Поход Булак-Балаховича и Савинкова

Поход Станислава Булак-Балаховича на Белоруссию обернулся для евреев трагедией. Авантюрист по своей природе, он старался максимально разыграть еврейскую карту. «Крестьянский генерал» использовал антисемитизм поляков, черносотенные настроения белых офицеров и недовольство белорусской деревни большевистской продразверсткой. Евреи, как никто другой, подходили на роль потенциальной жертвы. Предлог для насилия всегда был под рукой: личные обиды, хозяйственные споры и конфликты, имущественные претензии. Евреи принадлежали к различным слоям общества, были политически активны, отличались грамотностью. Они исповедовали другую религию, разговаривали на собственном языке, придерживались традиции, не имевшей аналогов в славянской культуре. Война и разорение, голод и грабеж рождали потребность в насилии, которую удобнее всего было удовлетворить за счет евреев. Неизвестно, какая социальная группа, религиозное или национальное меньшинство могли бы выступить в роли социального громоотвода, если бы не евреи. В итоге за считанные недели осени 1920 г. десятки местечек Белоруссии оказались разгромлены, тысячи жителей разорены, сотни убиты и покалечены, дети остались сиротами. Среди потерпевших были люди разных национальностей, но только евреи оказались жертвами, избранными погромщиками по национальному признаку.

Идеологическое прикрытие

Советские источники, освещавшие погромы Булак-Балаховича и Савинкова, предпочитали говорить о политическом бандитизме. Это затушевывало антисемитизм как явление и оставалось приемлемым для обывателя, с которым советская власть заигрывала. Однако большинство евреев не имели отношения к большевикам, не говоря об их семьях, родителях, женах и детях, которых мучили и убивали наравне с взрослыми.[46]

Вдохновители погромов ставили знак равенства между понятиями «еврей» и «комиссар», выдвигая лозунги: «Уничтожим евреев, чтобы не мешали крестьянству!», «Долой комиссаров, смерть евреям!» Агитаторы-антисемиты утверждали, что евреи виноваты в красном терроре, а их уничтожение обеспечит падение Советов и отказ от идеи мирового переустройства общества.

После октября 1917 г. заговорили о том, что большевистский переворот подготовили евреи – Троцкий, Зиновьев, Свердлов, Урицкий и др. Никто не вспоминал, что среди противников большевиков евреев насчитывалось еще больше. Из трехсот главных героев политического Олимпа России в 1917 г. насчитывалось 43 еврея, из которых было 20 меньшевиков, 11 большевиков, шесть эсеров, по три анархиста и кадета. Лишь пять человек участвовали в еврейских национальных организациях, 37 отнеслись к Октябрьской революции отрицательно, 16 были ее активными участниками.[47] «Главный еврей» революции Лев Троцкий (Бронштейн) считал себя интернационалистом, а о еврействе вспоминал с «брезгливостью и тошнотой». Шимон Дубнов справедливо подметил, что именно евреям пришлось отвечать за содеянное Лениным.[48]

Уголовная направленность

Большинство погромов, учиненных балаховцами, имели криминальную основу. Костяк их участников составляли бывшие пленные красноармейцы и дезертиры, выходцы из польской и белорусской мелкопоместной шляхты и русские старообрядцы. Строгая воинская дисциплина отсутствовала, а участие в погроме служило важным фактором пополнения антисоветских формирований людскими и материальными ресурсами. Каждый «солдат» Булак-Балаховича знал, что при вступлении в еврейское местечко никто не запретит ему присвоить чужое добро, насиловать женщин, требовать выпивку, продукты питания, одежду или транспортное средство. Мятежники были уверены в полной безнаказанности. Власть оружия опьяняла и диктовала свои законы, за совершенные злодеяния никто не отвечал. ВПетрикове было сожжено двенадцать деревянных лавок и убито 11 евреев, в Турове от рук балаховцев погибло 12 евреев.[49]

Погромы охватили деревни и еврейские сельскохозяйственные колонии Туровской волости, где проживало всего несколько еврейских семей. В Новоселках балаховцы убили девять человек, в Хлумине – пять, в Озеранах – четыре, в Черницах – три, в Горках, Толмачеве и Ричеве – по два, в Лудине, Люлине, Коли и Погосте – по одному еврею.[50]

В Копаткевичах, где балаховцы провели всего три часа, они забрали имущество, деньги и «портативные» вещи: обувь и белье. Жертвами погрома стали 60 еврейских семейств, которые остались без мужей и отцов. Для местечка это стало непосильным ударом – его жители серьезно пострадали от пожара 1915 г., а эпидемия сыпного тифа в 1919–1920 гг. унесла жизни 153 евреев. Часто жертвами бандитов становились глубокие старики. В Озеранах погибли Арон-Берко Лельчук и Иосиф Запесоцкий (50 лет), в Хлумине – Гирш Левин (90), Шлёма-Хаим (60) и его брат Мойше-Яков (65), в Ричеве – Меир и Ошер Чечики (65 и 70 лет).[51]

Только в редких случаях погрома удавалось избежать благодаря счастливому стечению обстоятельств. В Озаричах при приближении балаховцев евреи укрылись в соседней деревне Андреевке. После молитвы к ним вышел раввин и заявил, что бандиты не вступят в местечко. На подъезде к Озаричам лошадь Булак-Балаховича оступилась и застряла одним копытом в расщелине между досками на мосту. Наездник, который был пьян, едва удержался в седле и, расценив случившееся как дурное предзнаменование, приказал обойти местечко стороной. Этот случай одни евреи объясняли суеверием «крестьянского генерала», а другие – заступничеством Бога, услышавшего страстную молитву раввина.[52]

Проявление жестокости

Погромы Булак-Балаховича сопровождались большим количеством жертв. Рациональное объяснение этому явлению найти вряд ли возможно. Погромщики могли выдвинуть конкретный повод для расправы над евреями: шпионаж, помощь советской власти, стрельба из окон по отступающим частям и т. д. Однако чаще всего они мучили свои жертвы, вымогая мифическое золото, припрятанное на черный день, скромные сбережения, продукты питания или одежду. Садизм, который сопровождал пытки, рождал неописуемый ужас. Бандиты прижигали чувствительные органы, отрезали уши, нос, язык, конечности, выкалывали глаза, душили, имитировали повешение с последующим извлечением из петли, избивали плетью и палками до полусмерти и др.[53]

Молва о жестокости балаховцев распространялась от местечка к местечку и вызывала панический страх. При первых известиях о бандитах люди бежали в лес или в уездный город под защиту военного гарнизона. Только немногие надеялись на выкуп, который помогал не всегда – мучители требовали большей мзды. В Терево Мозырского уезда балаховцы нашли спрятавшихся евреев во ржи на краю деревни и заставили собраться к дому Носима Каплана. В дверях встал крестьянин в лаптях и свитке[54] с винтовкой в руках. Бандиты приносили водку и, выпивая, разбивали бутылки о головы евреев – кровь брызгала по сторонам. Анцеля Гинзбурга заставили выпить серную кислоту, другому еврею ножом от соломорезки пилили шею. После того как женщин изнасиловали, евреев начали выводить на улицу. На крыльце находились два балаховца: один с шашкой, а другой с дубинкой. Обреченных выпускали по одному человеку и тут же убивали. Когда Сара Эренбург хотела убежать, ее догнали и раскроили топором голову.[55]

Насилие над женщинами

Удовлетворение животной страсти, сопровождавшееся унижением жертвы, было характерно для каждого появления повстанцев в городах и местечках с еврейским населением. Погромы сопровождались надругательством над женщинами. Пользуясь личным оружием, разогретые алкоголем, они могли овладеть жертвой без большого труда.

От насильников Булак-Балаховича страдали не только женщины в детородном возрасте, но и девочки-подростки.

В декабре 1920 г. по поручению Общества охраны здоровья еврейского населения были собраны сведения о положении еврейского населения в Речицком и Мозырском уездах, местечках Птичь, Житковичи, Туров, Лельчицы, Петриков, Копаткевичи и Скрыгалов, еврейских колониях и деревнях. Полученные данные шокировали. Больше всего изнасилованных оказалось в Мозыре –около 300, в Петрикове – 90, в Копаткевичах – 20 женщин.[56] В Турове количество изнасилованных сотрудники Евобщесткома не смогли подсчитать и в соответствующей графе сделали запись – «много». В Тонеже насильники убили девушку Сору, в Озеранах –Броню Лельчук и Симху Гизунтерман, в Хлумине – Фруму, дочь Мойше-Якова. Всего в Мозырском уезде в 1920 г. от насильников пострадало более 500 женщин. [57]

Отношение неевреев

Насилия, издевательства и убийства евреев вызвали среди славянской части местечка больше сострадания, чем злорадства. Однако оставалось и много равнодушных, которые предпочитали держаться в стороне, убеждая себя в том, что «еврейские дела» их не касаются.[58] Сдерживающим фактором служил декрет СНК РСФСР, принятый 27 июля 1918 г., «О борьбе с антисемитским движением», согласно которому люди, проводившие антисоветскую агитацию, ставились вне закона.[59] Наряду с этим преследование евреев помогало белорусам и русским отвести от себя удар погромщиков, сохранить имущество и даже поживиться добром бежавших или погибших соседей.

Какая-то часть деревенского населения сама участвовала в погромах. По свидетельству еврейского отдела Народного комиссариата национальностей, осенью 1920 г. инициаторами и исполнителями погромов в ряде мест Мозырского уезда выступали крестьяне.[60]Погромщикам содействовали православные духовные лица. Настоятель церкви в Ричеве укрывал у себя дома бандитов, которые громили Туров; арест священника позволил задержать руководителя налетчиков Л. Григоровича.[61]

Конец «белорусского» похода

После захвата Мозыря армия Булак-Балаховича изменила направление главного удара. Вместо маршрута Бобруйск–Минск она стала двигаться в направлении Речицы и Гомеля, чтобы соединиться с войсками Петра Врангеля. Это была составная часть стратегического расчета Пилсудского – обновить с помощью генерала Люциана Желиговского Великое княжество Литовское и создать «третью Россию» – без большевиков и царя. Однако походы на Москву и Ковно не удались, как и расчет на крестьянское восстание в прифронтовой Белоруссии. Бывшие русские военнопленные, составлявшие основу армии повстанцев, не собирались воевать за «незалежную Беларусь» и переходили на сторону Красной Армии.[62]

Станислав Булак-Балахович не пошел с Савинковым, а остался с основной частью войск в Мозыре, чтобы превратить город в крепость. Известие о поражении в Крыме «черного барона» надломило боевой дух повстанцев, Савинкову взять Речицу не удалось.[63] В советской прессе была развернута широкая пропагандистская кампания. 13 ноября 1920 г. газета Зьвязда поместила статью «Добьем Балаховича!», а когда началось общее контрнаступление, появились новые публикации: «Бегство балаховцев», «По пятам погромщиков» и др.[64]

Обращение штаба командующего Западным фронтом Красной Армии М.И. Тухачевского, ноябрь 1921 г.

Тем временем командующий Западным фронтом Михаил Тухачевский подтянул к Полесью значительные силы, двинул их со стороны Жлобина 16 ноября и назавтра вступил в Калинковичи. Опасаясь окружения, балаховцы сняли осаду Речицы, и 19 ноября начали отступать по всему фронту. Вторая пехотная дивизия упорно обороняла Мозырь, но 20 ноября он пал. 21 ноября 1920 г. Мозырский уездный военно-революционный комитет докладывал, что банды мятежников рассеяны по уезду. Одновременно указывалось, что за укрывательство бандитов виновные понесут наказание «вплоть до расстрела».[65]

Однако полностью уничтожить противника Тухачевскому не удалось. Основные силы Булак-Балаховича прорвали 22 ноября заслоны Кубанской казачьей дивизии в районе Капличи–Якимовичи, форсировали Птичь и через Житковичи вышли к расположению польских войск. В районе Турова, Давид-Городка и Лахвы балаховцев разоружила польская сторона. Савинков вырвался из окружения в районе Петрикова.[66] Вместе с ним границу пересекли небольшие части первой и второй дивизии, а свыше 4 тыс. 500 солдат и 120 офицеров попали плен.[67] Часть балаховцев осталась в нейтральной зоне, откуда продолжала свои вылазки до начала 1922 г.[68]

В марте 1921 г. Рижский мирный договор разделил Белоруссию на Восточную (советскую) и Западную (польскую); часть уездов Витебской и Могилевской губерний отошли к Российской Федерации.

Сокрытие преступлений

По оценке Народного комиссариата социального обеспечения Белоруссии, всего от действий Булак-Балаховича пострадало около 40 тыс. чел.[69] Личное отношение к погромам главный виновник этих преступлений умело скрывал. Еще при подготовке вторжения генерал выдавал себя борцом за свободу и независимость белорусского народа и противником пролития невинной крови. Он подчеркивал свое расположение к еврейскому населению, для защиты которого якобы была сделана попытка формирования еврейского батальона прапорщика Цейтлина. Балахович издавал приказы, запрещавшие погромы, и воззвания, призывавшие евреев помочь в борьбе с большевизмом и гарантировавшие им равноправие в будущем независимом белорусском государстве.[70] В действительности это была бутафория. Приказ о формировании отряда Цейтлина остался мертвой буквой, что Савинков объяснял «нехваткой оружия». Однако она являлась только предлогом, поскольку после уроков гражданского равноправия, преподанных в Турове, Ковеле и Пинске, евреи не хотели служить в отряде Цейтлина, которому не удалось собрать и десяти человек.[71]

Еврейские погромы на Полесье 1920-1921 гг. превзошли по своей жестокости резню евреев петлюровцами в 1918 г. на Украине. Польский военный прокурор полковник Лисовский, проводивший расследование действий генерала в Белоруссии, отмечал, что армия Балаховича представляла собой банду разбойников. Они занимали какой-нибудь город, чтобы грабить и убивать в поисках наживы, в противном случае отказывались продвигаться вперед. После грабежей начинались пьяные оргии.[72] Только спустя два дня после погрома появлялся сам «генерал» со штабом.

Евреи Польши, обладавшие мощными экономическими рычагами, требовали прекратить бесчинства и призвать виновных к ответу. Они обратились с протестом к руководителям европейских держав и Антанте, поддерживавших правительство Пилсудского. Балахович сваливал ответственность на Савинкова, офицеры которого организовывали еврейские избиения.[73] Савинков, наоборот, винил во всем «крестьянского генерала». В сентябре 1921 г. Еврейская трибуна в Париже поместила заявление Савинкова о его непричастности к погромам в Белоруссии.[74]