Людвиг Бауэр

Людвиг Бауэр вспоминает

Из интервью с ветеоаном 9-й танковой дивизии Людвигом Бауэром
Свернуть )
Я родился 16-го февраля 1923-го года в Кюнцельзау в Вюрттемберге. В моей семье и отец и дед были офицерами, так что желание стать военным было для меня естественным. Еще до окончания школы, осенью 1940-го года, я записался добровольцем в кандидаты в офицеры. В моем лице вы имеете бывшего офицера, который воевал за свою родину убежденно, верно и надежно. Мы, точно также как и ваши предки, русские, воевали за свою родину. А кто победитель, тот всегда прав.

- Кто был главным противником летом 1941-го года, русская авиация, артиллерия или танки?

Авиация - нет. Она присутствовала, но ее воздействие не очень заметным. Артиллерия была очень хорошая. Было слишком много пехоты, это всегда меня очень удивляло, почему русское командование использует так много пехоты и так мало танков. До сентября русские танки были не актуальны, а в сентябре появился Т-34. Проблема в России была в отсутствии дорог, распутице. Но и сопротивление русских было очень сильным. Бои были интенсивные и очень тяжелые. У нас периодически были проблемы с боеприпасами, потому что приходилось много стрелять. Я не понимал, как русская пехота могла оказывать такое интенсивное сопротивление?! Тогда я не знал, это я сейчас знаю, что там были комиссары.

- Я от ветеранов Вермахта часто слышал, что русские солдаты были хорошие, а командование скорее плохим. Какое ваше мнение?

Мне сложно судить, но я не считаю, что русское командование было таким уж плохим. Проблемы, которые были у русских, были вызваны ситуацией, возможно также приказами, которые приходили слишком поздно. В русской армии приказы, которые поступили сегодня, завтра должны были быть выполнены абсолютно точно, хотя, ситуация могла уже кардинально измениться. Русские офицеры, часто не могли действовать согласно ситуации, потому что они были связаны приказом. В немецкой армии офицер имел свободу действия независимо от своего звания. Я бы сказал так: русская и американская армии были ориентированы на исполнение приказов, а немецкая - на реагирование в соответствии с меняющейся со временем ситуацией.
У немецких командиров была большая свобода действий. Например, у немецкого командира батальона был приказ атаковать населенный пункт А. Русский командир постарался бы в точности исполнить приказ. Немецкий командир посмотрел бы, что так не получится, и действовал бы так, как требовала ситуация, а не приказ. Немецкий офицер и солдат мог действовать по ситуации, он должен был выполнить задание, но у него была свобода действий. А у русского и американского офицера свободы действий не было. В этом была проблема. Я глубоко убежден в том, что начальные успехи немецкой армии были такими большими только потому, что каждый отдельный немецкий командир имел свободу действий.

- Фактически вы говорите о чувстве превосходства над противником. Когда оно начало исчезать?

Я считаю, что немецкое армейское командование всегда превосходило противника. Проблема была только в недостатке людей, вызванном большими потерями, особенно пехоты.
Как наводчик, какие команды вы получали от командира танка?
Мы использовали часы как указатель направления. Прямо по направлению движения танка это всегда было 12 часов: «Внимание, вражеский танк на два часа, или на 11 часов». Командир сидел сверху. Если наводчик цель не видел, то командир клал руку на правое плечо, это означало повернуть орудие направо, и держал до тех пор, пока орудие не начинало смотреть на цель. Это очень просто. Я этому даже свою жену научил. Когда мы с ней гуляем на природе, я ей стучу по плечу и говорю: «Три часа», или «12 часов», чтобы показать ей что-то красивое. Я иногда забываю, что люди этого не знают, и когда у меня кто-то спрашивает дорогу, и спрашивают "где?..", я отвечаю: "два часа". Это отлично работает, у меня больше никто ничего не спрашивает.
Полностью команда звучала так: «Внимание, наводчик, полвторого, противотанковая пушка 1500 метров, заряжающий осколочно-фугасный, открыть огонь».

- Какие еще команды вы получали?

В бою еще только "огонь". Конечно, наводчик мог увидеть что-то, что не видит командир танка, и водитель тоже мог что-то увидеть. Поскольку у нас было переговорное устройство, то мы могли сообщать друг другу увиденное. Нашим преимуществом, было и наличие рации на каждом танке. У русских танков их не было. Командиры часто высовывались наружу. Многие так погибли. Однажды мой знакомый разговаривал с пехотинцем. Раздался выстрел. Пуля пробила обе щеки и поцарапала язык. Когда он вернулся из госпиталя, он не мог определить, суп соленый или нет. Вкусовые рецепторы на соль не реагировали.

- Какая было иерархия в экипаже танка?

Главным был командир танка. Он отвечал за танк в целом и за координацию между членами экипажа. Чаще всего он был в звании офицер или унтер-офицер. В бою он должен был по переговорному устройству давать указания членам экипажа и одновременно поддерживать связь с другими танками. Кроме того он должен был наблюдать за местностью и по шуму боя определять, откуда стреляет враг. Каждый выстрел и каждый разрыв снаряда имели свою собственную акустику. Очень важно было понимать ведет ли враг огонь бронебойными снарядами. Поэтому, как правило, наушники у него были надеты так, чтобы одно ухо было свободным.
Вторым по важности был водитель. Когда танк был в боях, водителя никогда не ставили караульным, а все остальные, включая офицера, несли караульную службу. Офицер не мог сказать: «Я офицер, я иду спать». Все получали свои три или четыре часа караула, независимо от звания.

- Какое было самое опасное русское оружие?

Русскую артиллерию калибра 15,2 мы ненавидели как чёрта. «Врууумм!» и облако черного дыма. Они хорошо по нам стреляли. Потом «ратш-бум» 7,62, его танкисты не очень любили, но кто из нас любит противотанковую артиллерию?

- У русских были противотанковые ружья, вы их видели?

Да, противотанковые ружья, такие длинные. Они могли пробить Pz.III. Еще они стреляли по смотровым щелям. Если они попадали точно в смотровую щель, то пробивали многослойное бронестекло. У нас были раненые. Я помню двух раненных, один наводчик получил ранение в шею из противотанкового ружья. Один раз мой танк получил семь попаданий из противотанкового ружья, но ни одна пуля броню не пробила.

- Какие отношения были с Ваффен СС?

Хорошие, очень хорошие. Они были такие же солдаты, как мы, между нами не было никакой разницы. Возможно, офицеры Ваффен СС иногда были слишком заносчивыми. Но в целом, никаких проблем у нас не было. Мы очень часто воевали с Ваффен СС, проблем никогда вообще никаких не было и зависти тоже.

- Русские ветераны говорят, что тогда, во время войны, они испытывали ненависть к противнику. Какие вы испытывали эмоции по отношению к противнику?

Если бы мы не видели трупы наших солдат, над которыми надругались, то я бы сказал, что мы воевали без эмоций. Но, иногда, когда мы видели, что взятого в плен немецкого солдата мучили или изувечили, тогда рождалась ненависть.
Как-то осенью 1943-его, мы должны были идти в ночную атаку. Ночные атаки были чрезвычайно напряженными. Дневные бои уже были очень наряженные и требовали нервов, но ночные бои были бесконечно тяжелыми.

Ночные бои были только в чрезвычайных ситуациях, я в них участвовал не более десяти раз, и они никогда не были для нас успешными. Для русских, конечно, они были такими же неприятными, как и для нас, но для них они всегда были успешными. У нас была трофейная русская рация. Мы одного русско-говорящего, немца (фольксдойче, видимо), посадили в танк с этой рацией. Началась атака, и он перехватил русские переговоры по рации. Русские говорили, что они взяли в плен пять немцев, и спрашивали, застрелить ли их сразу или везти в тыл. Это, конечно, немного подействовало нам на нервы. Мы атаковали на пяти танках, атака была успешной. Русские, до этого, прорвались, а теперь мы отогнали их назад.

В два часа ночи, когда атака уже закончилась, было тихо. Пришел посыльный от пехотинцев. Он мне сказал: «Господин лейтенант, вас вызывает капитан, я должен вас к нему привести». Я спросил: «Что ему надо? Я не могу оставить танки». Посыльный сказал, что я непременно должен прийти. Я сказал, что я не могу отходить далеко от танков, он ответил, что это всего в трехстах метрах отсюда, там бункер, куда вы должны прийти. Я пошел с ним. В атаке участвовало довольно много пехоты, и перед бункером кругом стояло 20 - 30 солдат. Я зашел в бункер, это был русский бункер. Там, внутри, лежал пехотный лейтенант, с которым я разговаривал всего час назад. Ему в лоб молотком была вбита гильза от патрона, и еще две гильзы были вбиты в оба колена. Скорее всего, ему сначала выстрелили в оба колена, а потом забили туда гильзы.

Потом я услышал громкий крик, там, в бункере, были пленные русские. Немецкий капитан хотел у них узнать, кто это сделал, он орал на них и выстрелил в потолок. Тогда один русский, показал пальцем в угол. Там был комиссар. Его вытащили на середину бункера, и тогда русские сказали, что это сделал он. Наш капитан через переводчика сказал, что он всех расстреляет, если они не расскажут, как это произошло. Тогда русские сказали, что они должны были держать немецкого офицера, а русский комиссар это сделал. На меня это все очень сильно подействовало, я вышел из этого бункера и пошел обратно. Какие тут эмоции можно испытывать? Что там дальше было я не знаю, но если бы мы в этот момент атаковали дальше, я бы не был без эмоций. Я это сейчас рассказываю без эмоций и плохих слов, но на войне были очень тяжелые ситуации… Представьте себе, как это, забивать гильзу от патрона в живого человека?
Эту ночь я так быстро не забуду, я ее никогда не забуду. Но я всегда говорю, что русские были точно такие же бедные свиньи, как и мы. Тех людей, которые начали войну, там не было, а мы должны были все это расхлебывать.

- У американцев была сильная авиация?

Катастрофа! Во время вторжения 80 процентов наших танков были уничтожены авиацией.

- 20 июля 1944-года, покушение на Гитлера. Что вы об этом слышали, и какое у вас к этому было отношение?

Я был возмущен. На войне, в момент, когда речь идет о выживании народа, нельзя устранять руководство. Точно также как во время войны нельзя было убивать Сталина. Эта организация заговорщиков внесла свою лепту в то, что мы проиграли войну. Из-за этой предательской организации погибли тысячи немецких солдат. Для меня люди, которые устроили 20-е июля, это не герои, это предатели. Все, вопрос закрыт.

- Сколько раз вас подбивали?

В России меня подбивали семь раз. И два раза на западе, американцы.

- А сколько танков вы подбили?

Я не знаю. Дело обстоит так. Между командирами танков всегда были споры, кто подбил какой танк. Например, появляется Т-34. Все, конечно, начинают по нему стрелять, самостоятельно, без приказа командира роты. Один выстрели, второй, танк остановился и задымил. Итого, подбит один танк, а отчетов о подбитом танке - два. Обычно было так, что мы подбивали 12 или 17 танков, а отчетов о подбитых танков всегда было 20 или 25. Когда мы осматривали подбитые танки, в них часто было шесть или восемь дырок, и каждый говорил, что это моя. Однажды я с 300 метров подбил Т-34. Я абсолютно точно это видел, но четыре или пять командиров танков имели на него виды. В целом, я бы сказал, что я подбил примерно 30 танков. Цифра в 50 танков тоже может быть верной. Точнее я не знаю.

- Предположим, что вы на Pz.IV. С какой дистанции вы бы открыли огонь по Т-34?

Pz.IV с пушкой L-48 уверенно поражал Т-34 с дистанции восьмисот метров. Сейчас в Германии, в целом, считается, что Т-34 был феномен, что мы ничем не могли его подбить. И ничего не делается для того, чтобы побороть это заблуждение. Для Pz.III это частично верно, в 1941-м и весной 1942-го года основная часть Pz.III была с короткой 5-сантиметровой пушкой. Ее снаряд не мог пробить Т-34 даже с 300 метров. Поэтому возникла эта легенда. Но оружие развивались дальше, и когда появился Pz.IV с пушкой L-48, мы постепенно узнавали, что мы можем подбить Т-34 с 600 метров, потом с 700 метров и так далее.

Потом мы поняли, что мы уверенно поражаем Т-34 с дистанции восьмисот метров. Кончилось тем, что Т-34 уже не ездил в первой волне атакующих, сначала приезжали КВ-1, а потом только Т-34. Т-34 имел преимущество только в маневренных боях, за счет скорости, но не за счет толстой брони. Броня у него была только 45 миллиметров, это был не вопрос для 75-миллиметровых пушек. Когда я говорю "не вопрос", это, конечно, не следует понимать так уж буквально.
На западе я сталкивался с «Шерманами». Мы, на Pz.IV, так же могли без проблем подбить «Шерман» на расстоянии восьмисот метров. Должен сказать, что когда мы начали воевать с американцами, мы уже прошли очень хорошее обучение у русских. То, что мы позволяли себе с американцами, с русскими себе позволить мы никак не могли. Я имею в виду всякую легкомысленность.

Русские, как солдаты, пользовались у нас абсолютным уважением. А американцы перед нами бегали, я бы так сказал. Иногда было так, что мы попадали по Шерману, броню не пробивали, танк был абсолютно целый, но экипаж бросал танк. С русскими такое не проходило. Это было абсолютно исключено. Я довольно долго воевал на самоходном орудии, на западе я и через короткое время мы заметили, что с американцами можно вытворять такое, что с русскими никогда бы не прошло, никогда. Меня часто хвалили, но дело, скорее, было не во мне, а в американцах.

- Если сравнивать западный и восточный фронт, где было тяжелее, какая была разница?

На востоке было гораздо тяжелее. На востоке против русских было гораздо сложнее, из-за всего способа ведения войны, танковой тактики, качества противника. Легче было на западе, но качество оружия у американцев, конечно, было лучше. У американцев была великолепнейшая артиллерия. Ни наша, ни русская артиллерия не может с ней сравниться.

Американцы были в состоянии делать своей артиллерией вещи, про которые мы даже не догадывались, что такое возможно. В Альтенкирхене, в самом конце войны, я стрелял по скоплению американских танков. Я, вероятно, успел сделать по ним 10 выстрелов, после этого по мне начал стрелять американский артиллерийский батальон, это было как в аду, так быстро они открыли по мне огонь и так интенсивно стреляли. От леса, в котором я стоял ничего не осталось, ни одного дерева. Они стреляли еще 15 минут после того, как я оттуда ушел.