Рыжая Натаха

МОИ   ХУТОРЯНЕ

Рыжая  Натаха

Натаха поселилась в брошенной хате, в которой прежде жила многочисленная семья Мироненковых. Это была старая полуподвальная завалюха с соломенной лохматой крышей и двумя маленькими подслеповатыми окнами со склеенными стёклами. За лето в тишине и отсутствии людей под отставшим слоем глины завелись ужи, они иногда выползали по 2-3 штуки и, свернувшись в блестящую кучку, грелись на солнышке. Мы, дети, забегавшие сюда из любопытства, боялись подходить близко, стояли в сторонке, шёпотом переговаривались и наблюдали за ними.
Дочка Натахи, большеротая, с торчащими желтоватыми волосами девчонка, подходила к ужам близко, ковыряла их палочкой, и они не спеша уползали и скрывались под набухшим намазанным слоем стены.
Дочку звали не каким-нибудь там деревенским именем, а городским — Дина.
Надо сказать, что рыжая Натаха, с длинным, в крупных конопухах лицом, обладала особым вкусом не только по части имён. Она вязала привлекательные вещи из овечьей шерсти. Например, кипенно белые платки, тонкие, узорчатые, с длинными махрами, и покупали их для своих дочерей люди зажиточные, не знавшие, что такое бедность. На жилеты в коричнево-белую поперечную полоску бабы в очередь стояли: вещь красивая, удобная и к тому же недорогая: не умела Натаха заламывать цену, отдавала за те скудные деньги, которые бабы приносили в зажатой ладошке: откуда деньги, коли работали в колхозе за трудодни? Иные предлагали рассчитаться продуктами, и Натаха, не называя их меру, принимала столько, сколько принесут: кто квадратный кусок сала, кто десятка три-четыре яиц, а уж если с ведро отрубной пшеничной муки перепадёт, то в убогой Натахиной хате поселялся аппетитный дух свежеиспечённого хлеба.


Вязаные вещи по мелочи — носки, чулки, варежки — лежали на лавке стопками, потому как вязала она их и ночью, вслепую.
Две старшие дочери, Инна и Кира, приезжали к ней на целое лето из детдома.
Обе светлые лицом, жизнерадостные и работящие, и не было на них детдомовской печати — унылости и озлобленности.
Все три дочери родились от разных мужиков. Понимала она, что замуж такую красавишну, да ещё с грубоватым сиплым голосом, вряд ли кто возьмёт. Жила она где придётся, но на кусок хлеба зарабатывала себе сама.
Таких астафьевских женщин на селе встречалось мало; сами без роду без племени, жили они тихо, смирившись со своей судьбой, принимали на ночёвку мужиков и, поймав нечаянно рыбу, рожали здоровых детей. Потом, откоримив их материнским молоком, из-за своей неприкаянности отдавали их на попечение государству. Дети подрастали, знали, что у них есть мама, ждали с нетерпением лета , летели к ней на крыльях радости и детской трепетной любви, не имея никакого зла на свою родительницу.
Увидев брюхатую Натаху, каждая из баб подумывала, не её ли суженый польстился на такое добро, и не замечали порядочные мужние жёны, что всеми презираемые бедолаги, типа Натахи, имели чистую душу, ни к кому претензий не предъявляли и всю жизнь держали в тайне, кто же из сельских мужиков доводился её дочерям ближайшим родственником.