Мир!Труд! Май!

Праздник мира, праздник труда. Праздник весны.

Я хорошо помню время, когда он таким и был. Радостные лица. Даже если шел снег. (А в Москве бывало и такое.) Букеты, если не живых, то бумажных цветов. Демонстрации, на которые не гнали, а куда нужно было еще попасть – желающих было больше, чем выделяемых организации мест. А вечером – настоящие народные гулянья. И – салют. А еще сказочная, живая иллюминация на Телеграфе на Горького, смотреть которую ходила вся Москва... В общем атмосфера – как в александровском "Цирке". Ну, или если хотите что-то более реалистичное – как в хуциевской "Заставе Ильича".

Всё это закончилось быстро. В семидесятых ничего подобного уже не было. Советские праздники быстро теряли праздничность. Дольше всех держался День Победы. Но из него праздничный дух году к восьмидесятому улетучился. И остался только Новый Год.

Вернулся праздник в Москву лишь однажды – в августе 91-го. Победа над Путчем. Но тот праздник продлился недолго – сорвавшись с крюка, Россия полетеле в пропасть, на новый крюк.

Больше на нашей улице праздников не оказалось. Несмотря на все старания власти. Ни День России, ни День Согласия, ни День Чекиста, ни Пасха общенародными праздниками не стали и стать не могут. Потому что праздник – это радость. А нам чему радоваться?

Тому, что захватили чужую землю, заставляя себя верить, что земля эта наша, а сами мы не воры, а герои? Такому не порадуешься. Как не порадуешься и годовщине сказочного события, о котором рассказывают люди с глазами, правдиво говорящими о плутовстве их владельцев. Сколько себя ни заставляй – не порадуешься. Сколько ни съешь кулича. Не порадуешься и возрождению, о котором поют другие плуты. Какое там возрождение? Чего возрождение? Каждый же всё видит...

Нет в нашей жизни повода для радости.

Весна? Так это ведь только, если на деревья смотреть. А так у нас сейчас не то что не май, а и не начало апреля даже. Февраль где-то. И не конец.

Труд? Да, он может давать радость. Когда он осмысленный. Когда в нем реализуешь себя. Но кто у нас трудится таким образом? По пальцам пересчитать.

Мир? Так и его нет. И прежде всего – в душах у нас нет мира.

Нам поместили в души войну. И мы охотно ее туда приняли.

Конечно, в каждой отдельной жизни есть место для радости. А в некоторых – и много места. Только радость эта у нас атомарная, личная, максимум – семейная радость. А общей радости – одной на всех весны – нет, ее нет.

Почему так получилось? Почему ушла весна из нашей жизни? Из общей нашей жизни. А по очень простой причине. Мы впустили в свою душу подлость. Мы стали соучаствовать в подлости. А подлецы счастливыми не бывают. Богатыми иногда бывают. Сильными до поры бывают. Крутыми бывают. И даже – очень крутыми. А счастливыми – нет. Как в том же самом "Цирке" – "Я хотел быть счастливой в СССР. Но это невозможно. Импосибл".

Началось это в 68-м году. Когда мы растоптали "Пражскую Весну". И тогда телевизор пел нам, что всё правильно. И мы старались ему верить. Но верить до конца, до радости не получалось даже у детей. А потом был Афган. И интернациональный долг. И здесь уже каждый сколько-нибудь вменяемый человек не просто смутно чувствовал, а ясно понимал, что мы агрессоры и оккупанты. То есть – подлецы. И обмануть себя можно было только одним способом – вообще не думать об этом.

Перестройка дала нам надежду. Покаявшись – не до конца, конечно, ох, как не до конца, но хоть как-то – мы почувствали облегчение. Почувствовали возможность жить.

Но ложь из нашей жизни никуда не ушла. Уже через несколько месяцев после конца коммунистической эры, она вернулась. И стала разрастаться. Принося свои плоды – сначала в виде одной чеченской войны, потом – в виде другой, и, наконец, сегодня – в виде войны с Украиной. Там, конечно, сейчас затишье. Но война-то не кончилась.

А ложь это такой сорняк, с которым радость жить вместе не может. Ложь глушит радость. И на месте вытесненной радости расцветает ненависть. В советское время ее не было. Сейчас она доминирует.

А в душе, наполненной ненавистью и ложью, наполненной у кого полностью осознаваемой, а у кого осознавемой смутно и постоянно гонимой мыслью о собственной подлости, какой может быть праздник? Какой мир? Какой май?

Даже к труду такая изнасилованная, такая развращенная, такая испорченная душа пригодна мало.