Недоумение, которое объединяет

Недоумение, которое объединяет

Свобода слова и ответственность совести

Европейская Цивилизация считает себя наследницей заветов Иисуса Христа. По определению Христос для нее Святыня – нечто священное, неотторгаемое, безусловная и сохраняющая действительность Прошлого. Это по определению, по историческому согласию социума, по велению его духа, в христовой «преференции» - духа любви. В существующей же действительности, руководимой «святынями» разума, Христос в лучшем случае - это закон взаимодействий, моральный закон, Ориентир.

В лучшем случае, все более редком.

Странным образом на пьедестал небесного духа – духа любви к Святыне, персонифицированному Богу - воздвигнута рационалистическая, бесчувственная параллель духа, как бы тот же дух любви, но… без любви, лишь «по уму», по естественному призыву, чуть ли не физиологическому инстинкту. Что за дух такой, ставший банальной идеологией?

Это парадигма свободы самовыражения. То, что должно быть названо профанацией духа. То, что представляется грубой мумификацией духовного человека, наследника святынь.

Субъект мумифицированный умен и респектабелен, рассудочно толерантен, временами даже талантлив. Как и нормальный человек, он склонен радоваться и шутить. Беда лишь в том, что его юмор бесчувственен, не ограничен призывами святынь – со-чувствием. Если бы такое случилось, он обнаружил бы себя в неких пределах или рамках свободы самовыражения, формируемых ответственностью чувства, а в просторечии совестью человеческой. В привычном же отсутствии чувственной компоненты, субъект шутит, иронизирует над всем и без разбору – над людьми, над самим собой, над призывами святынь, над любыми рамками или мерами, - словом, над всем. Ничего удивительного – у него нет чувства Бога, есть только бесчувственный Ориентир.

Но и сам Ориентир субъектом неуклонно мумифицируется, низводится его материализованными рефлексами к еще более профанному, совсем уж духовно обесцвеченному обстоятельству – общественному Успеху. Последний, разумеется, тоже материализуется, мумифицируется до уровня персональной материальной Выгоды. И так далее…

А что, собственно, далее?

Далее субъект забавно шутит над Святыней ислама, его, ислама, персонифицированной Любовью; к нему приходят его духовные антиподы - люди, отбросившие в заветах Пророка нечто обратное (призывы разума), превратившие свою религию в меч ненависти и физического возмездия – приходят эти головорезы и расстреливают этого шутника и всех его друзей из автоматического оружия.

На этом история и завершается.

Завершается? Нет, конечно, только начинается. Назавтра Цивилизация поднимается в молчаливом протесте. Полтора миллиона почтенных людей, не имеющих ничего против ислама и христианства, собираются вместе в центре Парижа, чтобы продемонстрировать отвращение к убийству и единство в приверженности идеологии самовыражения. Никто, ни один из людей из всей этой массы не поднял транспарантик с призывом к действию, с ответом на вопрос: как нам жить, с чем бороться? Потому что никто из них не знает, что надо делать! Недоумение – единственный «конструктив», который объединил этих людей и отразился на их лицах. Не удивительно, никто не понял, что пришло время бороться не с исчадиями ада - крушителями их свободы, а с самими собой, с идеологией бесчувствия и суррогатной духовности, которая утверждает в них человека взаимопонимания, но не со-чувствия и которую они празднуют в едином порыве.

Можно было бы поохать-поахать и пойти жить дальше, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что совершенно не видно разумно-любовного сценария примирения, выхода из тупого противостояния Цивилизаций без их исторического покаяния и причастия, возвращения к историческим духовным Истокам. Здесь сокрушительный водораздел: или-или. Если считать обездушивание Запада его чувственным нулем, духовной нищетой, а религиозную гипертрофию Ислама его чувственным «беспределом», то и выходит, что обе стороны чувственно экстремальны – компромисс невозможен: либо обоюдное покаяние, либо война. 

PS

Не было бы счастья, так помогает несчастье. Наше родное Отечество совершенно неожиданно стало примером невозможного для интеллект-экстремистского Запада духовно-этнического компромисса. Может быть, потому, что никогда в своей истории во всех своих этнических поглощениях и внешних экспансиях не теряло чувственную меру, приоритет христианской совести; эта совесть нас ныне и возблагодаряет.

Остается лишь умно оценить обстоятельство и побороться за его сохранение. Удивительным образом именно эта историческая «коммуникабельность» рисует нам некую перспективу исторического выживания.

Керчь, январь 2015