заготовки сена не сложен, но трудоёмок. Готовую к косьбе траву скашивали вручную косами литовками или конными сенокосилками. Тяжело, скажу я вам махать косою от зари и до заката.

 

 

После такой косьбы валки граблями разбивают как можно тонким слоем, чтобы трава высыхала быстрее. Затем высохшую траву надо сгрести опять в валки ручными или конными граблями.

Конные грабли на отдыхе.

 

Конные грабли в работе. Обратите внимание на возраст юноши. На них сидит шестикласник.

 

 

Следующий этап копнение. Это делалось с помощью обыкновенных трёх или четырёхзубых  вил. На них брали охапки сена и складывали в кучи метра полтора высотой. Получались копны.

 

 

 Каждую надо было доставить к месту скирдования или стогования. Скирд -  в отличие от стога - длинная кладь сена практически треугольной формы. А стог круглый и выглядит как большущая копна.

 

Очень и очень длинный скирд показан здесь. У нас скирды клали на треть короче.

 

Каждую копну надо было доставить к месту скирдования. Их просто подтаскивали на волокушах или с помощью обыкновенной верёвки. Волокуши изготавливались  из подходящих берёз. Спиливали в чаще нужное количество длинных деревьев по толщине подходящих для оглоблей. Почему в чаще? Там деревья растут тонкими, но зато высокими. Пару из них , предварительно очищенных от сучков и бересты на нужное расстояние, сравнимое с длиной лошади, клали  параллельно на землю. Ложили так чтобы расстояние между ними было такое, как и посереди оглоблей телеги. Ведь они тоже будут выполнять эту функцию. Перпендикулярно к будущим оглоблям гвоздями прибивали поперечину такой же толщины, но по длине выходящую за пределы лежащих на земле деревьев. Зачем я это вам рассказываю? Лучше с помощью Paint нарисую эскиз волокуши

1. 1.            Оглобли. В них запрягается лошадь.  2 перекладина. 3. Прибитые к перекладине тонкие берёзки. Здесь представьте себе стволики с сучками и листвой на них.

Лошадь к копне надо было подвести так, чтобы волокуша не затронула копну, а остановилась впритык к основанию. Эта работа требовала ювелирности в управлении конём. Не сразу получалось подъехать к копне правильно.  Приходилось делать запасной виток, но после незлобного подтрунивания двух взрослых (обычно женщин), опрокидывающих вилами копну на волокушу приходило умение. Здесь помогал глазомер, да и лошадь со временем понимала, что от неё требуется. Сама при нужде делала корректировку неправильно действовавшего седока. Правда к следующему лету она утрачивала этот приобретённый навык. До чего же умное животное по прозвищу Савраска.

Подтаскивали уже улежавшиеся несколько дней копны к месту стогования и верёвками. Это очень просто. На лошадь одет хомут, к одному из гужей его намертво привязана верёвка, которая тянется вслед за конём. Объезжаешь копну вокруг и останавливаешься рядом с ней. Здесь особой точности не нужно. Если и не остановил коня вовремя не беда. Он пару тройку, а то и больше шагов может сдать назад. Верёвка обводится вокруг копны и другим концом привязывается ко второму гужу таким узлом, чтобы его легко было развязать и тяни себе копну по скошенному лугу до места назначения. Этот метод освобождал одну из работниц, занятой опрокидыванием копён на волокуши, но после волочения оставался заметный след из небольших клочков сена. Их иногда сгребали и отправляли в лоно скирда, а чаще оставляли гнить под осенними дождями.

Пока писал эти строки вспомнилась ловля рыбы верёвкой. Не стройте из себя скептика, так было. Забегу намного вперёд своего рассказа. Уже демобилизовавшись из Армии, живу в общежитии города Липки Тульской области. Однажды вначале августа приглашают меня ребята на рыбалку. Согласился. - А чем ловить будем? – интересуюсь. – Вот этим – показал мне моток верёвки перекинутый через плечо один из жильцов. Удивился, рассмеялся, но вдаваться в подробности не стал. Ведь рыбы без воды не бывает, а летом окунуться и поплавать в прохладной воде сущее удовольствие. Каково же было моё изумление, когда выяснилось, что ловить рыбу мы будем именно верёвкой. Через Тульскую область протекает река Упа. В верховье она была узкой, и перепрыгнуть её не составляло труда даже для более менее прыгучего мальчишки. Так было до тех пор, пока не построили Щёкинскую ГРЭС. Для её нужд возвели плотину.  Ручей превратился в обширное водохранилище, затопив пойменные луга. На них, особо не выпендриваясь, выросла под водой какая-то густая трава метровой высоты с мягкими иголками.  В ней нашли себе пристанище карп, окунь, лещ и ещё какие-то травоядные рыбы.  В конце июля и в августе корни травы начинали подгнивать и, не стоило большого труда вытащить кучку растений из водоёма на сушу. Для этого самым лучшим вариантом являлось участие четырёх человек. Концы верёвки достаточной длины связывались прочным узлом. При растягивании она превращалась в две нити, которые складывались пополам. С концов двое более сильных парней набрасывают согнутую часть верёвки на плечи. Они вместо лошади будут в этом случае тягловой силой. Двое других берут в руки противоположные концы ниток верёвки и все идут от берега в воду на определённое расстояние. Оно зависит от густоты травы. Двое, которые не будут тащить груз, бросают нижнюю нитку верёвки на дно и прижимают её одной ногой к донному илу. Вторую руками держат чуть ниже верха травы. Тянем, потянем! Вытаскиваем на берег ворох водных растений. Разбираем этот ворох по клочкам, а там, среди травы лежат несколько особей крупной рыбы. Мелочью брезгуем, выбрасываем её обратно в воду.  Короче говоря, через полчаса набралось её полное десятилитровое ведро.

 Не много в то время было жильцов в нашем общежитии. Старший проживающий в нём перешёл планку сорокалетнего возраста. Развёлся по каким-то причинам с женой и ушёл от неё жить в общежитие. Взялся Николай Алексеевич приготовить пойманную рыбу. Очистили её от чешуи и выпотрошили внутренности под его умелым руководством мы сами. Жарил рыбок он. Никогда не забуду коллективную выпивку всего общежития под эту рыбёшку. Вкуснятина, не то, что в столовой треска или минтай. Надо сказать, что никто из жильцов под алкоголем в тот день не был агрессивным. Возможно, некоторые индивидуумы выпили мало.

Девчонки тоже не засиживались летом без работы и не проводили все дни в играх. Их в более позднем, чем мальчишек возрасте тоже сажали верхом на лошадь и заставляли управлять ею. Но самое главное для каждой девчонки было научиться доить корову. Доярки не были освобождены от заготовки кормов и других сельскохозяйственных работ, но занимались они ими урывками. Основная задача для них - это подоить коров утром в обед и вечером. Гораздо легче летом было той доярке, у которой росла дочь. После четвёртого класса она из десяти, закреплённых за матерью коров могла во время дойки выдоить две, а то и три. Не велико количество, но всё-таки подспорье. После пятого мать по скорости доения еле-еле  обгоняла свою дочь. При частой тренировке с выменем коров пальцы наращивают мускулатуру и приобретают выносливость при выполнении такой работы.

Как уже говорил, детей в деревне сызмальства приучают к труду. После первого и второго класса их ожидало управление конём при распахивании картошки, после третьего и четвёртого в обязанность входила доставка копён на волокушах и верёвками к месту скирдования сена. После пятого могли отправить отвезти на телеге 38-ми литровые фляги с молоком на молокозавод, а обратно доставить обрат для выпаивания телят. Мне в это время уже  поручали литовкой накосить травы корове. Однажды пришлось и подоить её в обед. Никого из взрослых почему-то не оказалось дома. Не стал обращаться за помощью к соседке. Решил сам подоить. Полностью не выдоил, видимо, корове не очень понравилось обращение со своим выменем, но больше половины подойника я надоил.

После шестого класса осваивали конные грабли. Много и ещё необходимых работ выполняли дети. Все не перечислишь. Закончив седьмой класс, пацан негласно становился обладателем диплома разнорабочего и, ему доверялось управлять лошадью, запряжённую в сенокосилку. Почему после седьмого, а не раньше? Не было писаных правил по технике безопасности на сельских работах, но для детей и подростков они неукоснительно соблюдались. У шестиклассника ещё не хватало сил с помощью рычага поднять косу на поворотах правой рукой, а одновременно левой с помощью вожжей управлять лошадью.

                      

Конная сенокосилка в 1950-х годах отдыхает во время обеда.

 

 

Косьба травы конной сенокосилкой в наши дни.

 

Всё про работу и работу в летние каникулы, а ведь мы ещё и учились с начала осени и до конца весны. Пошёл я в Скугореве в третий класс. Школа располагалась совсем не в том здании, в котором учились дети при помещике. Его, как уже упоминал, невольные погорельцы приспособили для жилья. Детей было мало, учительница одна и мы приобретали знания в просторной бывшей сторожке у скотных дворов. Парты располагались в два ряда по пять в каждом. Их было достаточно чтобы на одном усадить учеников первого класса, на втором третьего. Они ходили учиться в первую смену. Вторую посещали школьники вторых и четвёртых классов. Почему так? Видимо Клавдии Яковлевне таким образом было удобнее пичкать в наши головы доступные знания. На исходе учебного года учительница поручила четвероклассникам нарубить в лесу не особенно толстых деревцев для кольев. Сама отмерила портновским сантиметром квадрат 10х10 метров, заставила в нужных точках вбить колья. «Запоминайте площадь между кольями, здесь ровно сотка» - сказала нам Клавдия Яковлевна. И правильно сделала. Ведь свои огороды в деревне измерялись не гектарами, а именно сотками. Даже сейчас, когда у меня возникает желание определить количество соток на даче у знакомого, я вспоминаю размер сотки, отмеренной учительницей.

Мы быстро огородили этот участок и вскопали. Удобрили большим количеством навоза. Рядом он был, у коровника. Натаскали его корзинами, у которых было по две ручки. Посадила Клавдия Яковлевна с помощью одного из копальщиков…

Чтобы вы думали? Картошку, огурцы, капусту? Нет, нет и нет. В вырытые мелкие лунки она бросала по два семени кукурузы, только-только появившиеся у нас. Специально мы не ходили смотреть ни на всходы, ни на рост кукурузы. Наш путь к конюшне пролегал мимо загороженной  нами сотки земли. Каждый день мы могли любоваться результатом трудов своих. Приходим 1 сентября  в четвёртый класс. Кукуруза за три летних месяца вымахала высотой в два наших роста. Даже початки появились зелёные, не зрелые, но вкусные. Вот такая кукуруза выросла у нас  на сотке земли.

 

 

Не так уж и не прав был Никита Сергеевич Хрущёв об эффективном выращивании кукурузы в Смоленских районах на силос животным. Главное удобрения. Ведь мы унавозили почву на нашем участке по самое некуда.  Одно дело получить урожай на одной сотке земли другое на многих гектарах. Минеральные удобрения предприятия  Советского Союза  хотя и выпускали  в то время, но не в достаточном количестве для успешного земледелия. Поспешил Первый секретарь КПСС с посадкой кукурузы. Прежде надо было наладить производство удобрений достаточное для успешного выращивания этой культуры. Тогда бы его не окунали на большей части страны частушками в грязь лицом.

Отучились в четвёртом классе. Пришла пора идти в пятый. Семилетка находилась в Васильевске. Осенью пока не выпадет снег и весной после того как он растает мы в школу ходили  по тропинке. Путь по ней был короче, чем зимой по наезженной зимней дороге через деревню Сущёво на пару километров. Тропу эту почему-то называли фонтанкой. Одессит, видимо, прошёл по ней когда-то. Нередко после школы мы сворачивали со стёжки и заглядывали в сохранившиеся немецкие траншеи и блиндажи с целью найти там патроны.    Автоматы русский ППШ, немецкий Шмайссер, а также пара винтовок русская и немецкая перешли к нам по наследству от окончивших школу семиклассников. Как ни странно, но мы находили даже засыпанные землёй ящики патронов для немецких винтовок и автоматов. Русских боеприпасов не находили. Траншеи были немецкими. Не было времени у немногочисленных сапёров обезвредить все боеприпасы. В лугах оставались даже замаскированные противотанковые мины. На них подрывались коровы. Веса их хватало для приведения устройства в действие.

Мы прятали найденные патроны, а на второй день в классе с помощью циркуля на тетрадочных листах рисовали мишени. По дороге из школы домой вешали их на деревья и соревновались в меткости стрельбы из винтовки или автомата. Не помню результатов, но в яблочко попадали  не все. Мне хотя и редко, но удавалось поразить центр мишени.

Директором школы у нас был Титов Николай Титович. Вёл историю и физкультуру. Бывший фронтовик он мало пользовался учебником. Раскрывал тему своеобразно. Рассказывал о днях минувших так, как их описывали очевидцы. Начитанным был по своему предмету наш директор, особенно красочно рассказывал, как он воевал со своими однополчанами. Выбирал наиболее смешные случаи из своей фронтовой жизни. Тем не менее, задавал на дом выучить нужный параграф из учебника. После его рассказов этот параграф очень легко было усвоить. На уроках физкультуры плевать хотел  он на физзарядку. Ноги на ширине плеч, руки вверх, согнулись, пальцами рук касаемся пальцев ног. Ни разу не строил он нас в шеренгу. Строились мы только пару раз в году. Первый раз первого сентября, второй раз после окончания учебного года. Отмечали выпускной у семиклассников. Закидывал директор на плечо ремень от мелкокалиберной винтовки и мы, сгруппировавшись вокруг него кучкой, шли на импровизированное стрельбище. Это гора через которую не пролетит ни одна, выпущенная без прицела пуля. Под горой  стоял кол с прибитым к нему большой величины и толщины фанерным квадратом. Толщина фанеры не позволяла пробить её пулей от мелкашки насквозь. На неё кнопками крепились мишени. Не самодельные, а отпечатанные в типографии. Не знаю, сколько патронов отпускали свыше Николаю Титовичу, но осенью и весной мы практически все уроки физкультуры проводили на стрельбище и каждому он выдавал по три патрона, иногда и пять. К стрельбам он привлекал иногда и девчонок, но те как обычно, при выстреле закрывали глаза и пули летели мимо мишеней. Интересно, а ведь во время войны было немало снайперов женщин. Значит, наши девчонки ещё не доросли до умения пользоваться винтовкой? Чем можно было ещё заняться на уроках физкультуры? Никаких спортивных снарядов в школе не было. Бе́гом? Из Васильевска в школе учились только несколько учеников. Все остальные из окружных деревень. Самая близкая из них находилась в трёх километрах от школы. Какой к чёрту бег? И так усталые приходили в школу, а после неё измождённые домой. Зимой директор открывал кладовку, где хранились лыжи, и выдавал по паре каждому мальчишке и каждой девчонке. Сам тоже становился на лыжи и мы ехали кататься с горок.  Природе почему-то было угодно плоскую равнину сразу превратить в крутой многометровый косогор. С горы  мы скатывались на время. Разгонялись перед горкой, сильно отталкивались палками и катились вниз. Наверху и внизу крутояра стояли деревянные вехи. В момент пересечения верхней учитель включал секундомер, рядом с нижней останавливал его. Первые трое самых быстрых при спуске с горы получали по пятёрке в журнал. Остальные по четвёрке и тройке. Никогда Николай Титович не оценивал занятия по физкультуре двойкой. По истории бывало.

 

Устраивал он и лыжные гонки до МТС (машинотракторная станция), которая находилась в полутора километрах от школы. Туда и обратно во всю силу гнали мы по наезженной зимней дороге. Здесь на каждую оценку существовал свой норматив. В какую оценку уложишься по времени ту и получишь. Здесь обычно получали лучшие оценки неуспевающие ученики. Ведь в основном они были второгодниками. Иногда в суровый пасмурный зимний день мы вообще на физкультуру не выходили. Тренировались в кучности стрельбы. Для стрелка это немаловажный фактор. К одной из парт были привинчены тиски. В них закреплялась винтовка. На доску кнопками прикреплялся большой лист ватмана. В правую руку Николай Титович брал вот такое приспособление и прикладывал его к белому полю листа для каждого из нас в разных местах. 

 

Мы, присев за винтовкой, вырез прицельной рамки совмещали с мушкой и командовали учителем. Кружок вправо, влево, вниз, вверх. Он должен был перемещать своё устройство по нашему велению. Когда мушка, совмещённая с краями рамки была подведена под середину нижнего края яблочка звучала команда стоп.

 

После команды директор  карандашом через тонкое отверстие посередине круга ставил точку. До пяти раз повторялась эта процедура. Точки каждого отмечались фамилиями. Наконец все наприцеливались и начиналась разборка полученных результатов. У всех кучность «стрельбы» была разная. Пятёрку получал тот, у которого расстояние между точками было наименьшим. Я однажды умудрился две точки совместить. Мне, да и не только мне одному очень пригодились через несколько лет полученные в школе навыки стрельбы на службе в Армии.

Хотелось бы ещё рассказать о наших находках при посещении траншей и блиндажей. Тропинка, по которой мы ходили гуськом, проходила через луг. По нему только можно было пройти к окопам. Идём. Натыкаемся на скелет человека, одежда которого и оболочка костей к тому времени превратились в ничто. Остались только череп в каске и скелет подпоясанный ремнём на котором видимо когда-т висела сумка с патронами. Сейчас они лежали на земле. Рядом с останками лежала винтовка. На следующий день мы решили обследовать весь луг, а не отправляться в траншеи с целью поиска патронов. Четырнадцать скелетов обнаружили мы среди травы, начинающей уже сохнуть. Этот луг со всех сторон был окружён не только лесом, но и оврагами. Поэтому не выкашивался. Сено  вывезти с него не было возможности. Скорее всего, поэтому останки наших солдат лежали на месте гибели.

 

    Вот так они, вероятно, выглядели сразу после смерти.

Сообщили о своей находке взрослым. Дирекция совхоза не сразу бросилась захоранивать останки погибших. Решили похоронить их в братской могиле и на ней поставить памятник. Не скорое это дело.  Памятник надо заказать, а потом ещё и изготовить.

Наступило лето. На стене нашего магазина появилось объявление о приёмке костей. Не помню сколько стоил килограмм их, но любые деньги никогда не бывают лишними. Мы, трое малолетних придурков, взяли с собой по мешку, пошли на луг и набили в них костей из скелетов. Принесли, сдали продавщице. Она взвесила их и расплатилась по тарифу. Как же громко проклинала она нас, когда поехала в райцентр за товаром, захватив по пути сданные нами кости. В пункте приёмки сразу определили, что это останки людей, а поэтому никакой переработке не подлежат. «Захоронить их надо» - посоветовал приёмщик заведующей магазином. Привезла она эти кости назад. Не долго хранила она их в подсобном помещении. В середине лета был изготовлен памятник и все останки погибших не только с луга, но и обнаруженные нами в других местах захоронили посреди Васильевска в тополиной аллее. Памятник удался на славу. Он стал траурным украшением деревни. Пройдёт немного больше десяти лет, и я в Армии сочиню стихотворение.

 

Светило солнце, осушая

На траве блестевшую росу

Трудился дятел,

Завтрак сытный предвкушая

Долбил одряхшую сосну.

 

Включивши разом все реестры,

Привольной песней птицы заливались

И в это утро

Мы, несколько мальчишек местных

К лесной опушке приближались.

 

К местам грибного урожая

Шагали быстро

Как вдруг неведомая сила

Трагизмом в ужас повергая

 Нас всех на месте пригвоздила.

 

Со взглядами до страха неживыми

Глазниц,

Жизнь потерявших навсегда,

Среди травы лежали недвижимо

В солдатских касках черепа.

 

А рядом

Навечно остовы живых

 В застигнутой застыли изготовке.

В то время руки каждого из них

Сжимали русские винтовки.

 

Скрыт подвиг был здесь от народа

В цветах, разросшихся на диво.

Казалось,

Будто бы сама природа

Венки погибшим возложила.

 

Рождённые после салюта

Победы над зверством врагов,

Мы принимали как должное

Мирного стены уюта.

Тишину пятидесятых годов.

 

О подвигах не раз мечтали,

Играя с храбростью в войну.

И лишь сейчас

Над безымянными останками узнали

Им настоящую цену.

 

Платили жизнью на войне герои

За каждый метр, за каждый шаг,

Земля, обагренная кровью,

Стонала смертью в их ушах.

 

Но не сдавались

Под огнём дышащим силой

Отчизне верные сыны.

И мы над полем - братскою могилой

Склонили головы свои.

 

Попали мы впросак и ещё один раз, но не с костями - это был трагически пройденный этап. Опять на магазине появляется напечатанное типографским способом объявление о приёмке дубильного корья. Что за корьё, с каких деревьев? Об этом в объяве ни слова. Раз дубильное значит дубовое, решили мы, взяли топор и пошли и пошли ошкуривать молодые дубки. В одном месте парка они кучно росли себе спокойно. Некоторые уже желудями начали плодоносить. Хорошо хоть догадались кожуру снимать не по всей окружности стволов, а только на четверть её, чтобы раны, нанесенные нами, могли со временем обрасти новой кожицей. Ведь движение сока у деревьев полностью нарушено не было. Ох, и досталось нам на орехи  не только от бригадира отделения совхоза, а и от родителей. По моей заднице мать даже прутом от веника несколько раз походила, оставив на ней красные следы. Причём корьё оказалось не столько дубильным, сколько дубовым под стать нашим ещё неокрепшим умам. Дубильное корьё снимается в основном  с ивы и ели. За ёлочное платили 20 копеек за килограмм, за ивовое дороже, аж целый рубль. Лозы ивы у нас был непочатый край. В лесу эти деревья считались сорняками, а кора с них сдиралась  легко не топором, а с помощью обыкновенного ножа. За лето после седьмого класса не в ущерб летним работам в совхозе, я сдал 430 килограммов высушенного и связанного в пучки ивового корья. Получил столько же рублей. На них купил велосипед минского велозавода. Немного времени пришлось мне покататься на нём ради удовольствия. Через некоторое время пришлось использовать этого железного коня только в виде транспорта.

Лет через двадцать с лишним приехал я летом в отпуск в деревню. За столом начали вспоминать прошлое. «Николаевич, а помнишь, как вы начали заготавливать корьё?» - спросил меня отчим. «Помню, Александрович» - ответил я. По его инициативе перешли мы в этот день на такую форму общения. Видимо уже неудобно ему стало называть меня Вовкой, а для меня, хотя дядя Толя и подходило по всем параметрам, но когда  тебя называют по отчеству, то грех не ответить тем же. «А ведь дубки после ваших операций с ними вымахали в настоящие дубы, и только один пришлось спилить через несколько лет. Засох. Сварганил из него добротную кадку». Пошёл я к этим дубкам на следующий день. Действительно, вымахали они на немалую высоту. Кроны уже мало пропускали солнечного света  на землю. Меня больше интересовали стволы. Стали они толстыми почти на полный обхват рук. Раны после наших сумасбродных сдираний коры зажили. Осталось только по паре рубцов на коре, да и сама  она выглядела не так как не тронутая нами. Более гладкою была. Посидел я часок с пчеловодом женщиной. Дубки, а теперь уже взрослые деревья росли рядом с пасекой. Поговорили о том, о сём. Когда-то я целый месяц был у неё летом в помощниках. Крутил медогонку, но мёда не только не пил, но и не ел его, намазанным на хлеб. «У меня от него голова болит» - говорил я, вспоминая один случай. Однажды, когда ещё не ходил в школу, нам детишкам на похоронах в стограммовые стаканчики налили по небольшому глотку самогонки. Горькою была, но перед нами стояла почти полная чашка с мёдом. Уплели мы его ложками в один присест. Через некоторое время у меня сильно разболелась голова. Решил что от мёда. И только в четырнадцать лет уже наполовину окрепшим умом сообразил, что голова у меня болела совсем не  от мёда, а от самогонки. Для понимания  этого надо было выпить сто граммов водки. От водки голова у меня не болела, но отрезвление было похожим.

Каникулы после седьмого класса заканчиваются. На руках свидетельство об окончании семилетки. Куда податься с ним Пете из деревни?

 

       Пастушонку Пете

       Трудно жить на свете:

       Тонкой хворостиной

       Управлять скотиной.

      

       Если бы корова

       Понимала слово,

       То жилось бы Пете

       Лучше нет на свете.

      

       Но коровы в спуске

       На траве у леса,

       Говоря по-русски,

       Смыслят ни бельмеса.

      

       Им бы лишь мычалось

       Да трава качалась, -

       Трудно жить на свете

       Пастушонку Пете.

 

Пастушонку тяжело

Инженером лучше

В инженеры он пошёл бы

Пусть его научат.

 

 Невелик был выбор у закончивших семилетку в то время. Ожидали их четырёхмесячные курсы трактористов или шофёров. Можно было при успешной сдаче экзаменов поступить в какой-либо сельскохозяйственный техникум. Не желающие больше учиться попадали в когорту разнорабочих. Куда бы ты ни пошёл учиться, всё равно нужно было вернуться в совхоз. Паспортов в сельской местности не выдавали, а без него устроиться в городе не было никаких возможностей.

В конце августа мать спрашивает: «Куда пойдёшь учиться? На тракториста, шофёра?» Не долго думая выпалил: « В восьмой класс пойду». Очень мне скучно стало при мысли, что не буду больше учиться в школе. Ведь семилетку я закончил с отличными отметками, хотя письменные задания дома и не делал. Задачи по математике и упражнения по русскому языку решал на уроках географии, истории, а иногда и химии, вооружившись двойным вниманием. Мать немного призадумалась и ответила: «Кормёжкой тебя обеспечим, а квартиру в Тёмкине ищи сам». Видимо подумала, что это для меня неразрешимая задача.  Десятилетка у нас была одна в районном центре, расположенном в чуть меньше двадцати километрах от Скугорева.

Делать нечего. За два дня до начала занятий попутным транспортом еду в Тёмкино сдавать свои документы в школу. В неё зачислили без всяких проволочек. А где жить? Как найти съёмную комнату? Неожиданно повезло. Встречаю знакомого парня. Он был сыном ветеринара нашего совхоза и учился в Васильевской семилетке на год раньше меня, поэтому уже закончил восьмой класс в Тёмкине.  Интересная у него была фамилия, Пырхалев. «Вася, - спрашиваю – а как мне здесь квартиру найти?» «Пойдём к бабе Мане. Возможно, и возьмёт тебя на постой. Мне она сдаёт широкий топчан. Вдвоём ночью уместимся, если привезёшь свои одеяло и матрас.» - ответил он. Пошли к бабе Мане. Она сразу согласилась на постой ещё одного жильца. Это была женщина, полноты которой не занимать. Определить её возраст для меня тогда было сложно. Бабой Маней зовут? На здоровье. Буду звать её  так и я. Она нигде не работала. Не знаю, получала пенсию или нет, но свою хибарку с одним окном сдавала внаём аж четырём жильцам. Довольно узкими были проходы между её лежаком возле печки и двумя другими топчанами, приютившимися у стен. Не помню уже сколько баба Маня брала за квартиранство, но в её лачуге кроме неё самой в мою бытность жили ещё четыре человека.  Мы с Василием и две сестры. Они работали на железнодорожной станции. Обе не замужем, на выданье. На нас они как на женихов не обращали никакого внимания. Изредка подтрунивали: «Вовка, мне уж замуж невтерпёж, а ты негодный не растёшь и не растёшь». Баба Маня не только предоставляла жильё,  она готовила в русской печке завтрак, обед и ужин для постояльцев из их продуктов. Блюда можно было заказывать на день вперёд. Возникала необходимость возить картошку и шматы сала или мяса для бульона из Скугорева в Тёмкино. На хлеб, крупу и макароны  мать давала по десять рублей на неделю. Не большие деньги, но на неголодное пропитание хватало. Домой попадал по воскресеньям, да и то не в каждое. Не всегда попадался в субботу после занятий попутный транспорт, а пешком преодолевать 20 километров было не только лень, но и не легко.

Доставку продуктов мать решила через месяц после начала моей учёбы. Не захотелось ей каждые две недели искать оказию для пересылки мешка картошки. Приехала она на железнодорожную станцию за комбикормами. В то время работала завскладом отделения совхоза. Нашла в школе меня и я по её просьбе, сбежав с двух или трёх уроков, отвёл мамашу к бабе Мане и познакомил их. Не менее часа говорили они о том, о сём. О жизни и судьбе. Но самым главным был вопрос о моём питании. Решили и его. Мать предложила всю картошку и другие домашние  продукты, которые понадобятся мне до конца учебного года завезти все в один день. Баба Маня согласилась. Продукты было где хранить. У неё на небольшом участке земли возле лачуги красовался вместительный погреб. Если бы жила она на берегу Чёрного моря, то и просторный шалаш над погребицей, скорее всего летом сдавала бы внаём.

 Однажды сидим на уроке химии. Стук в дверь класса. «Да!» - громко отвечает учительница. Заходит Витька. «Флакова можно?» - спрашивает он  каким-то заискивающим тоном. Не забылась ещё учёба в школе. «Зачем?» - полюбопытствовала преподавательница.  «Я из Скугорево и он тоже» - ответил Витёк. Учительница даёт добро на выход из класса. Знала нашу ситуацию жизни вдали от дома. Выйдя на улицу вижу возле школы трактор Беларусь с прицепом. «Куда везти и где разгрузить твоё добро?» - спрашивает друг. Он к тому времени уже отучился на курсах трактористов. Заглянул в прицеп. Там мешки с картошкой и деревянная кадка. Сразу узнал работу отчима. Поехали к избушке бабы Мани. Разгрузили прицеп. Все присланные продукты перенесли на погребицу. Сели в кабину трактора и отправились на станцию. Ведь не специально Витьку на Беларусе отправили привезти пищу мне. На перевалочной базе ждал его груз для деревни. Витька остался на станции, а я отправился в школу. Не попал уже на урок химии, но на урок литературы не опоздал. Вела этот предмет наша молодая классная руководительница. Муж её жил в Вязьме, а она после окончания педагогического института по направлению отрабатывала свои два года в нашей школе. Спросила: «Флаков, почему ты не вернулся на урок химии?» Видимо рассказала химичка на перемене о посещении скугоревчанина. Рассказал всё как было. «Замнём для ясности» - вымолвила она каким-то не присущем ей тоном и начала урок.

После школы мы с Васьком высыпали из мешков картошку в погреб и вместе с бабой Маней исследовали содержимое кадушки. В ней на дне был слой квашеной капусты, потом ряд солёных огурцов, над ними лежали засоленные грибы. Над  грибами  расположились солёные куски свиного сала и мяса. На самом верху лежал мешочек сухих грибов. Собирал и сушил их я сам полными вёдрами. Не по вкусу они были в то время мне, но домочадцы варёные сухие боровики и подберёзовики любили. Все слои друг от друга были отделены круглым отрезком грубого  дешёвого полотна. Не знаю, как выбирала из этого ералаша баба Маня и доставала из кадушки  для приготовления пищи припасы, но присланных продуктов мне хватило до конца учебного года.  При очередном посещении дома отчим дядя Толя сказал: «Кадушку подари Бабе Мане». Подарил. Не приняла она подарок. Целых три месяца она отказывалась брать деньги от меня за квартиру. Слишком честная была. Правда, кадушка стоила дороже трёхмесячной квартплаты.

Через месяц учёбы выбрали меня почему-то с подачи Людмилы Прокофьевны  классной руководительницы комсоргом класса, поэтому автоматически вошёл я и в бюро комсомольской организации школы. В комсомол меня приняли ещё в седьмом классе, а в восьмом таких набралось не более пяти человек. Возможно, поэтому выбор пал на меня. Всех не комсомольцев класса в течение осени заставили написать заявления о вступлении в Союз Молодёжи. Я здесь был сбоку припёка. Руководила этим мероприятием Людмила Прокофьевна, сама ещё комсомолка. Моя работа заключалась в том, чтобы пойти с ними на бюро райкома и представить на заседании по фамилии и имени. До отчества не доросли мы ещё. После этого моя работа сводилась к  сбору членских взносов.

Не был я по своей натуре тогда организатором в полном смысле этого слова. Размер взноса составлял 20 копеек для учащегося комсомольца. Набиралось четыре рубля в месяц. Их надо было сдавать в сберкассу. В январе  я пару недель не был дома, свои деньги кончились, и я решил взносы сдать в феврале сразу за два месяца. На собранные рубли купил крупы и оставил немного на хлеб. Не помню сколько стоила буханка в магазине. Хлеб в столовой на столах лежал бесплатный, нарезанный небольшими ломтиками. Мы с Василием Пырхалевым, да и не только мы, пользовались этим. Заходим в столовую, заказываем официантке по стакану чая (в то время ещё не было самообслуживания) и уплетаем его вместе с халявным хлебушком. Оставшиеся куски на тарелке перемещаем в портфели и уносим с собой. Недолго кормили в столовых бесплатным хлебом. Через несколько месяцев львиная доля его начала уходить на прокорм свиней торговых работников. Во все времена они были изобретательны в непопадающих  под уголовный закон хищениях.   

Прихожу с восемью рублями в кассу. Каково же было моё удивление, когда кассирша заявила: «За февраль приму, а за январь не могу. Ведомость уже давно закрыта». Не стал я спрашивать ни у кого, что делать не со своими деньгами. Решил не тратить их, а подождать разворота событий. Ничего не случилось. Даже в райкоме комсомола, куда сдавал квитанции из сберкассы, не заметили недостачу. Да и кому надо было обнаруживать недостачу в четыре рубля. После денежной реформы 1961 года они автоматически превратились в 40 копеек. А ведь мои действия сейчас назвали бы коррупционными в мизерном размере. Так, скорее всего у многих чиновников начинается присвоение государственных денег и взяточничество. Главная задача чтобы не поймали в первый раз, а потом всё пойдёт своим чередом. Способы будут совершенствоваться, таксы увеличиваться.

Восьмой класс остался позади. Лето проработал в совхозе, но не на лошадях, запряженных в окучники и волокуши. Как уже говорил, Витька к тому времени проучился на курсах, и за ним был закреплён гусеничный трактор ДТ-54. Работали вместе. Он трактористом, я прицепщиком. Нередко и мне он позволял посидеть за рычагами стального коня. Разные работы выполняли. Гусеничный трактор – это универсальная самоходная машина. По сути, это тягач на гусеницах. Он способен выполнять самые разноплановые задачи. Пахали луга под зябь, косили траву уже не конной, а тракторной сенокосилкой. У неё коса была на много длиннее. Однажды отвезли мы в лес тракторные сани. Летом они также выполняли роль прицепного транспорта. Таскали их трактора не по снегу, а по грунту.  На них строители должны были погрузить напиленные ещё зимой стволы деревьев. Деревня потихоньку отстраивалась. На стройке работали четыре мужика. Все дома, построенные ими, принадлежали совхозу. Тем не менее, многие жители к тому времени из коммуналок, устроенных в бывшей помещичьей школе переселились в добротные избы. Получил трёхкомнатную избу и отчим. Ничего нет удивительного. Он был старшим в строительной бригаде и имел, считая меня троих детей. Жила с нами и его мать. Через год один из освободившихся просторных классов превратили в клуб. Стало где устроить танцы и порезвиться молодёжи.

Едем за нагруженными санями. Здесь тоже необходим прицепщик. Вдруг в радиатор трактора упирается рогами здоровенный лось. Вовремя Витёк успел нажать на педаль тормоза и остановил трактор. Иначе радиатору был бы капец. Минуты две или три, подняв голову, смотрел на нас сохатый. Потом, не почуяв угрозы в свой адрес, повернул вправо и медленным шагом пошёл в лес по своим делам. Лоси у нас не боялись людей. Отстреливали их только по особой лицензии. Она стоила больших денег. В нашей деревне не было зарегистрированных охотников, поэтому документа на отстрел этих животных никому не выдавали. Самовольство в нарушении  охоты  на лесных великанов по закону каралось до трёх лет лишения свободы. При копнении и скирдовании лосихи вместе со своими лосятами подходили к копнам и лакомились сеном. Ведь есть его  готовое намного легче, чем щипать траву в лесу. Летом пять шесть копён оставляли не заскирдованными специально для лосей. К весне от этих копён оставались одни следы, не запорошенные снегом. Один скотник относил осенью на край леса несколько кусков соли лизунца. Весной эту соль тоже нельзя было найти. Всю слизывали сохатые. Они  не боялись людей, но и близко к себе не подпускали.

 В Советском Союзе при Хрущёве одна идея следовала за другой. Пришла пора культурным пастбищам. Луга огораживались полутораметровой высоты забором из колючей проволоки на довольно внушительные по размерам загоны для коров. В них они загонялись пастись без пастуха.

 

  Когда трава поедалась в первом огороженном пространстве, стадо перегоняли во второе. Не буду сравнивать преимущества и недостатки этого способа пастьбы. Только кроме облегчения в работе пастуха особой выгоды не наблюдалось. Удои молока  не повысились, но три человека полный месяц городили эти заборы. Однажды по осени идём из школы. Заметили на огороженном участке мирно пасущегося внушительных размеров лося. Решили ради интереса попугать его. Громко хором закричали кто во что горазд. Он не особо напугался. Посмотрел несколько секунд на нас, разогнался и перепрыгнул полутораметровый забор из колючей проволоки. У него это получилось легко, изящно и красиво.

 

После прыжка он, под четыреста килограммов весом не побежал, а спокойно пошёл в сторону леса. Надо было своими глазами видеть этот прыжок. Красочно описать его у меня не хватает слов.

Отработал лето  в совхозе. Все заработанные деньги отдавал матери. Впереди ожидал девятый класс. Проучился в нём чуть больше полмесяца. Новый класс, новые учебники, а  я не догадался купить их на свои деньги перед началом занятий. Обратился к матери. Та не раскошелилась. Купили для дома для семьи какую-то нужную и дорогую по тем временам вещь. Не помню уже какую. Свободных денег в семье не оказалось. «Подожди до зарплаты» - попросила мать. До зарплаты так до зарплаты. Ждать её надо было не менее двух недель. А в это время у меня в классном журнале начали появляться жирные двойки. Непривычное для меня дело.

Опять случилась неожиданная встреча. Встречаюсь со знакомым,  закончившим весной, десятилетку парнем. Рассказал ему про свои невзгоды. «Не  дрейфь, - сказал он мне. - Я устроился мотористом кино в отдел культуры. Не хватает ещё одного. Сходи, должны взять на работу». Киномеханик был в то время первым парнем на селе после гармонистов. Понравилась мне эта затея. Посетил этот районный отдел. Располагался он в не очень тесной, но и не очень просторной комнате одного из административных зданий. В двух метрах напротив двери стоял самый большой стол. За ним на венском стуле сидел заведующий. Позади него располагалось в стене средних размеров окно. Не знаю какую культуру он проносил в массы кроме кино, но выглядел не совсем прилично для этой должности. Одет был в  солдатскую гимнастёрку. Внизу под столом красовались гражданские чёрные брюки. Надо сказать, в райцентре устраивались вечера художественной самодеятельности, приглашались и начинающие артисты. Однажды во Дворце культуры  показал свои умения кукольный театр Образцова. Правда, представители театра были довольно в усечённом виде и без руководителя. Ничего, в глубокой периферии они принимались добродушно без слова браво, у нас его не знали, но   продолжительными аплодисментами сопровождали каждый номер.

По правую сторону шефа располагались ещё три стола. За одним из них сидела бухгалтер, второй женщины должность забыл.  Запомнилась кассирша. Она была небольшого роста и имела на правой руке не пять, а шесть пальцев. «Принеси документы и, мы возьмём тебя на работу» - сказал хозяин помещения. «Какие документы?» - спросил я.  «Справку из школы и свидетельство о рождении». Через день принёс что требовали. Меня тут же оформили на работу и закрепили за одним из киномехаников. Деревни, которые он обслуживал, находились недалеко от Тёмкино, но зато Скугорево располагалось по другую сторону райцентра. Начал учиться проносить  культуру в массы через кино. Ничего сложного.  Мои непосредственные обязанности состояли в обеспечении киноаппаратуры электропитанием. Ни одно село, ни одна деревня за исключением райцентра в районе не были электрифицированы. Сидели женщины в долгие зимние вечера у кого-нибудь при свете керосиновой лампы. У каждой в руках были вязальные спицы, а возле ног на полу клубок ниток. Вязали и косточки молодёжи перемывали. Мужики и подростки в других избах играли в домино или карты.

Для кинопроектора свеча или керосиновый фонарь не годились. Ему нужна электроэнергия напряжением 127 или 220 вольт.  Для этой цели Одесский завод КИНАП выпускал не  только киноаппаратуру, но и передвижные электростанции некрупного размера. Всю киноустановку можно было погрузить летом на телегу, а зимой в сани и перевезти на лошади из деревни в деревню. Устроен источник электротока был очень просто. К маломощному мотоциклетному движку через механическую муфту присоединялся генератор, который на клеммы выдавал напряжение, а оно через кабель транслировалось в кинобудку. Я должен был  этот агрегат содержать в чистоте и в постоянно рабочем состоянии, выпрашивать в совхозе или колхозе пару литров бензина для заправки двигателя. Никогда в этом нам не отказывали. Наливали всегда полную канистру. Если бы был мотоцикл, то можно было заправляться бесплатно. Но… Мотоциклы были нам не по карману.

Через месяц после начала работы послали меня в Смоленск на курсы машинистов передвижной электростанции, чтобы получить нужные корочки. Учусь, но и не забываю посещать достопримечательные места в городе. Однажды в парке культуры и отдыха забрались мы вдвоём на качели. Напарник оказался бывшим моряком и раскачал сиденье так, что мне даже страшно стало. Присел, закрыл глаза и решил: «Будь что будет». Качание вскоре закончилось. Время пользования аттракционами было ограничено. Надо опускаться на землю. На сиденье оказалась зазубрина, зацепился штанами за неё и порвал их в самом видном и интересном месте. В каком? Правильно догадались. На заднице. Пришёл в общежитие и зашил довольно заметную дыру. Дело было вечером. Утром не пошёл сразу на занятия, зашёл в магазин одежды и узнал цену брюкам. У меня в кармане нужной суммы не оказалось. Ведь надо было ещё и питаться на что-то до конца учёбы. Иду на почту и даю в отдел культуры телеграмму. Как сейчас помню её содержание: «Порвал штаны. Пришлите 250 рублей по адресу…». На второй день мне почтальон вручил извещение на денежный перевод. Не пошёл, а побежал я на почту за присланными деньгами. С ними рысцой отправился в магазин. Там, в примерочной, выбрал модные в то время брюки, заплатил немного меньше присланной суммы и в них отправился в общежитие. Дело было уже после занятий. Прихватил с собой и порванные портки. Пригодились потом отчиму. Он был невысоким и по  росту к тому времени я догнал его. Наложила мать красивую заплату на дыру, на вторую штанину пришила точно такой же лоскут ткани, и ходил наш Анатолий Александрович с заплатами на работу.  В наши дни такое преобразование брюк считается модным. Особенно у женщин.

   

В деревне мальчишки, лазая по деревьям, часто рвали одежду. Никто не покупал по этому случаю им новой. На порванное место накладывались заплаты и щеголяли сорванцы с ними ещё долгое время. У взрослых мужчин тоже случались казусы. На работе почти каждый трудился с латкой в каком-либо месте. Это не считалось позорным.

Закончил я трёхнедельные курсы мотористов передвижной электростанции. Не помню, сколько учащихся было на курсах, но  первую категорию присвоили только мне одному. Ни один из вопросов экзаменаторов не застал автора этих строк врасплох. Что для меня это значило? По тем временам не мало. Во-первых, оклад установили 550 рублей. Всего на 50 целковых меньше чем у киномеханика второй категории, а на передвижках с первой никто у нас и не работал. В совхозе средняя зарплата в то время была около 350 рублей. Трактористы получали чуть более четырёхсот. И самое главное. Из семи киномехаников спустя месяц четыре ходили к заведующему и просили перевести меня на работу к нему. Стихийно возник конкурс. Выиграл его брат киномеханика, с которым я работал. Он недавно демобилизовался из Армии и   тоже возил фильмы по деревням. Не очень мне хотелось переходить от Николая к Владимиру.  Первый был поклонником стихов Сергея Александровича Есенина. После сеанса, не выключая лампочку, просунутую через окошко через оконце в кинобудке в зрительный зал, поднимался на сцену и перед оставшеюся на танцы молодёжью начинал декламировать стихи недавно вышедшего из запрещения поэта. Неплохо у него это получалось.

 

Ты жива еще, моя старушка?

Жив и я. Привет тебе, привет!

Пусть струится над твоей избушкой

Тот вечерний несказанный свет.

 

Пишут мне, что ты, тая тревогу,

Загрустила шибко обо мне,

Что ты часто ходишь на дорогу

В старомодном ветхом шушуне.

 

И тебе в вечернем синем мраке

Часто видится одно и то ж:

Будто кто-то мне в кабацкой драке

Саданул под сердце финский нож.

 

Ничего, родная! Успокойся.

Это только тягостная бредь.

Не такой уж горький я пропойца,

Чтоб, тебя не видя, умереть.

 

Я по-прежнему такой же нежный

И мечтаю только лишь о том,

Чтоб скорее от тоски мятежной

Воротиться в низенький наш дом.

 

Я вернусь, когда раскинет ветви

По-весеннему наш белый сад.

Только ты меня уж на рассвете

Не буди, как восемь лет назад.

 

Не буди того, что отмечталось,

Не волнуй того, что не сбылось,—

Слишком раннюю утрату и усталость

Испытать мне в жизни привелось.

 

И молиться не учи меня. Не надо!

К старому возврата больше нет.

Ты одна мне помощь и отрада,

Ты одна мне несказанный свет.

 

Так забудь же про свою тревогу,

Не грусти так шибко обо мне.

Не ходи так часто на дорогу

В старомодном ветхом шушуне.

 

Присутствующие хлопали не покладая рук. Ведь Есенин был певцом деревни, и стихи его были созвучны жителям деревни.

 

Тяжело и прискорбно мне видеть,

Как мой брат погибает родной.

И стараюсь я всех ненавидеть,

Кто враждует с его тишиной.

 

Посмотри, как он трудится в поле,

Пашет твердую землю сохой,

И послушай ты песни про горе,

Что поет он, идя бороздой.

 

Или нет в тебе жалости нежной

Ко страдальцу сохи с бороной?

Видишь гибель ты сам неизбежной,

А проходишь его стороной.

 

Помоги же бороться с неволей,

Залитою вином, и с нуждой!

Иль не слышишь, он плачется долей

В своей песне, идя бороздой?

 

Молча почему-то принимали эти стихи присутствующие, даже не аплодировали. Зато ещё на одно специально тут же прочитанное стихотворение им наизусть, кричали: «Давай ещё! Давай ещё!»

 

Пахнет рыхлыми драченами;

У порога в дежке квас,

Над печурками точеными

Тараканы лезут в паз.

 

Вьется сажа над заслонкою,

В печке нитки попелиц,

А на лавке за солонкою -

Шелуха сырых яиц.

 

Мать с ухватами не сладится,

Нагибается низко,

Старый кот к махотке крадется

На парное молоко.

 

Квохчут куры беспокойные

Над оглоблями сохи,

На дворе обедню стройную

Запевают петухи.

 

А в окне на сени скатые,

От пугливой шумоты,

Из углов щенки кудлатые

Заползают в хомуты.

 

Не было реакции на ещё и ещё. Николай уходил со сцены после прочитанного третьего стихотворения, и начинались танцы. Так было в каждой деревне. Менялись только стихи. Колян не по книге читал стишки, а только декламировал, размахивая руками, выученные наизусть. Чтобы выучить их на память  требовалось время. После его ухода со сцены устраивались танцы под гармошку или баян.

 Тем не менее, перешёл я работать к брату Николая Владимиру. Сколько бы не просили киномеханики перевести меня к ним, моё слово оставалось последним. С радостью перешёл бы на передвижку, обслуживающую Скугорево, но там была уже крепко сработанная пара, и киномеханик не ставил перед собою цель сменить моториста. Почему я выбрал Калачова Владимира, своего тёзку? Он возил кино в пять деревень близко расположенных от Скугорева. Не только четыре дня выходных, которые нам предоставляли обычно в конце месяца, я мог быть дома.  Летом на велосипеде, а зимой на лыжах после сеанса можно было приехать на ночёвку домой. Пять семь километров преодолеть на этих видах транспорта для меня не составляло большого труда. На лыжах затрачивал час, а на велосипеде в два раза меньше. Это немаловажный фактор.

В каждой деревне, где был клуб, и мы в нём демонстрировали кинофильмы, нас кормила и предоставляла ночлег одна из семей. Часто это были люди уже далеко не первой свежести и имели сыновей и дочерей, живших отдельно от родителей. Всех их надо было в кино пропускать бесплатно. Учитывая то, что билет на сеанс стоил 2 рубля для взрослого и 50 копеек для ребёнка старше пяти лет, приютившие нас, были хотя и в не большом, но в выигрыше. В гостях хорошо, а дома лучше.

В Штаповке и Петровках останавливались у бывших военнопленных. Штаповский рассказывал: « Служил срочную. Демобилизация на носу, а тут война. Окружили нас под Вязьмой немцы и многие к ним попали в плен, в том числе и я. Погрузили пленных в товарняк и куда-то повезли. Раздвижные двери нашей теплушки забыли закрыть на засов и мы на одном из медленных перегонов выпрыгнули из вагона. Куда пойти? Шёл, ориентируясь по солнцу, в направлении своей деревни. Заходил в лес. Искал партизан, но их в нашей местности в то время не было. Через полторы недели дошёл до дому, по пути питаясь дарами лугов и леса. В деревне немцев не было. Дождался освобождения Смоленщины и установления на бывших оккупированных территориях Советской власти. Пошёл в военкомат. Вместо того чтобы отправить меня в действующую армию посчитали за дезертира, отдали под суд и назначили десять лет отсидки в лагере за совершённое «преступление». Недолго пробыл я в заключении. Через некоторое время, когда ещё полностью с тамошними порядками не ознакомился, вызывает начальник лагеря: «Воевать пойдёшь?» - спросил он меня. «Конечно, не откажусь» - молвил я. «Тогда вот тебе документы, сухой паёк на сутки получишь на складе и езжай в Калинин». Прибыл в Калинин и обратился по указанному в направлении адресу. НКВД там расположился. Направили меня на фронт в один из батальонов Красной Армии. Там в штабе определили в роту штрафников. Не сразу познал суть этого названия. Будущие однополчане в прошлом заключённые расскажут про порядки, царившие в роте.  Сразу запомнилось одно. Воюешь до первой крови, после этого ты уже не будешь считаться штрафником, но не факт что тебя переведут в другую роту.  Во многих кровопролитных боях участвовал в первых рядах наступающих, но немецкие пули и осколки от снарядов пролетали мимо меня долгое время. Только через пять месяцев шальная пуля попала в шею, не повредив жизненно важные органы. В госпитале через три месяца полученная рана с помощью врачей зажила. Но кровь есть кровь, я пролил её. Не стал больше числиться штрафником. Тем не менее, после выздоровления был направлен в свою роту. Штрафников в ней к тому времени осталось менее десяти человек, остальные погибли. Не отправляли уже роту без нужды на верную гибель в самое пекло атаки. Наши военачальники научились грамотно воевать и не сорить солдатами на поле боёв. Участвовал в сражении за столицу Польши. Наградили медалью «За освобождение Варшавы». Не меня одного, а многих других. Жаркие бои шли за этот город.

 

Не так, конечно, рассказывал мой койкодатель о своей военной жизни. Рассказывал простым деревенским языком и не всё в один день. Я просто все рассказы объединил в один и оформил для удобного чтения. Так поступлю и в следующем рассказе.

Бывший военнопленный из Петровок не любил рассказывать о своей прошлой жизни. Не много у него было воспоминаний. Все дни плена были похожи один на другой. Но однажды летом мы решили поджарить мясо на углях потухшего костра. Про шашлыки мы в ту пору в деревнях Смоленщины не знали. Купили пузырь водки, поджарили мясо, выпили по стограммовому стаканчику и начали закусывать полусырым мясом. Не вкусно. Решили подождать минут 15 и подержать на углях нарезанную крупными ломтями свинину. Не ошиблись по времени. После второй рюмки закуска не могла быть вкуснее. Мясо дошло до кондиции, а мы этот закусняк  ели и пальчики облизывали. После второй рюмки дядя Петя молчун вдруг  спросил: « Вы ели когда-нибудь собачатину?» «А разве собак едят?» - кто-то из нас задал встречный вопрос. «Едят, да ещё как» - ответил он и начал рассказывать.

По его рассказу выходило, что в плен он попал тоже под Вязьмой. Там в окружении находилась большая группировка наших войск. Бежать не удалось. Доставили в концлагерь. Находился он где-то в Польше под городом Люблин. Еды давали только для поддержания жизни, но работать заставляли. Работали в каменоломнях. При всякой провинности или без неё, но ради удовольствия надзиратель кулаком проходился по зубам пленных. Не было у сорокапятилетнего мужика ни одного зуба во рту. Все выбили гестаповцы. Видимо не все правила поведения выполнял он.  Запомнился надолго его рассказ о съеденной собаке:

«Караульная собака почему-то оказалась в рабочей зоне для военнопленных. Решили её поймать. Как? Смотрим куда направляется она.  Я ложусь на землю поперёк её пути, напарник сзади меня скорым шагом идёт в направлении забора из колючей проволоки. Овчарка дрессированная бежит к нему пока без лая.  Для схватки ей необходимо перепрыгнуть меня лежащего. Как только она начала совершать прыжок я двумя руками вцепился в собачье  горло и начал душить и душить её до тех пор пока не почувствовал смерть животного. Оттащил в карьер. Там не снимая шкуры, положили труп собаки в разведенный из подручных горящих средств    костёр. Прошлогодней сухой травы в каменоломне было море.   Не разделывали собаку, нечем было. В каменоломне мы отбивали камень  содержащий руду кувалдами.  Этот инструмент совсем не годился для разделки скотских туш животных. Не терпелось нам. Как только обгорела шерсть на теле пса, мы начали ногтями сдирать шкуру с него и отправлять оторванные кусочки в рот. Таким образом, сняли и съели не только шкуру, а и мясо до костей. Съели. Не оставили нетронутой и требуху. Содержимое из кишок выдавливали, дожаривали их немытыми и съедали. Первый и, наверное, последний раз ел такую вкуснятину. Сейчас мясо собаки ни за что есть не буду даже при угрозе кулака боксёра». Так рассказывал Пётр Григорьевич о своём пребывании в плену.  

 

 

 

И не только из-за первой категории киномеханики хотели иметь меня в своих помощниках.Однажды вечером у нас забарахлил во время сеанса движок.  Еле докрутили фильм до конца. На следующее утро разбросал я этот мотор почти на запчасти и выявил причину барахления. Не раз видел как трактористы ремонтировали двигатели тракторов. Вкладыши между коленчатым валом и шатуном поистёрлись, и образовался между ними недопустимый зазор. Покрутил регулирующие гайки, установил нужный зазор, как нас учили на курсах. Собрал двигатель, завёл, и он вновь начал работать как часы. Кроме того Колька Калачов очень быстро научил меня общаться с киноаппаратурой на ты, и демонстрировать фильмы без помощи киномеханика. Похвастался он своими успехами и тут возник непредвиденный конкурс.

Итак, начал работать с Владимиром  братом Николая. Показывали кино в пяти деревнях. В одном из передовых  зажиточных колхозов председатель для центральной усадьбы, в которой находилось правление, купил свою киноаппаратуру, вдобавок телевизор. Они только что появились в продаже. На телевизоре не было чёткого изображения, были только движущиеся тени. Не учёл председатель, что для приёма телевизионных сигналов надо было соорудить приёмную антенну и поднять её на высоту около 50-ти метров. На мой ещё тогдашний взгляд лучше бы он не растрачивал колхозные гроши попусту, а подождал бы с этими покупками. Немного поднакопил бы денег и купил для деревни дизельную электростанцию так называемую ДЭСку. Провёл бы свет во все дома и в клуб. Мощности у неё хватило бы. Мы после этой покупки привозили в Петровки одну только киноленту. Всё остальное было в колхозе. Не мог председатель получать и фильмы в кинофикации. Для этого нужен был не только свой киномеханик, но свободные киноленты.

Не составило большого труда моему киномеханику договориться с председателем на эксплуатацию его аппаратуры не только в их клубе, а и в соседних деревнях. Не помню условий договора. Теперь мы с тёзкой стали встречаться редко. Он с колхозной киноаппаратурой обслуживал закреплённые за нами деревни, а я со своей начал мыкаться по другим. Почти половину района объехал. Это не составляло большой сложности. Для перевозки кинопередвижки проблем не было. Ещё до начала фильма ко мне приходил бригадир отделения совхоза или бригады колхоза в кинобудку и называл имя того, кто утром приедет на запряжённой лошади и отвезёт меня со всеми причиндалами в соседнюю деревню. Попробовал бы он не сделать этого. Получил бы не только нагоняй от районного руководства, но и возможность проститься с занимаемой должностью. Ведь мы перед показом фильма обязаны были прокрутить киножурнал, где показывалась жизнь в стране и за рубежом. Эти журналы по информации были сравнимы с сегодняшними Вестями на канале Россия, и с Сегодня на НТВ. Назывались они по разному. Запомнились три. «Новости дня», «Иностранная кинохроника» и «Советский спорт».  Иногда эти новости были интересными, но чаще зрители не торопились на просмотр их. Некоторые приходили в кино на десять минут позже времени. Столько длилась демонстрация журнала. Обычно за несколько минут до начала показа фильма киномеханик проходил по рядам и продавал билеты уже усевшимся на места зрителям. Потом садился на стул у входа в клуб и продолжал заниматься торговлей билетами до времени начала сеанса, которое было указано в афише. Моторист в это время запускал в работу двигатель мини электростанции и, размотав из бухты кабель, подавал ток в кинобудку. Потом киномеханик давал с десяток билетов мотористу и уступал ему своё место на стуле возле дверей клуба. Сам отправлялся в кинобудку и начинал крутить кинофильм. Пару частей, а они длились около десяти минут каждая, опоздавшие должны были купить билеты. Таковы были не писаные правила в нашей работе. Каково же было у меня однажды удивление, когда демонстрировался фильм, на который дети до 16 лет не допускались. Киномеханик ушёл в кинобудку, я остался у входа. Начался фильм. Вдруг смотрю на экран и боковым зрением вижу. Возле сцены сидят на коленях несколько детишек и уставили свои головы на экран. Не стал выгонять из клуба их. Сам, если помните, обманывал киномеханика. Но со своим шефом поделился открытием. « Не бери в голову» - ответил мне Николай. «Прячутся они среди ног взрослых, сидят смирно и выползают только после начала сеанса. Я их всех вижу, когда прохожу с билетами по рядам, но не выгоняю. Зачем? Продать им билеты на такой сеанс не имею права. Прибыли от них всё равно не будет. Пусть пасутся возле сцены».  Я с ним был более чем солидарен. Стукнет мне 16 только месяца  через три четыре. Хотя и показывал фильмы, но смотреть мне их запрещалось. Не парадокс ли? В деревне в отличие от города к шестнадцати годам подростки были уже сформировавшимися в  физическом отношении людьми. Да и практическим умом превосходили городских сверстников. Правда, знаний у первых было больше. Мы узнавали об интимных отношениях взрослых буквально к девяти годам. Мой  хозяин на передвижке Николай, ещё не служивший в армии, но успевший по примеру старшего брата окончить годичную Смоленскую школу киномехаников, был не прочь погонять ногами мяч не только на футбольном поле, но и с детишками на просторной лужайке возле своего дома.

 С тёзкой Володькой незыблемые правила по продаже билетов как-то сразу нарушились. Не уходил он в кинобудку. Начинал и заканчивал крутить фильм я. Тренировал меня для самостоятельной работы. Как уже рассказывал, председатель одного из колхозов купил собственную киноаппаратуру. У него была задумка через пару дней для жителей центральной усадьбы показывать новый кинофильм. Приходили бы на просмотр жители и других близко расположенных деревень. Не учёл только председатель двух вещей. Никто из киноотдела не рискнул бы выдать ему киноленту без своего киномеханика. Мог найти он его, но за прокат фильмов заломили бешеную цену, которую далеко   не покрывала выручка от продажи билетов за просмотр.     Да и фильмов  выпускалось мало. Даже мы возили их тогда не каждый раз новые, а в некоторых случаях и повторные. Пожарный надзор, как ни странно, тоже существовал в деревнях. Киноплёнки выпускались на горючей основе. Нужно было строго соблюдать правила пожарной безопасности. Не дай бог клуб спалишь. Все они были деревянными.

Вспоминаю рассказ в бытность мою учеником на курсах моториста преподавателя по пожарной безопасности. В Смоленском кинотеатре «Октябрь» при демонстрации фильма в кинобудке загорелась кинолента. Горели они в ту пору с быстротой пороха, а при тушении водой разгорались ещё сильнее. Директор кинотеатра не растерялся. Он вышел на сцену и объявил: «Сеанс прекращаем на некоторое время. К нам в город приехал Климент Ефремович Ворошилов. Он хочет встретиться с горожанами на площади Смирнова». Она находилась рядом с кинотеатром. «Пожалуйста, выйдем все организованно и послушаем легендарного полководца Гражданской войны. После встречи фильм будет продолжен». Все без всякой давки начали выходить на улицу и только там увидели что никакой Ворошилов их не ждёт, а возле кинотеатра стоит пара пожарных машин и пожарники занимаются своим делом. Никто не пострадал. А если бы тот же директор, не открыв все запасные выходы, прокричал правду: «В кинобудке пожар, выходите все!» Среди четырёхсот зрителей на дневном сеансе сразу возникла бы паника. Как уже не раз бывало, при ней зачастую бывают не только раненые, но и погибшие. Паника страшная вещь. Пожарные не осмелились тушить киноплёнку водой. Горящую часть плёнки залили пеной из огнетушителя, а потом накрыли её противопожарной кошмой. Без доступа воздуха не поступал и кислород, поддерживающий горение. Курил киномеханик в кинобудке, а  искра от его самокрутки попала на киноленту. Поздно додумался он как немедленно погасить только что загоревшееся пламя. Позвонил в пожарную, потом директору, а плёнка в это время разгоралась и разгоралась. Про огнетушитель и кошму от испуга забыл. Но не об этом мой рассказ.

Моему шефу не стоило большого труда договориться с председателем колхоза показывать фильмы на его киноаппаратуре не только в трёх деревнях, где были клубы, входящих в состав его колхоза,   но и в двух других, принадлежащих соседнему коллективному хозяйству. Он не возражал.  Ведь председателем там была женщина. Итак, в нашем распоряжении оказались две передвижных киноустановки. Одна колхозная другая государственная. Не грех было использовать их для перевыполнения плана, за которое полагалась премия. И ещё. Вырученные сверх проданных билетов деньги оставались в наших карманах. Не обязательно ведь план выполнять на 200%. Достаточно и 120%. Киномеханик оставался демонстрировать фильмы на колхозной передвижке, а я с государственной где только не был. Почти весь район объехал. Нередко заглядывал и в Скугорево. Возил я в основном уже показанные фильмы. Новых, как уже говорил, выпускали ещё мало. Поэтому посещаемость желала иметь лучшего. Приходили посмотреть кино во второй раз в лучшем случае чуть более половины зала клуба. Билеты кассиршей отдела кинофикации тоже выдавались отнюдь в неограниченном количестве. Каждый приезд за новой лентой надо было сдать вырученное за старую и только потом получить новую порцию напечатанных на синей ленте и порезанных на небольшие прямоугольники квитков. А я по своей должности совсем не имел никакого отношения к билетам. Поэтому киномеханик мне давал только  третью часть из полученных бумажек. Надо было вертеться не только мне, а и ему. Пришлось выработать свой приём продажи билетов и сбора денег со зрителей. Начинал продавать билеты за три четыре минуты до начала сеанса, время которого было указано в афише.  К этому сроку практически все кто решил повторно посмотреть фильм сидели на стульях, а в некоторых клубах были и скамейки. Я проходил по ряду, собирал деньги, при необходимости давал сдачу. В конце ряда вытаскивал несколько билетов из кармана и пробовал сразу у всех оторвать полоски с надписью «контроль». Если не получалось, ополовинивал вытащенное и на этот раз оторвать небольшие полоски кучей в большинстве случаев удавалось. Рука была натренированная. Отдавал все билеты сидящему зрителю с краю и говорил: «Передай по ряду», а сам отправлялся собирать деньги на следующий. Тот брал одну бумажку себе, остальные передавал соседу. Таким же образом поступал и рядом сидящий. Всё повторялось при продаже билетов и в следующих вереницах стульев.  Надо ли говорить о том, что билетов на весь ряд не хватало. Но претензий на этот счёт никогда не поступало. Отчитывался киномеханик перед бухгалтершей и кассиршей согласно проданным билетам.  Учёт вёлся строго. Все знали сколько билетов продано, но никто не знал о количестве денег, которые мы положили себе в карман. Небольшими они были, но были.  Ведь и киномеханик тоже деньги брал, а билеты давал не всем. В конце месяца перед выходными считаем дебет и кредит. Де́бет для нас это собранные в течение месяца деньги. Кре́дит (не путать с креди́том) проданные билеты. Считаем выручку. Сколько надо сдать грошей, чтобы получить максимальную премию? Расчёты не сложные, но мы не мелочились с премией. Владимир сдавал в кассу столько денег чтобы хватило на минимальное вознаграждение сверх зарплаты. Зачем вызывать  зависть у других, работающих на кинопередвижках. Ведь начисленную зарплату можно подсмотреть в ведомости. Начнутся склоки, а вот в карман не заглянешь.

Делили мы карманную выручку по справедливости. Шеф  забирал себе 60%, мне оставлял 40%. Почему так? Логика довольно проста для понимания. Ведь я ничем не рисковал, а ему за наши махинации могло грозить и небо в крупную клетку. Не большими суммами мы располагали, но  не менее трети оклада сверх него у нас в карманах оседало. Таким образом, часть своих доходов мы получали не только зарплатой, а и другим путём. Коррупция? По тем временам, несомненно да. Это считалось  грубым нарушением государственной, плановой и финансовой дисциплины;
Но надо учесть и то, что государственный план мы выполняли на все 120%. Работали по одному. Это накладывало не малые дополнительные трудности в работе, и я считаю, что в наших действиях ничего зазорного не было.

Не много о коррупции. На мой взгляд, избавиться от неё полностью никак нельзя. Ещё Пётр Первый, когда назначал государственным чиновникам оклады, говорил: «А вот этот из государственной казны ничего не получит. Он в своей вотчине  не только может, но и воровать умеет». Долгое время коррупция для чиновников была законным видом деятельности. До XVIII века государственные чиновники жили благодаря «кормлениям», т. е., на средства от лиц, заинтересованных в его деятельности. Коррупцию, на мой взгляд,  не уничтожишь. Она является интернациональной проблемой и свойственна всем странам независимо от политического устройства и уровня политического развития, а различается лишь масштабами и уловками, с помощью которых осуществляется процесс  мздоимства. Нас могли обвинить в грубых нарушениях государственной, плановой и финансовой дисциплинах. Но это дело далёкого прошлого. Замнём для ясности.

Пока езжу по деревням и кручу кинофильмы. Почему кручу? Этот термин остался с былых времён, когда ещё незабытый и по сею пору В. И. Ленин сказал: «Для всех искусств для нас важнейшим является кино». Прозорливым человеком он был. Вплоть до появления общедоступного телевидения кино было одним из немногих искусств, которым могли пользоваться и наслаждаться массы, как в городах так и в деревнях. На заре кинематографа оно было немым. В крупных кинотеатрах перед экраном стояло пианино и музыкант, сидевший за ним, смотрел на экран  и тут же  играл подходящую мелодию. Иногда мгновенно сочинял музыку сам. Называли этого человека тапёром. Название профессии произошло от манеры исполнения, так как зачастую в наличии имелось лишь пианино низкого качества, на котором приходилось буквально стучать по клавишам. После появления звукового кино необходимость в наличии тапёров отпала, и к 1930-м годам они практически исчезли. В наше время, с возрождением интереса к старым фильмам, в качестве эксперимента некоторые музыканты возрождают искусство тапёров. Никакого отношения к слову крутить тапёр не имел. Крутил фильм совсем другой человек. Сразу после изобретения кино его аппаратура состояла из проектора. В него были вмонтированы ручная динамо-машина, вырабатывающая электрический ток, лентопротяжный тракт и лампа достаточной мощности с объективом для проецирования движущихся кадров с киноплёнки на экран. Давайте заглянем в историю и вспомним, немое кино. Почему в нем люди на экране двигаются быстрее, чем обычно, и смущало ли это зрителей?  Сейчас нам, глядя немое кино прошлого века, кажется что люди, попав в экран, двигаются быстрее. Но тогда, зрителям так не казалось. Посетители считали, что экранные герои двигались с нормальной скоростью. Так в чем же дело? Вспомните, что в эпоху немого кино, оператор крутил пленку вручную. И за счет этого она шла со скоростью 16 кадров в секунду. Это говорит о том, что каждую секунду снималось 16 кадров фильма. 

В зрительном зале, на то время, фильмы крутили тоже ручным проектором, те же 16 кадров в секунду. И за счет этого все выглядело вполне нормально. Первые проблемы появились с возникновением звука в кино. Звуковая запись потребовала постоянной скорости движения пленки. Если пленка двигалась бы с разной скоростью наши герои говорили бы с разной тональностью голоса. То они бы говорили басом, то пищали бы. Поэтому чтобы этого не было заменили ручку на мотор. 

Вот такими аппаратами снимали и показывали немые фильмы.

 

Ещё одной проблемой звука в кино стал микрофон. Для того что бы было слышно актеров им приходилось сидеть рядом с микрофоном и говорить  в него. Так же со временем киношники заметили такую особенность. Чем больше скорость, с которой снимался фильм, тем лучше получалось качество картинки и звука. Поэтому уже с 1929 года практически все фильмы снимаются со скоростью 24 кадра в секунду. Что почти в полтора раза быстрее, чем первые немые фильмы. И этот стандарт в 24 кадра дошел и до сегодняшних дней. Теперь нам стал понятен ответ на вопрос, почему в немых фильмах все люди спешат. Это всё, потому что их снимали по 16 кадров в секунду, а нам показывают на  обычном проекторе со скоростью 24 кадра в секунду. А значит, нам его крутят в полтора раза быстрее, чем он шел в начале века, поэтому для нас они все и спешат. Но в начале века все видели абсолютно с нормальной скоростью кино. 

Во время моей работы на кинопередвижке мы уже не могли распоряжаться скоростью движения ленты. Электромотор работал со своей постоянной скоростью. «Почему так быстро крутил?» - спрашивали меня парни, выходя из клуба. Объяснял, как мог, что не в моих силах не понизить, не  повысить время показа. Не верили. «Как же мне доказать им неверующим свою правоту? – думал я. Однажды догадался. На бензиновом моторе электростанции стоял автоматический регулятор скорости вращения. Я отсоединил его. Сразу от этого  работа двигателя стала неустойчивой. Тут же попросил одного из ребят подержать газ на малых оборотах. Сам зашёл в кинобудку и запустил одну из частей фильма. На экране персонажи двигались в замедленном темпе, а со звуком случилась совсем белиберда. Он изменился в тембре, стал растянутым и малопонятным. Потом провёл эксперимент на повышенных оборотах двигателя. Артисты в этом случае на белом полотне стали не ходить, а семенить ногами как Чарли Чаплин в своих фильмах. Звук также изменился далеко не в лучшую сторону.

Хорошо. В одной деревне угомонил неверующих,  но в другой, третьей и пятой слышу те же вопросы. Продемонстрировал этот же опыт в клубе другой деревни. Скептиков в них не стало. А что в других поселениях? Да ничего. На вопрос «Почему так быстро крутил?» - отвечал: «Когда встретитесь с кем-либо из Петровок или Батюшкова спросите у них. Они к вам относятся почему-то неравнодушно и попросили меня гнать в вашем клубе фильмы как можно быстрее». Смеялись, но как я потом узнал, отношения между собой парни соседних деревень выясняли. Посеять вражду оказывается довольно просто. В данном случае обошлось без драк, которыми нередко под хмельком заканчивались ссоры между парнями соседних поселений.

В округе все жители близлежащих деревень практически были знакомы друг с другом.   О молодёжи и говорить нечего. Если в Батюшкове мы уже показали фильм, а на второй день переехали в Петровки, то парни и девчата из Батюшкова хотя и приходили  в эту деревню, но не к началу сеанса. Рассчитывали свой приход так, чтобы попасть на вторую половину показа. К этому времени мы уже не продавали билеты. Занимались другими делами. Вход в кино  был свободным. Обычно в клубе почти все места были заняты. Батюшковчане выстраивались вдоль стены в один ряд почти по ранжиру и ещё раз смотрели оставшуюся половину кинокартины бесплатно. Шли они четыре километра не для того чтобы посмотреть вторично в урезанном виде кино, а для того чтобы потанцевать и поплясать. Плясали  под гармошку, но танцевали обычно под нашу музыку. Иногда в Петровках танцевали и под баян, когда из Кордюкова приходил баянист. Только в основном танцевальные мелодии  неслись из нашей будки. Все кинопередвижки отдел культуры снабдил вращающимся диском и адаптером.  На диск клали  грампластинку.  На неё ставили адаптер с корундовой иголкой, а через него, запись на носителе музыки   подавалась в громкоговоритель, расположенный на сцене клуба. Под его громкое звучание и танцевали.  Так что мы несли не только культуру в массы через кино, а и физкультуру. Танцы тоже относят к спорту. Не снабдили нас только грампластинками, приносили их в клуб жители деревень.

Не все зрители после сеанса расходились по домам. Оставались потанцевать кроме молодёжи  некоторые мужики и женщины. Стулья или скамейки убирали с середины зала к стенам, а не уместившиеся иногда выносили и на улицу, чтобы создать нужное пространство для танцев. Как обычно парни и мужчины быстро находили себе пару, но вот большинству женщин   приходилось танцевать не с лицом мужеского пола, а с товаркой. Да и некоторых девчат постигала та же участь. Почему-то и их в деревнях было больше чем парней. Вспомните кинокомедию «Девчата». Там очень хорошо показаны вечеринки. Обратите внимание на танцующих девчат в левой стороне кадра. Сейчас и Тося Кислицына обхватит девушку намного выше ростом, стоящую позади неё, и закружатся они в вальсе.

 

 

У парней и мужчин хватало партнёрш не только для вальса, но ещё  для польки и танго. Некоторые меняли дам и дамочек после каждого танца.

Занималась молодёжь по вечерам и художественной самодеятельностью. Разыгрывали небольшие сценки, пели хором. В хор завклубом приглашала (не помню, чтобы на этой должности работал мужчина) всех. Главное желание. Нет музыкального слуха, поёшь неправильно? Не беда. Хор с правильными голосами перепоёт тебя. Для заведующей клубом в селе важным было не только качество, а и количество охваченных самодеятельностью колхозных жителей. Были смотры в райцентровском Доме культуры деревенских  исполнителей не только в хоре, а и других номерах.     По каким критериям   определяли победителей мне неизвестно и до сих пор. То ли по количеству, то ли по качеству исполнения. Только Нина Прохорова, когда участвовала в смотрах, всегда занимала первое место. Были и агитпередвижки. Выглядели они так.

 

 

Между относительно большими деревнями, Штаповкой и Петровками в своё время не оккупированными немцами, располагалась совсем небольшая деревушка, забыл её название. Чуть более десяти дворов были в ней. Вот в этой деревульке и жила Прохорова Нина. Было ей в ту пору года 22, а может 23 года от рождения, но не больше. Не помню. Прихрамывала она на правую ногу. Она у неё была почему-то короче левой. Пускали мы её на просмотр кино в Штаповке, Петровках да при случае и в других деревнях  всегда бесплатно. Более того при встрече даже приглашали посмотреть тот или иной кинофильм. Не из-за её хромоты.  Нет. Заметили, что когда она приходила смотреть кино, то в зале все места были не только заняты, но и многие купившие билеты стояли, подпирая стены клуба. Выручка у нас увеличивалась. Нинок обладала незабываемым голосом. Пела она ничуть не хуже, а может и лучше Людмилы Зыкиной. Не могу сравнить. Нинку слышал только рядом, а Зыкину по радио или по телевизору. Это не одно и то же.

Она всегда исполняла пару песен перед сеансом не выкаблучиваясь, а потом и после него немало пела. Смотря какое у неё было настроение. Ведь потанцевать ей тоже хотелось. Многие шли в клуб не посмотреть кино, а послушать Прохорчучку. Такое прозвище дали ей в детстве. Не знаю, как назвать нашу помощницу. Ходячей рекламой? Нет, конечно. Да и слово это в то время мало кто знал. Пела она в клубах сама по себе, а мы тоже сами по себе в эти же вечера крутили фильмы. Где-то во второй половине апреля 1960 года после кино как обычно начались танцы под нашу радиолу. Приглашает меня Нинок на белый танец. Хотя и прихрамывала, но в вальсе кружилась здорово. Не заметна в  этом случае была её хромота. «Володя, попроси своё чучело чтобы 9 мая вы привезли кино в Петровки» - попросила она. «А чучело это кто?» - спросил я в свою очередь. «Да киномеханик твой». Влюбилась она в него по самые уши, а Володька на неё никакого внимания не обращал. Сердцу не прикажешь. Покрутились мы в вальсе, а когда закончилась музыка, отвёл её к двум свободным стульям. Она села, сел и я. «А ты знаешь почему я прошу привезти кино 9 мая в Петровки?» «Не знаю, конечно,» - ответил я. «Там намечаются торжества по случаю пятнадцатилетия Победы. Хочу под аккомпанемент баяна исполнить песню. Баянист из Кордюково уехал. Только ты можешь мне подыграть». Играл я тогда немного на гармошке, осваивал изредка игру  по нотам на баяне, но никакой перспективы в своей игре не видел. Ещё при рождении медведь на левое ухо мне наступил, а правое прижал к половице. Музыкальный слух у меня, ещё не родившись навсегда умер. Сказал ей об этом. «Не нужна мне твоя мелодия. У тебя есть чувство такта и ритма в музыке. Порепетируем и аккордами обойдёмся. У нас для этого ещё есть время». «А что петь будешь?» - спросил я. «Пока не решила. При следующей встрече скажу» - ответила она и  тут же подхватила песню, звучащую из грампластинки, которую исполняла Нина Дорда.

                                 -Ландыши, ландыши!

                                    Светлого мая привет.

                                  Ландыши, ландыши.

                                  Белый букет.

Отличным получился дуэт у Нины с диска и Нины, сидящей рядом со мной.

Немного времени прошло до следующей встречи. Встретились буквально на следующий день в Петровках, куда мы привезли ленту какого-то фильма. Забыл его название. Довольно немало их показывали. Пришла раньше на час начала сеанса. Нашла меня в кинобудке. Я сидел в ней и по самоучителю на баяне разучивал какую-то мелодию. В клубе этой центральной деревни колхоза был баян, но никто на нём играть не умел да и учиться не хотел. Предпочитали гармошку. «Хочу спеть в День Победы   Священную войну» - объявила Нина Прохорова. Как отказаться от этой затеи? Напомнил о медведе. «Ничего, по нотам ты играешь правильно. Ищи их в культмаге и разучивай песню».

Вообще-то музыка на нотном стане та же математика. Главное ногой научиться отбивать нужное время и неправильно играть у тебя уже не будет возможности. Не будет возможности при отсутствии музыкального  слуха и придать сочности исполняемой мелодии. Ну что же. Склонностью к математике меня бог не обидел. Согласился на эксперимент. Обрадовался когда, полистав страницы самоучителя, в самом конце его обнаружил ноты этой песни. Обрадоваться мало. Ноты ещё надо перевести на музыку. Времени оставалось мало, учитывая ещё и то, что своего баяна не было. Пошёл к председателю колхоза. Попросил его на пару недель дать баян в прокат. Согласился без оплаты. За несколько дней выучил мелодию первого куплета песни. До припева не дошёл. Не хватило времени. Да и Нинулька говорила: «Не нужна твоя мелодия в припеве. Нужны аккорды». С  её помощью и с помощью самоучителя выучил нужное количество трезвучий и запомнил их. В ту юную пору у меня была отличная память не только в полушариях мозга, но и в движениях пальцев рук. Сейчас семидесятилетний не могу ею похвастаться. Уходит, уходит и уходит она от меня. То, что было в детстве и юношестве помню. Что было вчера забываю начисто, зато помню что будет завтра.  Потренировались несколько раз. Исполнительница пела в полголоса, а я тоже не старался растягивать меха баяна в полную силу. Получалось неплохо.

Наступило 9 мая. Вечером многие пришли в клуб за полтора часа до сеанса. Открыл вечер председатель колхоза. Поздравил всех с большой победой. Отдельно обратился к ветеранам. Поблагодарил за участие в кровопролитных боях. В ту пору, хотя и малочисленными они были, зато мужиками ещё в соку. Все начинали войну на Смоленщине. На ней шла ожесточённая битва за Москву. «Этой же палкой и по твоему хребту можно пройтись, Андреевич. Тоже прошёл всю войну!» - выкрикнул с места один из мужиков. Все захлопали.

После выступления председателя на сцену поднялись несколько пионеров. Под руководством учительницы они хором в стихах поздравили ветеранов. Затем один из парней прочитал со сцены стихотворение Твардовского «Гармонь». Приведу его полностью. Уж очень оно нравится мне. Кому лень не читайте.

 

ГАРМОНЬ

 

По дороге прифронтовой,

Запоясан, как в строю,

Шел боец в шинели новой,

Догонял свой полк стрелковый,

Роту первую свою.

 

Шел легко и даже браво

По причине по такой,

Что махал своею правой,

Как и левою рукой.

 

Отлежался. Да к тому же

Щелкал по лесу мороз,

Защемлял в пути все туже,

Подгонял, под мышки нес.

 

Вдруг — сигнал за поворотом,

Дверцу выбросил шофер,

Тормозит:

      — Садись, пехота,

Щеки снегом бы натер.

 

Далеко ль?

— На фронт обратно,

Руку вылечил.

— Понятно.

Не герой?

— Покамест нет.

— Доставай тогда кисет.

 

Курят, едут. Гроб — дорога.

Меж сугробами — туннель.

Чуть ли что, свернешь немного,

Как свернул — снимай шинель.

 

— Хорошо — как есть лопата.

— Хорошо, а то беда.

— Хорошо — свои ребята.

— Хорошо, да как когда.

 

Грузовик гремит трехтонный,

Вдруг колонна впереди.

Будь ты пеший или конный,

А с машиной — стой и жди.

 

С толком пользуйся стоянкой.

Разговор — не разговор.

Наклонился над баранкой,—

Смолк шофер,

Заснул шофер.

 

Сколько суток полусонных,

Сколько верст в пурге слепой

На дорогах занесенных

Он оставил за собой...

 

От глухой лесной опушки

До невидимой реки —

Встали танки, кухни, пушки,

Тягачи, грузовики,

 

Легковые — криво, косо.

В ряд, не в ряд, вперед-назад,

Гусеницы и колеса

На снегу еще визжат.

 

На просторе ветер резок,

Зол мороз вблизи железа,

Дует в душу, входит в грудь —

Не дотронься как-нибудь.

 

— Вот беда: во всей колонне

Завалящей нет гармони,

А мороз — ни стать, ни сесть...

Снял перчатки, трет ладони,

Слышит вдруг:

— Гармонь-то есть.

 

Уминая снег зернистый,

Впеременку — пляс не пляс —

Возле танка два танкиста

Греют ноги про запас.

 

— У кого гармонь, ребята?

— Да она-то здесь, браток... —

Оглянулся виновато

На водителя стрелок.

 

— Так сыграть бы на дорожку?

— Да сыграть — оно не вред.

— В чем же дело? Чья гармошка?

— Чья была, того, брат, нет...

 

И сказал уже водитель

Вместо друга своего:

— Командир наш был любитель...

Схоронили мы его.

 

— Так... — С неловкою улыбкой

Поглядел боец вокруг,

Словно он кого ошибкой,

Нехотя обидел вдруг.

 

Поясняет осторожно,

Чтоб на том покончить речь:

— Я считал, сыграть-то можно,

Думал, что ж ее беречь.

 

А стрелок:

— Вот в этой башне

Он сидел в бою вчерашнем...

Трое — были мы друзья.

 

— Да нельзя так уж нельзя.

Я ведь сам понять умею,

Я вторую, брат, войну...

И ранение имею,

И контузию одну.

И опять же — посудите —

Может, завтра — с места в бой...

 

— Знаешь что,— сказал водитель,

Ну, сыграй ты, шут с тобой.

 

Только взял боец трехрядку,

Сразу видно — гармонист.

Для началу, для порядку

Кинул пальцы сверху вниз.

 

Позабытый деревенский

Вдруг завел, глаза закрыв,

Стороны родной смоленской

Грустный памятный мотив,

 

И от той гармошки старой,

Что осталась сиротой,

Как-то вдруг теплее стало

На дороге фронтовой.

 

От машин заиндевелых

Шел народ, как на огонь.

И кому какое дело,

Кто играет, чья гармонь.

 

Только двое тех танкистов,

Тот водитель и стрелок,

Все глядят на гармониста —

Словно что-то невдомек.

 

Что-то чудится ребятам,

В снежной крутится пыли.

Будто виделись когда-то,

Словно где-то подвезли...

 

И, сменивши пальцы быстро,

Он, как будто на заказ,

Здесь повел о трех танкистах,

Трех товарищах рассказ.

 

Не про них ли слово в слово,

Не о том ли песня вся.

 

И потупились сурово

В шлемах кожаных друзья.

 

А боец зовет куда-то,

Далеко, легко ведет.

— Ах, какой вы все, ребята,

Молодой еще народ.

 

Я не то еще сказал бы,—

Про себя поберегу.

Я не так еще сыграл бы,—

Жаль, что лучше не могу.

 

Я забылся на минутку,

Заигрался на ходу,

И давайте я на шутку

Это все переведу.

 

Обогреться, потолкаться

К гармонисту все идут.

Обступают.

       — Стойте, братцы,

Дайте на руки подуть.

 

— Отморозил парень пальцы,—

Надо помощь скорую.

— Знаешь, брось ты эти вальсы,

Дай-ка ту, которую...

 

И опять долой перчатку,

Оглянулся молодцом

И как будто ту трехрядку

Повернул другим концом.

 

И забыто — не забыто,

Да не время вспоминать,

Где и кто лежит убитый

И кому еще лежать.

 

И кому траву живому

На земле топтать потом,

До жены прийти, до дому,—

Где жена и где тот дом?

 

Плясуны на пару пара

С места кинулися вдруг.

Задышал морозным паром,

Разогрелся тесный круг.

 

— Веселей кружитесь, дамы!

На носки не наступать!

 

И бежит шофер тот самый,

Опасаясь опоздать.

 

Чей кормилец, чей поилец,

Где пришелся ко двору?

Крикнул так, что расступились:

— Дайте мне, а то помру!..

 

И пошел, пошел работать,

Наступая и грозя,

Да как выдумает что-то,

Что и высказать нельзя.

 

Словно в праздник на вечерке

Половицы гнет в избе,

Прибаутки, поговорки

Сыплет под ноги себе.

Подает за штукой штуку:

— Эх, жаль, что нету стуку,

Эх, друг,

Кабы стук,

Кабы вдруг —

Мощеный круг!

Кабы валенки отбросить,

Подковаться на каблук,

Припечатать так, чтоб сразу

Каблуку тому — каюк!

 

А гармонь зовет куда-то,

Далеко, легко ведет...

 

Нет, какой вы все, ребята,

Удивительный народ.

 

Хоть бы что ребятам этим,

С места — в воду и в огонь.

Все, что может быть на свете,

Хоть бы что — гудит гармонь.

 

Выговаривает чисто,

До души доносит звук.

И сказали два танкиста

Гармонисту:

— Знаешь, друг...

Не знакомы ль мы с тобою?

Не тебя ли это, брат,

Что-то помнится, из боя

Доставляли мы в санбат?

Вся в крови была одежа,

И просил ты пить да пить...

 

Приглушил гармонь:

— Ну что же,

Очень даже может быть.

 

— Нам теперь стоять в ремонте.

У тебя маршрут иной.

— Это точно...

— А гармонь-то,

Знаешь что,— бери с собой.

Забирай, играй в охоту,

В этом деле ты мастак,

Весели свою пехоту.

— Что вы, хлопцы, как же так?..

 

— Ничего,— сказал водитель,—

Так и будет. Ничего.

Командир наш был любитель,

Это — память про него...

 

И с опушки отдаленной

Из-за тысячи колес

Из конца в конец колонны:

«По машинам!» — донеслось.

 

И опять увалы, взгорки,

Снег да елки с двух сторон...

Едет дальше Вася Теркин,—

Это был, конечно, он.

1943.

 

  Наступила и наша с Нинком очередь. Поднялись на сцену, уселся я на стул, растянул меха, взял несколько вступительных аккордов и заиграл мелодию. Исполнительница песни стоит рядом со мной и молчит. Что такое? Поднимаю глаза и смотрю на неё вопросительным взглядом.  «Про аккорды не забудь» - тихо говорит она мне. Мелодию закончил, перешёл на аккорды и тут Нинка начала петь песню с припева.

 

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна!

Идёт война народная,

Священная война!

 

Пропела она его таким голосом, которому я удивился. Он был похож на мужской тенор и, казалось, исполняет песню не женщина, а один из участников хора Советской Армии. В Священной войне припев поётся дважды. Продолжаю лить аккорды.  « Мелодию давай» - негромко чтобы слышал только я один, шепчет она. Перешёл на мелодию.  Певица запела первый куплет своим привычным для всех голосом.

 

Вставай страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашисткой силой тёмною

С проклятою ордой.

 

Припев запела опять изменённым голосом. «Подхватывайте» - крикнула она зрителям. И тут случилось необъяснимое. Почти все в зале стали припев петь хором. Заглушили они не только мой баян, а и голос самой солистки. Так продолжалось до конца песни. Куплеты исполняла Нинок, а припев зрители. «Нина, спой ещё» - просили присутствующие. «Кино хочется посмотреть, после него спою.» - ответила она и сошла со сцены. За ней последовал и я в свою кинобудку. Там уже всё было готово для показа фильма. Билеты мы на этот раз не продавали. За сеанс с лихвой расплатился колхоз. Крутили мы в тот день недавно вышедшую на экраны кинокартину «Баллада о солдате». После титров «Конец фильма» Нинуся не обманула зрителей. Не поднимаясь на сцену, прямо в зале пела и пела. «Почему ты так поступила со мной? Я ведь тебе не профессиональный музыкант. Взял да и растерялся» - спросил я в одном из перерывов между песнями.  « Какая-то муха меня за мозг укусила на сцене. Решила поступить так, как поступила. Зато здорово у нас вышло». 

Ходила молва, что её приглашали петь в Смоленский народный хор. Спросил однажды: «Нин, а правда что тебя приглашали в Смоленск?» «Было дело» - ответила она. «Почему не поехала?» « А мать куда я дену? Она у меня с кровати не может встать уже более двух лет» - проговорила и тут же замолчала. Я тоже прикусил язык. Пройдёт чуть больше года. Навсегда расстанусь я с кинопередвижкой и никогда больше не встречусь с талантливой из глухой деревушки девчонкой. Не знаю как сложилась судьба моей подруги. Подружкой не могу назвать. Года на четыре она была старше меня. В армии впервые буду смотреть кинофильм «Приходите завтра». Смотрел на Фросю Бурлакову и вспоминал Нину Прохорову.  Она тоже обладала широким диапазоном голоса.  Голоса  многих певиц она копировала. Не путайте слова копировать и пародировать. Пародия — это «произведение-насмешка» по мотивам уже существующего известного произведения. Пародии могут создаваться в различных жанрах и направлениях искусства, в том числе литературе (в прозе и поэзии), музыке, кино, эстрадном искусстве и других. Нинок не пародировала, а копировала, известных певиц. Жаль, не вышла на всесоюзную сцену.

Продолжаю крутить кино. Святая цель – нести культуру в массы, из серых будней праздники творить! В декабре 1960 года заболела мать. Чуть ли не месяц пролежала в больнице райцентра. Улучшения были, но совсем незначительные. В конце января ей совсем стало плохо. Отвёз её отчим опять в ту же больницу. Не оказалось там нужного хирурга. На второй день отправили на самолёте в Вязьму. Не могли помочь матери и там. Слишком запущена была болезнь. Умерла она под ножом хирурга. Страдала она из-за опухоли матки. Сейчас при такой болезни её попросту удаляют, а в то время надо было поставить ещё точный диагноз. Как? В райцентре даже рентгеновского аппарата не существовало.

Показал кино в Теплихове. Везу на второй день аппаратуру в родное Скугорево. Всего четыре километра между этими деревнями было. Въезжаю в свою деревню. Первым встретился дядя Миша, брат отчима. «Вовка, твоя мамка умерла» - чуть ли не прокричал он трагически. Послал незлобно его на три буквы: «Зачем разыгрываешь?» Повернулся он и пошёл молча прочь от меня. Разгрузил аппаратуру и пошёл домой. Там сидела мать отчима тётя Анисья с заплаканными глазами: «Толя уехал в Вязьму за Тамарой» - сквозь слёзы проговорила она. Наконец понял, что дяди Миша не обманывал меня, а говорил правду. В конце концов, поверил в смерть матери. Погоревали с тётей Анисьей, но мёртвым мёртвое, а живым живое. Написал афишу не на бланке, которые я любил красочно оформлять, а на простом тетрадочном листе уведомил односельчан, что фильм состоится. Вечером, когда все собрались, я вышел на сцену и объявил: «Сегодня все вы будете смотреть фильм бесплатно. Помяните добрым словом мою умершую мать». Разными соболезнования были. Не помню уже какие, но все сочувствовали нашему горю. Не помню и названия кинокартины, которую демонстрировал в тот вечер, только все билеты у меня остались не тронутыми в ящике, в котором они обычно хранились.

Привёз отчим мёртвую мать из Вязьмы на следующий день ближе к вечеру. К этому времени его напарники по строительству сколотили добротный гроб. Положили её в него со всеми обрядами, как было положено в нашей местности. Начали приходить к нам мужчины и женщины посмотреть на мать. Один из мужиков достаёт из кармана пачку денег и говорит: «Это, Александрыч, мы вам на похороны сбросились». Я стал отказываться от денег. У меня в кинобудке хранилась выручка от продажи билетов в трёх деревнях. На похороны хватало. Потом покрыл бы недостачу билетов. Отчим рассудил иначе: «Если я сейчас откажусь от помощи сельчан, то и у меня её потом никто не примет. Не хочу стать отщепенцем». По молодости лет не учёл я такого поворота событий. Зато хватило ума замолчать и засунуть свой язык… Куда? Конечно в задницу. Вы правильно догадались… Хоронили мать на мой день рождения.

В начале мая отчим просит: «Вовка, перейди, пожалуйста, работать в совхоз. Трудно мне с двумя девчонками. Помоги немного». Девчонки это мои сёстры по матери Надька и Лидка. Первой в то время шёл седьмой год, а второй всего два годика пару месяцев назад стукнуло. Согласился. Оставил кинопередвижку. Перешёл работать в совхоз. Не учёл одного. Надо было перед расчётом получить паспорт. Была такая возможность, но я даже заявления об увольнении не подал. Перестал ходить на работу и всё. В совхозе паспортов не выдавали, поэтому уехать из сельской местности в город было проблематично. Да и откуда я знал, что придёт пора уезжать из деревни. Месяца через три отчим повторно женился. Взял в жёны женщину, родившую двух внебрачных  детей. Я невольно оказался лишним в их семье. Надо куда-то сматываться. Без паспорта куда? Поехал устраиваться вновь на кинопередвижку. На этот раз мне в приёме на работу отказали. Не было вакантных мест, зато выдали трудовую книжку с записью о работе. Не лишними потом пара лет стажа оказались при выходе на пенсию. Заведующий вдобавок пообещал освободить через пару месяцев место для работы. Пообещал? Ну и пообещал. Только этого обещания ждать нужно.

А тут какая-то организация типа Колхоз Строй Монтаж затеяла в нашей деревне построить скотобойню. Зачем возить в кузовах автомашин телят на дальние расстояния? Можно построить предприятие по забою скота прямо посредине близлежащих деревень. Начали собирать бригаду. Мне тоже не грех было влиться в неё. Покопал недели полторы котлованы под фундамент и поехал в контору за справкой на получение паспорта. Она выдавала такой документ. Дали без всяких проволочек. Более того в этот же день получил и новенький паспорт. Своей фотографией обзавёлся заранее. Ура! Теперь я не только гражданин сельской местности, а могу ещё стать и жителем любого города в Советском Союзе.

Всё время после смерти матери получал алименты от отца. Расписывался в переводах. Почтальоншей в то время работала сестра новой жены отчима. Поэтому затруднений в получении денег не было.  Не знаю, каким образом отец узнал о смерти своей первой жены, но в самом конце августа 1961 года получаю от него телеграмму: «Приезжай жить. Папа». Всего три слова было в ней, да ещё приписка, по какому адресу его в Симферополе найти. Получил алименты с зарплатой и отправился в начале сентября в путь. Куда? Пока не знаю. Возможно к отцу, а может и нет. Не очень хотелось подпадать под его зависимость, но в мыслях направился к нему. Пока еду в Тёмкино на вокзал. До прихода поезда в любом направлении надо было подождать пару часиков. Рядом с вокзалом находился газетный киоск. Купил «Комсомольскую правду» и областную «Рабочий путь». Прочитал Комсомолку. Перешёл на местную газету. Её прямо силком заставляли выписывать не только в городах, но и в деревнях области. Отчим просматривал заголовки, что-то читал, а чаще сворачивал газету и говорил: «Вся исписана, а читать нечего». Мне выбирать не приходилось. В ожидание поезда читал всё подряд. Дошёл до объявлений в самом низу четвёртой страницы. Там почему-то в то время много сообщалось о разводах. Такой-то или такая возбуждает дело о расторжении брака. Приводились адреса собравшихся развестись супругов. С какой целью это делалось? Зачем? Не знаю до сих пор. Меня в этой рубрике заинтересовало другое объявление.

 

«В горнопромышленное училище г. Липки Тульской области объявляется дополнительный набор учащихся по специальностям:

машинист добычного комбайна (на базе семи классов);

машинист электровоза (на базе семи классов);

электрослесарь с обслуживанием средств автоматизации (на базе 10 классов).

Все учащиеся находятся на полном государственном обеспечении».

Заинтересовала меня специальность машиниста электровоза. Представил, как буду покорять вёрсты по необъятным железным дорогам страны. Зачем мне нужен незнакомый отец в Симферополе? Всего один раз встречался с ним в раннем детстве. Пришёл поезд Вязьма – Калуга.  Беру билет до Калуги. Знаю из уроков географии, что Тула находится  недалеко от этого города. Совсем не знал, что электровозы бегают не только по железным дорогам, а и  возят в вагонетках уголь и руду в шахтах. Еду под стук колёс. В то время поезда на этом перегоне таскали не тепловозы, а тем более не электровозы. В ходу были отслуживающие свой век паровозы. Из топки его через трубу вырывался едкий дым.

Распространялся он даже при небольшом ветре в обратную от движения поезда сторону. Поэтому все окна в вагонах были закрыты. Да и немногие из них имели способность открываться. Из Калуги до Тулы рукой подать. Всего два с половиной часа езды. Приехал в Тулу вечером. Переночевал на вокзале. Утром распустил свой любопытный язык и узнал, как добраться до Липок. От Тулы до Липок час езды на автобусе. Приехал, нашёл училище. Оно находилось рядом с автостанцией. Здание его было двухэтажным и значительно длиннее других домов более этажных.

Зашёл в директорскую, написал заявление о приёме на учёбу по специальности машинист электровоза и меня отправили в одну из пустующих комнат на второй этаж отдыхать. Была она узкой, стояли в ней две кровати. «Выбирай любую» - сказала мне сопровождающая, обращаясь ко мне. – Обеда для тебя уже нет, а к семи часам на ужин не опоздай. Столовая внизу, рядом с дирекцией. – Добавила она. Не знаю, почему она так сказала. Как потом выяснил, пищу принимают группами и только опоздавших по уважительной причине кормили отдельно. На скамейке в вокзале, хотя она и со спинкой, добротно не выспишься. Разделся до майки и до трусов, тут же юркнул под одеяло. Сразу уснул. Через некоторое время толкают меня в плечо. Проснулся. Открыл глаза. На соседней койке сидит какой-то мужчина. «Вставай и одевайся» - сказал мне мужик. Не у бабушки на печке, не скажешь капризно: «Не хочу». Встал, оделся и сел на койку. Стульев в комнате не было. Они появятся вместе с соседом на следующий день. Разбудивший меня, представившись, начал разговор: «А ты знаешь, на кого будешь учиться?» - спросил он меня. «Знаю, на машиниста электровоза». – Ответил я. «Тот электровоз по железным дорогам бегает?» «Ну, не по асфальту же» – пришлось сказать мне. «Незнайка ты. В шахтах тоже есть электровозы, которые таскают по рельсовым путям гружёные и порожние вагонетки. Проучишься два года и всю жизнь будешь работать в шахте. Никуда с этой специальностью на поверхности тебя не возьмут. То ли дело электрослесарь. Для него все производства открыты. Переходи в мою группу». Уговорил. Пошли мы в дирекцию, и я переписал своё заявление. В училище был недобор, и каждый мастер стремился укомплектовать свою группу до положенного числа учащихся. Мне, да и не только мне, с мастером повезло. Иван Семёнович на полных два года станет не только моим наставником, но и заменит в какой-то мере родителя. Понравился почему-то я ему. Хочу, не хочу, но даже сейчас на пенсии я выражаю благодарность мастеру производственного обучения нашей 9-й группы за его заботу о нас. Хотел он укомплектовать свою группу до положенных 20 человек. Через неделю группа была полноценной. Липковчане в основном почему-то игнорировали своё училище и предпочитали поступать в учебные заведения других городов. А он сумел сагитировать троих городских парней, не сдавших экзамены в техникум в свою группу. Этим парням жилось по сравнению с нами припеваючи. Жили они дома. Приходили в училище только на завтрак, обед и ужин. Ну и, конечно, посещали занятия в обязательном порядке.

Не за это я благодарен ему.  Находились мы на полном государственном обеспечении. В столовой кормили сытно. Даже наши растущие организмы не ощущали голода между приёмами пищи. В отличие от армейской службы у нас не было физических нагрузок кроме как на уроках физкультуры. Одежду выдавали форменную. Нательное бельё, черная рубаха с широким ремнём, на который была одета квадратная бляха, ботинки и шинель с петлицами. На них красовались сверху вниз  белые металлические буквы «ГОРПТУ» - горнопромышленное профессионально-техническое училище. Голову покрывал головной убор с козырьком и околышем. Проще говоря, картуз.

Вот в такой форме мы щеголяли.

 

   В городе нас прозвали пшённиками, а  девчата почему-то старались держаться в стороне и редко заговаривали с нами. Им студентов подавай. Был в Липках филиал Тульского политехнического института. Там желающие очники могли три курса изучать общие учебные дисциплины вечером, а днём работать в шахте. Не до девчат было многим студентам. Днём работа, вечером учёба, потом они и вовсе перебирались из Липок в Тулу. Ошибались девчушки насчёт пшёнников. Пройдёт время и многие из них будут стараться выскочить замуж за бывшего пшённика. Некоторым повезёт, большинству нет. Слишком презрительно они относились к учащимся в училище. Не жаловали таких и городские парни.  Кому нужна сварливая жена? Да и после училища работать в Липках по распределению оставались считанные единицы. Зато какие? Самые лучшие.

Государство обеспечивало нас всем необходимым для учёбы. Но на непредвиденные карманные расходы деньги тоже бывают нужны. Больше половины группы курили, а сигареты и папиросы не были предусмотрены в нашем обеспечении. Да и для других мелких надобностей нужны были деньги. Где их взять? Выручал мастер. Он договаривался на хлебозаводе о выгрузке вагонов с мукой. Это не было обязательной нагрузкой. Некоторые пацаны могли выпрашивать деньги у папы с мамой, поэтому они даже из-за солидарности с большинством  не шли таскать мешки с мукой. Мы, довольно внушительная часть группы, шли и освобождали пару вагонов от груза. Тяжело было, но по окончании работы мы получали наличными по четыре, по пять рублей, и были очень довольны. Кроме того на хлебозаводе женщины готовили сладкий хмельной квас. Выпьешь от жажды алюминиевую кружку и малость захмелеешь. Ходили работать и на кирпичный завод. Только там мы не выгружали, наоборот грузили на платформы готовый кирпич. Из всего училища только наш мастер организовывал для группы приработок. Остальные группы только завидовали нам. Ничего не поделаешь. В обязанность мастеров не входила забота о карманных деньгах учащихся.

Помню первое занятие в механической мастерской. Все стоим парами за верстаками в халатах. Халаты не были закреплены за кем либо. Каждая группа пользовалась ими. При надобности их отвозили в прачечную. Чего не скажешь о нашей одежде. Стирали мы её сами в специально оборудованной комнате. На каждом верстаке укреплены двое тисков. Иван Семёнович стоит за учительским верстаком. На нём красуются не только тиски, а и внушительный ряд напильников.  Мастер берёт в руку самый большой напильник и говорит: «Это напильник». Будто никто не знает названия этого инструмента. «Это напильник драчёвый» - продолжает он. Мы дружно все расхохотались.  Не первый и, наверное, не в последний раз услышал наш настсвник смех при показе этого напильника. «Самому иногда хочется назвать его дрочильным, но он действительно называется драчёвым от слова драть. Бывают ещё напильники личные и бархатные» - прервал наш смех Иван Семёнович и начал рассказывать про нехитрый инструмент по прозвищу напильник. Более половины урока ушло у него на это. Мы слушали, раскрыв рты. Немудрёный инструмент напильник, но, оказывается, различаются они  не только по форме, но и способом насечки зубьев, а также множеством  других технических премудростей.

Перед каждым из нас лежала неуклюжая прямоугольная и не обработанная металлическая заготовка, из которой мы должны были изготовить вот такой молоток. Инструмент простейший. Напильники и ножовка по металлу. Только отверстие сверлили на станке.

 

У кого-то через месяц он получится таким как на фото, у кого-то хуже. Только мозоли на ладонях будут у всех одинаковыми. Для парней из деревни они не были болезненными, а пацаны из городов наживали себе и кровяные мозоли.  Готовым молоткам в кузне проводили закалку,  потом они насаживались на рукоятки. Сделанные строго по чертежу отправлялись в хозяйственный магазин, а остальные не совсем кондиционные на шахты. Там молотки нужны были любые.  Мастерили мы не только молотки, а ещё ножовочные станки по металлу и гаечные ключи.

В мастерской мы заняты были всего лишь два часа в неделю. Научиться орудовать напильником для нас не было первостепенной задачей. Изучали мы и более важные предметы. Горное дело, спецтехнологию и почти десяток других дисциплин. Расскажу про уроки математики. У нас был отличный преподаватель по этому предмету. Анатолий Иванович не только понятно объяснял предмет, но и заставлял нас соревноваться в скорости решения задач. За пятнадцать минут до конца урока он мелом на доске писал условие задачи и говорил: «Первый, решивший правильно тут же получает пятёрку, второй четвёрку, остальным поставлю оценки в журнал, когда проверю тетради». Надо ли говорит о том, что на решение задачи он оставлял совсем немного времени. Старались, соревновались. Очень часто я поднимал руку вверх и получал пятёрку. Не отставал от меня и Витёк Дятлов лучший футболист училища. Через месяц, может через два Витька спрашивает меня: «А ты не скажешь, почему мы с тобой пятёрки и четвёрки делим пополам? Ведь раньше нас никто задачи не решает. Давай оба получать только пятёрки без четвёрок». «А что предлагаешь?» - спросил я его. Договорились так. Садимся  за рядом стоящие столы. Из парт мы уже выросли. Он выше ростом спереди, а я сзади. Задачу решил, но руку не поднимаю, толкаю соседа в спину. Не более чем через минуту он оборачивается ко мне, мы одновременно поднимаем правые руки вверх и дуэтом кричим: «Всё!» Пятёрка каждому обеспечена. То же самое было и тогда, когда он решил задачу первым. Только он после этого поворачивал голову ко мне и тут же отворачивал. Я продолжаю решение. Решив, толкаю его в спину. Опять вскидываем одновременно руки вверх. Опять по пятёрке. На списывании нас заподозрить было нельзя. Сидели друг за другом за разными столами и задачу решали самостоятельно.  Вообще-то получить  четвёрку можно было и не торопясь. Главное уложиться во время и решить задачу правильно. Но нам с Дятловым не фартили четвёрки, нам подавай пятёрки.  А вот двойку заслужить у Анатолия Ивановича в нашей группе никому за всё время учёбы не удалось. Он попросту игнорировал эту оценку.

Пройдёт несколько лет. Отслужу в  Армии и встретимся с Анатолием Ивановичем на улице. Разговоримся. «А Вы помните Дятлова» - спросил я его. « Как же не помнить нашего лучшего футболиста?» Даже сейчас редко пропускаю матчи с его участием». Играл в то время Витёк за сборную города. «Помню и то – продолжал бывший учитель – как он поворачивал голову на 180 градусов к тебе, а ты через некоторое время давал тумака ему в спину. Было и наоборот, но почему-то правые ваши руки взлетали вверх одновременно. Как вы этого добивались?» Заметил, однако, нашу уловку опытный преподаватель. Рассказал о нашем уговоре. Посмеялся он и сказал: «Зря старались. Каждому из вас пятёрка в аттестате и так была бы обеспечена. По моему предмету в девятой группе вы оба были лучшими». «А спортивный интерес по Вашему на свалку надо было выбросить?» - парировал я и тут же спросил: « Анатолий Иванович, а почему Вы двойки никогда не ставили?» « Почему не ставил? Ставил, да ещё какие жирные. Только ваша группа была у меня в привилегированном положении. Я вообще в ней не должен был вести занятия. Основная масса вашей группы имела среднее образование и пойти против ваших бывших учителей я не мог. Да и у Ивана Семёновича все ученики были башковитыми». Поговорили и расстались. Не раз встречались и ещё, но так долго уже не разговаривали.

Был у нас ещё один преподаватель по прозвищу Кулон. Не знаю,  почему его так ещё до нас прозвали. Больше подошло бы ему прозвище Ампер или Вольт. Кулон - это единица измерения электрического заряда, с которой электрик в работе совсем не встречается, а вот на амперметр и вольтметр  смотрит почти каждый день.  Вёл он электротехнику. Это самая важная учебная дисциплина для будущих электрослесарей. Лекции читал не так красочно как Анатолий Иванович, но не понять его мог только самый последний болван. У Геннадия Михайловича была своя причуда. Он чаще всего вызывал к доске малосильных по его предмету учащихся. Однажды стою у доски и обдумываю ответ на заданный вопрос. Замешкался малость. Из класса пошли подсказки. Их слышу не только я, а и преподаватель. «Не подсказывай» - говорю я громко – «Сам знаю». Все расхохотались, в том числе и ведущий урок. Когда смех утих начал отвечать на вопрос. По ходу ответа надо было что-то написать на доске. Подхожу к ней, беру мел. «Положи мел, хватит. Садись, пять» - остановил меня преподаватель. Сыграли, однако, на этот раз  свою положительную роль подсказки, хотя и не воспользовался я ими. Знаний у меня на эту тему хватало только на тройку. Далеко не всем везло так, как повезло мне в этом случае. Строгим был учителем Геннадий Михайлович.

Запомнился один случай. Был у нас в группе самый крупный парень Лёша Лебедев. Повезло ему с габаритами, но не повезло с умственными способностями. Вызвал его однажды Кулон к доске. Вопрос был про домну. О ней Лёша имел весьма смутные представления. «Домна – это э, ы, э» - вырывается у него изо  рта, а глаза и особенно уши его направлены в аудиторию за подсказками. «Плавильная печь» -  слышит он из аудитории. «Домна – это печка» - произносит стоящий у доски. «Правильно» - молвит преподаватель. «А что в домне добывают» - спрашивает он. Опять под взмахи правой руки несётся кряхтение: «Ых, ых, ух».  «Уголь» - шепчет сидящий  за первым столом Савкин. «Уголь» - тут же повторил Лёха. Все засмеялись, а учитель сказал: «Правильно, правильно и ещё раз правильно. Садись, два». Через тройку месяцев мы уловили, что если Кулон начал говорить: «Правильно, правильно!», то за ответ тебя ждёт неминуемая двойка. Нашли противоядие. «Геннадий Михайлович, не ставьте двойку. Можно я отвечу на этот вопрос в следующий урок?» – просил нерадивый ученик. «Не только можно, но и нужно» - отвечал преподаватель, откладывая в сторону ручку. Никогда не забывал он вызвать к доске проштрафившегося в прошлый раз ученика. Как обычно к его ответу сейчас не было претензий.

Где-то в середине ноября я узнал, что в Липках существует вечерняя школа. Обратился к мастеру: «А можно я буду учиться ещё вечером после занятий в училище?» «Узнаю» - ответил Иван Семёнович. Дня через три четыре пришёл в группу, отозвал в сторону и говорит: «Завтра иди к директору вечерней школы. Знаком я с ним. Сам когда-то окончил вечернюю школу. Скажи от меня. Запишет в ученики. Только никому в училище не говори, что к этому причастен я». Намотал себе на ус его слова и после занятий пошёл к директору школы. Тот даже не потребовал с меня никакой справки, а сразу зачислил в девятый класс. Вечером классный руководитель представил нового ученика. Никаких вопросов мне не задавали. Пришёл я на занятия в форме. Все и так знали что я пшённик. Через неделю познакомился со всеми. Чуть позже контрольная по геометрии. Опережал наш Анатолий Иванович вечернюю школу. Мы этот материал уже прошли. Надо ли удивляться, что с контрольной задачей  я справился намного раньше звонка. Пятёрку получили всего двое. После этого вошёл я в семью одноклассников не как пшённик, а как равноправный ученик.

Учусь. Легко сказать учусь. В школе занятия заканчиваются на два часа позже чем закрываются двери в училище. Как попасть на свою кровать? И тут помог мастер. Рассказал дежурным по ночам женщинам обо мне. Они не были бюрократами. Скорее наоборот. На условленный стук открывали дверь. Я проходил, сдавал шинель в гардеробную и отправлялся на второй этаж, где располагались спальные комнаты. Тихо раздевался, чтобы не разбудить своих соседей и нырял под одеяло на кровати. Засыпал сразу.

Через пару недель, может через месяц дежурный по училищу нашёл меня на одной из перемен и сказал: «Иди к директору, вызывает тебя». Немного о дежурном. Существовал у нас такой пост вроде дневального в Армии. Сидел дежурный с красной повязкой на правой руке за столом, который стоял у входа на второй этаж, от занятий освобождался и был, практически, на побегушках. В отличие от армейских порядков можно было за столом читать, делать письменные задания и играть в игры на мобильнике. Жаль. В ту пору о сотовых телефонах даже не слышали. Главное для дежурного вовремя подать звонок на урок и перемену. В отличие от тёти Лены, которая, если помните, в школе у нас ходила и подавала звонки вот таким колокольчиком

  

 То дежурный жал на кнопку. Она располагалась сразу за его столом.

 

Электрические звонки несли свою трель по всему училищу. Часы тоже были не ходиками, а с электроприводом. На всех вокзалах такие были установлены. Самая главная обязанность  для  дежурного состояла в том, чтобы вовремя позвать каждую группу на завтрак, обед и ужин. Зал столовой был рассчитан на 60 посадочных мест. В каждой  группе   училось двадцать человек. Всего групп было одиннадцать. Дежурному после трапезы выделялось из каждой группы три помощника.Они не освобождались от занятий, а занимались тем, что собирали и относили в посудомойку уже использованные группой чашки, тарелки, ложки с вилками и стаканы в посудомойку. Каждая группа убирала со столов использованную посуду сама. Я своим одногруппникам предложил однажды: «Зачем нам спорить о дежурствах в столовой? Ведь каждый из нас может самостоятельно отнести свою использованную посуду в посудомойку». Понравилось это пацанам. Зачем убирать посуду с десяти столов, когда можно вмиг управиться только со своей. Через месяц наш пример подхватили хлопцы и  из  других групп. Так родилось самообслуживание в нашей столовой. Отпала надобность в дополнительной помощи дежурному.

Оставим столовую. Ведь меня вызвал директор на нагоняй. Только в этих случаях он вызывал к себе учеников. Иду к нему. Он сидит не в своём кабинете, а в учительской. Была перемена. Учителя отдыхали между уроками. «Ты почему гуляешь после отбоя по ночам?» - громким и строгим голосом спросил он меня. Придумывать что-то не было смысла. Ведь от неправильного ответа может получить на орехи не только мастер, а и вахтёрши. «В вечерней школе учусь». – Ответил я. «Как это можно. Это не положено. Кто разрешил?» - прокричал директор. Спазмы начали душить меня. Не дослушав тираду до конца я выбежал из учительской, забежал в свою комнату на втором этаже и бросился на кровать. Зарыдал. Очень было обидно за несправедливое отношение ко мне. Плакал минут десять. Пропала моя мечта об окончании десяти классов. На урок электротехники не пошёл. Пошёл наследующий урок математики. «Флаков, ты почему не был на уроке Геннадия Михайловича?» - спросил меня Анатолий Иванович. «Внезапно живот заболел». Ничего лучшего я в ответ придумать не смог. «Знаю, на фронте поначалу многие от испуга штаны снимали и опорожнялись. Не всегда вовремя. Не обращай внимание на самодуров. Сегодня вечером обязательно иди в школу, а уроки электротехники я бы не советовал тебе пропускать». Видимо мой разговор с директором задел не только меня, а и преподавателей. Ведь почему-то учитель математики узнал о моём непосещении урока своего коллеги. Скорее всего у преподавателей был крупный разговор с директором. Больше он меня ни разу не вызывал на «ковёр». Всё опять пошло своим чередом. Утром училище, вечером школа. В училище старался получать только пятёрки, вдруг запретят посещать школу. К школьным предмерам относился не с таким рвением. Нельзя объять необъятное. Для этого нужно время.

Больше всего боялся директора. Был он у нас настоящим чиновником бюрократом. Даже не знаю, можно-ли его сравнить с Серафимом Огурцовым из кинокомедии «Карнавальная ночь».

 

 

Тот хоть на людях появлялся и не всегда в лифте, а мы своего шефа практически не видели. Не помню, чтобы он поговорил с учениками  какой-нибудь группы. Доводилось нам видеть его только приходящего на работу и уходящего с неё, да и то редко. Не следили мы за ним. Не знаю чем он занимался в часы работы, но в довольно здоровом и умелом педагогическом коллективе, на мой сегодняшний взгляд директор Кокорев в обучении был лишним. А так уж и лишним? Ведь нас надо было одевать, кормить, договариваться о еженедельной помывке в бане. Кино раз в неделю мы тоже смотрели бесплатно. Кто этим занимался? Конечно директор. Он не был педагогом. Он был всего навсего снабженцем с правами директора. Медленно, но пролетели полтора года учёбы в классах. Наступило время практики. Развезли нас по шахтам всей Тульской области. Нам восьмерым достался город Киреевск.  От Липок рукой подать. Всего 35 копеек стоил билет в маршрутном автобусе между этими городами. Но нам не было нужды ездить в автобусах. Жили мы в Киреевском общежитии. На работу возил поезд. Пришлось поменять вечернюю школу с Липковской на Киреевскую.  К тому времени не только я один учился в ней. В нашей группе кроме меня были ещё четверо парней без среднего образования. Правда, в отличие от меня, имевшего восьмикласску, они закончили в дневной школе по девять классов и по моему примеру поступили в вечёрку. Живём в шестиместной комнате. Работаем на шахте по сменам. Вспомните Гену Ляпишева из фильма «Большая перемена». Там этот ученик постоянно стремился отлынить от учёбы и сбежать на танцы, оправдываясь тем, что у него неудобный график работы. Посмотрите на кадр из этого фильма. Здесь Ляпишев во всей своей красе. Сейчас он встанет и выпалит: Медленно, но пролетели полтора года учёбы в классах. Наступило время практики. Развезли нас по шахтам всей Тульской области. Нам восьмерым достался город Киреевск.  От Липок рукой подать. Всего 35 копеек стоил билет в маршрутном автобусе между этими городами. Но нам не было нужды ездить в автобусах. Жили мы в Киреевском общежитии. На работу возил поезд. Пришлось поменять вечернюю школу с Липковской на Киреевскую.  К тому времени не только я один учился в ней. В нашей группе кроме меня были ещё четверо парней без среднего образования. Правда, в отличие от меня, имевшего восьмикласску, они закончили в дневной школе по девять классов и по моему примеру поступили в вечёрку. Живём в шестиместной комнате. Работаем на шахте по сменам. Вспомните Гену Ляпишева из фильма «Большая перемена». Там этот ученик постоянно стремился отлынить от учёбы и сбежать на танцы, оправдываясь тем, что у него неудобный график работы. Посмотрите на кадр из этого фильма. Здесь Ляпишев во всей своей красе. Сейчас он встанет и выпалит: – Вот так ходишь-ходишь в школу, и вдруг бац!-вторая смена...

 

 У нас школа рабочей молодёжи работала утром и вечером, поэтому непосещение уроков нельзя было свалить на график работы в шахте. Питаемся в столовой по талонам. Не помню их цену, но если в училище мы ели только то, что нам приготовят, то в харчевне общежития можно было выбирать блюда. Главное уложиться в цену талона, а если не уложишься, то можно и доплатить. Теперь за работу в шахте нам начисляли по 120 рублей в месяц. Но на руки получали только по 40. Восемьдесят рубликов отчисляли в фонд училища. Ходим в школу. Неделю по утрам, следующую неделю по вечерам.

Пройдёт лет пятнадцать, может чуть больше, и в такие училища будут принимать учеников на все специальности на базе восьми классов.  Зато срок учёбы увеличат до четырёх лет. На мой взгляд, это очень удобно. После окончания училища  вместе с дипломом по специальности получаешь и аттестат зрелости. Поступай на дальнейшую учёбу, куда душа желает. Не вышло? По конкурсу не прошёл? Не отчаивайся, тебя ждёт работа на предприятии. На следующий год можешь подготовиться и опять попытать счастье в поступлении в ВУЗ.

Хочется немного пофилософствовать. Ведь не только в нашем училище,  были такие упёртые как мы. Были, скорее всего, подобные ученики и в других похожих учебных заведениях по всему Союзу. Хочется думать, что благодаря нам пионерам зачинателям, Министерство высшего и среднего образования и ввело в училищах такую форму образования.

Работаю в третью смену. Утром экзамен по химии. Сдал. Не помню, на какую оценку, но не на пятёрку и, конечно, не на двойку. После ночной смены шахтёры, да и не только они спят днём. Пришёл из школы, лёг на кровать и уснул. Мои однокашники должны были сдавать этот предмет вечером. Каждому из них по этому случаю предоставили отгул на работе на подготовку. Сплю. Во сне заговорил. Этой премудростью природа наделила меня с детства. Когда спал рядом с матерью или бабушкой своими разговорами во сне нередко будил их. Они толкали меня в бок и приказывали повернуться на другой бок. Не так было в этот раз. Приснился мне сон будто, сдаю экзамен по химии. Заговорил химическими формулами. Все засмеялись, а Сашка Савкин перед которым лежал учебник химии, заставил замолчать всех и начал задавать мне сонному вопросы. Вы думаете, я во сне растерялся? Слышу их и довольно правильно, как мне потом сказали, на них отвечаю. А сам проснуться не могу. Иссякли мои ответы, изо рта послышался храп. Громкий хохот потряс комнату. Проснулся. Ничего не понимаю. Все, громко ржут, а я спать хочу. Обругал хохочущих, не скромничая матом по шахтёрски. Рассказали мне о причине смеха. «Ну и что тут такого? Я ещё в детстве на печке бабушке во сне сказки рассказывал». – сказал я им и опять обнял подушку. Снова засмеялись, но смех был коротким.  Я снова быстро уснул и больше не разговаривал.

Коснусь ещё немного химии. На нашу зарплату не было возможности разгуляться. Надо было копить и покупать вместо форменной государственной цивильную одежду. Денег было в обрез. О водке не могло быть и речи. О водке не могло, а вот салициловый спирт в аптеке продавался по баснословно низкой цене. Всего за 5 копеек можно было купить пузырёк. Два пузырька вмещали 100 граммов жидкости. Покупали мы их десятками. Не для лечения, а  для замены водки. Брали в столовой напрокат кастрюлю, выливали в неё содержимое пузырьков, добавляли не жалея пищевой соды и тщательно размешивали. Шла бурная реакция. На дне образовывался осадок. Избавлялись от него, а получившуюся светлую жидкость наливали в бутылки, из них в стаканы по стопарику и с удовольствием под закуску поглощали её.  Не могу знать названия этого палёного напитка, но вкус  его ничем не отличался от водки, и хмелели от него быстро. Хмелели быстро, а ещё быстрее скупили мы весь его в аптеке.  Потом больше одного пузырька в руки не продавали.

Пришёл выпускной. Никого не оставили в нашем классе доучиваться на второй год. Обычно это случалось с учениками, которые часто пропускали занятия и не могли сдать выпускные экзамены. Сбросились мы по не так уж и по большой сумме. Шахты для своих учеников тоже раскошелились. Собрались все ближе к вечеру  в Доме культуры. Там директор школы поздравил нас с получением среднего образования и под туш приглашённого духового ансамбля всем вручил аттестаты зрелости. Потом пошли в ресторан. Там уже были накрыты столы только для выпускников вечерней школы. Для всех остальных он в этот вечер был закрыт. Застолье открывала завуч, а не директор. Минут пять она затратила на свою речь, Поздравила не только учеников с окончанием школы, а и учителей с наступающими каникулами. Предложила тосты произносить по очереди. Тост ученику тост учителю. Все согласились. Столы у нас ломились от закусок.  Стояли на них шампанское и водка в немалом количестве. А вот вина были только сухие. Не знаю, кто заказывал банкет, но я только пригубил одно из них. Не по вкусу мне пришлась та кислятина. Первым из учеников взял мужчина, возраст которого перевалил за 30 лет. Поблагодарил учителей за возню с нами и предложил выпить за науку. Никто не отказался. Рюмки нам на столы поставили малюсенькие и поэтому при хорошей закуске никто почти не хмелел.   Тосты лились рекою не только во время начала застолицы, но и между танцами. Духовой квинтет, как сейчас помню что музыкантов было пятеро, пришёл с нами в ресторан полным составом. Не раскошеливались мы на него. Трест «Киревскуголь» позаботился о музыке. Много было тостов, дошла очередь и до меня. Не хотел выступать. Попросили однокашники по училищу. Встал, поднял рюмку и, не знаю о чём говорить. Повёл глазами по сидящим за столами. Увидел рядом с завучем сидевшую учительницу математики. Это была женщина с юмором и разговорчивой. Вот, думаю, кто меня выручит. Обращаюсь к ней и задаю вопрос: «Ольга Александровна, а Вы помните, как поставили мне двойку за Пифагоровы штаны?» «Флаков,  я ниже четвёрки тебе насколько помню никогда не ставила. Ты же ведь  из шестого класса   скатился катетом по гипотенузе сразу к нам в десятый, а  всем ли вам известно, что Пифагор не носил штанов? Ходил в тунике» - продолжила она. «Как Пифагор мог рассуждать о том, о чём не имел никакого понятия?» Перешёл на физика: «Павел  Андреевич, а почему Вы нам никогда не рассказывали о физике движений женской попы?» Он был ещё совсем молодым неженатым преподавателем, и я мог так пошутить над ним. По всему было видно, что он вначале оторопел, а потом громко рассмеялся. Раздались аплодисменты. Не стал я больше третировать остальных  учителей. Выдохся мой пыл. Произнёс тост: «Давайте поднимем бокалы и рюмки за наших уже бывших наставников. За женщину с юмором Ольгу Александровну, за Павла Андреевича, который точно знает, что сопротивление проводника, как правило, меньше сопротивления проводницы». В таком ключе продолжил и дальше. Называл преподавателя по имени отчеству, кратко характеризовал его по нашим меркам. Не забыл никого из присутствующих и продолжил: «У нас у всех когда-то была первая учительница, но всего одна, а сейчас смотрю и диву даюсь. Выросли мы настолько, что наши учителя не смогли уместиться за одним столом в ресторане. Они нас учили не только решать математические задачи в классе, но и жизненные проблемы. Спасибо им за это. Дорогие наши наставники, я предлагаю выпить за то, чтобы не оскудевали ваши души на педагогическом поприще. Несите в жизнь разумное, доброе, вечное. Опорожним за это наши уже налитые рюмки и бокалы». Сашка Савкин почему-то предложил выпить за учителей стоя. Все как по команде встали, чокнулись и вкушали налитое спиртное стоя. Сели, закусили и опять танцы. Очень запомнился мне выпускной вечер и ещё одним случаем. Не помню уже, как и где поцарапал указательный палец на правой руке. Даже боли не почувствовал. Пригласил соседку по столу на вальс. Музыка закончилась, идём к столу. Одна из выпускниц по пути обращает её внимание на пятно, приютившееся сзади на платье. Платье белое как у невесты, только без фаты. Посмотрели, пятно от крови. Откуда взялось? Взглянул на свою ладонь и заметил совсем небольшую  царапину на пальце, из неё сочилась кровь. Вот и нашлась причина. Весь вечер пришлось танцевать только с этой девушкой. На микроцарапине  кровь запеклась в считанные минуты. Когда шли танцевать, я обнимал её талию правой рукой.  В парном танце эта рука партнёра  находится  тоже на пояснице партнёрши.  Зарывал я своей ладонью злополучное пятно. Не было у соседки по столу ко мне претензий. Скорее наоборот. Неравнодушное отношение её отношение ко мне я заметил ещё раньше.

Через пару месяцев закончилась наша практика в училище. Конец учёбе. А вот выпускной день в училище свёлся в очередь перед банником директора.  Аттестаты выдавала его секретарша. Полный день она занималась их выдачей. В ведомости каждый из нас должен был расписаться. Не буду больше критиковать директора. В любом случае нас распределили по шахтам комбината «Тулауголь».  Начиналась трудовая жизнь. Пришло время рассказать об отце.

 

Про отца

 

Отца я впервые увидел, когда ещё не знал, в каком году живу.  Помню, что жили мы в то время вдвоём с бабушкой. Мать за несчастные 2 кг колосков отбывала свой срок в местах не столь отдалённых. Где? В каких местах? Пока она была  жива,  не возникало у меня таких вопросов. Просто в тогдашней моей никчёмной бестолковке не было таких мыслей. Они появятся через много лет.

Но я сейчас об отце. Прибыл он в нашу хату спозаранку утром. Пешком ночью шёл из Смоленска или попутным транспортом к нам добирался? Не знаю этого. Увидел я его в военной форме. Остался он на сверхсрочную службу в армии после войны. Не помню тогдашних лычек на его погонах. Да и про лычки тогда не знал. Помню, бабушка перед ним лебезила, фронтовик всё-таки. Готовила что-то в русской печи. «Коленька, Коленька» - называла она его.

«Щи готовы» - через некоторое время говорила она, доставая ухватом чугунок из печи, Чугунок объёмистый. Наливала щи тоже в объёмистую чашку.  Внимательный читатель помнит о ней, когда я молол зерно. Отец не отказался от трапезы. Мы трое сели за стол. Бабушка, отец и я, ошлёпок. Металлических ложек у нас в ту пору не было. Хлебали щи из чашки ложками вместительными деревянными. Красивые они были покрашенные.  Не долго я орудовал ложкой. Детский организм принимал столько пищи, сколько положено ему. В то время бабушка готовила ещё и чай, настоянный на заготовленных  листьях малины. Вот только сахара не было, но эта настойка тоже была приятной на вкус. А бабушка с Коленькой за завтраком говорили, говорили и говорили. Больше рассказывал зять, а бабушка слушала и часто вздыхала. Закончился завтрак.

 Бегу на улицу к мальчишкам похвастаться, что к нам отец приехал. Недолго играл с ними, отец всё-таки в хате. Прихожу домой. Заметил меня отец и спрашивает: «Вовка, ты?» «Я» - отвечаю. И больше он не произнёс ни слова, а совершенно отстранённый от мира сего начал ходить из угла в угол нашей просторной избы. Вижу что не до меня сейчас ему. Не помню, где была в это время бабушка.  Опять бегу на улицу к детишкам. Приходит время обеда, проголодался. Прихожу домой как обычно далеко не молча. Бабушка приглушённым голосом говорит мне: «Тише, папа спит». Пришлось пообедать, не проронивни слова и снова как обычно на улицу. Приходит вечер. Ужин. Доели оставшиеся после обеда щи. Тут мой батя пристально смотрит на меня и спрашивает: «Вовка, ты знаешь, у кого в деревне есть гармошка?» Мне бы да не знать. Пошли за гармошкой к её владельцу. Оказалось что они давным-давно знакомы. Хозяин из своих загашников достал поллитровку самогонки (бабушка самогоноварением не занималась).

   Опрокинули они этой самогонки по маленькому 50-граммовому стаканчику, закусили сорванными из грядки огурчиками с маканием их в соль. Поговорили малость и повторили выпивон. Ещё поговорили. Ещё по стаканчику опрокинули. После этого хозяин взял гармошку в руки и заиграл страдания. Понеслись частушки одна другой хлеще. У отца тоже в загашнике было немало армейских частушек, да и владелец гармошки знал их немало. Вышли они на улицу. Также орут частушки, даже матерные с той лишь разницей, что уже гармошка находится в руках моего отца. Идут, поют. Вокруг них собираются девчата и повзрослевшие ребята. И куда, вы думаете, они пришли? Да в нашу же хату.

Молодёжь  часто у нас бывала, особенно осенью и зимой. Клуб в деревне был, но пол  в нём почему-то из-за прохудившейся крыши вначале сгнил, а потом и совсем  провалился. Колхоз почему-то не стремился ремонтировать клуб. Наша хата в деревне была самая просторная. Молодёжи во все времена свойственно веселье. Вот и выбрали девчата и ребята для своих вечерних посиделок нашу просторную избу. В ней можно было не только вальс станцевать, но и казачка, русского и цыганочку сплясать.

Вы, думаете, им обходилось это бесплатно? Отнюдь нет. Осенью и зимой в избах бывает холодно. А кто же заготовит топливо для нас с бабушкой? Я ещё в школу не хожу, бабушке долгожительнице под 90, а может и больше. Бабушка молодец. Поставила перед молодёжью условие. Хотите плясать? Приходите в любое время, Но только чтобы у меня было чем печку топить. Как ни странно привозили всё, что могло гореть, ольху берёзу и другие деревья. Но больше всего привозили торфа, основного у нас топлива. Вряд-ли только  молодёжь была волонтёрами для нас. Ещё раз повторю. Правление колхоза заботилось о нас немощных.

Начал разговор об отце, а залез в другие дебри. Буквально сразу начали приходить к нашей хате и входить в неё парни и девчата. Ведь на всю деревню горланили владелец гармошки с моим отцом. Если бы только они. Вся деревня уже знала, что приехал Флаков Колька. В нашей избе не то, что плясать, яблоку стало негде упасть. Пришли кроме молодёжи вернувшиеся с фронта мужики и многие вдовы погибших фронтовиков собрались. Их было намного больше чем вернувшихся солдат. Отец, видя такое дело, своим громким повелительным языком приказывает: «Товарищи односельчане! Сейчас лето, на улице тепло. Продолжим гулянку возле дома!»  Берёт под правую руку гармонь, взятую на прокат у владельца, а в левую табуретку. Надо ли говорить о том, что от отца я не отходил ни на шаг. «Вовка, помоги нести» - сказал он, подавая мне край табуретки. Ходил, ходил из угла в угол. На меня никакого внимания. А тут помоги нести! Вряд-ли он думал, что перенести табуретку мне не под силу. А если думал, то глубоко ошибался. У нас в доме было четыре табуретки к тому времени. Когда бабушка уходила из дома, иногда и на целый день, я ставил одну табуретку на другую. Залезал под верхнюю, садился на корточки, дабы в то время мой рост позволял это сделать, и, представлял себя шофёром. Ррр, рыр, руруру рычал я, имитируя работу двигателя автомашины.         Вырвал я из руки отца табуретку и понёс на улицу. Поставил её, как мне казалось, на лучшее место, но отец передвинул её на другое. Танцевали и плясали в этот раз на лужайке перед домом.

Сел на табуретку мой папа и заиграл страдания. Хорошо играл. Полились частушки. Молодёжь запела и заплясала. Только вдовы не вернувшихся мужей с войны неожиданно заплакали. Пляски  и одновременно слёзы. Для меня в то время эти понятия несовместимые. Потом спрошу у бабушки: «Бабушка, а почему тётя Надя плясала, а тётя Маруся в это время плакала?» «Расти внучок, потом поймёшь». Так или не  так ответила она, но смысл её ответа я понял много лет спустя. Прозорливой, оказывается, была моя бабушка.

Не помню, сколько времени гостевал у нас отец. Может неделю, может больше или меньше, но каждый день вечером он брал  в руки гармонь и вместе со мной шёл по деревенской улице и играл. Из гармошки сначала звучал мотив песни (Встречай Прасковья…), а потом отец начинал эту песню петь, заменяя  Прасковью Тамарой.

 

Стоит солдат – и словно комья

Застряли в горле у него.

Сказал солдат: «Встречай, Тамара,

Героя – мужа своего.

 

Готовь для гостя угощенье,

Накрой в избе широкий стол, –

Свой день, свой праздник возвращенья

К тебе я праздновать пришёл…»

 

Никто солдату не ответил,

Никто его не повстречал.

 

Не могла жена моего отца встретить своего мужа. Мать отбывала наказания за несчастные 2 кг колосков в местах не столь отдалённых. Да, не столь отдалённых. Колония была недалеко от деревни. Помню, бабушка готовила в печке сухари и ездила с ними на свидания к матери.

Пройдёт много лет. Буду по призыву служить в войсках МООП (Министерство охраны общественного порядка) Сейчас  МВД. Этим войскам также вменялось в обязанность надзор за заключёнными и охрана их. Служил в охране. Попками нас когда-то прозвали. Тем не менее, в рабочей зоне мы могли давать незаконные свидания заключённым с их родственниками. Возможно, и бабушка пользовалась этими поблажками. Часто с сухарями ездила на свидания к матери. Об этом будет отдельный более подробный рассказ, А пока… Отец дома, мать в колонии для заключённых.

Почему я помню приезд отца? Ведь война закончилась 9 мая 1945 года, когда мне был всего годок с небольшим лишком от роду. Не всё так просто. Отец 1925 года рождения. Призвали его в Красную Армию в конце 1943 года. Там на фронте от попадания осколка снаряда он потерял левый глаз, но в то время это не считалось ранением, по которому могли комиссовать. Правый глаз цел, значит можно из автомата и винтовки целиться, не закрывая, левый. Удобство налицо.

Но не это главное, почему я помню отца. Просто демобилизация  отслуживших срок службы солдат проходила далеко не сразу. Не сразу после окончания войны установили определённый срок службы в Советской Армии. Отпускали на гражданку в первую очередь провоевавших всю войну. Их не очень много осталось ко Дню Победы. Львиная доля из них остались на полях сражений даже не похороненными. Отцу долго пришлось тянуть солдатскую лямку и, скорее всего, тянул он её до пенсии. Сверхсрочником он стал. Почему мои родители развелись, даже не познав характеры друг дружки? Не знаю. Как- то у матери после освобождения при разговоре на эту тему с соседками вырвалось: «Сама виновата». Почему и в чём? Мне сейчас остаётся только гадать. Несмышлёнышем был тогда и объяснения не дослушал. Детские игры на улице помешали.

Была ли обоюдная любовь у моих родителей? Скорее всего, нет. Их просто по русскому обычаю сосватали. Мать, как я уже упоминал, вышла замуж, чтобы навредить после ссоры любимому парню. Ох, времена, ох нравы. Сейчас тоже такие нравы в жизни имеют право быть. Вряд-ли отец с матерью не переписывались по почте. Закон о лишении матери переписки не касался. О чём писал муж жене, о чём писала жена мужу? Сейчас и догадаться не представляется возможным. Уехал отец через  неделю, а может  полторы от нас.

Встретимся с ним ещё раз, когда мне будет уже 19 лет. Учусь в училище. С отца к этому времени уже перестали взимать элементы целый год. Приходили они раньше  на деревню отчиму. Отчим пересылал их мне в училище. Казалось бы, нашим отношениям пришёл конец. Не тут-то было.

Отец каким- то образом нашёл меня. Пишет мне письмо и присылает небольшой германский коврик. Куда его девать в общежитии? Повесить на стену? Тяму для этого у нас не хватило. Шесть человек проживали в комнате. Моя кровать располагалась не у стены, а посередине комнаты. Да и комендант общежития вряд ли согласилась бы на порчу стены гвоздями. Оставалось нам жить в этом общежитии не больше месяца. Продали мы этот коврик на базаре. Не помню, по какой цене, но на незамысловатую выпивку и немудрёную закуску нам шестерым практикантам хватило. В письмо была вложена фотография с его вторым сыном, а моим братом Сашей.

В середине июня 1963 года получаю уведомление на телефонный разговор. Отец пожелал поговорить со мной по телефону. Иду на переговорный пункт. Оказывается семья отца в Москве. В разговоре он поставил мне ультиматум. Или ты приезжай в Москву, или я приеду к тебе. В моих мыслях сразу возникает вопрос. Где я буду принимать отца с семьёй? Общежитие отпадает, на гостиницу денег нет. Да и зачем он будет делать лишний крюк в Тульскую область, если едет из Германии в Симферополь. Соглашаюсь на свой приезд в Москву. В то время был на практике. Работал в шахте. Если бы не был практикантом, то получал бы 120 рулей в месяц. Нам выплачивали третью часть этой суммы 40 рубликов. Надо сказать, что питание было бесплатным и обмундирование тоже. Поэтому мы обзаводились модными в то время  штанами и рубашками. На хороший костюм и пальто денег пока не хватало. Но на поездку в Москву  у меня в кармане достаточно рубликов завалялось. Договорились встретиться на Курском железнодорожном вокзале в зале для военнослужащих. Не помню, в какое время должны мы были встретиться. От Тулы до Москвы много электричек ходит, да и междугородние поезда проходят.

Приезжаю на Курский вокзал за полтора часа до назначенной встречи. Ищу зал для военнослужащих. Не нахожу. Нет там такого. Отец ошибся. Они из Германии приехали на Белорусский вокзал. Там был такой зал, а на Курском откуда должны ехать в Симферополь хоть шаром покати, но не найдёшь зала для военнослужащих. Полтора часа куда девать?

Спускаюсь в метро, изучаю его схему.  Еду на станцию Площадь Революции. Слышал, что она находится в центре города. А в центре и магазинов много. Выхожу, и через сотню шагов вижу Красную Площадь. Я туда, полюбовался кремлёвскими курантами, мавзолеем Ленина, и тут на глаза мне попался ГУМ. То, что надо. Захожу. Иду по первому этажу. Разной всячины до фига, но нужного товара по моим деньгам не нашёл. Только на третьем подыскал, как мне тогда казалось, годное. Возвращаюсь на вокзал. До встречи остаётся минут пятнадцать. Что делать? В газетном киоске покупаю любимую в то время мной газету «Комсомольская Правда» и сажусь напротив входа в вокзал из города. Одно из  крайних нужных мне мест в рядах сидений оказалось свободным. 

       Читаю газету, а глаза боковым зрением контролируют вход в вокзал. Через некоторое время заходит в зал ожидания старшина, за ним женщина и взрослеющий ребёнок. Сразу узнал отца и брата. Ведь у меня была их фотография, а у них моей не было. Думаю. Найдут-ли они меня? Вход напротив середины зала. Они дошли до сидений, прямо передо мной свернули направо, дошли до конца зала и  вернулись назад. Прошли мимо меня в другой конец зала. Потом вернулись на середину зала для ожидания. Затем разделились. Отец с мачехой пошли налево, а брат с детской непосредственностью стал спрашивать у сидевших пассажиров кто они такие. Прошли отец с женой до конца зала. Естественно, меня не нашли. Фотографии у них нет, а я из пятилетнего мальчугана, которого видел отец, превратился в сформировавшегося юношу. Подошёл отец к газетному киоску. Мне надоело ждать, пока они найдут меня. Дохлый номер. Подхожу к нему и спрашиваю: «Товарищ старшина, Вы кого-то ищите?» «Вовка, ты?» «Я». Подзывает к себе жену с братом и говорит: « Вы здесь пока знакомьтесь, а я в парикмахерскую бриться. Иначе патруль задержит».

Не помню, о чём мы говорили с мачехой и братом до возвращения отца. Помню только, что подарил брату Саше, купленные в ГУМе пару ракеток для настольного тенниса. Попал в точку. Оказалось, что в их подразделении Советских войск в Германии не только играют в настольный теннис, а и проводятся турниры на звание победителя. Неподдельно обрадовался он подарку.

Вернулся отец побритым, подстриженным и пахнущим одеколоном. Не знаю каким, скорее всего Шипром. На нос мне, как и на оба уха сразу после рождения своими лапами наступил огромный медведь. Обоняние моё распознаёт запахи, но только очень резкие. Люблю слушать народные песни, но спеть правильно хотя бы одну из них не в моих возможностях. 

Возвратившийся отец позвал всех в ресторан. Идём, занимаем стол. Заказывается выпивка и еда. Сидим, разговариваем. Отец в это время разливает принесённую официанткой водку. Жду. Не пью, пока отец с мачехой не выпьют. Отец выпил половину стаканчика и говорит: «За раз я не могу столько выпить». «А у нас в деревне пьют только до дна. Не могу остановиться» - ответил я ему и залпом выпил налитое в стаканчик. Официантка принесла нам не рюмки, а стограммовые стаканчики. Выпил залпом не потому,   что был пристрастен к алкоголю, вкус его в то время вызывал у меня отвращение, а потому чтобы быстрее избавиться от такой неприятности.

Не было тостов у нас в ресторане. Сидели, выпивали, ели. Мне почему-то вспомнились слова матери: «Твой папка пил не пока напьётся, а до той поры пока самогонка не кончится». Удивительно, но её слова можно применить и по отношению ко мне. Не люблю оставлять на завтра то, что можно выпить сегодня, хотя и порциями в три раза меньшими, чем тогда в ресторане. В отца пошёл. Разговариваем. Отец недоволен мной. Ему нужно было уезжать в Германию, а квартиру в Симферополе оставить было не на кого. Я, если помните, изменил свой маршрут. Вместо Симферополя поехал в Тульскую область учиться на машиниста электровоза. Не вышел из меня машинист электровоза. Вышел неплохой будущий энергетик, а также механик подъёма шахты и  машинист подъёмной установки. Это будет потом, а пока обед в ресторане. Недолго он длился. Приближалось время отхода поезда Москва – Симферополь.  Практически все поезда в южном направлении с Курского вокзала  шли через Тулу. Если у всей семьи отца были билеты на проезд, то у меня его не было. В кассе тоже на тот день их не оказалось. Отец взял мой паспорт и попытался взять билет в кассе для военнослужащих. Получилось. Там были места, забронированные в Орле или в Туле, но мне ведь только до Тулы.  Когда вошли в вагон и отыскали нужное купе, то приятно удивились. Мне продали билет в это же купе, где должны были ехать мои сородичи. 

Отец перед посадкой купил полулитровый пузырь водки. В купе опорожняли его. Разливал отец уже не полными стаканами, которые принесла нам проводница с чаем, а небольшими дозами. Не это главное. Главное оказалось на перекурах в тамбуре. Отец рассказывал, а я внимательно слушал. Рассказывал он о наших односельчанах теличенцах, призванных вместе с ним в Красную Армию в конце 1943 года. Некоторые из них вернулись с фронта живыми, остальные  свои головы сложили на полях сражений. Всех живых его сослуживцев, про которых он рассказывал, я вспомнил, также вспомнил и семьи погибших. Очень мне запомнился рассказ отца  о жизни в траншеях. Рассказы о боях не помню, Много читал  подобного в литературе, и, поэтому всё слилось в одно сплошное месиво. Рассказы отца и рассказы Симонова К. М. о войне идентичны.

- Траншеи наши, через 250 метров траншеи немцев, - рассказывал отец. – «Сидим в них и наблюдаем. Мы за германцами, они за нами. Чуть кто-то показался выше бруствера, стреляем. Немцы тоже в долгу не остаются. Тем не менее, естественные надобности нельзя оставить на более подходящее ночное  время. Многие из нас, бывало, не желая оправляться на дно, выставляли задницу из траншеи. Пырсь калом за бруствер и тут же обратно в траншею. Некоторые при этом  и пулю от немцев получали не только в ягодицу, а и в голову, смотря на какую сторону из траншеи высовывалась задница. На нашем участке были одни восемнадцатилетние новобранцы, но не было старослужащих, которые могли научить нас опорожняться в условиях жизни в траншее. Смотрю на раненых, а тут и меня припёрло. Терплю и думаю. Как мне безопасно оправиться? На ремне ощущаю тяжесть сапёрной лопатки. Вот где моё спасение! Зачем светить свою задницу перед немцами? Сажусь и оправляюсь на дно траншеи. Беру в руки лопатку, поддеваю ею свои экскременты и выбрасываю их за бруствер».

В этом случае мой отец оказался рационализатором. Практически все старослужащие пользовались таким методом, но ведь рядом с ним в траншее оказались одни новобранцы и такой метод отправления естественных надобностей им не был известен. Рассказывал он и о других более трагичных боях, в которых он участвовал, но как уже говорил, не запомнились они мне. Даже рассказ о потере им глаза от осколка мины. Более пятидесяти лет прошли с тех пор. Хотел бы сказать, что, не зная про ранение, заметить протез в его левом глазу было сложно. Дело в забывчивости и в том, что  через год после встречи я был призван на службу в армию. Там у нас почти все офицеры прошли горнило войны. Если для разговоров с отцом у нас было мало времени, то с офицерами мы общались полных три года. Много задавал им вопросов.

Помню свой вопрос к командиру взвода: «Товарищ капитан, а как вы относились к смерти на передовой?» Воевал он под Ленинградом и много рассказывал про снятие блокады с этого города. «Володя, - ответил взводный – мы о смерти не думали, мы знали, что если не сегодня то завтра погибнем. Не погиб наш капитан. Судьба оказалась милостивой к нему. Дошёл до Берлина и расписался угольком на рейхстаге.

У другого офицера, тоже расписавшегося на рейхстаге, но не угольком, а химическим карандашом спросил: «Товарищ майор, Вы почти всю войну прошли, а не можете рассказать о бое, который Вам больше всего запомнился?» У майора язычок был подвешен не так круто как у капитана, но рассказал он нам, солдатам, практически неизвестную в литературе тех лет историю форсирования нашими войсками Одера. «Ребята, - вспоминал он, – меня призвали на фронт в 1942 году. Во многих боях участвовал, но самый неожиданный для меня бой, далеко не кровопролитный случился на Одере. Ночь, спим. Вдруг команда: «Подъём! В ружьё!» Просыпаемся, вокруг темнота. Не видно вытянутой руки. Вдруг луч одиночного  прожектора разорвал ночное небо и тут же многими другими зенитными прожекторами был освещён левый берег реки, на котором обосновались немцы. Ослеплены они были. Стреляли по источникам света.  Мы же тем временем на заранее подготовленных ночью (операция держалась в строгом секрете) разных плавучих средствах плыли по ещё холодной весенней реке. Немцы нас не видели. Через некоторое время заработала штурмовая авиация. Немцы так драпанули со своих позиций, что форсировав реку, мы в тот день не сумели их догнать. В этом бою наша рота практически не понесла потерь».

Рассказывал он это в 1966 году и только спустя 20 лет после выхода трёхтомника  воспоминаний Г. К. Жукова  в 1986 году я нашёл подтверждение этому случаю из строк командующего фронтом. Правда, Георгий Константинович вскользь упомянул об этих зенитных прожекторах. Не смывается из памяти рассказ нашего майора. Уважали мы его.

Отец, старшина, рассказывал про дефекацию в траншеях, капитан  командир взвода, поведал об ожидании смерти на фронте, а старший по чину из них майор познакомил нас о форсировании Одера на том участке фронта, где он воевал. Много читал рассказов о войне, ещё больше слышал про неё от мужиков, вернувшихся с фронта. Но почему-то очень ярко отложились в моей памяти именно эти повествования.

Вернёмся в тамбур поезда. Сели на него в Москве, до Тулы четыре часа езды. О многом говорили с отцом. При разговорах он перестал называть меня Вовкой, перешёл на Володю. Не знаю почему. Скорее всего, почувствовал во мне не только взрослеющего юношу, но и самостоятельного на тот момент человека. Ведь говорили мы в купе и  на перекурах в тамбуре не только о войне, а и о мирных сиюминутных вещах. Он задавал вопросы, я не только отвечал на них, но и в свою очередь спрашивал о его жизни в Германии.

Как-то незаметно пролетели четыре часа от Москвы до Тулы, где мне надо было сходить с поезда. Договорились, что если меня отпустят из училища, то приеду на время отпуска отца в Симферополь. Перед моим покиданием поезда он даёт мне одной купюрой 25 рублей, снимает с руки часы и дарит их мне. Часы были не заграничные. Обыкновенная советская «Победа». Долго без ремонта пользовался ими, даже дембеля в Армии не смогли их выпросить у меня. Память об отце всё-таки. Ремонтировал несколько раз и немало лет эти часы показывали мне точное время, пока им не пришла естественная хана. Прощаемся. Как потом оказалось навсегда.

Приезжаю в Липки, где находилось училище, иду к директору. Прошу отпустить к отцу на пару недель в Симферополь. Не педагогом он был, к сожалению, а обыкновенным чиновником. Не дал разрешения на поездку. Не дал. Я и не поехал. А надо было плюнуть на его запрет и двигать к отцу. Практически я не терял в этом случае ничего. Вызов к директору и выговор от него схлопотал бы без занесения в какой-либо документ. Очень жалею, что не поехал. Сейчас, умудрённый опытом, соображаю вот таким образом. А тогда была боязнь не получить пятый разряд. Окончил училище с одними пятёрками, но дали только четвёртый разряд, хотя другим давали его с одной, двумя оценками «хорошо». Не знаю почему. Старший мастер сказал: «Приди ко мне через год, и я скажу, почему я тебе не дал пятый. Никогда не  пошёл я к нему. Надобности уже через четыре месяца  в этом  аттестате  не было.

Это была вторая и последняя встреча с отцом. Вскоре практика закончилась, а заодно пришла к своему логическому  концу и учёба в училище. Дали мне направление совсем на другую шахту и в другой город. При переезде куда-то заныкал адрес отца. Искал, искал, не нашёл, а он, естественно, не мог знать мой новый адрес. Так и разошлись наши дороги в разные стороны. Больше не встречались.

Детство и юность ушли в прошлое. Пришла пора созревать человеку для самостоятельной жизни. Но это уже совсем другая история.