«Мамонты» шагают в будущее (3)

На модерации Отложенный

Вадим Инфантьев

ГЛАВА V КУДА ВЕДЕТ УЛИЦА ЦИОЛКОВСКОГО

ПОД КРЫШАМИ КАЛУГИ

Осень 1967 года выдалась на редкость грибной. По субботам тысячи москвичей устремлялись на вокзалы. Вагонная давка, громоздкие короба и корзины, сапоги и истрепанная одежда — все это напоминало годы войны. Только оживленный гомон, смех и блестящие глаза прогоняли невеселые воспоминания.

Я ехал в Калугу на Вторые чтения, посвященные 110-летию со дня рождения Константина Эдуардовича Циолковского, в составе группы энтузиастов из ленинградского Общественного конструкторского бюро. Через три часа езды, мокрый, растрепанный и усталый, я вышел на станции Калуга и втиснулся в автобус.

За окнами проплывали чуть тронутые осенью холмы, леса, рощи и перелески. Средняя полоса России. Наши предки знали, где селиться. Невольно сдерживаешься, чтоб не увлечься описанием пейзажа, только потому, что лучше Тургенева и Аксакова не скажешь.

Романтичность и приподнятость моего настроения были усилены сознанием того, что я впервые еду на родину отечественной космонавтики, ракетоплавания и дирижаблестроения. Еду к Циолковскому. Ощущение было такое, словно мне придется разговаривать с ним, хотя со дня его смерти прошло 32 года.

Теплый вечер опустился на башенные краны и маковки церквей Калуги. Вечер был субботний, но прохожие на улице были редки. Каждый встречный, к кому я обращался с вопросом, охотно показывал дорогу к домику Циолковского.

Улица круто шла под гору, за ней у горизонта переливалась Ока и синел подернутый вечерней дымкою лес. Домик стоял на самом краю улицы. Окруженный деревьями, старый, заурядный, провинциальный, но милый сердцу, как морщинки на руках матери. Ныне его скромные очертания известны всему миру. Я обошел дом, дергая ручки дверей, хотя знал, что время позднее и дом-музей давно закрыт.

— Вам кого? — окликнули с другой стороны улицы. Там на лавке сидели женщины в пестрых платьях. Я подошел к ним и объяснил, что прибыл из Ленинграду и не знаю, где проводятся чтения.

Полная пожилая женщина встала и направилась к дому. Она долго шарила в кармане своего просторного, как парус, платья, нашла ключ, открыла дверь и пригласила в дом. Делала она все просто, по-домашнему, будто знала меня давно.

Дощатые стены, чисто вымытый пол и поседевшие от стирок домотканые половики. Их я запомнил сразу, так как вырос в провинции и в памяти раннего детства остался дощатый выскобленный пол и вот такие половики.

Женщина зажгла в передней настольную лампу и удалилась в угол, где стоял телефон. Пока она листала телефонную книжку и неловко набирала номер, я стоял на пороге и смотрел.

Было тихо так, как бывает тихо только в старинном деревянном доме. Нет, не мертвая гробовая тишина, а наполненная еле уловимыми звуками, шорохами, потрескиванием дерева. Свет лампы падал на стол, освещая участок пола и край оконной занавески. Дверь в соседнюю комнату была закрыта портьерой. Я стоял, вслушивался в тишину дома. Небо за окном было синим-синим.

Я знал, что в доме никого, кроме нас, нет, но мне все казалось, что из соседней комнаты доносится глухое стариковское покашливание и редкие шаркающие шаги. Вот-вот вздрогнет и откинется портьера, в комнату войдет седобородый человек и посмотрит на меня сквозь очки в железной оправе.

Ощущение было настолько четким, что я невольно поверил в реальность появления хозяина дома, стоял замерев, и мне все казалось, что он покашливает и ходит в соседней комнате. Я не слышал, о чем говорила по телефону женщина, а когда она меня позвала, я не сразу понял, о чем идет речь.

Чтения проводились в городском доме партпросвещения.

— Это недалеко, — пояснила мне женщина. — На троллейбусе. Сейчас, как выйдете, прямо по улице Циолковского подниметесь на улицу академика Королева. Остановка на углу.

Только в троллейбусе до меня дошла вся многозначительность и символичность услышанных слов: «…прямо по улице Циолковского на улицу академика Королева». Точнее и лучше не придумаешь. От мечты, от теоретических работ и предположений до вторжения в космос.

Я не мало прочитал книг о Циолковском, слышал его выступление по радио, ведь когда он умер, мне было 14 лет, то есть я находился в самом расцвете книжно-запойного возраста, читал много и увлекался всем романтическим. В те годы, последние годы Константина Эдуардовича, много говорили о ракетах и завоевании космоса. Говорили как о дерзновенной мечте человечества, что когда-нибудь сбудется. Осуществление этой мечты считали далеким будущим, и никто, в том числе и я и мои ровесники, даже мысли не допускали, что станем свидетелями и современниками первых полетов человека в космос.

Недавно один из моих товарищей по нашему Общественному конструкторскому бюро принес с собой журнал «Знание — сила». На его обложке была изображена ракета, приближающаяся к Луне. Мы все решили, что это один из последних номеров журнала. И все ошиблись. Это был номер за 1934 год.

В Доме партпросвещения было много народу, и публика была на редкость разнообразная. Поблескивали погоны летчиков и авиаинженеров. О чем-то, стоя в сторонке, тихо разговаривали седоголовые люди из легендарного ГИРДа — Группы исследования реактивного движения. Многие из них тридцать лет назад подхватили мечту Циолковского и подняли в наше небо первые «жидкостные» ракеты. Среди этих людей был и будущий Главный конструктор ракетных космических кораблей Сергей Павлович Королев, именем которого названа улица в Калуге.

Здесь же прогуливались две старушки, бывшие ученицы гимназии, где преподавал Циолковский. Здесь были философы и математики, физики, моряки и врачи. На трибуну заседания поднимались ученые самых разнообразных отраслей знания, и все говорили об одном — о Циолковском.

Я не могу привести другого такого примера, когда, обсуждая работу любого самого крупного ученою, выступали самые разные специалисты, от космонавтов до работников здравоохранения.

Трудно представить, что все работы, о которых говорили здесь, выполнил скромный провинциальный учитель, глухой, не признаваемый официальной наукой, живший в бедности, лишениях человек, которого судьба била самым нещадным образом.

С трибуны заседания авиаконструкторы рассказывали о вкладе Константина Эдуардовича в развитие самолетостроения. Герой Советского Союза космонавт Павел Романович Попович называл Циолковского учителем космонавтов. Моряки-подводники заявляли, что, занимаясь современными глубоководными исследовательскими аппаратами, они опираются на труды Циолковского. Физики говорили о нем, как о необычайно отважном ученом, вступившем в единоборство с признанными мировыми авторитетами в вопросе о круговороте энергии во Вселенной…

А я сидел и думал, как непомерно щедра природа, как плодородна на талантливых, сильных людей наша Родина. И вот в одном человеке слились мастерство Левши, инженерная интуиция Кулибина, дерзкий математический ум Лобачевского и менделеевская широта мысли. Но это только внешнее, формальное сходство. Это совершенно особое явление в истории народа, имя которому — Циолковский.

Большинству людей известно, что Циолковский положил начало современному ракетостроению. Это совершенно справедливо, но далеко недостаточно для освещения всей деятельности Константина Эдуардовича. Над исследованием наследия ученого трудится много людей, и будут появляться новые книги о нем. Я же буду рассказывать о Циолковском как об основоположнике отечественного дирижаблестроения, а ему он отдал целые десятилетия своей жизни.

Некоторые биографы Циолковского и некоторые специалисты — противники строительства современных дирижаблей — заявляют, что дирижабли — это «гениальное заблуждение великого ученого». С этим нельзя согласиться.

Гений всегда остается гением, на какой вопрос ни обратил бы он своего внимания. К какой бы области творческой деятельности Циолковского мы ни обращались, бесспорным становится одно: мысль этого человека опережала время. Он шел впереди века.

 

Во многих книжках о Циолковском можно увидеть чертеж самолета его проекта. Изображен самый обыкновенный нормальный самолет, какими мы их видим в сегодняшнем небе. Но надо посмотреть на дату, когда был сделан этот чертеж. Под ним написано: 1895 год! За восемь лет до первого полета братьев Райт! Тогда Циолковский опубликовал свою работу «Аэроплан, или Птицеподобная (авиационная) летательная машина». Если же посмотреть фотографии не только первого самолета братьев Райт, но и самолетов времен Первой мировой войны, то к ним слово «птицеподобный» менее всего подходит. Это были не самолеты, а какая-то помесь велосипеда, туристской палатки и этажерки. Мотор с пропеллером укреплен позади. Летчик сидит на чем-то похожем не то на трапецию, не то на куриный насест, и ноги его болтаются в воздухе… А в проекте Циолковского ровный, обтекаемый фюзеляж, чуть отогнутые назад крылья — все пропорционально, как у настоящей птицы или как у современного самолета.

И таких примеров из работы Циолковского можно привести много.

…Людям в детстве часто снится, что они летают. Летают так, что замирает сердце, человек вздрагивает и просыпается. В народе в этом случае говорят, что в этот момент человек растет, но дело не в этом. Мечта о полете — неизменный спутник детства. Все мечтали в детстве полететь, поплыть в далекие страны, покинуть пределы земли или сделать очень важное открытие, но немногим в жизни довелось осуществить на самом деле мечту детства.

Не нужно забывать, не надо отказываться от детских мечтаний, а стремиться их осуществить, не жалея сил и труда. Путь к самым романтическим открытиям и смелым невиданным полетам лежит через труд, порой кропотливый, неинтересный, но необходимый для достижения цели.

Циолковский ценил время не получасами, а минутами, как и все великие ученые, исследователи и полководцы.

Молодым человеком он на два года приехал в Москву. И эти два года, сократив свой сон до минимума, все свое время отдал изучению научных и технических книг. Его заинтересовали первые работы по воздухоплаванию. А эти работы стали все чаще и чаще печататься благодаря настойчивости другого неутомимого ученого, Дмитрия Ивановича Менделеева. Этот человек не только отважился отправиться один в воздушный полет для наблюдения затмения солнца, но и серьезно занялся изучением вопросов авиации и воздухоплавания, и поэтому весь мир считает его не только великим химиком, но и одним из основоположников воздухоплавания.

Еще в 1880 году, окидывая мысленным взором пространства нашей родины, в предисловии к своей книге «О сопротивлении жидкостей и воздухоплавании» он писал:

«У других стран много берегов водного океана. У России их мало, сравнительно с ее пространствами, зато она владеет обширными против всех других (образованных) стран берегами свободного воздушного океана. Русским поэтому сподручнее овладеть сим последним, и тем более, что это бескровное завоевание едва принесет личные выгоды — товаров, должно быть, не будет выгодно посылать по воздуху, а между тем оно, вместе с устройством доступного для всех и уютного двигательного снаряда, составит эпоху, с которой начнется новейшая история образованности».

Но многие передовые люди того времени понимали, что при существующем в России государственном строе, который препятствовал развитию любой новой мысли, мало надеяться на успехи науки, надо изменить общественную жизнь страны.

Силой взрыва намеревались освободить народ от земного рабства. Среди них был замечательный ученый-революционер Николай Иванович Кибальчич. Занимаясь изготовлением сильных взрывчатых веществ для бомб против русского царя, он думал о будущем развитии техники. Приговоренный к смертной казни, сидя в одиночной камере, он последние свои дни и часы отдал проекту ракетного двигателя. «Я спокойно тогда встречу смерть, зная, что моя идея не погибнет вместе со мной, а будет существовать среди человечества, для которого я был готов пожертвовать своей жизнью», — писал он в письме, где просил передать свой проект на рассмотрение ученых-специалистов.

Вот в такой атмосфере рос и воспитывался Константин Эдуардович Циолковский.

Великий ученый не появляется неожиданно: ничего не было — и вдруг возник всем на удивление. Всегда появлению большого ученого предшествуют исследования, успехи и неудачи других людей, опираясь на знания и опыт которых, великий ученый может делать открытия.

КАК ОБУЗДАТЬ АЭРОСТАТ?

Один лектор в докладе заметил, что в начале девятнадцатого века проблемами воздухоплавания занимались все, кому не лень — аптекари, пивовары, но только не специалисты. А ведь лектор был не прав.

Конечно, воздухоплаванием занимались все, кто интересовался, болел этой идеей, мечтал о полете в небо, а специалисты этим не занимались, потому что их не было. Откуда же они могли взяться, когда воздухоплавание только зарождалось?

В нашей стране до 1961 года не было специалистов по космическим полетам. Были специалисты по конструированию, изготовлению, запуску космических ракет и были летчики военной авиации, которые готовили себя к полету в космос. И вот 12 апреля 1961 года совершил первый полет в космос Юрий Гагарин, после этого он стал первым в мире специалистом по космическим полетам и ему присвоили звание летчик-космонавт.

В 1848 году писарь канцелярии кавказского наместника графа Воронцова сортировал и распечатывал очередную почту. Тут были донесения командиров крепостей и гарнизонов, разбросанных по Кавказу, были жалобы и прошения, были и доносы. Все это писарю было давно знакомо, и он раскладывал листы бумаги, готовя их адъютанту для доклада «светлейшему». Распечатав толстый пакет, писарь пробежал глазами по первым страницам, развернул лист толстой бумаги, на нем была нарисована не то птица, не то рыба, и ничего не понял в этой рукописи, которая называлась «О способах управлять аэростатами, предложения полевого инженера штабс-капитана Третесского». Адъютант вертел чертеж и так и сяк и тоже ничего не понял. Этот штабс-капитан пишет о какой-то реактивной силе струи пара или газа, а адъютант если и видел струю пара, так только по утрам, когда подавали горячий кофе и из носика кофейника легонько струился пар. Какая в нем сила?

Ну, а наместник русского царя на Кавказе тем более не станет ломать голову над этим вопросом. И пошел проект полевого инженера от канцелярии до канцелярии, пока его не упрятали на полку архива.

А ведь штабс-капитан Третесский выступил с интересным проектом. Его аэростат, по проекту, имел удлиненную форму. К этому же пришли ранее другие изобретатели и, в частности, Леппих в 1812 году. Но Третесский, предвидя, что в случае повреждения материала оболочки аэростата из него выйдет весь газ, предложил делать баллон разделенным на газонепроницаемые отсеки. В те времена и морские корабли делали без отсеков. Только к концу XIX века идея Третесского была осуществлена в судостроении. Корпус корабля разделялся водонепроницаемыми переборками на отдельные отсеки.

Тогда изобретательской мысли трудно было оторваться от птичьих крыльев и найти другой способ двигать аэростат в воздухе. Третесский предложил реактивный двигатель. На аэростате должен находиться баллон с газом или паровой котел, струя из которого вытекала бы через сопло и создавала необходимую для движения силу.

О надежности оболочки аэростата заботился и другой изобретатель — Н. Архангельский. Он предложил толстую прочную оболочку, состоящую из парусины, воловьих пузырей, медной сетки и шелка. Все это должно было скрепляться каучуком. В качестве двигателя Архангельский предложил установить паровую машину. Она должна приводить в движение крылья. Изобретатель правильно мыслил, что паровой двигатель будет более выгодным при полете на высоте. При этом понижается температура кипения воды, а следовательно, надо будет меньше сжигать в топке топлива. Кроме того, разреженный воздух окажет меньшее сопротивление выходу пара из паровой машины.

Предложение Архангельского также угодило в архив.

Об управлении аэростатами думали люди во всех концах России.

Врач Троицкого уезда Оренбургской губернии И. Юдин трудился в 1853 году над проектом аэростата с «калористическим двигателем». А в это же время в Сибири, в городе Омске работал над аэростатом, скомбинированном из трех шаровых баллонов и приводимом в движение при помощи воздушного винта, некто И. Ерковский.

В 1857 году в «Московском сборнике» Черносвитов в статье «О воздушных локомотивах» сообщил о своих аэродинамических опытах и предложил проект аэростата с паровой машиной.

Люди в нашей стране все серьезней и глубже занимались воздухоплаванием. Один из выдающихся ученых-артиллеристов того времени Константин Иванович Константинов опубликовал ряд научных исследований по воздухоплаванию и теории воздушного змея.

В эти же годы с палубы корабля наблюдал за птицами военный моряк Николай Михайлович Соковнин. Наблюдать за птицами любят все, а Соковнин не только созерцал, он думал, анализировал и вычислял. Он определил, что у крупных птиц на каждый фунт веса их тела приходится один квадратный фут поверхности крыльев. Ныне это в авиации называется нагрузкой на крыло и измеряется в килограммах веса груженого самолета на квадратный метр крыла. Интересно отметить, что, по высчислениям Соковнина, один фунт на один квадратный фут в нашей метрической системе мер соответствует 5 килограммам на квадратный метр и является расчетной нагрузкой для планеров. Соковнин предложил проект большого дирижабля жесткой системы с ажурным каркасом. Внутренность корабля разделялась на отдельные отсеки, а в каждом отсеке находился баллон с газом, сделанный из легчайшей непроницаемой ткани.

Это был зрелый проект воздушного корабля. И он остался без внимания. А через тридцать лет эти идеи Соковнина положил в основу своего проекта Фердинанд Цеппелин — строитель самых крупных дирижаблей начала XX века. И еще: Соковнин предложил изготовлять оболочку дирижабля из металла. Дирижабль по проекту Соковнина должен был поднимать около двух с половиной тонн, а в конструкции его предусматривалось применить тонкостенные стальные трубы, бамбук и алюминий. В эти годы впервые стали получать алюминий, и его уже тогда называли металлом будущего.

Было еще много предложений у талантливых русских изобретателей. Но все они легли на полки архивов, и неизвестно, сколько еще подобных изобретений погибло в дебрях чиновничьих канцелярий.

С таким же трудом продвигалось вперед воздухоплавание и за рубежом.

После первых полетов на дирижабле с паровым двигателем Анри Жиффара во Франции стали заниматься воздухоплаванием и англичане. Но тогдашнюю владычицу морей интересовали прогнозы погоды для мореплавания; для этого надо изучать верхние слои атмосферы. Было две возможности для этого. Либо взбираться на горные вершины, либо применить аэростат.

В изучении атмосферы особенно отличился англичанин Чарльз Грин. За всю свою жизнь он поднялся на аэростате 526 раз, сделал много наблюдений и внес много полезных усовершенствований.

Человеческой мысли бывает трудно оторваться от привычных понятий и представлений. Одни изобретатели ставили на свои аэростаты паровые двигатели, но не могли отказаться от машущих крыльев. А в 1871 году французский академик Дюпюи де Лома построил дирижабль с пропеллером диаметром 8 метров, который вращали руками восемь человек. Нетрудно подсчитать, что все эти восемь воздушных гребцов развивали мощность около 1,2 лошадиных силы. Но пропеллер помог дирижаблю двигаться со скоростью около 8 километров в час при полном штиле или противоборствовать лишь с очень слабым ветром.

 

Дюпюи де Лома был настоящим ученым. Он стал основательно изучать свои опыты полетов на дирижабле с гребцами. Он окончательно доказал, что управляемый аэростат, послушный воле человека и способный бороться с воздушной стихией, построить можно, но для этого надо найти подходящий легкий двигатель. Короче говоря, мысль его целиком совпала с мыслью Жуковского о том, что человек полетит не силой своих мускулов, а силой своего разума.

Но паровая машина, на которой еще летал Анри Жиффар, была тяжела, а в это время были построены первые электрические двигатели, питающиеся от гальванических батарей. Может, они дадут возможность обуздать аэростат?

В честь столетней годовщины первого полета братьев Монгольфье в 1883 году соотечественники первых аэронавтов братья Тиссандье построили дирижабль объемом 1060 кубических метров и установили на нем электродвигатель мощностью 1,5 лошадиной силы. Вся машинная установка нового корабля потянула 45 килограммов: на одну лошадиную силу пришлось 30 килограммов. Новый двигатель оказался тяжелее паровой машины Жиффара. Ныне двигатель в 1,5 лошадиной силы устанавливают на велосипедах, называют пренебрежительно моторчиком, и ездят на таком транспорте преимущественно люди пенсионного возраста, а молодым подай моторчик в 10–30 лошадиных сил.

Вполне понятно, что дирижабль братьев Тиссандье оказался тоже бессильным перед ветром.

Но люди надеялись на новый, только что освоенный электродвигатель. Уже на следующий год французские военные инженеры Ренар и Кребс построили дирижабль «Ля Франс» («Франция»). Им удалось установить электродвигатель уже в 8,5 лошадиной силы. Правда, такой двигатель работать мог недолго. Но дирижабль уже стал дирижаблем — он летел со скоростью среднего ветра, 20 километров в час. И вот 9 августа 1884 года, впервые в истории, дирижабль «Ля Франс» с двумя пассажирами на борту пролетел по замкнутой кривой и вернулся в точку вылета. Это был поворотный момент в истории воздухоплавания. Люди поверили, что не вечно аэростат будет игрушкой ветра и что, будучи легче воздуха, может бороться с ветром. Ведь все морские суда тоже легче воды, и они могут противостоять штормам и течениям.

Так обстояло дело во Франции. А вот в Германии вера в возможности воздухоплавания терялась.

Закупив у англичан оборудование для воздухоплавательного отряда, который германское военное командование намеревалось использовать на войне, немцы тогда не сумели справиться с такой техникой, отказались от этой идеи и вскоре распустили воздухоплавательный отряд.

У германского генералитета создалось мнение, что им не догнать в воздухоплавании Францию.

Подобные настроения проникли и в Австрию.

Австрийский генерал фон Эбнер на заседании Венского военно-научного общества в декабре 1870 года заявил:

— Бесчисленные предложения различных конструкций, имеющие целью достигнуть управляемости аэростатов, безнадежно разбиты подобно квадратуре круга или проектам вечного двигателя, так как все они уперлись в доказанную математическую неразрешимость этой проблемы.

Но история часто любит подшутить над теми, кто возомнил себя пророком и считает свое мнение непоколебимым.

Именно тогда в Австрии родился прообраз будущих воздушных мамонтов. Инженер Хенлейн построил дирижабль объемом 2400 кубических метров и установил на нем двигатель внутреннего сгорания системы Ленуара. На опыте этой четырехтактной машины в дальнейшем стали строить автомобильные и авиационные бензиновые двигатели. Австрийский дирижабль был построен… но ему не суждено было подняться в небо. Нет, не из-за ошибок конструктора и не по оплошности пилотов… В это время разразился биржевой крах 1873 года.

Для постройки своего корабля Хенлейн организовал частную компанию финансистов, и эта компания распалась. Никто больше денег не дал, а их требовалось уже немного для совершения первого пробного полета. И вот готовый, наполненный газом дирижабль, как зверя на убой, вывели за город в поле, выпустили из него водород и раскромсали на части, продав остатки как лом.

Неверие, порожденное неудачами создать управляемые аэростаты, заразило, как грипп, правительства почти всех стран.

В России, несмотря на блестящие труды Дмитрия Ивановича Менделеева и других известных ученых и изобретателей: Рыкачева, Верховского, Можайского, Циолковского, несмотря на то, что в проектах дирижаблей уже явно обозначились возможности создать действительно управляемые аэростаты, различные департаменты и ведомства не хотели замечать этого.

Официальный историк русского военного воздухоплавания вынужден был с горечью заметить:

«Было ассигновано на продолжение опытов с аэростатами около шести тысяч рублей, но, конечно, на эту сумму нельзя было продолжать опыты, а можно только хранить построенное в прежнее время имущество».

Шла русско-турецкая война 1877 года. Русские войска, пришедшие на помощь болгарскому народу, страдавшему под пятисотлетним игом турецких янычар, в тяжелых сражениях под Шипкой и Плевной с большими потерями громили врага. В горной местности для наблюдения за противником очень бы пригодились привязные аэростаты, а они тихо догнивали на армейских складах.

Но Менделеев не хотел отступать. В 1880 году по его настоянию был основан VII (Воздухоплавательный) отдел Русского технического общества. Вскоре вышел первый номер журнала «Воздухоплаватель».

В эти же годы русский инженер И. С. Костович создает проект дирижабля объемом 5000 кубических метров полужесткой конструкции. Основу дирижабля составляла легкая ажурная ферма наподобие двух стрел подъемного крана, соединенных основаниями, к которой крепились двигатели, гондола и мягкая оболочка аэростата. Этот корабль приводился в движение двигателями внутреннего сгорания. К началу 1889 года все детали дирижабля, названного «Россия», были готовы, но его постигла судьба дирижабля Хенлейна. Собранные путем подписки деньги иссякли, и все дело погибло. А страна могла бы получить свой настоящий воздушный корабль задолго до проектов Фердинанда Цеппелина и Сантос-Дюмона.

На протяжении двух последующих десятилетий один за другим отвергались проекты других русских конструкторов.

КОНСТРУКЦИИ И ПЕРВЫЕ УСПЕХИ

И все-таки идеи воздухоплавания, как и всякие прогрессивные идеи, постепенно овладевали умами людей и даже проникали в головы чиновников и бюрократов. Правда, в этих головах идеи отражались с вывихом. Они упорно отказывали в средствах и поддержке отечественным конструкторам и изобретателям и не жалели денег для иностранцев.

В 1886 году военное ведомство заказало аэростат фирме Иона в Париже за 100 000 франков. Деньги были затрачены впустую. В течение шести лет безуспешно тратили средства на аэростат Вельферта.

В то время как был умышленно забракован проект Костовича, когда необоснованно отклонили проект цельнометаллического дирижабля Циолковского, российский военный агент Зуев доносил своему начальству, что австрийский гражданин Давид Шварц, лесничий по специальности, изобрел управляемый аэростат. Военный министр Ванновский распорядился пригласить Шварца и выделить ему деньги на работы.

Шварц никакого проекта не представил, и никто из инженеров с его идеями не знакомился. Деньги фактически отпускались под честное слово. Шварц, приехав в Россию, сразу принялся строить дирижабль, и только тогда выяснилось, что оболочку он намеревался изготовить из алюминия. На это потребовалось не 10 000 рублей, как было заявлено ранее, а значительно больше, и военное ведомство, не задумываясь, согласилось на дополнительные расходы.

Постройка продолжалась весь 1893 и 1894 годы. Алюминий привозили из-за границы.

Шварц во время работы то и дело менял конструкцию. Требовались все новые материалы и деньги. Русское военное ведомство, не спросив о ходе работ, обязало воздухоплавательный парк предоставить все условия для работы Давиду Шварцу.

Основу его дирижабля составлял каркас из кольцевых алюминиевых шпангоутов и продольных балок — стрингеров, к которым приклепывалась обшивка из листового алюминия. По форме корпус представлял цилиндр с конусом на конце, а корма была плоской, как у бочки. Объем дирижабля был 3284 кубических метра. А уже давно конструкторы пришли к выводу о том, что оболочка дирижабля должна быть удобнообтекаемой, с плавными переходами от носа к корме, как тело рыбы или птицы. В этом отношении форма дирижабля Леппиха 1812 года была совершеннее, чем форма дирижабля Шварца.

Опираясь больше на одаренность и интуицию, которыми он, несомненно, обладал, Шварц не мог рассчитать необходимые напряжения и усилия при заполнении оболочки газом. Введенные внутрь ее баллоны из тонкого лакированного шелка не выдержали давления газа и лопнули.

Шварц заявил, что баллоны невозможно изготовить в России, получил еще 10 000 рублей на дальнейшие работы, уехал за границу и не вернулся. Он увез с собой не только деньги и чертежи, но и большой производственный опыт.

Немецкий фабрикант прокатного алюминия Карл Берг, заинтересованный в сбыте своей продукции, дал Шварцу деньги для постройки второго цельнометаллического дирижабля с учетом накопленного в России опыта.

Пока обескураженные чиновники военно-инженерного ведомства судили-рядили, как взыскать со Шварца присвоенные им казенные деньги, в Берлине начали строительство второго дирижабля Шварца.

Он не дожил до конца строительства и умер в 1897 году. Строительство закончил механик Ягельс, и он же стал пилотом первого и последнего полета этого дирижабля. За полетом, в числе других, наблюдал Ф. Цеппелин. Набрав высоту 300 метров, дирижабль пролетел через Шенеберг довольно спокойно, но через двадцать минут соскочил со шкива один из приводных ремней, и дирижабль потерял управление. Однако механик Ягельс сумел с грехом пополам приземлиться. При этом оболочка получила пробоину, а внезапно налетевший ветер смял ее так, что о восстановлении корабля не могло быть и речи.

Однако в дирижабле Шварца было рациональное зерно: жесткая конструкция, применение алюминия, и это зерно узрели Цеппелин и Берг.

Цеппелин договорился с Бергом, и тот ссудил ему деньги на постройку дирижабля. В качестве своего вклада только что основанной фирме «Цеппелин» Берг предоставил чертежи обоих дирижаблей Шварца.

Российским чиновникам урок со Шварцем впрок не пошел. Они за 110 000 франков заказали дирижабль во Франции, дело кончилось тем, что договор был расторгнут.

А в это время Костович со своим проектом настоящего дирижабля безуспешно обивал пороги департаментов и ведомств. Председатель всероссийского аэроклуба граф Стенбок-Фермор в беседе с газетными репортерами не постеснялся сказать о Костовиче:

— Пусть едет в Америку. Если он там действительно полетит, мы встретим его с триумфом.

Неизбежно надвигалась первая мировая война. Чувствуя ее приближение и видя успехи Цеппелина в строительстве дирижаблей, царские чиновники спохватились и вспомнили о Костовиче. К этому времени были уже отклонены проекты «Летоход» Черненко, «Воздушный торпедоносный корабль» Малыхина, «Управляемый аэростат» Телешова и еще, и еще.

В феврале 1907 года при Главном инженерном управлении была создана комиссия под председательством Н. Л. Кирпичева, которой поручили построить большой дирижабль. В работе комиссии участвовали крупные ученые: Николай Егорович Жуковский и кораблестроитель Алексей Николаевич Крылов. Проектом руководил Н. И. Утешев. И вот 30 июня 1910 года первый отечественный дирижабль «Кречет» поднялся в небо. Немного ранее его полетел небольшой корабль «Учебный». Потом было построено еще несколько малых дирижаблей: «Голубь», «Ястреб», «Сокол» и «Микет». За ними взмыл к поднебесью большой дирижабль «Альбатрос», который во время первой мировой войны наносил бомбовые удары по позициям противника.

 

Первая мировая война застала на стапелях наших заводов настоящие исполины: «Гигант», объемом 20 000 кубических метров, и «Воздушный крейсер» — в 32 000 кубических метров.

 

Так, с большим опозданием царская Россия стремилась ликвидировать свое отставание в дирижаблестроении.

Фирма «Цеппелин», основанная в 1898 году в мастерских на берегу Баденского озера, в плавучем эллинге, построила в 1890 году первый жесткий дирижабль. Он имел объем 11 300 кубических метров, длину 123 метра и диаметр около 12 метров. Два двигателя внутреннего сгорания мощностью по 15 лошадиных сил каждый сообщали ему скорость велосипедиста — 28 километров в час! Для управления по курсу он имел руль поворота, а по вертикали управление достигалось перемещением стокилограммового груза вперед или назад (как на домашних весах-безмене). По замыслу конструкторов дирижабль должен был садиться только на воду, поэтому и эллинг был плавучим, но опыт показал, что дирижаблю все равно где садиться, на воду или на сушу.

Жесткая система Цеппелина оказалась удачной. Ее быстро совершенствовали, широко применяя легкий сплав дюралюминий.

К началу первой мировой войны в Германии было построено 24 дирижабля, из которых 9 находились в военном строю. Максимальная скорость их достигала 80 километров в час, а объем 29 500 кубических метров. Для военных целей требовались дирижабли значительно большего объема, и за годы войны объем дирижаблей возрос до 55 000 кубических метров.

Всего с 1900 по 1928 год цеппелиновской верфью в Германии было построено 130 кораблей, из них 105 в период с 1913 по 1918 год.

Кроме того, начиная с 1909 года, жесткие дирижабли в Германии строила фирма «Шютте-Ланц». Корабли этой фирмы летали со скоростью 71 километр в час, а цеппелиновский всего 55,8 километра в час.

В Англии первый жесткий дирижабль был построен в 1911 году фирмой «Виккерс». В эти же годы 30 мягких дирижаблей объемом от 5000 до 14 000 кубических метров строились во Франции.

19 дирижаблей построено в США.

Италия до 1921 года выпустила 13 дирижаблей.

Так, к началу первой мировой войны все государства противостоящих сторон располагали военными дирижаблями. Однако в первый год войны боевые действия дирижаблей, как правило, были мало эффективными. Дирижабельные флоты воюющих держав понесли большие потери.

На этом основании русское военное командование сделало вывод о непригодности дирижаблей к боевым действиям на сухопутном театре. Имевшиеся в России дирижабли были разоружены, строительство их прекратилось.

Был нанесен серьезный удар по отечественному дирижаблестроению в самом начале его развития.

А в дальнейшем война показала, что дирижабли являются полезным видом оружия. «Цеппелины» очень успешно помогали германскому военно-морскому флоту, а английские дирижабли умело и удачно охотились за немецкими подводными лодками.

Поэтому в конце войны Россия приобрела в Англии четыре дирижабля, но опытных специалистов не оказалось, а новички не сумели освоить новые корабли. В итоге один дирижабль в первый же вылет погиб в море, другой сгорел на берегу, а два остальных исчезли из складов.

ХОЖДЕНИЕ ПО МУКАМ

Основные черты характера и привычки формируются в человеке с детства. «Всякий физический труд отец в нас поощрял, как и вообще самостоятельность. Мы почти всегда все делали сами», — писал Константин Эдуардович в своей биографии. С раннего детства он любил мастерить, искать, открывать, изобретать. Много мечтал и даже платил своему младшему брату за то, чтобы он слушал его рассуждения. Он строил бумажные шары и запускал их, делал крылатые модели. Поиски, строительство моделей, изобретательство с раннего детства вошли в привычку. Три года Константин Эдуардович учился в Вятской гимназии. В девять лет мальчик после тяжелой болезни потерял слух, и учиться стало невозможно. Но он не сдался и занимался самостоятельно. И книги с тех пор стали чуть ли не единственными его учителями. Он сгорал от желания практически применить знания. Особенно стал верить в силу науки, в силу теории, когда мальчишкой, не выходя из дому, с помощью геодезического прибора астролябии определил расстояние до пожарной каланчи.

В семье Циолковских господствовали революционные настроения. Отец сочувствовал бунтовщикам-полякам, прятал их в своем доме от жандармов, считался среди них «красным и нетерпимым».

Константин Эдуардович увлекался не только точными науками, он зачитывался Толстым, Тургеневым. «Писарев заставлял меня дрожать от радости и счастья. В нем я видел тогда свое второе я», — вспоминал впоследствии Циолковский. В «Современнике» он прочитал роман Чернышевского «Что делать?». Передовые философские, естественно-научные и общественно-политические взгляды революционных демократов того времени вдохновляли молодого Циолковского. Он хотел видеть будущее не только как ученый, исследователь и математик, но и как гуманист, гражданин великой страны. Таким он был всю свою долгую и нелегкую жизнь.

В течение ряда лет Константин Эдуардович часто возвращался к идее создания аэростата с цельнометаллической оболочкой. В 1885 году, под влиянием больших достижений в области воздухоплавания за рубежом, Циолковский еще более внимательно стал заниматься вопросами дирижаблестроения. В те годы было ясно, что развитие дирижаблестроения тормозится в основном из-за отсутствия достаточно легкого двигателя. Самый легкий двигатель дирижабля «Ля Франс» все же весил 10,5 килограмма на лошадиную силу.

 

Константин Эдуардович детально изучал обстоятельства полетов дирижаблей, их конструкцию, типы двигателей и развиваемые ими скорости.

 

В результате его исканий появился объемистый рукописный труд в 352 страницы с многочисленными схемами и чертежами — «Теория и опыт аэростата».

Этот труд был первым в мире теоретически обоснованным проектом дирижабля с металлической оболочкой.

Вот как сам Константин Эдуардович говорит о своей работе:

«Лет в 25–26 я очень увлекался усовершенствованием паровых машин. У меня была металлическая и даже деревянная (цилиндр был действительно деревянный) паровые машины, обе дрянные, но все-таки действующие. Попутно я делал недурные воздуходувки, которые я никогда не сбывал, а делал только из любознательности в виде опыта, а также для практики паяния и кования. Через несколько лет я все это бросил, потому что ясно увидел, как я бессилен в техническом отношении и по части реализации моих идей; поэтому в 1885 году, имея 28 лет, я твердо решил отдаться воздухоплаванию и теоретически разработать металлический управляемый аэростат. Работал я почти два года непрерывно… После этого двухлетнего напряжения сил у меня целый год чувствовалась тяжесть в голове».

Трудно сказать, что намеревался делать дальше с этой работой Циолковский. Случайное обстоятельство дало ей определенное направление.

Недалеко от Боровска, где тогда работал Константин Эдуардович, проживал земский начальник П. М. Голубницкий. Он увлекался изобретательством, в газетах часто появлялись его статьи. В 1887 году к нему приехала Софья Васильевна Ковалевская — знаменитый математик. Она услышала о замечательном молодом самоучке-ученом, большом оригинале, учительствующем в Боровске, и попросила Голубницкого познакомить ее с Циолковским.

Голубницкий решил пригласить Константина Эдуардовича к себе. Поехал в Боровск и отыскал домик, в котором жил молодой изобретатель. Циолковский радостно встретил гостя, но ехать знакомиться со знаменитой Ковалевской наотрез отказался из-за скромности.

Константин Эдуардович с увлечением рассказывал Голубницкому о своих научных исследованиях, показывал гостю то одну, то другую модель и не замечал, как тот был смущен и разочарован.

В маленькой тесной квартирке ютилась целая семья. Все говорило о бедности… А кругом чертежи, чертежи, модели и модели… И этот странный глава семьи. Он не думал о своей нищете, он говорил о завоевании воздуха! И Голубницкий невольно спрашивал себя: «На что ему это? Если здесь, на земле, он явно не справляется с нищетой? Может, он и впрямь не в своем уме?»

А хозяин, довольный, что встретился с человеком науки, все говорил и говорил о своей работе. Голубницкий невольно увлекся и вскоре убедился, что все модели Циолковского сделаны на основании строгих математических расчетов и к тому же чрезвычайно просты и дешевы.

Приехав в Москву, Голубницкий рассказал о Циолковском профессору Московского университета Александру Григорьевичу Столетову.

Вскоре Константин Эдуардович получил приглашение приехать в Москву с докладом о своих работах на заседании Московского общества любителей естествознания. Вот тут-то и пригодился ранее написанный труд «Простое учение о воздушном корабле и его построении».

В Москве Циолковский познакомился с видными учеными, а его теория управляемого аэростата заинтересовала Николая Егоровича Жуковского. Он попросил оставить рукопись у него и несколько позднее дал о ней весьма похвальный отзыв.

Ободренный успехом, Константин Эдуардович вернулся домой и с новыми силами взялся за работу. Когда теоретическими расчетами нельзя было доказать свою правоту, Циолковский откладывал перо и становился к верстаку. Ученый превращался в мастера-умельца на все руки. Он резал, кроил, паял. Долго думал, как быстрее и правильнее изготовлять гофрированные (волнистые) листы обшивки дирижабля, и случайно на рынке увидел машинку, которой портные гофрируют крахмальные дамские воротнички. Константин Эдуардович приобрел ее и вскоре построил небольшой станок, приводимый в действие вручную. Машинка и станок и поныне стоят на верстаке в домике Циолковского в Калуге.

Затем Константин Эдуардович обратился в Русское физико-химическое общество лично к Менделееву, с работами которого в области воздухоплавания он был хорошо знаком. Циолковский послал Менделееву складывающуюся модель цельнометаллического дирижабля с изменяющимся объемом, подробную объяснительную записку и просил помочь в организации дальнейших опытов.

Менделеев рассмотрел материалы Циолковского, написал хороший отзыв и все это направил в VII отдел Русского технического общества. Там рассмотрение проекта Циолковского включили в повестку дня одного из заседаний.

Весть об этом очень обрадовала Константина Эдуардовича. Он не знал, что наиболее влиятельные члены этой организации не верят в возможность создания управляемого аэростата и судьба проекта Циолковского, несмотря на одобрение Менделеевым, фактически уже была предрешена.

Наиболее влиятельным лицом в Воздухоплавательном парке был полковник А. М. Кованько. Окружающие его лица были чистыми практиками, узкими специалистами в области военного применения привязанных аэростатов. Они не могли видеть широко и не умели заглянуть в будущее и, облеченные властью, проваливали ценнейшие предложения русских изобретателей.

Одной из первых их жертв оказался проект дирижабля О. С. Костовича.

И вот с такой группой консервативно настроенных влиятельных лиц и чиновников пришлось вступить в единоборство скромному учителю из города Боровска. Циолковский не мог лично доложить о своем проекте на заседании отдела: поездка в далекий Петербург была ему не по средствам, да и длительная отлучка в разгар учебного сезона была нежелательной. Конечно, тут известную роль сыграла природная застенчивость Константина Эдуардовича, и к тому же он очень тяготился своим недугом — глухотой.

Отношение к проекту таких видных ученых, как А. Г. Столетов, Д. И. Менделеев и Н. Е. Жуковский, давало Циолковскому веру в то, что отдел одобрит проект. Константин Эдуардович считал, что именно среди работников воздухоплавания он встретит наибольшее внимание и понимание идеи.

Из содержания пояснительной записки, зачитанной на заседании отдела, было ясно, что в теоретическом отношении автор безупречен и стоит на уровне современной науки. С этой стороны Циолковский был неуязвим, и руководителям отдела не оставалось ничего другого, как отметить, что проект цельнометаллического дирижабля с изменяемым объемом не противоречит законам науки. Но это не помешало докладчику противопоставить всем доказательствам Циолковского поразительный довод, достойный увековечивания как образец чиновничьей казенной мудрости:

«Простые теоретические соображения и многолетний опыт доказывают неоспоримо, что какой бы ни были формы аэростаты и из какого бы ни были они сделаны материала, все же они вечно, силою вещей, обречены стать игрушкой ветров».

Прямой насмешкой над Циолковским прозвучали заключительные слова доклада:

«Приходя к заключению о проекте г. Циолковского, должно сказать, что, хотя и нельзя придать ему особенно большого практического значения, нельзя также не признать за этим проектом того достоинства, что он составлен на основании ясного понимания геометрических форм и весьма толково изложен. Энергия и труд, затраченные г. Циолковским на составление проекта, доказывают его любовь к избранному для исследования предмету, в силу чего можно думать, что г. Циолковский со временем может оказать значительные услуги воздухоплаванию и поэтому вполне заслуживает нравственной поддержки со стороны Технического общества. Эта нравственная поддержка должна выразиться в том, чтобы ему было сообщено мнение Технического общества о его проекте».

Нравственная поддержка была выражена в следующем послании:

«Милостивый государь!

VII отдел Императорского русского технического общества в заседании своем от 23 октября, подробно рассмотрев представленный Вами через профессора Менделеева проект „Построение металлического аэростата, способного изменять объем“, постановил, что проект этот не может иметь большого практического значения, почему просьбу Вашу о субсидии на постройку модели отклонили».

Далее следовала назидательная ссылка на то, что в Европе и Америке в равное время сделано несколько попыток построить металлические аэростаты, но все эти попытки пока не дали удовлетворительных результатов.

Можно представить, как переживал такой ответ скромный доверчивый человек, целиком отдавшийся любимому делу, когда он прочитал в столичных газетах о том, что ему отказано в денежной поддержке, несмотря на то, что его работы были признаны правильными и «совершенно здравыми». Потом Константин Эдуардович получил «утешительное» письмо с приложением копии протокола заседания.

Дело было не только в денежной помощи. Единственная в России организация воздухоплавателей оказалась противником его дирижаблей. Консерватизм чиновников от науки, слепо поддерживаемый всем служебным аппаратом царской России, представлял настолько большую силу, что вступать с ним в борьбу скромному провинциальному учителю было делом совершенно безнадежным. Циолковский это отлично понимал и все же вступил в борьбу со свойственной ему страстностью и энергией.

Настоящая наука в лице Менделеева, Столетова и Жуковского была за него. Проверяя свои теоретические выкладки все новыми и новыми доступными ему экспериментами, он убеждался в правильности полученных им выводов. Если за него была и практика, то следовало бороться и бороться.

Получив копию протокола заседания, Циолковский сразу же взялся за проверочные опыты по сопротивлению среды, применив простой, придуманный им самим прибор. Настроения Циолковского легче всего понять из письма к профессору Столетову в 1891 году, которое нельзя читать без чувства горечи и возмущения.

«Многоуважаемый Александр Григорьевич!

Моя вера в великое будущее металлических управляемых аэростатов все увеличивается и теперь достигла высокой степени. Что мне делать и как убедить людей, что „овчинка выделки стоит“? О своих выгодах я не задумываюсь, лишь бы дело поставить на истинную дорогу.

Я мал и ничтожен в сравнении с силой общества! Что я могу один! Моя цель — приобщить к излюбленному делу внимание и силы людей. Отправить рукопись в какое-нибудь ученое общество и ждать решающего слова, а потом, когда ваш труд сдадут в архив, сложить в унынии руки — это едва ли приведет к успеху.

История показывает, что самое почтеннейшее и ученейшее общество редко угадывает значение предмета в будущем, и это понятно: исследователь отдает своему предмету жизнь, на что не многие могут решиться, отвлеченные своими обязанностями и разными заботами, но в целом среди народов найдутся лица, посвятившие себя воздухоплаванию и уже отчасти подготовленные к восприятию известных идей.

Поэтому, я думаю, лучше, если разбираемый мною вопрос будет представлен на рассуждение всех добровольцев, мне кажется, тут будет больше шансов для достижения успеха, ибо хотя и найдутся при этом противники, но зато найдутся и защитники и продолжатели дела; спор же только способствует выяснению истины, подобно спору Гальвани с Вольтою.

Итак, я решил составить краткую статью (20–30 листов писчих), содержащую решение важных вопросов воздухоплавания; надеюсь закончить эту работу в три или четыре месяца. Но прежде, чем прислать Вам ее и хлопотать так или иначе о ее напечатании, позвольте мне передать резюме этой статьи, которое Вам и посылаю (печатать его, конечно, некому).

Я желал бы, чтобы Як. Игн. [Вайнберг], Ник. Е. [Жуковский] и др. лица, не подвергая преждевременной критике мои идеи, прочли посылаемое мною резюме.

Почитающий Вас Циолковский.

Через несколько месяцев я буду иметь удовольствие прочесть Вашу лекцию о Гельмгольце».

Статья, которую послал Циолковский Столетову, уже в следующем, 1892 году в виде самостоятельной книги «Аэростат металлический управляемый», представляющей собой часть задуманной работы, была издана Циолковским в складчину с Чертковым и другими сочувствующими изобретателю жителями Боровска.

Выход ее в свет (уже после переезда Циолковского из Боровска в Калугу) обрадовал и окрылил Константина Эдуардовича. «Кажется, никогда я не испытывал такого блаженства, как при получении корректуры этого труда», — пишет он в предисловии к «Простому учению о воздушном корабле».

Дело было, конечно, не только в удовлетворении авторского самолюбия. Появление этой книги, содержавшей новые смелые идеи воздухоплавания, показывало упорную борьбу Циолковского за цельнометаллический дирижабль, которую ученый продолжал вести, не складывая оружия.

Безусловно, что если бы работы по созданию цельнометаллического дирижабля были поручены Циолковскому — человеку огромных знаний, смелого ума и ясного научного видения, то судьбы мирового дирижаблестроения сложились бы иначе.

УЛИЦА ЦИОЛКОВСКОГО

Когда зарождалось воздухоплавание, основной оценкой того или иного вида транспорта было его военное значение. Поэтому первые дирижабли и аэропланы прежде всего рассматривались как оружие.

В этом смысле дирижабль обладал рядом крупных недостатков. Огромный и неповоротливый, он представлял собой хорошую мишень не только для зенитной артиллерии, но и для самолета.

Человечество еще не умело получать в больших количествах инертный газ гелий. В те времена оболочки дирижаблей наполняли водородом, превращая их в летающие пороховые склады. Надо отдать дань уважения тогдашним военным воздухоплавателям, отважившимся водить в бой эти корабли, наполненные водородом, вести с них пулеметный огонь, и это тогда, когда, по правилам, команде дирижабля запрещалось носить обувь на металлических гвоздях, чтобы случайно не вызвать крохотную искру. Были случаи, когда от зажигательной пули водород, вытекая через пробоину, горел факелом, как газовая горелка.

В годы, когда человечество неумолимо катилось к мировой войне, кажется, только один человек — Константин Эдуардович Циолковский — увидел в дирижаблях их главное неоспоримое преимущество. В книге «Аэростат металлический управляемый» в 1892 году он писал: «Сделайте серебряный дирижабль, и он вам будет давать 100 % чистой прибыли на затраченный капитал, даже дирижабль из чистого золота даст приличный процент».

Именно на это свойство дирижаблей — высокую экономичность, дешевизну перевозок и ряд других преимуществ обратили внимание советские специалисты нашего времени, когда стал вопрос об освоении богатств необъятных просторов Сибири, Крайнего Севера и Дальнего Востока.

В те годы поднимались в небо первые неуклюжие воздухоплавательные сооружения, и Циолковский сумел разглядеть в них будущее.

Цельнометаллический дирижабль, способный во время полета изменять свой объем, а следовательно и подъемную силу — одна из идей, которую пронес Константин Эдуардович через всю свою долгую жизнь.

Воздушный корабль его конструкции — это совершенно особый тип дирижабля, коренным образом отличающийся от мягких, полужестких и жестких дирижаблей. Мягкий дирижабль — это большой эластичный баллон, надутый газом, к которому при помощи тросов, пришитых и приклеенных к оболочке, крепится гондола и двигатели. Полужесткий — это тот же баллон, только в нижней части имеющий ажурную ферму, к которой присоединены моторы и гондола. Жесткий дирижабль представлял из себя каркас из дюралевых труб, обтянутый для обтекаемости тонкой плотной материей; внутри каркаса в мягких баллонах находится газ. Снаружи к каркасу крепятся остальные части корабля.

Цельнометаллический дирижабль Циолковского имел металлическую оболочку из гофрированных листов без всякого каркаса, и газ заполнял ее целиком. Снизу к оболочке должны прикрепляться гондола и двигатели. При помощи изобретенных Циолковским несложных приспособлений эта оболочка могла стягиваться — и объем ее уменьшался.

Своей конструкцией Константин Эдуардович устранял сразу многие недостатки дирижаблей.

Тогдашние воздушные «мамонты» страдали и внутренними и наружными «кожными» болезнями. Внутренними были легко воспламеняющийся газ и трудности маневрирования подъемной силой. Наполненный газом дирижабль, приняв груз, уравновешен в воздухе. Во время полета он расходует горючее и становится легче. Для того чтобы снова уравновеситься, он вынужден выпускать в воздух часть газа. Но вот он прилетел и начинает отдавать груз… Но отдать его он не может, не приняв одновременно балласт такого же веса в виде воды или песка. Иначе сразу нарушится равновесие дирижабля, избыточная подъемная сила оторвет его от земли, поднимет так высоко, что оболочка лопнет и наступит катастрофа. Но вот он прилетел с балластом и начинает принимать груз, а вода или песок, взятые в качестве балласта, замерзли, экипажу придется браться за ломы и кирки, чтобы избавиться от балласта.

А вдруг во время полета то ли из-за потери газа, то ли под действием нисходящих потоков воздуха дирижабль начнет прижиматься к земле, — нужно сбросить часть балласта. Значит, даже летя с грузом, нужно иметь на борту еще и мертвый груз — балласт. Были случаи, когда дирижаблистам приходилось выливать горючее, выбрасывать грузы или часть бортового оборудования. Хоть сам прыгай за борт!

Наружными «кожными» болезнями дирижаблей была недолговечность оболочек. Они изготовлялись из прорезиненной хлопчатобумажной или шелковой ткани. Легко воспламенялись и быстро разрушались от гниения, под действием солнечных лучей, от дождя, снега и сырости. Для таких «мамонтов» на земле требовались специальные жилища — эллинги. Это были огромные сооружения, стоимость которых чуть ли не равнялась стоимости самого дирижабля. Кроме того, матерчатые прорезиненные оболочки, чем бы их ни пропитывали, все-таки пропускали газ. Часть его из оболочки уходила в атмосферу, а часть воздуха проникала внутрь, образуя с водородом взрывчатую смесь — гремучий газ, способный взорваться от малейшей искры.

Металлическая оболочка из нержавеющих сплавов практически непроницаема для газа. Ее нельзя поджечь. Она прочна и не гниет, не боится солнца, сырости. Способность изменять объем позволяет дирижаблю Циолковского вообще отказаться от балласта. От этого стоимость перевозки грузов дирижаблем уменьшится, и не надо выпускать в воздух часть газа.

Надежность и долговечность металлической оболочки позволяют держать дирижабли все время под открытым небом и только для ремонта заводить в эллинг, как морской корабль в док.

Циолковский доказал, что цельнометаллические конструкции дают возможность строить корабли любой грузоподъемности. Им был рассчитан дирижабль на 13 000 пассажиров. Это же целый летающий город! Ничего фантастического в этом нет. Недавно уже сделаны проектные прикидки дирижабля грузоподъемностью в 1300 тонн, а это соответствует весу 13 000 пассажиров с багажом.

Так, еще в конце прошлого века, когда только зарождалось воздухоплавание, наш великий соотечественник не только предугадал, не только предложил конструкцию, но и сделал все необходимые расчеты.

Этот человек шел впереди века!

Вот куда ведет улица Циолковского!

17 сентября 1967 года, в 110-летие со дня рождения Константина Эдуардовича, мне довелось с группой товарищей побывать в гостях у родных Циолковского. Мы сидели в кабинете ученого, в доме, в котором он прожил два последних года своей жизни, а прежний домик, куда я попал по прибытии в Калугу, превращен в музей.

Внучки Константина Эдуардовича — Вера Вениаминовна и Мария Вениаминовна вспоминали… И так странно было слышать слова: «Вот здесь у дедушки стоял рабочий стол, здесь полка с книгами, а у этого окна дедушка любил посидеть»…

Как-то сразу не доходило до сознания слово «дедушка». За столом сидел правнук Константина Эдуардовича — сотрудник одного из ленинградских конструкторских бюро, а праправнук, держась за дверной косяк обеими руками, долго и пристально рассматривал нас, потом повернулся и пошел спать. Время было позднее, а праправнуку было три года.

В этой милой, теплой домашней обстановке за столом, на котором дымилась вареная картошка, стояло блюдо с крепкими сочными яблоками, только что снятыми с веток своего сада, за которым любил ухаживать Циолковский, тарелка с грибами, в беседе, где не было высоких напыщенных слов, титулов и званий, а упоминалось только одно имя — дедушка — как-то особенно чувствовались величие и мудрость этого человека.

Часто случается, что деянья какого-либо лица восхваляются на все лады, признаются гениальными, но… проходит время, и всем становится ясно, что человек этот ничего особенного не сделал.

Иногда бывает и так, что, находясь у подножия большой горы, невозможно ее увидеть, и только удаляясь от нее, можно оценить, насколько она велика. Нечто подобное можно сказать и о Циолковском.

С первых дней Советской власти имя Константина Эдуардовича стало известно всему народу. Комсомол взял шефство над ученым, жизнь его изменилась.

Несмотря на тяжелые условия, в каких страна начинала создавать свою социалистическую индустрию, было решено построить дирижабельную эскадру имени Ленина. Для этого по всей стране был организован добровольный сбор средств.

Госплан СССР обязал Дирижабльстрой спроектировать и построить цельнометаллический дирижабль Циолковского объемом 8000 кубических метров, который должен был войти в состав эскадры имени Ленина.

Комитет по открытиям и изобретениям при Совете Народных Комиссаров внес дирижабль Циолковского в список особо важных изобретений.

Наркомат Госконтроля принял работы Циолковского под особый контроль.

Всесоюзное общество изобретателей открыло в Политехническом музее кабинет Циолковского, в котором были собраны модели и печатные труды ученого.

Московский совет отпустил средства на оборудование кабинета и на подготовку дома со всеми удобствами в Калуге.

Алексей Максимович Горький обратился с письмом в калужский городской Совет с просьбой об ускорении подготовки нового дома.

Центральный совет Осоавиахима образовал юбилейную комиссию по празднованию 75-летия Константина Эдуардовича. Вышел в свет сборник, посвященный деятельности Циолковского.

Наркомвоенмор К. Е. Ворошилов зачислил Константина Эдуардовича на командирское довольствие, как почетного красноармейца. На юбилейном торжественном заседании в Колонном зале Дома Союзов от имени Вооруженных сил ученого приветствовал маршал М. Н. Тухачевский.

Правительство наградило Циолковского орденом Трудового Красного Знамени и присвоило ему звание: Знаменитый деятель науки.

Юбилей Константина Эдуардовича был поистине всенародным праздником. Поток приветствий шел к Циолковскому со всех концов страны. От ученых обществ, от научных учреждений, от заводов и фабрик, от отдельных ученых и специалистов не только нашей страны, но и заграничных.

Циолковскому присваивают звание почетного академика, утверждают стипендии его имени. Школы, заводские коллективы принимают повышенные обязательства в честь ученого, добиваются права носить имя Циолковского.

Циолковский, несмотря на преклонный возраст, внимательно следил за развитием дирижаблестроения и ракетной техники. Он непрестанно напоминал о трудностях, с которыми встретятся дирижаблестроители, создавая принципиально новый тип дирижабля. Ознакомившись с планом работ Дирижабльстроя, Константин Эдуардович заметил: «Мягкие дирижабли нужны для подготовки кадров, дело это не новое, их можно выпускать, как автомобили. К моим дирижаблям можно подойти путем долгой и трудной выучки, зато и результаты будут отличные».

Законченная оболочка модели объемом 1000 кубических метров была испытана под давлением на газонепроницаемость и оправдала все прогнозы ученого… Но 19 сентября 1935 года Константин Эдуардович Циолковский скончался.

20 сентября 1935 года «Правда» писала в передовой статье, посвященной Циолковскому:

«Умер Константин Эдуардович Циолковский. Известие это, как волна эфира, облетит весь земной шар и заставит горестно сжаться миллион человеческих сердец. Трудовая страна наша дорожит каждым из граждан своих. Каждым честным тружеником. Как же нам не любить, не ценить тех, кто всю свою жизнь посвящает служению общему делу, тех, кто дерзает искать новых путей к могуществу и силе нашей родины Знаменитый деятель науки товарищ Циолковский был именно одним из таких людей. Вот почему в советской стране он был окружен любовью при жизни, вот почему смерть его вызывает скорбь народа…»

Некоторым кажется, что Циолковский разбрасывался, не был последователен в своей творческой деятельности. Расчеты дирижаблей и глубоководных аппаратов, работы по геохимии и философские вопросы термодинамики… Трудно, на первый взгляд, совместить воедино. Но на самом деле вся творческая энергия Константина Эдуардовича была отдана одной цели. Этот человек, чья жизнь в основном прошла в бедности и лишениях, не думал о своем завтра, он думал о большом будущем человечества Земли и о человечестве Вселенной.

Из всех проблем, решаемых современной наукой, главными являются две: проблема живой клетки и проблема источников энергии. Несмотря на кажущееся различие этих проблем, они тесно связаны между собой.

Первая направлена на раскрытие величайшей тайны природы — превращения неживой материи в живую. С раскрытием ее человеческий разум станет господствовать над самим собой вплоть до решения проблемы бессмертия…

Но все живое не может существовать без потребления и выделения энергии. Гениальное открытие на заре человечества — получение огня было первым шагом прогресса.

С развитием цивилизации человек предает огню и рассеивает в окружающий мир огромные запасы энергии, созданные природой за миллиарды лет существования Земли. Они сгорают в доменных печах, топках электростанций, в цилиндрах двигателей, в кухонных плитах и бесконечном зажигании спичек. Ныне только за одни сутки человечество Земли сжигает столько топлива органического происхождения (нефть, торф, уголь, сланцы и дрова), на создание которого природа затратила тысячу лет.

Тысячу лет за один день!

Поистине человечество съедает свое будущее. Сколько бы мы ни открывали новых месторождений топлива, все они не вечны и когда-нибудь иссякнут. Решение проблемы ядерной, термоядерной энергетики ничего нового в принципе не вносит, а только отодвигает сроки истощения запасов энергии на нашей планете. При этих условиях стоит ли говорить и думать о бессмертии человечества. Ведь всем давно ясно, что нельзя получить энергию из ничего.

Но люди должны вначале освоить все богатства Земли, а для этого нужен быстроходный универсальный всепроходный транспорт. И Циолковский занимается авиацией и воздухоплаванием.

Скоро на суше все запасы полезных ископаемых будут исчерпаны. Но суша занимает только одну треть поверхности Земли, две трети покрыты морями и океанами. Для того, чтобы взять эти богатства, спрятанные на дне, Циолковский проектирует глубоководные исследовательские аппараты.

Он предвидел, что этим займутся серьезно люди спустя десятилетия после его смерти, и он не ошибся. Почти все морские страны, в том числе и Советский Союз, ведут исследования по освоению морских богатств. Строятся первые подводные жилища, ищут способы приспособить человека к жизни в подводном царстве.

Циолковский знал, что наступит время, когда человечеству станет тесно на Земле, а потом, Земля не вечна. Может случиться космическая катастрофа. «Человек во что бы то ни стало должен одолеть земную тяжесть и иметь в запасе пространство хотя бы Солнечной системы», — сказал Циолковский. И он всю свою жизнь занимается проблемами космических полетов и жизни человека вне Земли.

Но стоит ли думать о далеком будущем человечества, о расселении его в космосе, когда Вселенную ожидает неминуемая гибель — тепловая смерть? Всей практикой жизни и наукой установлено, что тепло переходит только от более нагретого тела к менее нагретому. На этом принципе работают все тепловые машины и живут все живые организмы. Никогда не бывает наоборот, чтобы за счет остывания одного тела соседнее тело само собой нагрелось бы до большей температуры.

Значит, рано или поздно все тепло от более горячих тел перейдет к холодным, их температуры везде сравняются и все дальнейшие превращения энергии остановятся. Погаснут Солнце и звезды, их температуры сравняются с температурой нагревшихся холодных планет — и Вселенная замрет навеки. Наступит тепловая смерть. Все кажется настолько неоспоримым, что и поныне теория тепловой смерти Вселенной пользуется широкой популярностью, особенно за рубежом.

Циолковский не мог принять такое безотрадное утверждение и вступил в единоборство с крупнейшими умами человечества. «Я уверовал в вечную юность Вселенной. Перспектива тепловой смерти космоса рушилась в моем мозгу… Теперь у меня накопилось много доказательств в пользу моих выводов».

Циолковский доказывал: «Обратимость явлений подтверждает вечную юность Вселенной и даст великие технические перспективы сосредоточения энергии».

Эти мысли ученого почти дословно совпадают с мыслями Энгельса, изложенными в книге «Диалектика природы».

Ныне все новые и новые успехи науки показывают правдивость этих положений Циолковского. Где-то гибнут звездные миры, их энергия рассеивается во Вселенной. Осколки этих миров в виде элементарных частиц и излучений падают на другие планеты, в том числе и на Землю, и передают им свою энергию. Земля и по сей день растет. Только за одни сутки ее вес прибывает на 6000 тонн. Идет непрерывный процесс концентрации массы, а следовательно — и энергии, в том числе и атомной.

Современные ученые все чаще и чаще обнаруживают обратимость процессов на Земле и в космосе. Настанет время, когда малоизвестная гипотеза Циолковского о вечной юности Вселенной станет основой нового учения о неистребимости энергии, и люди еще раз с благодарностью вспомнят Калужского Мечтателя.

…Над Калугой теплая, тихая сентябрьская ночь. Она гипнотизирующе смотрит сквозь кружево домашних занавесок. Беспечно посапывает в своей кроватке праправнук ученого, уверенный в своем будущем. Мы мало говорим, больше размышляем.

Да. Улица Циолковского выводит на улицу академика Королева.

Настанет время, и над просторами родины поплывут гигантские воздушные корабли, неся буровые вышки, турбины электростанций, мачты высоковольтных передач и готовые дома. Они помогут создать уют и комфорт для жителей полуночных суровых краев, среди тундр, болот и скал.

Но улица Циолковского идет не только туда.

Она ведет в будущее.

ГЛАВА VI КАК ЖИЛИ И ВЫМИРАЛИ ВОЗДУШНЫЕ «МАМОНТЫ»

ПРЕЖДЕВРЕМЕННЫЕ ГИГАНТЫ

После первой мировой войны, в связи с поражением Германии, на первое место в строительстве дирижаблей выдвинулась Англия. Она заполучила проекты и чертежи кораблей Цеппелина и начала строить по ним свои дирижабли. Так с 1919 по 1921 годы в небо Англии поднялись 6 кораблей. Видимо стремясь быть не только «владычицей морей», но и «владычицей воздуха», Англия все сильнее и сильнее стремилась добиться господства. Это подогревалось тем, что за океаном в США начали усиленно заниматься дирижаблестроением.

Стремясь опередить своего заокеанского конкурента, министерство авиации Великобритании решило построить два гигантских воздушных корабля. Один был заказан фирме «Виккерс», над вторым работали инженеры министерства авиации во главе с полковником Ричмондом.

Строительство обоих дирижаблей было закончено в 1929 году. Первый дирижабль R-100 имел объем 140 000 кубических метров, длину 216,5 и диаметр 40 метров, на нем стояло 6 двигателей мощностью по 660 лошадиных сил каждый. Корабль мог развивать скорость 132 километра в час и пролететь без посадки 7500 километров. Второй дирижабль R-101 имел объем на 1600 кубических метров больше.

Между конструкторами и строителями обоих дирижаблей не было никаких контактов. Была вражда и подозрительность. Ведь они работали на разные фирмы, которые конкурировали друг с другом и пытались урвать себе каждая побольше прибыли, не считаясь ни с чем.

29 июля 1930 года дирижабль R-100 отправился в Канаду через Атлантический океан и благополучно прибыл в Монреаль, если не считать, что во время полета над океаном вышел из строя один из двигателей, ветром содрало обшивку с оперения и экипажу в полете пришлось латать хвост корабля. Перед Монреалем дирижабль попал в шторм и с трудом приземлился, сильно ободранный. После ремонта он 24 часа летал над Канадой, а затем отправился обратно, преодолев Атлантику за двое с половиной суток, и был восторженно встречен на базе в Кардингтоне.

Обшивка дирижабля R-101 была не лучше. После операции по увеличению его длины, когда корабль поставили к причальной мачте, его обшивка вдруг надулась, сморщилась и лопнула. Ее немедленно заштопали, но за ночь в другом месте образовалась прореха в 12 метров длиной.

А на немедленном полете настаивал лорд Томсон. Он получил назначение на пост вице-короля Индии, и ему не терпелось появиться над своими владениями на еще невиданном ранее воздушном исполине. Удачный полет R-100 обнадеживал его.

За несколько дней до вылета в Индию командир дирижабля R-100 Бут показал инженеру Норвэю кусок ткани — обшивку с R-101, которая расползалась в руках.

— Надеюсь, они содрали всю эту гадость? — спросил Норвэй.

— Они говорят, что содрали.

А было ли время на то, чтобы ободрать обшивку с гиганта длиною с городской квартал и обшить его заново, когда новый вице-король Индии рвал и метал, требуя немедленного отправления?

Конструкторы R-101 понимали, что их детище еще не созрело для полетов. Еще надо было доделывать и испытывать корабль. Они попросили владельцев R-100 перенести полеты обоих кораблей на следующий год, но те категорически отказались, желая опередить своих конкурентов. Владельцам R-101 не хватило мужества признать неподготовленность своего корабля, и они заставили экипаж лететь.

4 октября 1930 года R-101 отправился в свой первый и последний полет. Кроме того, что конструкция его не была проверена, что не были устранены недоделки, корабль сильно перегрузили, так что он не мог подняться выше 200 метров. Экипаж надеялся, что в процессе полета за счет расхода двигателями горючего дирижабль облегчится и сможет подняться выше. А ночью корабль должен был пролететь над Францией, над местностью, которая имела высоту около 200 метров над уровнем моря.

Дождливой ночью жители французского городка Бове были разбужены ревом моторов. Над городом с бортовыми красными и зелеными огнями летел огромный дирижабль — так низко, что многим показалось, он вот-вот заденет крыши и упадет в центре города. К счастью, этого не случилось.

Вахтенные дирижабля внезапно заметили, что стремительно приближаются к земле, и сбросили аварийный балласт. Нос дирижабля все наклонялся и наклонялся. Корабль попытались вывести на ровный киль, но было поздно, он ударился о землю кормовым оперением и стал волочиться по земле. От трения обшивка загорелась и… водород в оболочке вспыхнул. Из 54 человек, находившихся на борту корабля, уцелело только восемь.

 

Вот чем закончилась гонка, вызванная конкуренцией.

Но дело не только в этом. Конструкторы, не накопив достаточного опыта в проектировании и строительстве дирижаблей, какой, например, имелся у фирмы «Цеппелин», сразу взялись строить гиганты самой сложной конструкции — жесткие. А для таких исполинов обшивка из хлопчатобумажной прорезиненной ткани явно не годилась. А других материалов, кроме металла, англичане тогда еще не имели.

После этой трагедии восторг перед дирижаблями в Англии сменился неверием, унынием, и вскоре Англия прекратила всякое строительство дирижаблей.

Горький опыт своего конкурента не захотели учесть конструкторы Соединенных Штатов Америки.

США имели два жестких дирижабля: один, построенный у себя, другой — взятый у Германии. Американцы, желая удивить мир размахом и строительством всего гигантского, решили перепрыгнуть через стадии накопления опыта как в проектировании, так и в строительстве самых сложных дирижаблей жесткой конструкции. Решили, как говорится, не есть пирог, а проглотить его разом.

Они построили два исполина дирижабля-авианосца, размеры которых были поистине потрясающими. Длина корабля 239 метров, диаметр свыше 40 метров. Дирижабль имел 8 двигателей мощностью по 560 лошадиных сил каждый. Они сообщали кораблю скорость 130 километров в час. Такой дирижабль мог везти полезный груз в 80 тонн и пролететь без посадки и заправки горючим половину земного шара — 17 000 километров! Наверху, под оболочкой размещались ангары для 5–7 самолетов, истребителей или разведчиков. Эти самолеты через специальный люк подавались наверх; там, на спине у дирижабля, был свой аэродром. С него в процессе полета дирижабля самолеты могли взлетать и садиться. От нападения вражеских самолетов дирижабль охраняли 16 спаренных пулеметов.

Но отсутствие опыта проектирования и постройки, стремление перепрыгнуть через закономерные этапы развития сказались самым роковым образом. Оба дирижабля, один за другим, разделили трагическую участь своего английского собрата R-101.

Вскоре мир потрясла еще одна катастрофа. Один из самых больших дирижаблей Цеппелина, конструкция которого была довольно совершенна и надежна, гигант «Гинденбург», совершил много удачных рейсов через океан и между различными странами. Но и он стал жертвой «внутренней» болезни.

 

С 60 человеками на борту дирижабль подходил к причальной мачте. В процессе полета часть газа из оболочки улетучилась и на его место поступил воздух. В баллоне образовался гремучий газ. Во время швартовки в корме гиганта раздался взрыв, и он рухнул на землю, объятый пламенем.

Эти и еще ряд дирижабельных катастроф, а также бурный рост авиации, имеющей неоспоримое преимущество перед дирижаблями на войне, привели к тому, что интерес к дирижаблям пропал и само дирижаблестроение прекратилось почти во всех странах.

Однако уже и к тому времени были созданы достаточно удачные конструкции дирижаблей. Несмотря на внутренние и наружные «болезни», в грамотных и умелых руках они оказались отличными кораблями. Последний из «мамонтов» — «Граф Цеппелин» — еще долгое время летал из одного конца планеты в другой под командованием опытного воздухоплавателя Гуго Эккенера. Пассажиры этого корабля размещались в просторных двухместных спальных каютах, пользовались душем и ваннами, отдыхали в курительных салонах и уютной кают-компании, разглядывая плывущую под ними землю или океанские просторы.

О возможностях этого корабля можно привести один пример.

В 1931 году «Граф Цеппелин» прилетел в Ленинград, чтобы заправиться водой, продовольствием и пополнить запас водорода. На борту его находилось 46 человек — экипаж и ученые разных стран. В Ленинграде на его борт поднялись члены советской экспедиции профессора Самойлович и Молчанов, воздухоплаватель Ассберг и радист Кренкель (тот самый, который участвовал в дрейфе четверки папанинцев и был удостоен звания Героя Советского Союза). По заказу Советского правительства дирижабль должен был доставить письма и посылки нашим зимовщикам на Земле Франца-Иосифа и других полярных островах, пассажирам ледокола «Малыгин», который тоже находился в Северном Полярном море, а также посылки для зимовщиков Северной Земли. Но основная задача заключалась в аэрофотосъемках областей Северного Ледовитого океана, в освоении которого больше всего были заинтересованы советские люди.

Семьи зимовщиков из Ленинграда отправили своим отцам, братьям и мужьям землянику, яблоки и даже живые цветы — левкои в горшочках, аккуратно упакованных в корзины. На посылках, как на почте, писали адрес, но текст был не совсем почтовый. Например:

«Северная Земля, радиостанция на островах Каменева, 79 градусов 30 минут северной широты, 91 градус 8 минут восточной долготы, геологу Н. Н. Урванцеву».

Дирижабль успешно справился с заданием. Он пробыл в небе Заполярья непрерывно четверо суток с половиною, пролетел расстояние в 13 200 километров, а когда благополучно вернулся домой в Германию на свою базу во Фридрихсгафене, в его баках оставалось горючего еще на 2500 километров полета.

Но мнение у людей уже сложилось, уже нарастала угроза второй мировой войны, и успехи этого дирижабля никого не тронули.

НА ШТУРМ СЕВЕРНОГО ПОЛЮСА

В Ленинграде живет 75-летний писатель Александр Гервасьевич Лебеденко. Он ходит, грузно опираясь на палку, а когда с ним здороваешься, то чувствуешь, словно рука попала в кузнечные клещи. Александр Гервасьевич написал много книг. В тридцатые годы были опубликованы его книги «На полюс по воздуху» и «Осада полюса» (совместно с Д. Южиным). Александр Гервасьевич является единственным советским писателем, совершившим полярный полет на дирижабле. Он дал мне свои записки-воспоминания о полете, и это очень пригодилось мне для работы над книжкой.

Северный, а впоследствии и Южный полюс приковывали внимание людей с давних времен. Людей тянула туда не только ненасытная жажда познать неизвестное, но и насущные практические задачи. Это «кухни» погоды на нашей планете. От того, что там «варится и замешивается», зависит не только судьба мореплавателей, пересекающих океаны, китобоев, промышляющих в высоких широтах, но и урожаи земледельцев в Египте, в Поволжье, в Техасе.

Отважные исследователи шли на штурм полярных твердынь, используя все доступные им виды транспорта: на парусных кораблях и собачьих упряжках, на стальных пароходах. И не мало могил энтузиастов погребено под снегами Арктики и Антарктиды.

Когда люди стали осваивать первые воздушные полеты, человек попытался достичь полюса по воздуху. Сначала на воздушном шаре «Орел» отправился Андре с товарищами и заплатил за это жизнью. Отважный ученый Руал Амундсен, за свою жизнь совершивший немало подвигов и открытий, решил попытаться достичь полюса на самолете. Он стремился не только достичь Северного полюса, а самое главное — узнать его, исследовать.

От того, что на полюсе будет водружен флаг, ни мореплавателям, ни земледельцам легче не станет. Все равно они не будут знать, какая погода их ожидает завтра, послезавтра и через месяц.

Первенство открытия Северного полюса оспаривали американцы Пири и Кук. Они открыли его почти одновременно. Пири, достигший полюса в 1909 году, вернувшись на родину, узнал, что в 1908 году там уже побывал Кук. Это были люди беззаветного мужества, силы и отваги. Но их подвиг был скорее своеобразным спортивным рекордом, чем исследованием, так как наука от этого никаких новых сведений не получила.

В 1910 году к Южному полюсу устремились две экспедиции. Но когда экспедиция капитана Скотта достигла заветной точки, она обнаружила палатку, а в ней записку, что 16 декабря 1911 года здесь был норвежец Руал Амундсен со своей экспедицией. На обратном пути экспедиция Скотта погибла.

И вот Амундсен решает исследовать Северный полюс на самолете. Он приобрел самолет у американской фирмы «Ларсен». Но в те годы беспосадочный перелет самолета свыше 1000–1500 километров был невозможен, а Амундсену предстояло пролететь без посадки 3500 километров. Взвесив все шансы и возможности, этот отважный исследователь севера нашел в себе мужество отказаться от полета.

В 1925 году Амундсен снова готовится к полету на полюс на двух гидропланах. Они отправляются с острова Шпицберген. Машины одна за другой совершают вынужденные посадки, с невероятными усилиями и риском их экипажи снова поднимаются в воздух, затем посадка в открытом море в свежую погоду и счастливая случайность — оказавшееся там промысловое судно.

Амундсен на практике убедился, что рассчитывать на спуск в полынью или на свободную воду в районе полюса нельзя. Не годятся и лыжи для самолета: лед покрыт торосами и изрезан трещинами. А пролететь над полюсом без посадки — это значит опять не достичь главного: исследовать. И внимание Амундсена обращается к дирижаблю. Но у прославленного на весь мир ученого не было средств на приобретение воздушного корабля, он жил лекциями о своих путешествиях, продажей книг, дневников и воспоминаний. Не нашлось достаточно средств и у норвежского аэроклуба. Тогда Амундсен обратился в Италию.

Недалеко от Рима, в местечке Чампино, инженер-конструктор полковник Умберто Нобиле строил дирижабли полужесткой системы. Он упорно доказывал, что именно полужесткие дирижабли более способны выдерживать бури и штормы. И, словно в подтверждение его слов, один из гигантов, жесткий дирижабль «Шенандоя», над Северной Америкой разваливается на части под ударами шквала.

Итальянское правительство согласилось продать дирижабль Амундсену за три четверти стоимости, при условии, что экспедиция будет называться «экспедицией Амундсен-Эльсворт-Нобиле», главой ее будет сам Амундсен, капитаном корабля полковник Нобиле, а на Северном полюсе должны быть сброшены флаги Норвегии, Соединенных Штатов Америки и Италии. Линкольн Эльсворт был американцем, он много помогал Амундсену деньгами и сопровождал его в нескольких экспедициях. На том и порешили.

Стартом для штурма полюса сделали Шпицберген. Этот остров ближе всего находился к полюсу. Но полет дирижабля из Италии на Шпицберген тоже представлял собой сложную задачу, его ждали серьезнейшие испытания на 1200-километровом пути через Северный Ледовитый океан с его жестокой и коварной погодой. Для полета через океан требовалась удобная стоянка для подготовки дирижабля и на случай ремонта. Такая стоянка нашлась в Ленинградской области близ Гатчины в деревне Сализи. Там сохранился эллинг, предназначенный для дирижабля «Гигант», строившегося еще перед первой мировой войной.

Советское правительство не только охотно предоставило эллинг, но и за свой счет отремонтировало его.

В это время в поселке Кингсбей на Шпицбергене был построен легкий временный эллинг для дирижабля, который назывался «Норвегия».

Это был небольшой дирижабль объемом 18 000 кубических метров, с тремя двигателями, два из которых располагались по бортам, а третий под килем корабля.

В эллинге, приготовленном для «Гиганта», «Норвегия» разместилась более чем просторно. К этому времени было решено, что на ее борту отправится в полет в качестве корреспондента советский писатель Александр Лебеденко.

Зная, что дирижабли заполняются водородом, Лебеденко обратился к знакомому профессору-химику с вопросом, часто ли взрываются такие дирижабли. Профессор весело ответил:

— Да, бывает. Но, знаете, ведь это самая лучшая смерть! Мгновенная! Мы в лабораториях взрываем небольшие количества водорода, и то студентки от испуга частенько падают в обморок. Представьте же себе, что будет, если взорвется этакая махина — 18000 кубических метров газа! Одна секунда — и все кончено. И какой взрыв! На сотни километров будет слышно.

К тому времени только в нескольких странах добывали газ гелий, и стоил он очень дорого. Италия гелием не располагала.

5 мая 1926 года «Норвегия» покинула гостеприимный эллинг в Сализи и взяла курс на север. Внизу проплыли строгие и красивые очертания Ленинграда, затем до горизонта раскинулась белая равнина Ладожского озера.

А в гондоле дирижабля неимоверно тесно, даже в полотняных креслах отдыхают сидя по очереди. Стоя, прижимая блокнот к коленке, пишет первые корреспонденции в «Правду» Александр Лебеденко. Рядом — единственный представитель Швеции на корабле Финн Мальмгрен, впоследствии трагически и таинственно погибший во время полярной катастрофы дирижабля «Италия». Он сосет пустую прокуренную трубку. Курить очень хочется, но на борту не только курить, но даже носить обувь на металлических гвоздях строжайше запрещено. Над самой головой, за тонкой матерчатой оболочкой — 18 000 кубических метров водорода. Лебеденко смотрит в окно. Слышит скрипы и стоны металла, раздаются отрывистые торопливые команды. Экипаж итальянский, а Лебеденко немного говорит по-английски. Корпус дирижабля изгибается, как железнодорожный состав на кривом пути. Из выхлопных патрубков двигателей сыплются искры и гаснут за кормой воздушного корабля.

Но вот Ладога позади. Лебеденко составляет телеграмму и переводит ее по-английски командиру корабля Умберто Нобиле.

— Что вы написали? — возмутился Нобиле. — Мы только что едва спаслись от жестокого шторма над Ладогой. Я боялся дурного конца.

— Можно об этом сообщить?

— Конечно! Необходимо! Мы были на краю гибели!

Лебеденко рвет телеграмму в клочья и составляет новый текст из сильных, крепких, бодрых слов. Так вот почему все скрипело и стонало на корабле, а его корпус изгибался, как поезд на кривом участке пути.

Позднее, над вспененными злыми волнами Северного Ледовитого океана, заглох один из двигателей. Ночью началось обледенение. Мокрый снег облепил гигантскую сигару дирижабля и своей тяжестью прижимал его к поверхности океана. Команда начинает сбрасывать с дирижабля все, что можно сбросить из имущества и оборудования. А пенистые гривы волн все ближе и ближе. Тогда механик Чичионе на стокилометровой скорости полета взбирается на крутую, надутую газом спину корабля, ползает от носа к корме, держась за веревку, и пытается смести налипший снег обыкновенной метлой. Внутри гондолы, защищенной только брезентовыми стенками, холодно и сыро, как и снаружи.

Но «Норвегия» вырывается из снежного плена и идет к Шпицбергену. А вот и Кингсбей — Королевская бухта. Это одно из примечательных мест Севера. До полюса всего 1050 километров, но сюда долетает теплое дыхание Гольфстрима, в бухте плавают льдины. Видны строения горняцкого поселка, здесь добывали каменный уголь, значит, когда-то над этой угрюмой землей шумели тропические густые леса.

Навстречу дирижаблю, проваливаясь в снегу, бегут люди, и среди них — сухощавый, крепкий старик с огрубевшим от непогод лицом — Руал Амундсен.

Оказалось, что здесь готовятся к полету на полюс две экспедиции. Одна крупного, опытного ученого-исследователя Севера Амундсена. Другую представлял американский военный летчик-спортсмен Ричард Бэрд. Первый стремился на полюс для исследований, для разгадки суровых законов Севера. Другого интересовала сенсация и рекорд. Самолет Бэрда назывался «Жозефина Форд», по имени дочери американского миллионера Форда, на его средства был приобретен самолет, зафрахтован пароход и вообще организована вся эта экспедиция.

Суетятся кинооператоры, корреспонденты, и никому из посторонних не разрешают фотографировать, захватив монополию и на это. Ведь это тоже приносит деньги.

Бэрд торопится, ему нужно во что бы то ни стало опередить полет «Норвегии». Он несколько раз пытается взлететь, ломает лыжи, лихорадочно ремонтирует машину и наконец отправляется на полюс, облегчив самолет до предела, буквально с двумя бутербродами в кармане. Это была ничем не оправдываемая авантюра и риск.

Бэрд пролетел над Северным полюсом, сбросил флаг и вернулся на Шпицберген. Немедленно репортеры разнесли его славу по всеми миру. Первенство достижения полюса по воздуху для «Норвегии» было потеряно. Но она готовилась не только к полету, но и к научным исследованиям.

Вот и «Норвегия» готова к полету, ее тоже облегчили самым жестоким образом. Разрешалось взять с собой из личных вещей не более 5 килограммов… Александру Лебеденко пришлось остаться на Шпицбергене полярным робинзоном. Дело в том, что это был единственный человек, в кармане которого лежал паспорт в красной обложке. Надо было добираться домой в Ленинград. В бухте стояло четыре парохода. Среди них — база «Норвегии» «Читта ди Милано». Но просить капитана ее доставить пассажира до ближайшего европейского порта было бесполезно. Капитан и все офицеры судна были фашистами. Они враждебно относились к красному писателю. И однажды пригрозили расправой механикам «Норвегии», которые учились у Лебеденко украинским песням.

Капитан базы экспедиции Ричарда Бэрда парохода «Чантир» тоже вежливо отказался, сославшись на то, что пароход зафрахтован (взят на прокат) на очень льготных условиях, где оговорено, что он не будет возить пассажиров.

— Но если вы встретите в море бедствующих людей? — спросил Лебеденко.

— Ну, это другое дело.

— Тогда я взберусь на одну из льдин, когда вы будете выходить из бухты, и вы меня с нее снимете, — предложил Лебеденко.

Но и такой ход не помог.

Не взяла писателя и крошечная яхта норвежских корреспондентов. Яхта была трехместной, а корреспондентов — четверо.

В бухте стояло еще одно норвежское судно «Гемдал», капитан его дружески относился к русскому, но корабль был военный. И тогда Лебеденко отправил телеграмму королю Норвегии Гаакону VII.

За два часа до отхода «Гемдала» капитан встретил Лебеденко, восторженно размахивая листком бумаги и крича:

— О! О! Мистер Лебеденко!

Так, с мытарствами, писатель Александр Гервасьевич Лебеденко добрался домой в Ленинград.

«Норвегия», пройдя вдоль западного побережья Шпицбергена, взяла курс на полюс. Под ней тянулась изрезанная трещинами, изборожденная торосами ледяная пустыня. Воздухоплаватели видели тюленей и белых медведей, затем вошли в пелену тумана, и дирижабль вынужден был подняться на высоту 1000 метров.

В 1 час 30 минут по гринвичскому времени 12 мая 1926 года «Норвегия» застопорила двигатели и снизилась до ста метров над точкой Северного полюса. Здесь дирижабль пробыл два часа. Были сброшены государственные флаги, сделаны научные наблюдения. Моторы взревели вновь, и корабль тронулся в путь дальше, взяв курс к северным берегам Американского континента. Экспедиция искала таинственную Землю Гарриса, в существовании которой были уверены многие ученые и путешественники. Вскоре под ними был полюс льдов — средняя точка огромного ледяного пространства, раскинувшегося между берегами Америки и Сибири. С высоты четырехсот метров было хорошо видно истрескавшееся, загроможденное ледяными скалами поле. Но потом корабль опять вошел в туман. Началось обледенение. Прекратилась радиосвязь, нельзя было вести астрономические наблюдения, корабль вели по магнитному компасу, который в высоких широтах показывает неточно и часто подводит.

К вечеру «Норвегия» уменьшила высоту до 400 метров и попала в метель. Все попытки набрать высоту оказались безуспешными, корабль обледенел. На моторных гондолах наросла ледяная корка. Вращающиеся пропеллеры воздушной волной срывали куски льда и со скоростью винтовочных пуль расшвыривали в стороны. Осколки пробивали оболочку дирижабля и грозили разорвать баллоны с водородом. Члены команды, не останавливая моторов, заштопывали пробоины под ледяным обстрелом. Дирижабль все тяжелел и тяжелел. Сбрасывать за борт было нечего, оставалось одно — вылить горючее, но тогда корабль станет игрушкою ветра.

Наконец раздался благодатный для мореплавателей всех стран и времен крик:

— Земля!

Еще долго носился отяжелевший корабль над сушей, ища место для приземления, и наконец опустился возле небольшого селения Теллеер на северном побережье Америки.

Полет «Норвегии» доказал, что дирижабль годится для северных длительных исследований, хотя его будут подстерегать большие опасности. Успех «Норвегии» еще объяснялся тем, что в организации ее участвовал опытный полярный исследователь Руал Амундсен. Он доказал, что никакой земли вроде Гренландии, называемой Землей Гарриса, между Сибирью и Америкой нет.

Через год Амундсен проездом из Японии посетил Ленинград и при встрече с писателем Лебеденко сказал, что больше полярными путешествиями заниматься не будет, а оставшиеся годы жизни отдаст целиком изучению и литературной обработке накопленного им научного материала.

Но фашистское итальянское правительство хотело еще раз показать свое господство над Севером. Римский папа поручил Умберто Нобиле водрузить на полюсе большой деревянный католический крест. Намечаемый полет ничего нового для науки не обещал. Теперь уже нужны были не одиночные полеты и наблюдения над Севером, а планомерные длительные исследования.

Амундсен в выборе дирижабля был связан скудостью средств. Нобиле тоже испытывал затруднения, к тому же его подгоняло время, так как готовилась большая международная экспедиция на Север на борту большого «Цеппелина». Итальянское правительство не желало в таком предприятии заниматься исследованием какого-либо отдельного участка Арктики и торопило экспедицию.

К середине мая 1928 года дирижабль «Италия» под командованием генерала Нобиле ошвартовался в эллинге в Кингсбее на Шпицбергене. Он совершил полет к Северной Земле, но, встреченный штормом, вынужден был вернуться на базу.

Затем, после небольшой подготовки, устремился к полюсу.

25 мая с его борта пришла радиограмма, что «Италия» прошла над Северным полюсом и сбросила на льдину флаг и крест папы римского. Но это не взволновало мир. Никто уже не сомневался в возможности полета над полюсом.

Потом пришла радиограмма о том, что «Италия» находится в 100 милях севернее острова Амстердама и борется с сильным юго-западным ветром всего в 300 километрах от базы Кингсбей. Обычная крейсерская скорость дирижабля была 100 километров в час, и если в борьбе с ветром она уменьшилась до 40–50 километров, то все равно корабль мог возвратиться через 7–8 часов… Но проходили сутки, а вестей с борта «Италии» больше не поступало.

Пароход «Читта ди Милано», отправив в эфир тревожную радиограмму, попытался пройти к северу, но отступил под натиском льдов. Шесть дней молчала рация дирижабля. Весь мир встревожился. Радисты северных стран настраивались на волну «Италии». Все правительственные радиостанции Советского Союза слушали эфир, десятки тысяч радиолюбителей сутками не снимали наушников. Ведь где-то там на севере терпят бедствие 16 человек.

Надо сказать, что в отличие от других стран, пытавшихся овладеть Северным полюсом кратковременными набегами или непродолжительным штурмом, Советский Союз развернул широкое планомерное наступление на Север, по всем правилам большой стратегии. Сооружались долговременные боевые форпосты — полярные станции. Они проводили исследования не часами, не сутками, а годами, изучая своего противника. Капитаны самого мощного в мире ледокольного советского флота учились водить корабли через льды, летчики полярной авиации изучали север квадрат за квадратом и учились взаимодействовать с кораблями. И поэтому неудивительно, что именно десант советских полярников высадился на Северном полюсе и закрепился на нем, изучая в течение долгой полярной зимы не только погоду, но и глубины океана и свойства льда. Имена Героев Советского Союза Папанина, Федорова, Кренкеля и Ширшова по праву занимают почетное место в рядах героев Севера.

На дирижабле «Италия» имелось горючего на 70 часов полета, после чего моторы замрут и корабль превратится в беспомощный, гонимый ветром большой пузырь.

Когда итальянский посол в Москве обратился к Советскому правительству, то оказалось, что в Советском Союзе уже действует Комитет по оказанию помощи экипажу дирижабля «Италия».

Находящееся на севере советское исследовательское судно «Персей» прекратило свою работу и направилось на розыски пропавших.

Длина волны 34 метра стала обязательной для всех советских радиолюбителей, на этой волне работала рация «Италии», на эту волну настраивались радиолюбители Ташкента, Владивостока и Симферополя. И наконец советский радиолюбитель киномеханик из деревни Вохмы Северодвинской губернии Шмидт принял сигналы бедствия. «Италия» потерпела крушение близ Шпицбергена. Потом и «Читта ди Милано» наладил связь с экспедицией Нобиле.

Узнав о том, что Советский Союз организует помощь дирижаблю, летчик Чухновский тайком от врачей сбежал из госпиталя и прибыл в распоряжение председателя комитета товарища Уншлихта.

Шел через льды на помощь советский ледокол «Малыгин», но и ему не удавалось сломить сопротивление льдов. С дирижаблем произошло следующее.

Сутки напролет он боролся с ветром, преодолевая по 40 километров в час и маневрируя. Внутри дирижабля все трещало и стонало. Потом он начал обледеневать. Чтоб облегчить корабль, за борт полетело все: палатки, продовольствие, оружие, инструменты. Ветром корабль развернуло, и он ударился о высокий торос. Отлетела разбитая в куски кормовая моторная гондола, и находившийся в ней механик Помелла был убит, затем разломилась гондола, и люди вывалились из нее на лед, а облегченный корабль снова взмыл вверх, унося с собой шестерых членов экипажа. Девять человек во главе с Нобиле остались на льду. На счастье воздухоплавателей, вместе с ними вывалились консервы, потом они нашли палатку, и, самое главное, в разбитой и оторвавшейся гондоле чудом уцелела радиостанция, с помощью которой удалось передать сигналы бедствия, принятые вохминским любителем Шмидтом. С помощью уцелевших навигационных инструментов удалось определить свои координаты и сообщить их миру.

Из оружия сохранился только пистолет у Мальмгрена. Мальмгрен участвовал еще в полете «Норвегии». Этот мужественный швед, несмотря на сломанную руку, держался бодро и оказал товарищам по несчастью неоценимую помощь. Он подстерег медведя и уложил его выстрелом в упор, обеспечив тем самым изрядный запас пищи. Затем он с группой офицеров корабля Цапни и Милано отправился пешком, пытаясь достичь мыса Нордкап. Они рассчитывали преодолевать по 10 километров в день. Это была не ходьба, а альпинизм: приходилось перебираться по крутым ледяным торосам, обходить километровые полыньи. Трое шли на юг, но потом с помощью инструментов обнаружили, что лед под ними движется на север, и быстрее, чем они на юг.

Все попытки пробиться к потерпевшим крушение кончались неудачами. Отряды альпийских стрелков, охотничьи группы на собаках — все попали в бедственное положение и сами просили помощи. Попытки долететь самолетами тоже не удавались.

Руал Амундсен, узнав о катастрофе, бросил все свои дела, на французском самолете «Латам» отправился на помощь и пропал без вести.

Советские исследователи знали повадки Севера и приняли правильное решение, решив на силу ответить силой. И вот на лед навалился тяжестью 10 640 тонн водоизмещения советский ледокол «Красин», 10 000 лошадиных сил вращали его винты. Корабль за трое суток вывели из летней консервации, погрузили на него 200 вагонов каменного угля, налили 800 тонн пресной воды, установили самолет Чухновского и запас горючего для него, набрали команду, провели необходимый ремонт. И все это за трое суток! Экспедицию возглавил известный полярный исследователь профессор Самойлович, корабль вел полярный капитан Эгги. Когда ледокол проходил норвежские порты, толпы людей с берега и с палуб встречных судов кричали:

— Спасите нам Амундсена!

Но Амундсена спасти не удалось. Прославленный исследователь погиб со всем экипажем самолета «Латам».

Наконец летчику Лундборгу удалось сесть на лед на двухместном самолете и вывезти из ледового лагеря Нобиле и его собачку Титину. При второй посадке на лед самолет Лундборга перевернулся, и летчик присоединился к бедствующим.

Экспедиция Нобиле была спасена экипажем ледокола «Красин», он же подобрал на льду еле живого Цаппи и потерявшего сознание Милано. Мальмгрена с ними не было. Оба итальянских офицера заявили, что Мальмгрен настолько ослаб, что отдал свою теплую одежду им и остался умирать на льду. Не нашли и тех шестерых воздухоплавателей, которых буря унесла с дирижаблем, потому что остальные члены экипажа доказывали, что видели в стороне, куда улетел дирижабль, дым и что наверняка он сгорел.

Ледовая эпопея, в которой советские полярники показали свое мужество, мастерство, силу и дружбу, закончилась. Упорство могучего Севера было сломлено.

Ныне ежегодно живут на льдинах советские полярники, внимательно следя за повадками погоды и льдов. Самолеты уверенно летят над торосами и трещинами, караваны судов идут по Северному морскому пути из Мурманска, Архангельска в порты Чукотки и Дальнего Востока, за ними приходят даже речные суда, чтоб влиться в состав флота великих сибирских рек. И все это потому, что первые пути проложены бесстрашными мужественными людьми, не жалевшими сил и жизни для борьбы со стихией.

В ТРУДЕ И БОЮ

У нас в Советском Союзе до 1930 года дирижаблями занималась небольшая группа энтузиастов воздухоплавания. Это и не удивительно: страна лежала в развалинах, свирепствовал голод, перед правительством стояла тяжелейшая задача как можно быстрее поставить на ноги народное хозяйство, чтобы удовлетворить самые насущные потребности государства. Тут было не до дирижаблей, починить бы имеющиеся паровозы и пароходы… Но удивительно то, что энтузиасты в то время нашли все-таки силы и средства на развитие отечественного дирижаблестроения.

В 1920 году было решено восстановить единственный законсервированный дирижабль французской постройки 1912 года «Астра-XIII». Его объем был 10 500 кубических метров, длина 84 метра, диаметр 15,5 метра, скорость 63 километра в час, грузоподъемность 3700 килограммов, запас горючего на 20 часов полета для двух моторов мощностью по 200 сил каждый.

Восстановленный дирижабль назвали «Красной звездой», Он совершил несколько тренировочных полетов и в 1921 году, попав в сильную снежную бурю, потерпел аварию и уже больше не восстанавливался.

Но все-таки в условиях тяжелейшей гражданской войны и разрухи создавались военные воздухоплавательные отряды, вооруженные привязными аэростатами для наблюдения за действиями противника. Они корректировали огонь нашей артиллерии, сопровождали бронепоезда и боевые корабли. Они были глазами артиллеристов и командования. Немало героических страниц вписали первые красные воздухоплаватели в историю нашей родины. Аэронавты, вооруженные автоматической винтовкой или, в лучшем случае, пулеметом, вступали в поединок с белогвардейскими истребителями, атакующими неподвижно висящий в небе аэростат, наполненный водородом. Об этом хорошо написал в своей книге «Воздухоплаватели» один из создателей и активных деятелей советского воздухоплавания Николай Дмитриевич Анощенко.

Уже в 1920 году энтузиасты воздухоплавания начали совершать полеты на свободных воздушных шарах. Об одном таком полете рассказывает в своей книге Н. Д. Анощенко. Это был первый в Советской республике ночной полет. Аэронавты были обязаны приземлиться только после восхода солнца. Условия полета осложнялись тем, что в августе вокруг Москвы было много лесных пожаров. В те трудные годы водород был дефицитным газом, его берегли для привязных аэростатов, имеющих военное значение, а для свободных полетов использовали уже бывший в употреблении водород.

Малейшая шальная искра, поднятая ветром от горящего леса, могла попасть на оболочку аэростата и вызвать взрыв его. Парашюты, которыми пользовались воздухоплаватели и летчики в те годы, были ненадежными, а в данном полете парашютист мог опуститься прямо в очаг пожара.

Вот краткие путевые заметки Н. Д. Анощенко, совершившего ночной полет 5 августа 1920 года:

«Как утомительно лететь, плотно окутанным в густой туман и дым. Ни земли, ни неба, ни строп, ни пояса оболочки аэростата не видно. Лишь неясными призраками клубятся буровато серые пологи тумана, которые в безмолвном полете мы беззвучно, мягко пронизываем, и летим вперед в неведомую и невидимую даль.

Вот уже около пяти часов мы летим неизвестно куда в густом тумане, дыму и чаду, от которых начинает болеть голова и горчить в горле. Напрягая зрение, с большим трудом следим за приборами. Эх, разруха, разруха… Даже карманного фонаря для полетов нигде достать не удалось…

Но мы не сдаемся. Пробовали, набирая высоту, выйти из тумана и дыма. Ничего не получилось, ибо, как только на высоте 1000–1200 метров аэростат выскакивал из теплого слоя тумана, чистый холодный ночной воздух охлаждал наполняющий его водород, и аэростат снова опускался вниз и нырял в удушливый теплый слой.

Я берегу балласт и поэтому не мешаю аэростату лететь в этом теплом слое, так как не знаю, что еще нас ожидает впереди.

Скорее бы кончилась эта душная, долгая и слепая ночь. С рассветом солнце поднимет полог тумана вверх, и мы увидим землю.

Уже пять часов утра. Нам кажется, что мы висим на одном месте на высоте 650 метров. Но приближение дня уже чувствуется. Над верхней границей тумана и дыма начинают появляться темные гребни облаков. Край неба, где серая граница тумана сливается со звездным ковром чистого неба, уже покрывается предрассветными полосами лазури, на смену которым появляется все больше и больше розовых тонов.

В воздухе почувствовалась предутренняя прохлада, и наш аэростат снова стал медленно опускаться. Я не мешаю ему, так как хочу спуститься поближе к земле.

Через четверть часа мы уже опустились ниже 300 метров, но туман все еще скрывает от нас землю. Странно… Ведь теперь туман уже должен был подняться выше, а мы и раньше выходили из него на этой высоте.

Перегнувшись за борт корзины, все мы стараемся сквозь туман увидеть землю. Наконец мы снизились настолько, что сквозь его пелену заметили неясные очертания верхушек деревьев и огни между ними.

— Должно быть, лесорубы. Вон и их костры видны, — высказал один из моих спутников свое предположение. — Вот у них-то мы наверняка и узнаем, где сейчас находимся.

Ободренные этой перспективой, мы поодиночке и хором громко кричали вниз:

— Товарищи-и-и! Какая это губерния?

Но ответа снизу не было. Слышался только шум и сухой треск.

— Должно быть, не слышат, — заметил один из нас, — давайте снизимся еще.

И мы стали снова опускаться ближе к земле, продолжая кричать.

Каков же был наш общий испуг, когда с ничтожной высоты сквозь дым и туман мы увидели, что наш аэростат медленно, но неуклонно опускается в середину огромного лесного пожара. Те огоньки, которые мы приняли за костры лесорубов, в действительности оказались высокими деревьями, объятыми пламенем. Сквозь поредевшую пелену дыма мы отчетливо увидели огромные извивающиеся огненные языки пламени, которые жадно обвивали и пожирали стройные сосны и ели старого леса.

— Скорее вверх! Быстро мешок балласта за борт! — скомандовал я. Команда была мгновенно выполнена, и мы, глядя на высотомер, замерли в молчаливом ожидании. Успеет ли аэростат задержать свой спуск до того, как какая-нибудь искра залетит к нам с земли?

Несмотря на внешнее спокойствие, нервы у всех были напряжены в эти минуты до предела.

И только когда тоненькая стрелка прибора сначала нехотя остановилась, а затем начала медленно двигаться влево и перешагнула за цифру 600 метров, у всех отлегло от сердца.

Все длилось около четырех минут, но они сохранятся у каждого из нас в памяти на всю жизнь».

Аэростат под командованием Анощенко опустился возле станции Максатиха железнодорожной линии Бологое — Рыбинск, продержавшись в воздухе свыше 10 часов и пролетев около 260 километров. Он опустился всего в 200 метрах от догорающих кустарников.

Оставив сложенный аэростат в сарае одного из местных жителей, аэронавты добрались до своего отряда. Однако посланные за аэростатом красноармейцы отряда вернулись с пустыми руками, заявив, что крестьянина с оболочкой аэростата арестовали и отвезли в район «за содействие немецким шпионам, скрывшимся в неизвестном направлении…»

Однажды в Москву поступило донесение начальника охраны каширской электростанции, в котором сообщалось, что 23 октября около 15 часов дня на строительство пытался совершить налет германский «Цеппелин». Однако, благодаря своевременно принятым мерам обороны и ружейному огню, противник был отогнан.

К огорчению начальника охраны донесение вскоре вернулось с следующей резолюцией: «За ложное донесение и обстрел своего воздушного шара посадить под арест на две недели и отстранить от занимаемой должности».

В октябре 1920 года Николай Дмитриевич Анощенко получил от международной спортивной федерации ФАИ диплом пилота сферических аэростатов, а приказом по воздушному флоту ему было присвоено звание первого классного пилота-воздухоплавателя.

С этих времен советские пилоты-воздухоплаватели одерживали одну победу за другой.

В 1922 году в ознаменование пятой годовщины Октября был установлен рекорд дальности полета на свободных аэростатах Анощенко, Мейснером и Стобровским, которые пролетели 1273 километра, пробыв в воздухе 22 часа 10 минут. А в 1935 году воздухоплаватели И. И. Зыков и А. М. Тропин совершили полет на сферическом аэростате из Москвы в Казахстан, продержавшись в воздухе без посадки 91 час 15 минут, то есть почти четверо суток, перекрыв мировой рекорд немца Каулена на 4 часа. 30 января 1934 года П. Ф. Федосеенко, А. Б. Басанко и И. Д. Усыскин подняли флаг родины на невиданную до того времени высоту — 22 000 метров. При спуске герои стратосферы погибли.

В наши дни снова стали подниматься в небо монгольфьеры. Это декроновые или нейлоновые тонкие оболочки, которые легко уместить в багажнике легкового автомобиля. В качестве топлива используется смесь газов пропана и бутана, то есть того самого газа, которым отапливаются дома и на котором готовится пища домохозяйками. При помощи несложного приспособления аэростат легко наполнить горячим воздухом. Ему не нужно балласта и выпускного клапана. Пилот поворачивает вентиль газового баллона, регулирует пламя горелки так, что может спокойно изменять высоту с точностью до пяти метров.

Такой монгольфьер может оказать неоценимую услугу лесоводам, заменив им лесные наблюдательные вышки; геологам и геодезистам, помогая им перелетать через пропасти, трясины, лесные завалы… Ну и, несомненно, это увлекательный вид туризма.

Свободные аэростаты не забыты. В 1966 году аэростат поднял в небо на большую высоту телескоп, который автоматически провел ряд очень удачных фотографирований солнца. Аэростат может быть неплохим помощником ракеты. Он позволяет сэкономить солидную долю горючего, которое ракета затрачивает на отрыв от земли и преодоление нижних, наиболее плотных слоев атмосферы. Аэростат поднимает ракету на высоту в несколько десятков километров, и оттуда производится запуск.

Свободные и привязные аэростаты входят в нашу жизнь, и можно ожидать, что в будущем они будут применяться в хозяйстве, научных исследованиях, в спорте.

А с дирижаблями как?

В 1923 году при Высшей воздухоплавательной школе в Ленинграде был построен небольшой учебный дирижабль «VI Октябрь» объемом 1700 кубических метров.

В том же 1923 году в торжественной обстановке в Москве был заложен новый дирижабль «Московский химик-резинщик», который строился на деньги рабочих химической промышленности. Дирижабль имел объем 2500 кубических метров, длину 45,5 и диаметр 10,3 метра, двигатель «Фиат» позволял развивать скорость 62,5 километра в час, продолжительность полета была 20 часов.

Государственная организация при содействии Осоавиахима, Центрального аэрогидродинамического института (ЦАГИ) построила и пустила в эксплуатацию несколько больших дирижаблей — «СССР В-1», «СССР В-2», «СССР В-3», «СССР В-4». На этих дирижаблях молодые советские дирижаблисты — питомцы Осоавиахима — производили тренировочные полеты, накапливали опыт в пилотировании кораблей.

Одновременно с этим Дирижабльстрой проектировал и строил дирижабли полужесткой конструкции. В 1935 году поднялся в небо корабль «СССР В-6» объемом 18 000 кубических метров, длиною 105 и диаметром 18 метров, он развивал скорость 113 километров в час. На этом дирижабле в 1937 году был установлен мировой рекорд продолжительности полета без дозаправки горючим и смены экипажа. Дирижабль летал 130 часов 27 минут.

И все-таки воздухоплавание в СССР еще носило учебно-спортивный характер. Дирижабли не использовались в народном хозяйстве. Страна с огромным напряжением сил и средств развивала самые необходимые, самые насущные отрасли промышленности и транспорта, и вполне понятно, что было невозможным выделить большие средства на дирижаблестроение.

Таким образом к концу 1938 года мы остались с дирижаблями, но почти без летного состава.

А в эти годы уже бушевало пламя второй мировой войны. Лилась кровь в Испании. Самурайские войска прощупывали наши дальневосточные границы. Что было делать? Затрачивать большие средства на подготовку кадров и модернизацию дирижаблей и наземного оборудования, а потом несколько лет ждать результатов? А бронированные фашистские полчища уже заливали Европу. Горели Прага и Варшава. Оставалось одно — все силы сосредоточить на развитии авиации, законсервировав дирижаблестроение до лучших времен.

В дни Великой Отечественной войны Москва, Ленинград и другие крупные города подняли в небо тысячи привязных аэростатов заграждения. Фронтам требовались аэростаты наблюдения. Армия нуждалась в подготовке парашютистов для воздушно-десантных войск.

 

Только за 1943 год аэростаты наблюдения совершили около 5000 подъемов, из них 3000 ночью. В 1944 году количество боевых подъемов возросло до 7000. Только за эти два года аэростаты наблюдения провели в воздухе свыше 23 000 часов, воздухоплавателями было разведано около 5000 вражеских батарей.

Около 3000 раз с аэростатов были обнаружены вражеские скопления людей и техники и проводилась корректировка по ним огня наших батарей.

Война безжалостно внесла поправки в дело подготовки «воздушной пехоты». Воздушно-десантные части размещались в самых глухих, необжитых местах, и связать их подготовку с аэродромами и самолетами было очень трудно. Вот здесь на помощь десантникам пришли воздухоплаватели со своим единственным законсервированным дирижаблем небольшого объема «СССР В-12».

Ежедневно, а то и два-три раза в день дирижабль летал в отряды аэростатов, разбросанные далеко от Москвы, в самых глухих и малодоступных местах. Он возил из Москвы водород, горючее, продукты, короче говоря, обеспечивал бесперебойную подготовку парашютистов.

Так один маленький дирижабль в самые суровые годы испытаний олицетворял отечественный дирижабельный флот.

Вот основные характеристики этого дирижабля:

Объем — 2940 куб. м

Длина — 47 м

Максимальная высота — 14,6 м

Максимальная ширина — 12,3 м

Объем баллонета — 750 куб. м

Поверхность оперения — 64 кв. м

Полезная нагрузка — 1100 кг

Экипаж — 3 чел.

Балласт — 60 кг

Горючее и масло — 200 кг

Пассажиры и груз — 600 кг

Максимальная скорость на двух моторах — 84 км/час

Скорость на одном моторе — 60 км/час

Максимальная продолжительность полета на двух моторах — 32 часа

Максимальная продолжительность полета на одном моторе — 64 часа

Максимальная дальность полета на одном моторе — 2050 км

Дирижабль летал, почти не считаясь с погодой, — ночью, в туман, снегопад, в дождь, допускал большую перегрузку, и все это было без единого происшествия. Он настолько «пришелся к дому», что без него вообще была немыслима нормальная работа отрядов по подготовке парашютистов.

Пока шло проектирование и постройка второго дирижабля, маленький «СССР В-12» непрерывно трудился. Только за 1943 год он совершил 566 полетов: пробыв в воздухе 650 часов, перевез 116 605 кубических метров водорода и 128 575 килограммов груза. За последний год войны перевез свыше 240 000 кубических метров газа и свыше 300 тонн груза. За годы войны он совершил 1280 полетов и пробыл в воздухе 1549 часов, то есть более двух месяцев.

К концу ноября 1944 года был построен новый небольшой мягкий дирижабль, названный «Победа». Он имел объем 5000 кубических метров и мог пролететь без посадки 3080 километров.

 

В Европе дирижаблестроение перед второй мировой войной было приостановлено. Оно развивалось только в США, занимавших выгодное географическое положение, благодаря которому авиация противников США, Германии и Японии, не могла достать до побережья Америки.

Вскоре после объявления войны германские подводные лодки стали активно действовать на океанских просторах, безнаказанно топить корабли США и Англии. Лодки подходили к берегам Америки, нанося флоту США ощутимые удары. Только за один 1942 год было потоплено 454 американских судна.

На борьбу с германскими корсарами глубин были брошены самолеты и военные корабли. В первые месяцы действия противолодочной авиации было установлено, что лодки оставляют за собой настолько слабый след, что с быстро летящего самолета его невозможно обнаружить. Это все равно, что искать грибы, гоняя по лесу на мотоцикле. Объедешь много, увидишь мало. Кроме того, самолеты длительное время не могут находиться в воздухе и должны часто возвращаться на авианосец или береговой аэродром. Да и обнаружив под собой подводную лодку, самолет не мог остановиться, ему приходилось делать круг и снова искать лодку, которая за это время могла изменить курс или уйти на глубину. Большая скорость самолета мешала также поиску мин и конвоированию судов, так как она в десятки раз превышала скорость движения каравана.

 

Поэтому на борьбу с подводными лодками были направлены дирижабли — и обстановка на море резко изменилась. Дирижабли могли менять скорость от самой малой и до самой полной. Они могли остановиться и неподвижно висеть над определенной точкой, не тратя при этом горючего, могли находиться непрерывно в воздухе не часами, как самолеты, а сутками. Дирижабли имели хороший обзор и достаточно совершенное пилотажно-навигационное оборудование. Они были вооружены пулеметами и глубинными бомбами.

Строились в основном дирижабли объемом 12 000 кубических метров, длиной 76,3, диаметром 18,9 метра. Экипаж 8-10 человек. Такой дирижабль мог развивать скорость до 120 километров в час и находиться в полете более 25 часов.

К 1945 году было построено свыше 100 дирижаблей этой модели.

Конечно, весь успех борьбы с подводными лодками нельзя отнести только за счет дирижаблей, против лодок действовали морские корабли и авиация. Однако увеличение воздухоплавательного флота почти в три раза существенно повысило эффективность борьбы с подводными силами гитлеровцев.

В связи с большой надежностью дирижабельного сопровождения среди американских моряков появилась поговорка о том, что если караван сопровождает дирижабль, экипаж судна может спать спокойно.

В минувшую войну дирижабли успешно использовались для проведения спасательных работ как на море, так и на суше в труднодоступных местах. Например, за 1944 год ими было выполнено свыше 200 спасательных операций, во время которых дирижабли совершали посадки на море и в лесах.

В Советском Союзе после окончания войны неутомимый работяга дирижабль «СССР В-12» продолжал трудиться на мирном фронте. Его использовали для обследования больших площадей лесных гарей. Оно было выполнено в крайне сжатый срок. Всего за 7 лётных дней была тщательно обследована лесная площадь в 226 000 гектаров. Для выполнения этой работы обычным, наземным, методом потребовалось бы не менее года работы пяти лесоустроительных партий с общим составом только инженерно-технического персонала 30–40 человек!

 

Первый опыт полета дирижабля «СССР В-12» над лесами Кировской области с очевидностью показал широкую возможность применения дирижабля в лесном хозяйстве.

В это же время в Москве шло строительство отдельных деталей дирижабля «СССР В-12-бис», которому было присвоено наименование «Патриот».

Этот дирижабль проектировался взамен дирижабля «СССР В-12», объемом в 3000 кубических метров.

Дирижабль «Победа» занимался поисками минных полей, оставшихся с войны, и затонувших судов.

Так два малых советских дирижабля в грозные годы Великой Отечественной войны и в трудные послевоенные годы оправдали все возлагаемые на них надежды и успешно справились с поставленными перед ними задачами.

В послевоенные годы дирижаблестроение практически развивалось только в США. Там приступили к постройке новых типов дирижаблей. Первый послевоенный корабль США ZGS-4 был крупнее предыдущих, обладал большой скоростью и продолжительностью полета. В 1954 году появились дирижабли типа ZPG-2. Они наполнялись инертным газом гелием и поэтому были безопасны в пожарном отношении.

По мнению иностранных специалистов, большие дирижабли будут пригодны для перевозки всех образцов имеющихся и проектируемых ракет, требующих особо осторожного обращения, не выносящих толчков. Дирижабль же в полете и при посадке не испытывает резких толчков.

В 1965 году на I Всесоюзной конференции по дирижаблестроению в качестве образца мягкости и плавности полета дирижабля был приведен такой пример.

Тот самый маленький дирижабль «СССР В-12», работая в Кировской области, получил задание взять из одного села, куда из-за распутицы невозможно было добраться, большое количество яиц и доставить их на склад. Безусловно, в этом селе не было ни причальных мачт, ни других швартовых устройств. Дирижабль спокойно приземлился возле села на лесной поляне. В селе ящиков, корзин или другой тары не оказалось, и экипаж погрузил 40 тысяч яиц прямо в гондолу навалом и привез на базу целехонькими. Ни одно яйцо не разбилось.

Несколько лет назад в печати появилось сообщение о том, что в США спроектирован специальный дирижабль для транспортировки мощных ракет прямо с завода-изготовителя на стартовые площадки. Этот же дирижабль намеревались использовать для перевозки и установки на месте стальных или железобетонных ферм железнодорожных и автомобильных мостов. Этот дирижабль будет цельнометаллическим, из алюминиевых сплавов и наполнен гелием.

Но, кроме США, во всех странах мира воздушные «мамонты» вымерли.

В технике зачастую простое и легкодоступное сооружение в дальнейшем, оказывается, требует больших затрат и становится сложным.

Вот пример из истории ракет.

Как только люди изобрели порох, его первым делом применили в ракете. Чего проще — набить пороху в пустую бамбуковую или картонную трубку, приделать оперение — и ракета полетела, превратившись в оружие. Но когда металлургия и обработка металлов достигли определенного уровня, огнестрельное оружие, основанное на выбрасывании из канала ствола снаряда под действием газов сгоревшего пороха, победило ракеты. Огонь артиллерийских орудий оказался несравненно точнее и дальнобойнее пороховых ракет того времени, и поэтому во всех странах мира ракеты постепенно вымерли, оставшись только как увеселительные или сигнальные снаряды.

 

И только в наши дни сбылись предсказания крупнейших ученых и изобретателей прошлого времени, веривших в огромное будущее ракет: Гаусса, Кибальчича и Циолковского. Однако успех современного ракетостроения был бы немыслим без достижений в области химии, радиоэлектроники и автоматики. И ныне ракета возродилась совсем в новом качестве — как самое новейшее достижение науки и техники — и стала самым сильным видом оружия и единственным видом космического транспорта.

То же происходит и с дирижаблями.

Оказалось, что легче всего человеку подняться в воздух при помощи большого мешка, наполненного горячим воздухом или газом, чем построить крылья. В те времена аэродинамика делала самые первые робкие шаги и до теории крыла было очень далеко.

Позднее оказалось легче поднять в воздух на аэростате тяжелую паровую машину, чем совершить это на самолете. Дирижабль того времени хотя и с малой скоростью, но уже мог перемещаться в воздухе, а самолет с такой машиной был не в состоянии оторваться от земли. Прошло время, и был создан двигатель внутреннего сгорания, получены легкие сплавы. Это сразу дало толчок в развитии авиации. А дирижабли все еще не могли избавиться от «детских болезней», которые свойственны любой новой машине или сооружению.

Дирижабли страдали внутренними и наружными болезнями. Серьезным недостатком был газ водород. Тогда для дирижаблей существовала угроза пожара или взрыва газа. Эта болезнь ныне устранена благодаря применению гелия. Но инертный газ гелий в несколько раз дороже водорода. Спрос на гелий не очень велик, его добывают мало, и поэтому он дорого стоит. Хотя в наших, особенно во вновь разведанных, нефтяных и газовых месторождениях его вполне достаточно для будущего развития дирижаблестроения.

Второй внутренней болезнью является трудность маневрирования при полете. Подъемная сила газа может измениться и при переходе из района повышенного давления атмосферы в зону пониженного или наоборот, а также зависит от температуры окружающей среды и самого газа.

Может случиться так, что нужно срочно избавиться от части балласта, а песок был влажный, на высоте он смерзся и стал как бетон, или взятая в качестве балласта вода замерзла и ее не вылить.

Прежние дирижабли требовали многочисленного персонала для наземного обслуживания. Нужны были огромные эллинги, за которыми тоже надо было ухаживать и ремонтировать. Дирижабль выводили из эллинга несколько десятков человек. Так же трудно было завести его в эллинг, особенно при ветре.

Безусловно, огромное влияние на место и роль дирижаблей в минувшей войне сказалось в том, что они были легко уязвимы.

Были причины и чисто экономического порядка. Например, зачем дирижабли, способные без посадки преодолевать тысячи и десятки тысяч километров, для таких стран, как Бельгия, Голландия, Швеция, Италия, Германия, Франция, Чехословакия? Ведь эти страны нетрудно пересечь из конца в конец не только на автомобиле, но и на велосипеде. Почти все европейские страны имеют хорошо развитые сети железных и шоссейных дорог, позволяющие любой груз довольно экономично доставить в любой конец страны. То же самое можно сказать и о европейской части Советского Союза. Но есть обширная Сибирь, есть Средняя Азия, есть Крайний Север и Дальний Восток. Здесь только одна нитка железной дороги соединяет Москву с Владивостоком. Лес, руду, крупные машины и агрегаты на самолетах не перевезешь. Да и современная авиация стала походить на железнодорожный транспорт. Ведь современный мощный самолет тоже привязан к линии, соединяющей сложные и дорогостоящие аэродромы с бетонным покрытием. Современный тяжелый самолет может пролететь где угодно, да вот сесть где угодно он не сможет, а ведь самое главное не только летать, но приземляться в любом месте.

Но повсеместно шел процесс открытия новых возможностей дирижабельного транспорта. В такой маленькой стране, как Швейцария, где на горных склонах на лесозаготовках работают аэростаты, поговаривают о доставке леса прямо с лесосеки к потребителю при помощи дирижаблей. Пригодятся они и для межконтинентальных грузовых и пассажирских перевозок. Да и сами дирижабли с развитием металлургии и производства легких сплавов, с развитием производства синтетических высокопрочных, долговечных и негорючих материалов, с получением гелия, с успехами автоматики и телемеханики, двигателестроении и радиоэлектроники избавляются от многих серьезных наружных и внутренних болезней своего детства.