Бремя «Тихого Дона» Шолохов и Солженицын: опыт взаимной идентификации

 

Фото: РИА «Новости»

Сразу скажу, что на абсолютную объективность я не претендую: мне как автору романа о Шолохове, безусловно, ближе мой, с позволения сказать, герой. Но поскольку я являюсь и автором статьи «Солженицын Александр Исаевич» в Шолоховской энциклопедии (М.: Синергия, 2012, с. 787–789), то историю взаимоотношений писателей я изучил отнюдь не только с одной стороны. В энциклопедиях, как известно, откровенно необъективных статей не печатают. Непроверенных – тоже. Что же касается моего личного мнения о Шолохове и Солженицыне, то иметь его считаю позволительным, не навязывая при этом другим.

Начнём с того несомненного факта, что последние годы жизни Михаила Александровича Шолохова были отравлены активно подхваченной на Западе давней клеветой, что он якобы присвоил себе авторство «Тихого Дона». Фактом является и то, что одним из активных инициаторов этой кампании стал именно Александр Исаевич Солженицын. И нам важно понять, почему.

Мы обнаружим, что в литературной публицистике и мемуаристике Солженицына тема Шолохова занимает весьма значительное место. Он посвятил своему старшему современнику две статьи и большую главу в книге «Бодался телёнок с дубом», не говоря уже об устных высказываниях и интервью. Надо сказать, что отношения Солженицына и Шолохова не заладились с первого же знакомства в Кремле в декабре 1962 года на встрече Н.С. Хрущёва с творческой интеллигенцией. Хрущёв тогда позировал перед кинокамерами, пожимая руку Солженицыну, в то время как малорослый Шолохов скромно находился где-то на заднем плане. Когда же Шолохов захотел познакомиться с Солженицыным, тот повёл себя с едва скрытой враждебностью: «тоскливо мне стало, и сказать совершенно нечего даже любезного». Такая встреча породила у писателей взаимное чувство неловкости, которое, надо полагать, не смогло рассеять ни извинительное, со ссылками на обстоятельства и комплиментами письмо Солженицына в адрес «автора бессмертного «Тихого Дона», ни положительная оценка Шолоховым «Одного дня Ивана Денисовича».

Впоследствии их отношения (уже заочные) лишь ухудшились. Шолохов, в отличие от многих известных советских писателей, ответственно относился к своему положению видного советского общественного деятеля, члена ЦК КПСС и депутата Верховного Совета СССР, считал его не просто привилегированной формой признания властью его писательских заслуг, а идейной и гражданской обязанностью. Шолохов никогда не был приспособленцем, что подтвердила его борьба не на живот, а на смерть с ростовской партийной и чекистской верхушкой и с самим Ежовым в 1936–1938 гг. (эту борьбу титанов я подробно, на основе документов, описал в своём романе «Огонь в степи» / «Шолохов»). Но правящую партию Шолохов считал своей партией, а советское государство – своим государством. Солженицын, как мы знаем, придерживался совершенно иных позиций.

Едва ли мы ошибёмся, если скажем, что политика занимала в творчестве Солженицына куда большее место, чем в творчестве Шолохова. А некоторые авторитетные писатели (например, П.В. Палиевский) вообще считают, что литературное значение творчества Солженицына было раздуто в политических целях сначала на Западе, а потом и в России (О Солженицыне – не по лжи // «ЛГ», 2008, № 50). Можно оспаривать данное утверждение, а с другой стороны, трудно назвать после Ивана Денисовича Шухова какого-нибудь оригинального, запоминающегося героя прозы Солженицына Это большей частью реальные исторические личности. И сам Солженицын в большинстве своих произведений скорее историк и публицист, нежели прозаик. Заметьте при этом, что по поводу члена ЦК КПСС Шолохова подобной дискуссии не ведётся: его «по умолчанию» относят прежде всего к прозаикам.

А вот другой второстепенный герой «ТД», пожизненный походный атаман Донского казачьего войска генерал Пётр Харитонович Попов. Так же, как и войсковой атаман Краснов, он не испытывал никаких сомнений, кто был автором «ТД». Сам Попов, со слов шолоховеда-эмигранта Г. Ермолаева, рассказывал, что он познакомился с этим романом в начале 30-х годов, когда жил в Болгарии: «...первое издание выходило тетрадками и было набрано на машинке. На Дону оно произвело впечатление сильное. Грамотные люди даже заподозрили, что не Ф.Д. ли Крюков автор романа? И сейчас же прислали мне несколько тетрадок с запросом, какое моё мнение? Я прочитал и сейчас же ответил: «Нет, автор не Ф.Д. Крюков, язык не его, и, хотя автор бойкий, но, видимо, начинающий... судя по началу, видно, что автор не казак, – живёт он на Дону, казачий быт изучает» (Ермолаев Г.С. Действительность и вымысел в эпопее «Тихий Дон»…).

Что же касается упомянутого выше Германа Сергеевича Ермолаева, наиболее последовательно и профессионально отстаивавшего на Западе объективную точку зрения на авторство «ТД», то он был не просто антикоммунистом, но и, подобно Краснову, немецким пособником, в чём имел смелость признаться в 2004 г. на «Радио Свобода». Ермолаев родился на Нижнем Дону в семье бывшего казачьего офицера. После захвата гитлеровской армией большей части Ростовской области в 1941–1942 гг. Герман и его отец Сергей Ермолаев вступили в организованный немцами так называемый «Казачий стан» под командованием Т.И. Доманова, занимавшийся подавлением партизанского движения в Северной Италии. Работая над статьями для Шолоховской энциклопедии, я нашёл это интервью Г. Ермолаева и включил данные из него в свою статью о нём (с. 223–224), отметив, однако, что этот «коллаборационист» – «один из лучших знатоков текста «ТД» во всём мире, и многие неизвестные факты творческой биографии Шолохова открыты именно им». Ермолаев являлся несомненным авторитетом для Солженицына, но почему-то только не в вопросе о Шолохове.

Другой видный антисоветчик второй волны эмиграции, советский офицер-перебежчик Григорий Петрович Климов (Игорь Борисович Калмыков), автор «Протоколов советских мудрецов», тоже нисколько не сомневался, что обвинения Шолохова в плагиате – не только клевета, но и элемент психологической войны против СССР.

Все названные мной выше люди были коренными донскими казаками, ненавидящими советскую власть, но убеждения не помешали им ценить гений писателя-коммуниста Шолохова и считать его подлинным автором «ТД». Так почему же в это не хотел верить другой земляк Шолохова (не казак, правда) – Александр Исаевич Солженицын?

Потому, на мой взгляд, что ни Краснов, ни Попов, ни Ермолаев, ни Климов литературными соперниками Шолохова себя не чувствовали, а вот Солженицын – очень даже чувствовал. Политика проявилась только в начале их противостояния. На мой взгляд, мы здесь имеем дело с терзаниями литературного Сальери. Опытный Шолохов, по письмам которого ещё в 30-е годы принимались решения на уровне Политбюро, одним из первых «разгадал» Солженицына. И в политических, и в психологических вопросах Михаил Александрович был более проницательным человеком, чем, скажем, А.Т. Твардовский, который искренне верил, что Солженицын преодолеет психологию репрессированного человека с его естественными претензиями к властям и станет советским писателем, пусть и с оппозиционным уклоном. Вероятно, Шолохов понял по таким документам, как открытое письмо Солженицына IV съезду Союза писателей СССР в 1967 г., что идеи Солженицына направлены не на преобразование советской системы, а на полный слом её как таковой, чего, конечно, как советский государственник Шолохов не мог принять совершенно. Отсюда – его резкие высказывания в адрес Солженицына: «У меня сложилось впечатление о Солженицыне (в частности, после письма его съезду писателей в мае этого года), что он – душевнобольной человек, страдающий манией величия. <…> Если же Солженицын психически нормальный, то тогда он по существу открытый и злобный антисоветский человек. И в том и в другом случае Солженицыну не место в рядах Союза советских писателей».

Безусловно, подлила керосину в огонь вражды и уничижительная критика Шолоховым литературных способностей Солженицына в этом же письме. В частности, о пьесе «Пир победителей» он писал: «Что касается формы пьесы, то она беспомощна и неумна. Можно ли о трагедийных событиях писать в оперативном (наверное, всё же «в опереточном». – А.В.) стиле, да ещё виршами, такими примитивными и слабенькими, каких избегали в своё время даже одержимые поэтической чесоткой гимназисты былых времён? О содержании и говорить нечего». Думаю, оценка эта стала известна Солженицыну, поскольку он знал о предложении Шолохова исключить его из Союза писателей.

Вполне понятна и ответная неприязнь Солженицына к Шолохову, но в ней, однако, есть некая загадка. В самом деле: если борьбу Солженицына с советской властью и Союзом писателей не поддерживали даже Твардовский и его либеральное окружение, то не мог же Солженицын всерьёз надеяться, что её поддержит более «консервативный» Шолохов?

Здесь надо вспомнить о писательских амбициях Солженицына, который, по словам Е.С. Булгаковой, считал своим «старшим братом» самого М.А. Булгакова (Палиевский Пётр. Что проявило время // «ЛГ», 2008, № 50). Но утвердиться в качестве первого русского писателя своей эпохи Солженицыну, видимо, мешал Шолохов – автор одного из лучших романов ХХ в., первый советский лауреат Нобелевской премии по литературе. Причём если Шолохов-романист пожинал плоды заслуженной литературной славы, то появившиеся сначала в «самиздате», а потом и в «тамиздате» (т.е. на Западе) небезынтересные и политически острые на тот момент романы Солженицына («Раковой корпус», «В круге первом») в художественном смысле не выдерживали, конечно, сравнения с «ТД».

Именно Солженицын оказал всемерную поддержку и помощь И.Н. Медведевой-Томашевской (псевдоним – Д*) в работе над книгой «Стремя «Тихого Дона», где на уровне вульгарного литературоведения рассматривалась возможность, что первая половина «ТД» принадлежит перу известного до революции донского писателя Ф.Д. Крюкова, написал к ней апологетическое предисловие и помог опубликовать за границей. Осведомлённый в тонкостях психологической войны Григорий Климов оспаривал утверждение Солженицына, что Д* работала «бескорыстно»: «Году этак в 1969 среди кандидатов на докторскую степень в области русской литературы ходило заманчивое предложение: стипендия в 5000 долларов. Но при этом маленький «соцзаказ» – требуется доказать, что Шолохов НЕ автор «Тихого Дона». Кто-то соблазнился, сидел и копался в этой области. Потом эту диссертацию пустили под маркой анонимного «советского литературоведа Д.», который сразу же сыграл в ящик. А для пущей важности расписаться под этим дали Солженицыну. Типичная фальшивка психологической войны. Ведь я сам работал в области этой психвойны и мог бы накатать целую диссертацию о таких фальшивках».

Поскольку действие «ТД» переваливает за 1920 год, когда умер Крюков, Солженицын вынужден был поддержать анекдотическую версию С.П. Старикова, что «ТД» «дописал» после Крюкова тесть Шолохова Пётр Громославский. Понимая, однако, что Крюков – довольно слабая кандидатура на роль «первого автора» «ТД», Солженицын выдвинул ещё одну, безымянную: «Не могу абсолютно уверенно исключить, что – был, жил, никогда публично не проявленный, оставшийся всем не известен, в Гражданскую войну расцветший и вослед за ней погибший ещё один донской литературный гений…» Был, жил… какая-то несолидная аргументация для писателя такого уровня, как Солженицын.

В предисловии к книге Д* Солженицын безосновательно ссылается на исследования Г.С. Ермолаева, поскольку, в отличие от него, не читал отчаянно смелых писем Шолохова Сталину и Горькому 30-х годов. Отсюда ложный вывод, будто Шолохов «до сегодня остался верен психологии продотрядов и ЧОНа». Солженицын искажает содержание статьи Ермолаева «Политическая правка «Тихого Дона», когда пишет: «А ещё удивляет, что Шолохов в течение лет давал согласие на многочисленные беспринципные правки «Тихого Дона», ибо Ермолаев постоянно подчёркивает в этой статье, что Шолохов дважды, в книжных изданиях «ТД» 1933 и 1956 гг., убирал «многочисленные беспринципные правки», внесённые без его согласия редакторами журнала «Октябрь» в 1932 г. и ответственным редактором К. Потаповым в книжном издании 1953 г. Более того, Шолохов добился, чтобы сокращённые редакторами «Октября» куски 3-й книги «ТД» были напечатаны отдельной журнальной подачей («Октябрь», 1932, май–июнь) – случай уникальный в советской литературе.

Другой пример произвольной трактовки Солженицыным фактов: «А вскоре (речь идёт о 1929 г. – А.В.) и сам непререкаемый Сталин назвал Шолохова «знаменитым писателем нашего времени». Не поспоришь». Но никакого спора не было и в принципе не предполагалось. Фразу, о которой пишет Солженицын, Сталин употребил в письме Ф. Кону от 9.VII.1929, напечатанном лишь… в декабре 1949-го, в 12-м томе собрания сочинений Сталина. Однако оно никак не способствовало укреплению литературных позиций Шолохова: наоборот, поскольку дальше Сталин писал о «ряде грубейших ошибок и прямо неверных сведений насчёт Сырцова, Подтёлкова, Кривошлыкова и др.» в «ТД». Публикация этого письма остановила на три с половиной года переиздание всех произведений «знаменитого писателя нашего времени»!

О раскулачивании в «ПЦ» Солженицын писал: «…весело вышвыривают в феврале семьи с младенцами из обжитых домов, и автор не упоминает лишних подробностей: куда? каким образом? где конвой, этап?» Солженицын не обратил внимания или проигнорировал, что эти же вопросы задаёт в «ПЦ» райуполномоченный ГПУ Захарченко первому секретарю райкома: «Куда их девать? Из округа ничего нет. Под них эшелоны нужны. На чём их отправлять, куда отправлять?» Растерянность Захарченко объясняется тем, что раскулаченные из Гремячьего Лога – первые в районе. Что же касается остальных «лишних подробностей», то всем читателям «ПЦ», исключая почему-то Солженицына, они хорошо известны: раскулаченных отправили из Гремячьего Лога колхозными подводами в райцентр, а потом они (во всяком случае, Дамасковы) оказались в Котласе Коми АССР, где Дамасков-старший вскоре умер от «внутреннего воспаления». Само же раскулачивание, судя по известной реакции Андрея Размётнова в главе IX 1-й книги «ПЦ», происходило не так уж «весело», как полагает Солженицын: «У Гаева детей одиннадцать штук! Пришли мы – как они взъюжились, шапку схватывает! На мне ажник волос ворохнулся!»

Иногда бездоказательность обвинений Солженицына в адрес «ПЦ» Шолохова принимает совсем уж грубый характер: так, пишет он о том, что в «ПЦ» нет «ни строчки» о возможности отъёма государством хлеба у колхозников. Как же нет, если именно на этой возможности основана интрига не одной, а даже нескольких глав 1-й книги «ПЦ»? Ярче всего подобные опасения были выражены середняком Банником в главе XXIV 1-й книги: «Соберёте хлебец, а потом его на пароходы да в чужие земли? Антанабили покупать, чтобы партийные со своими стрижеными бабами катались?»

Безусловно, по «ПЦ» видно, что она написана человеком, в 1930–1932 гг. являвшимся кандидатом в члены компартии, а с 1939 г. – делегатом всех партсъездов. Но всё равно это было достаточно острое по тем временам и уж точно не «бессовестно-клеветническое» произведение. Большинство претензий к Шолохову, как мы видим, вымышлены Солженицыным. Цель таких довольно топорно сработанных «разоблачений» ясна: он хотел показать, что автор «бесстыдно-пропагандистской» «ПЦ» никак не мог написать правдивого «ТД». При этом Солженицын особо подчёркивал: «…не хранятся ни в одном архиве, никому никогда не предъявлены, не показаны черновики и рукописи романа» («Невырванная тайна»).

Солженицыну довелось дожить до того времени (1999), когда принадлежавшая Шолохову рукопись первых двух книг «ТД» была наконец найдена. Надо сказать, что в 1990–2000-х он пересмотрел некоторые свои взгляды диссидентской поры. Так, в рассказе с не очень хорошим названием «На краях» (1995) он воздал должное полководческому гению Г.К. Жукова, которого прежде обвинял в «заваливании трупами» противника. Увы, даже узнав о существовании шолоховской рукописи, Солженицын не захотел или не нашёл в себе моральных сил отказаться от своей ошибочной и заведомо ущербной точки зрения на авторство «Тихого Дона».

Однако мы подробно поговорили об отношении Солженицына к Шолохову и не слишком много – об отношении Шолохова к Солженицыну. Отчего такой перекос? Всё-таки сказалась моя необъективность? В данном случае – нет. Дело в том, что тема Шолохова занимала в жизни и творчестве Солженицына несоразмерно большее место, чем тема Солженицына – в жизни и творчестве Шолохова. Шолохов такого внимания своему визави просто не уделял: практически все его высказывания о нём я привёл. В «Письмах» Шолохова (М., ИМЛИ РАН, 2003) мы найдём в алфавитном индексе имён лишь три указания на Солженицына (в двух письмах). Это значит, что Солженицын никакой «лакмусовой бумажкой» по отношению к Шолохову не являлся и никаких его особо негативных черт не выявил. Ну, допустим, узнал Солженицын из письма от 8.9.1967, что тот его не любит… Вот и весь шолоховский «негатив». С самим Солженицыным же – иная картина… Совершенно очевидно, например, что он, верующий христианин, оказался куда мстительней своего полуверующего оппонента. Шолохов, судя по упомянутым фактам, выявил и многие другие не самые лучшие качества в Солженицыне. Важно ли нам знать о них? Я думаю, важно: ведь сам Солженицын, судя по «Телёнку», не хотел, чтобы мы знали одни лишь хорошие качества классиков советской литературы.

К тому же в той юдоли, где Александр Исаевич сейчас пребывает, ему точно не нужна никакая неправда.