Шарлотка еженедельная

«Ошибки и недоумения ума исчезают скорее и бесследнее, чем ошибки сердца; излечиваются же не столько от споров и разъяснений логических, сколько неотразимою логикою событий живой, действительной жизни, которые весьма часто, сами в себе, заключают необходимый и правильный вывод и указывают прямую дорогу, если и не вдруг, не в самую минуту их появления, то во всяком случае в весьма быстрые сроки, иногда даже и не дожидаясь следующих поколений. Не то с ошибками сердца».

Именно с этой пространной цитаты из Ф.М.Достоевского (14 том) и следует начать говорить о масштабном лицедействии, произошедшем в Париже только что.

По правде говоря, нельзя считать человека образованным, кто не знает Достоевского. Он многое что верно и даже провидчески подметил как в русском, так и в европейском человеке.

Блез Паскаль, а вслед за ним Ницше предчувствовали судьбу народа убившего Бога, то есть человека, рожденного эпохой французского просвещения - восклицали.

«Где Бог!? Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами, - кто смоет с нас эту кровь? (ф.Ницше.)

Именно в этот революционный момент из застенков святой инквизиции, из реформаторского порыва католической церкви и выскочил черт и начал куролесить, совращая наивных людей, жаждущих как во все времена лучшей доли, разнообразными социальными и политическими соблазнами.

Этот черт провозгласил центром и «пупом» земли человека-бога, поскольку Бог-тварец умер, истек кровью под ножами критики разума. Так в мир вошли "права человека" и покорили его, так как оторвали эти права от обязанностей человека, даже просто быть человеком! И всякий стал бить себя кулаком в грудь, заявляя, что человек - это звучит гордо!

Умные люди видели эту лож, они говорили:"Я вывожу всякое право и всякое правомочие из себя. Я имею право на все, что в моих силах. Я имею право изгнать Зевса, Иегову, Бога и т.д., если я могу это сделать. Там, где мир становится на моем пути, я пожираю его, чтобы утолить голод моего эгоизма".

Но умных, а следовательно хитрых и жестоких людей куда меньше чем тех, очарованных правами. Они грезят ими наяву и стрекочут как кузнечики в поле в жаркий день: - Завтра будет лучше, чем вчера!

Завтра будет лучше, чем вчера! И эти кузнечики подножный корм для тех, кто ясно и четко знает цену жизни без Бога.

«Ошибки сердца есть вещь страшно важная, - говорит Федор Михайлович, - это есть уже зараженный дух иногда даже во всей нации, несущий с собою весьма часто такую степень слепоты, которая не излечивается даже ни перед какими фактами, сколько бы они ни указывали на прямую дорогу; напротив, переработывающая эти факты на свой лад, ассимилирующая их с своим зараженным духом, причем происходит даже так, что скорее умрет вся нация, сознательно, то есть даже поняв слепоту свою, но не желая уже излечиваться».

И вот многомиллионный хор парижан скандирует что-то о своем праве плевать в сердца людей чуждых им по духу и крови! Ни о каком излечении и речи нет, а есть настойчивое, упорное желание продолжать расплевываться со всеми у кого сердце не стучит в унисон им.

Да оно бы и ничего, если бы сами парижане – шире французы способны были бы к элементарному производству хотя бы самих себя, то есть французов и только французов!

Однако не могут!

Однополые браки не дают потомства. Природу не обманешь.

А кому-то нужно и горшки выносить, и улицы подметать, и делать тысячи других дел, до которых просвещенный, а по-нашему – развращенный француз неохотник. Вот и приглашают людей, не потерявших еще жизненных инстинктов в надежде, что они своё природное не утратят и новое, столь любезное сердце француза приобретут.

В России Петр Первый был обольщен подобной идеей сделать из русского человека европейца, но получилось так что русский человек приобрел от европейцев самое худшее, а своё что было хорошего – утратил.

То и спасло, что велика России и не до всех мест дотянулась жилистая рука Петра. Так что, глядя на современный Париж, стоило бы и себя не забывать.

Однако судя по экранным воплям и соплям, по убиенным в Париже журналистам, мы так и ничего не поняли. Как начали «либезить» – выражение Достоевского, перед Западом, так и продолжаем это делать, а от того «мерзим мы им».

И чем сильнее будем заискивать перед ними, тем сильнее они нас презирать будут.

Неужели не ясно? Неужели у кого-то на сей счет сомнения остались? 2015 январь. Прокопьевск.