Вот так я жил в СССР.

 Рассказов на эту тему тьма и ещё немножко, поэтому ничего не случится если и я добавлю свой. Нового в нём, думаю, нет, но общего для нас, родившихся в пятидесятые много.

   Забирал свою жену с сыном из роддома Стёпа с шиком - на председательских санях с парой выездных. Мороз стоял крутой! Стёпа откинул уголок одеяла с лица сына и на возмущённый возглас жены: "Закрой! Мороз же"! Ответил: "Пусть дышит! Мужик! Володька"!

   Поощрение к самостоятельности у своих детей и было отличительной чертой Стёпы. То ли та закалка у порога роддома, то ли гены родителей, но рос я отменно здоровым пацаном, способным спать и есть сутки напролёт до тех самых пор, пока не встал на собственный ход. А поскольку произошло это ровно через год, то моей бабушке не раз пришлось вынимать меня, купающегося, из сугробов.

   Заболел я первый раз года в три, когда абсолютно легко уже владел языком, но не головой. Доказательством тому моя болезнь от переедания зелёных абрикосов. Доктору, осматривающему меня, я степенно заявил, что болит у меня пузо и возмущённой этим маме я заявил, что не принято в обществе говорить на домашней деревенщине - живот, а нужно использовать редкое благородное - пузо.

   Будучи взрослым парнем пяти где-то лет, я нашёл на крыше сарая ржавый резак - косу на коротком черенке. Вдоволь покосив во дворе калачиков, я уселся верхом на перевёрнутом деревянном корыте ( потом это был мой корабль в плавании по лужам ) со своей старшей на полтора года сестрой пить молоко. Пока сестричка цедила один стакан, я приканчивал второй, но не успел. Сестра толкнула меня больно локтем в бок - слабак, мол, резину тянешь. Ну я ей и врезал. Косой. В висок. Крови сестрички и криков бабушки было до самого милиционера - семья решила сдать такого придурка как я в милицию. С тем я и ходил весь вечер.

    Утром я сбежал из дома на работу к маме. Работала она тогда в магазине. Захожу я, значит, в магазин и ... вижу милиционера. Всё! В тюрьму! А он обернулся на звук двери и спросил у мамы, что - этот? Силы совсем покинули меня. Смотрю я с тоской на милиционера, а у него в руке дымится спрятанная беломорина. Так мне захотелось перед тюрьмой попробовать её сладкого дыма, что я незаметно подобрался к милиционеру и уже раскатал в предвкушении удовольствия губы, как из глаз брызнули искры, а в ушах раздался звон подзатыльника, незаметно для меня вошедшего в магазин бати.

    Не курю я, кстати, по сей день. Но не об этом речь и уже больше не об особенностях моего личного детства. В пять лет я умел совершенно свободно читать и по этой причине был довольно авторитетным среди пацанов, с которыми и проводил большую часть своего времени. Вырывались мы из дома обычно с куском хлеба или натёртого чесноком, или намазанного маслом и посыпанного солью. Встречали такого пацана криками - сорок два дели на два, или сорок три дели на три. В общем по количеству встречающих. Делиться - было святым.

    Ранней весной и поздней осенью наступало время заграницы. Зная наперечёт фруктовые деревья в лесополосах, мы отправлялись к вишням и абрикосам, обильно выделяющим сок, который застывал на стволах прозрачным янтарём и был необычайно вкусный и долгоиграющий, когда его жуёшь. Весной к удовольствиям добавлялись сорочьи гнёзда - разорить которое считалось верхом ловкости и терпения, поскольку хитрые птицы устраивали свои крытые с единственным входом гнёзда или на колючей акации или на такой же колючей маслине.

    Конечно, не могли мы устоять перед ловкими подвигами двух мушкетёров - было такое кино. Шпага настолько покорила нас, что мы покорили новую изгородь у деревенского электрика, устроившего её из ровных, наверное, ивовых прутов. Такой прут и черпак с пробитой посредине дыркой от поварёшки в сумме давали такую достойную шпагу, что пальцы её обладателя всегда были целыми.

Чего нельзя было сказать о моральном здоровье наших отцов, восстанавливающих электрикову изгородь.

    Пограничник Карацюпа и тракторы ДТ-54 вооружали нас доблестью погранцов и медными трубками пугачей. Для самопала такая трубка годилась мало - сильно ненадёжна, но для пугача была самое то. Не заводился ДТ-54? Я вас умоляю. Мы были парни знающие и "курочили" тракторы, стоящие в ремонте. За это можно было всё равно больно отхватить, но соблазном была и удача поесть помидоров-огурцов и различных фруктов в столовой тракторной бригады, где поваром работала обязательно мама или тётя кого-нибудь из пацанов.

    Но всё равно ничего вкуснее не было подарка от зайчика. В обед, с машиной от тока, с сумкой с обедом многие из нас ехали в поле к комбайнам и тракторам наших отцов. Покупаться в зерне в бункере комбайна, половить в нём медлительного клопа-черепашку это такая прелесть для нас и такое варварство для моих сегодняшних читателей от вопиющего нарушения техники безопасности. Но ни то, ни другое не заставят забыть вкус того куска хлеба с салом и яйцом, которым вечером угощает тебя мама со словами, что это папа передал подарок от зайчика.  Так вкусно, что тебе даже в голову не приходит, что этим зайчиком с сумкой в обед для отца был ты сам.

   В шесть лет я ушёл из дома. В соседний город. За двадцать километров от хутора. А всё сестричка. Она была в гостях в городе у бабушки и все уши прожужжала мне каруселями и красной калиткой на заборе у бабушки. Каруселей мне захотелось, а найти красную калитку трудом не представлялось. Я и пошёл её искать. С товарищем лет на пять старшим от меня. Пошёл, конечно, сказано громко. Долго идти не пришлось - подобрал нас чуть ли первый же ЗИС, а может быть и суперский ГАЗ-51 ( чей запах краски и кожзаменителя салона для меня и сейчас эталон комфорта автомобиля ). Приехав в город, мы с другом расстались - он понял, что искать красную калитку среди множества улиц в городе совсем не то, что на единственной улице в нашем хуторе и ушёл по своим делам, так как узнал, что другого ориентира поисков у меня просто не было.

   Он ушёл, а я искал. Место для ночлега. Уже темнело и бродить в темноте, принимая серое за красное, смысла не имело. Увидев во дворе большую кучу чего-то, прикрытого брезентом, я полез под этот брезент. И был оттуда вытащен хозяином - симпатичным степняком. Выслушав меня и покормив, он отправил меня спать в комнату к его трём сыновьям, с которыми мы на следующее утро отправились в сад местного совхоза-техникума полакомиться черешнями или набирающими силу персиками. Лакомились до соли в попу от местного сторожа. Может её там и не было, но страху от крика - сторож - и грохота выстрела было достаточно для того, чтобы до вечера мы просидели в канале, играя в "ладки" и ныряя кто дальше и дольше.

  Потом было утро воскресения. Хозяин сказал, что мы с ним идём на мотобол, на "Комета" Элиста - "Ковровец"  Ковров. Сынов своих он с собой не взял - с билетами на местный десятитысячник было совсем никак. Сидим мы с ним на трибуне и вижу я папу с мамой. Идут, глазами кого-то ищут. А, что гадать? Конечно, задницу мою. Думаю, сторожу не удалось повредить её - родителям удастся. И что вы думаете? Да никогда ни до ни после так меня не обнимали и не целовали и любимым не называли. Кстати, тогда я и о такой штуке как телефон узнал - из разговора родителей с приютившим меня хорошим человеком.

  Но о том, как строил радио, как ходил в школу, как влюблялся и расставался расскажу как-нибудь в другой раз. Пока и этого для понимания общего для всего Союза достаточно.