Одесса всех сожрет и переварит
АВТОРДмитрий Быковписатель, поэт, журналист
Дмитрий Быков посвятил стихи назначенному председателем Одесской областной администрации Михаилу Саакашвили:
Россия — в интернете и в реале —
Кричит «долой», «доколе» и «увы»:
Мы навсегда Одессу потеряли!
Туда назначен главный враг Москвы!
Не чувствую большого интереса
Я к этим играм. Будь он трижды враг —
Он ни при чем. Одесса есть Одесса.
С ней ничего не сделаешь никак.
С тех пор как создала Екатерина
Ее прекрасный облик и удел,
Владела ей Россия, Украина —
И будет то же, кто бы ни владел.
Ни с лестницей, ни с парками, ни с портом
Никто не сладит, Господи прости.
В Одессе ничего нельзя испортить.
В Одессе ничего нельзя спасти.
Смешны мне эти споры в местной прессе.
С чего эксперты поднимают крик?
Как победить коррупцию в Одессе,
Когда там главный символ — Беня Крик?
И пусть в сети безбожно холиварят*,
Ругаются на смерть и на живот —
Одесса всех сожрет и переварит,
Все победит и всех переживет.
Я не хотел бы ледяного душа
Для украинской власти, господа,
Но думаю, что надо было Буша
Назначить губернатором туда.
Ведь он давно в отставке,
И вся команда там же, где и он,
И тоже, вероятно, ждет отправки
В свободный украинский регион.
Он мэн крутой, он выкован из стали,
И ястребиный взгляд его тяжел,
И может, все биндюжники бы встали,
Когда бы к ним в пивную он вошел.
Но сколько местный люд ни голоси там,
Ругай его иль поднимай на смех —
Он тоже скоро стал бы одесситом.
Ведь этот край присваивает всех.
По-прежнему на пляжах брызги пены,
По-прежнему акация бела…
Что для нее любые перемены?
Она под оккупацией была!
*Холивар (holy war — «священная война») — интернетный термин, обозначающий отчаянную полемику.
Комментарии
В Одессе ничего нельзя испортить
В Одессе ничего нельзя спасти!
Ми́шка Япо́нчик (наст. имя — Мойше-Яков Вольфович Ви́нницкий, 30 октября 1891[1][2][3], село[4][5][6][7][8] Голта Ананьевский уезд Херсонская губерния Российская империя — 4 августа[9] 1919, Вознесенск Херсонская губерния УССР) — знаменитый одесский налётчик. По одной из версий, прозван Япончиком за характерный разрез глаз; по другой, его прозвище связано с тем, что он рассказал одесским ворам историю о жизни японских воров в городе Нагасаки, которую услышал от португальского моряка. Японские «коллеги», по его словам, договорились о единых правилах «бизнеса» и никогда их не нарушали. Винницкий предложил одесситам брать с них пример.
0 0 0 Ответить редактировать удалить
Frederick Banting # ответил на комментарий Николай Климов 4 июня 2015, 12:09
Михаил Саакашвили расскажт одесским ворам историю о жизни грузинских воров в городе Тбилиси, которую он хорошо знал. Грузинские «коллеги», по его словам, договорились о единых правилах «бизнеса» и никогда их не нарушали.
Так же, как она сожрала и не подавилась убитых в Доме Профсоюзов?
Мендель Крик размахивает кнутом. Раскорячив ноги, старик стоймя стоит в телеге, малиновый пот кипит на его лице. Он велик ростом, тучен, пьян, весел.
Биндюг несется во всю прыть. Пьяный старик орет прохожим — поберегись!.. Навстречу ему, виляя бедрами, идет поющая цыганка. Обезьяна деловито лущит орешки у нее на плече. Цыганка подает старику знак, едва заметный.
Вожжи в руках Менделя. Схваченные железной рукой, они с карьера останавливают лошадей.
Лицо Менделя, внезапно протрезвевшего, обращено к цыганке.
Цыганка проходит мимо Менделя. Она скосила глаз и поет:
— Маранц, матери его сто чертей…
Цыганка вильнула бедрами, она играет с обезьянкой и поет про себя:
Маранц был у пристава…
Мендель пошевелил вожжами и поехал. Не в пример прежней езде лошади его идут шагом.
Изображение облупившейся вывески: «Извозопромышленное заведение Мендель Крик и Сыновья». На вывеске намалевано ожерелье из подков и английская лэди в амазонке с хлыстом. Лэди гарцует на битюге, битюг мечет в воздух передние ноги.
Лес знамен. На знаменах надписи. — Да здравствует Временное правительство.
Грудастая дама в военной форме несет знамя с надписью: — Война до победного конца!
По улицам марширует женский батальон времен Керенского. Он состоит из дам и девок. На лицах у дам печать решимости и вдохновения, у девок — заспанные лица.
Во весь экран — касса. Отделения ее набиты акциями, иностранной валютой, бриллиантами. Чьи то руки вкладывают в кассу стопки золотых монет.
Кабинет Тартаковского. Несгораемая касса во всю стену. Тартаковский — старик с серебряной бородой и могучими плечами — передает приказчику Мугинштейну деньги. Тот распределяет их по разным отделениям кассы.
Вздымающиеся революционные груди женского батальона текут по улице, набитой зеваками и визжащей детворой.
Тяжелая металлическая дверь кассы медленно захлопывается.
— А теперь, Мугинштейн, пойдем поздравить рабочих, — говорит старик приказчику — и они выходят из кабинета.
Контора Тартаковского. Дореформенное учреждение, похожее на конторки в Лондонском Сити времен Диккенса. Все служащие без пиджаков, за ушами у них вставочки, а в ушах вата. Они очень толстые или очень худые. На толстых — фуфайки и замусоленные жилеты, на худых — манишки с бантами.
Мимо участка медленно проезжает архиерейская карета Фроима и бабушки Маньки.
Арестанты неистово машут платками.
Старуха раскланивается с важностью императрицы, объезжающей войска.
В окне второго этажа сумрачный пристав Сокович.
Кабинет пристава. На стене портрет Николая II, У окна торчит спина Соковича. В широком кресле у стола сидит жирный, с мягким ворочающимся животом, помощник пристава Глечик. Помаргивая близорукими глазами, он сосет леденцы, которых у него целая коробка. Спина пристава являет признаки величайшего возбуждения. Она вздрагивает и ежится, как от укуса блохи.
Пустынная улица в Одессе. Лавки заколочены досками, болтами, крюками. К двери нищенской лавчонки прибито изображение греческого короля, под ним надпись: «Здесь торгует иностранный подданный Меер Гринберг». Одинокая собака сидит посредине мостовой. Порванные телеграфные провода лежат у ее ног. Они склонились перед собакой, как знамена перед военачальником. Тучный хромой человек быстро уходит вдоль улицы, он тяжело налегает на ногу, выгнутую колесом. Далеко в пролете вымершей улицы в красной пыли солнца видна уходящая его спина.
Из-за угла выезжает на кровной лошади Беня Крик. Множество ленточек вплетено в гриву его коня. Рядом с ним едут Собков на лохматой сибирской лошаденке и одноглазый Фроим Грач в галифе. Остальной костюм Фроима — парусиновая бурка, смазные сапоги и кнут — остался без изменений. Тут же шагает Кочетков Отваливающиеся его подошвы раззевают унылые пасти. За всадниками следуют музыканты, восседающие на мулах.
Вес трое подносят черепки к губам. В это мгновение поезд остановился. От резкого толчка расплескалась водка, руки пивших на брудершафт медленно расплетаются. Собков подбегает к окну и открывает штору. Ночь залита пламенем гигантского костра. Багровые лучи ложатся на лица Бени и Фроима.
Поезд остановился в поле. В поезде остался только паровоз и салон-вагон, остальной состав отцеплен. Вагон Бени увешан вооруженными красноармейцами — они на крыше, на подножках, у тормозов, у окон. Костер пылает в пятидесяти шагах от полотна железной дороги. Два чабана варят мирную похлебку в закопченном котелке. Из созревших хлебов выползают красноармейцы — кудлатые, низкорослые, босые мужики и с ружьями наперевес бегут к вагону. Пламя костра вытягивается на дулах их ружей.
Собков отошел от окна, он бросил в золоченую ванну стакан с водкой.
— Не серчай, Беня… — сказал он и выскользнул из вагона. Беня переводит глаза с Фроима на ванну, с ванны на спящих в углу, обнявшихся лилипутов. Фроим складывает из топорных иссеченных своих пальцев фигу и подносит ее к лицу «короля».
На Вас напороться мне сам Бог велел: я в ИНЕТе толкусь уже около десяти лет, а такой длинный ответ первый раз получил. Спасибо! Я его обязательно сохраню, на память, для внуков.
Вопрос к вам только один: где вы электронную версию сценария поро Беню Крика взяли? Не поверю, что б вы сидели и так долго барабанили по клаве...