О полицейском фашизме и моих голодовках в СИЗО

На первой фотографии я, Татьяна Сухарева, кандидат в депутаты Московской городской Думы во время старта предвыборной кампании.  Фотография сделана в июле 2014 года.

И на второй фотографии тоже я, в Городской клинической больнице № 7, куда была доставлена на «Скорой помощи» с диагнозом «сотрясение мозга», которое мне устроил конвоир в автозаке, ударивший меня о железную притолку во время доставки в Кузьминский районный суд на очередное продление содержания под стражей. 9 марта 2015 года. Прошло всего 8 месяцев. 8 месяцев пыток, голодовок, унижения и издевательств. Не в фашистском концлагере, а в российской тюрьме. Впрочем, чем полицейские, избивающие женщину пластиковой бутылкой по голове, по 18 часов не выпускающие ее в туалет и не дающие пить, принципиально отличаются от фашистов? Разве что только тем, что фашисты делали подобные вещи из идейных соображений, а доблестные сотрудники УБЭП занимаются этим за огромную взятку и за новые звездочки на погонах.

Общеизвестно, что УБЭП является самым коррумпированным подразделением в российской полиции, и именно оно ведет дела об экономических преступлениях. Полностью оно называется Управление по борьбе с экономическими преступлениями и противодействию коррупции. В данном случае «противодействие коррупции» напоминает оруэловское «министерство любви».

Условия содержания в СИЗО, где я провела 8 месяцев после моего ареста, точнее сказать, силового захвата, бесчеловечны. Содержание под стражей можно приравнять к пыткам,  которые действуют сильнее избиений и другого физического воздействия. Человек гарантированно теряет здоровье, медицинской помощи не получает. Многие не выдерживают.
А для особо строптивых имеются пресс-хата и карцер.

Я писала во многие инстанции о том, что мое дело сфабриковано, а заключение под стражу незаконно. Но ничего не могла добиться. Районный суд стабильно продлял мое содержание под стражей, несмотря на обоснованные доводы защиты о моей непричастности к преступлению и полной незаконности моего содержания под стражей. А Мосгорсуд отказывал в апелляции. На закон было всем наплевать. Я поняла, что попала в систему.

Понимая невозможность добиться справедливости, доказать свою невиновность и незаконность моего заключения под стражу, я дважды объявляла голодовку в СИЗО. 

Во время первой голодовки меня просто посадили в камеру-одиночку. Ни разу ко мне не пришел врач. Хотя, в соответствии с правилами содержания заключенных и подследственных, при объявлении ими голодовки, медработник обязан каждый день посещать голодающего, брать у него кровь на сахар, измерять температуру, вес и давление.

Ничего этого во время первой голодовки не было. Только один раз зашел один из замов начальника изолятора и сказал: "Вы же понимаете, что ничего этим не добьетесь".  

Во время второй голодовки меня вывели к главврачу медчасти СИЗО в первый же день. Она кричала на меня, угрожала отправить в психиатрическую больнице, если я не окажусь от голодовки. Но я не отказалась. И разъяснила главврачу, что так просто, без решения суда, в психушку она меня не отправит. 
Как выяснилось, голодающих в этот момент в изоляторе было много, и главврач испугалась ответственности (не за мою жизнь, а за свою работу).  

Меня посадили в одиночку с отрицательно температурой воздуха. Рама окна была разломана, и окно фактически не закрывалось (это было в январе, когда на улице стояли морозы). В камере я находилась в куртке, шапке и перчатках. Иначе, от холода можно было просто умереть.  

Зато, фельдшер во время этой голодовки посещал меня ежедневно и делал все необходимые манипуляции. Сахар у меня упал до 2.6,  за время нахождения в СИЗО я потеряла 36 кг, а давление было в районе 80. 
Во время голодовки я продолжала писать жалобы в разные инстанции, а в перерывах спала. Одиночная камера - это единственное место, где можно нормально уснуть.

От нахождения в холодной камере я заработала заболевание почек и цистит. Когда я обратилась в медчасть с циститом, то меня вывели к ... гинекологу, которая, увидев на моей карточке запись "голодовка", сначала отказывалась меня осматривать с формулировкой "сама виновата". Когда я ей разъяснила, что она обязана осмотреть меня при любых обстоятельствах, она неохотно выдала мне таблетки. 

6 марта из-за того, что в СИЗО я заработала кучу заболеваний и начала слепнуть меня перевели под домашний арест.

В камере со мной сидело 11 женщин, обвиняемых по печально знаменитой статье 159 Уголовного кодекса («Мошенничество»). Неуплата налогов, оформление кредитов, миграционных свидетельств – все следователи подгоняют под «мошенничество», которое в российском законодательстве относится к категории тяжких преступлений. Зато пытки и издевательства полицейских, незаконное заключение под стражу к тяжким преступлениям не относятся. Полицейских привлекают к уголовной ответственности редко и в крайнем случае они отделываются условным сроком.

Может быть, кто-то из сокамерниц и нарушила закон. Но бесчеловечные преступления полицейских ничто по сравнению с правонарушениями узниц СИЗО.