Из Фимкиных воспоминаний

На модерации Отложенный

Из детских Фимкиных воспоминаний

 

Первые бомбежки. Город горит. Спешная эвакуация,  вернее, спешное бегство. Мы мчимся на  бричке, запряженной парой лошадей,  через горящий город.  Всполохи пламени в лиловых лошадинных глазах. Взрывы, дым, крики.  Отец, правящий  лошадьми. Мама - растрепанные волосы,  сбившийся платок, закрывающая меня собой.  В спешке прихваченные нехитрые пожитки.

 

Поезд.  Товарняк. Вагон для перевозки скота. Едем в тыл.  Налеты авиации.  Машинист  постоянно маневрирует, меняя скорость.  Жуткий рев,  паровозный гудок,  как вопль раненного зверя. Отец - при каждом налете прикрывающий меня с мамой своим телом. Визг тормозов, разрывы бомб прямо у вагонов.



Убитая женщина, лицо - кровавая маска от попавших осколков стекла из окна вагона.  Ее выносят завернутой в стеганое, красное одеяло и хоронят  тут же у насыпи в наспех выротой, неглубокой могиле.  Убитых много,  но мне на всю жизнь врезалось в память лицо  этой женщины, странно блестевшеее стеклянными осколками.

Вот наконец и тыл. Не бомбят. Продают всякую снедь. На всех станциях  папа бежит к "титану" с мятым алю миниевым чайником за кипятком а я  реву, в страхе,  что он отстанет от поезда и мы останемся одни.  Этот страх  сохранился у меня на всю жизнь.  Когда и куда бы я ни ехал на поезде, а поездить довелось мне немало - отец в постоянных переездах  с одного угольного карьера на другой и я за ним, как хвостик,  это  чувство никогда не покидало меня.

Поезда тех лет.  Общие вагоны, берущиеся штурмом.  Неимоверная давка. Детей суют в окна. Плывущие над головами  узлы, чемоданы. Вопли,  густой мат.  Охрипшие проводники.  Теснота в вагонах, запах немытого тела, вонючих портянок  и крепкой,  дерущей горло махорки.  Жалкая снедь на разложенной газетке,  алюминиевая кружка с кипятком, щепотка сахарину.  Полусон, смешанный со страхом за пожитки.

Ночные, сдавленные вскрики.  Храп.  Качающаяся у дверей,  чадящая  лампадка - фонарь.  Воры,  шпана  шастающие по вагонам в поисках поживы.  Бродячие побирушки  с заунывными, рвущими душу  песнями под аккомпанемент  трофейного аккордеона или  отечественной гармошки.  Немые, или прикидывающиеся такими,  разносят мутные, порнографические карточки.  Туда идут - раздают для просмотра, обратно - собирают.

 Калеки с культями ног на грубых  деревянных колодах и сыромятных ремнях: - "Дорогие  сестренки,  братишки,  подайте несчастному калеке, герою войны на пропитание. Кто сколько может, по пять по десять копеек."  Женщины с грудными младенцами на руках,  в глазах  безысходность, протягивающие молча руку за подаянием.  Эта обстановка,  за исключением отдельных деталей, долго сохранялась в послевоенные годы.  Еще в пятидесятые - шестидесятые годы можно было наблюдать такую вот картину.


Юрий Подольский.

Челябинск - Беер-Шева.


При перепечатке ссылка на автора обязательна.