25 лет возвращения "Данаи"в Эрмитаж...

 https://youtu.be/Fo-MlsnC80g

14 октября 1997 года в Эрмитаж вернулась «Даная» Рембрандта. Картина 12 лет находилась на реставрации после нападения на нее литовца-вандала (облил шедевр кислотой с криком «Свободу Литве!»

***

Гэты тэкст можна чытаць на беларускай мове

Сразу цепляем визуалом. Вот что пережила картина и какой она стала спустя 12 лет реставрации.

А вот что пережил Василий Васильевич.

Только познакомился с искусством — и тут же спас мировой шедевр

Василий Клешевский родился в Копыле в 1954 году. Собирался поступить в сельхозакадемию вместе с товарищем. Поступил, но один. Через день в знак солидарности забрал документы и ушел работать на завод. Затем пошел на службу в минскую милицию, где ловил воришек, алкоголиков и усмирял буйных соседей. Он был совершенно далек от искусства. Говорит, история с Эрмитажем ничем не примечательнее, а то и скучнее, чем поиск угнанных «Жигулей».

В Союзе у Василия Васильевича была привилегия — бесплатный билет на поезд, чем он в последние два дня своего отпуска, проведенного в труде на даче с тещей, и воспользовался. Он поехал в Ленинград культурно просвещаться. План был такой: познакомиться с глубинами метрополитена, посетить Кунсткамеру, музей Революции, найти место для ночлега, купить суперклея по просьбе соседа и увидеть своими глазами знаменитый на весь мир Эрмитаж. Дел и так невпроворот, а тут тебе еще и вандал, Рембрандт, история…

— Раз в год, идя в отпуск, я мог бесплатно отправиться в любую точку СССР по железке. До Ленинграда я добрался вечером 14 июня. Это сейчас гостиницы пустуют, а тогда с местами были проблемы. Я пришел на Витебский вокзал, там отметился у дежурного, благо голову не дурили, сразу и на убытие штамп поставили. Там же ребята подсказали: чтобы не стоять в очередях в Эрмитаж (они и тогда были огромными), нужно прийти пораньше и пристроиться к иностранным туристам, которые на экскурсию приехали. Прикид-то у меня нормальный был!

В тот вечер Василий ознакомился с ленинградским метро и заночевал на том же Витебском вокзале, в комнате досуга. Утром умылся, побрился и оставил саквояж в камере хранения. С собой взял только зонт: белорусу ли не знать, какая погода на болоте. И хотя в Эрмитаж со своим зонтом нельзя (да и вообще с чем-либо своим), Василий уж очень сильно не хотел идти в гардероб и спрятал зонт за пазухой. Его план сработал: пристроившись к иностранцам, он проник внутрь и начал испытывать культурный шок.

— Там залов, этажей этих! Я быстро глянул на картины, живопись меня тогда не очень интересовала: сами понимаете, деревенский парень приехал. Почти во всех залах на пуфиках сидели интеллигентные бабульки в полусне. Но Рембрандта и «Золотой зал» должен сторожить охранник. Что-то они намудрили в тот день, сержант то ли в туалет вышел, то ли попить, но охраны я не застал.

В зале Рембрандта было два человека: белорус Василий Клешевский и литовец Бронюс Майгис.

История жизни Майгиса началась в 1937 году в деревне Альнес (Литовская ССР). Он окончил четыре класса, а его отца расстрелял НКВД за дезертирство, когда мальчику было 7 лет. В старшем возрасте он перебрал кучу профессий, но так и не нашел себя: бывал и на шахтах, где килограммами воровал взрывчатку, и на фабрике дрожжей, откуда стащил ведро серной кислоты, и на радиотехническом заводе, где испортил зрение. Однако пенсию по инвалидности он так и не получил, а на постоянные жалобы начальники сочиняли отписки. Соседи характеризовали его как замкнутого, начитанного и религиозного человека.

День рождения «литовского Герострата»

Вообще, Майгис в тот день не должен был попасть в Эрмитаж. Мужчина метил в Москву, но дефицит посчитал иначе: билетов до столицы просто не было. Так утром 15 июня литовец попал в Эрмитаж, где сразу же спросил у сотрудников: «Какая картина самая ценная?» Те, ничего не подозревая, указали на «Данаю». В зале Рембрандта они и встретились.

— Мне тогда 30 лет было, а ему под 50, но внешне мужчина выглядел хорошо. Одет был в серый костюм, под которым был спортивный. Он стоял возле «Данаи» ко мне спиной, перед ограждением. Я подумал, что еще успею ее посмотреть, а пока поглазею на остальные картины по часовой стрелке.

Тут Майгис достает нож, обычный такой, кухонный, заступает за ограждение и делает удар. Картина сама по себе большая, почти 2 метра, тяжелая, из-за чего под полотном установили деревянную конструкцию. Нож пробил слой масла, но попал в эту перекладину. Он делает второй удар — нож снова застревает. Происходило все быстро, и он, кажется, так увлекся, что меня не заметил. Главное, что он дождался, пока выйдет охранник.

Как он доставал эту стеклянную банку с кислотой, я не вспомню — скорее всего, пронес под костюмом, как я зонт. Переложив нож в левую руку, он выплеснул содержимое банки прямо в центр картины. Цвета на ней сразу поменялись, она начала пузыриться, но не шипела, как многие писали, — просто потекла. Мое внимание привлек именно звук стука капель о паркет.

Я тогда подумал: неужто вода где-то течет? Оцениваю обстановку, вижу нож, как утекает «Даная» — и действую без колебаний.

Его взгляд был прикован к картине, а я в это время подкрался сзади, выбил нож, припер Майгиса к стенке и стал обыскивать. Он не сопротивлялся, только платком вытирал правую руку: наверное, пару капель кислоты попало. Я спросил его: «Ну что, гад, отличиться захотел?» Он ответил: «Теперь все». Больше он не вымолвил ни слова.

Неужели «Данаю» хотели взорвать?

При обыске Клешевский обнаружил на поясе Майгиса подозрительный предмет, напоминавший плоский фонарик, завернутый в белую бумагу с отверстием. В левой штанине спортивных трико, которые был надеты под добротный серый костюм, обнаружилась аммоналовая шашка. Как выяснилось, Майгис принес с собой еще и взрывное устройство.

— Он запал не вставил в устройство — это я понял, так как точно таким же порошком лед на речке взрывал. Обыскал я его, прижал к стене, и тут заходят две женщины. Одна, увидев нас, закричала: «Помогите!» Прибежал тот самый охранник, понял, что к чему, и по телефону с диском, что был рядом, кому-то позвонил. Сказал: «Подойдите, „Данаю“ облили кислотой». Прибегают четыре человека, хватаются за головы, паникуют, ну а мне там и делать нечего: литовца задержали, картину сняли и положили на пол, зал перекрывают, какая-то неразбериха — я и ушел. Никаких моих данных они даже не спросили, что странно: а как же следствие?

И самое интересное, что мне никто не верил, что картину облили кислотой. Пришел я на вокзал, там посмеялись, говорят: там же охрана, ее сторожат, как Ленина. И ничего не докажешь. Если в газете не написано, тебе не поверят. Через два-три дня упомянули, что картину облили кислотой, я уже в Минске был. Тогда-то и понял, что сглупил: нужно было оставаться. Опоздал бы на день из отпуска, но за такое меня бы простили!

Но в новостях про отсутствие охранника никто не говорил, а я сдавать его не хотел, понимал: там же следствие, ему так и так прилетит. Один вопрос задать: «Что ты делал, когда он перешагнул ограждение?» — и все, сержанта вычислят.

Так Василий Васильевич ушел в тень, зато вовремя вернулся из отпуска. Ну и клея соседу купил — это куда важнее почестей.

Как восстанавливали картину

Работники сняли полотно со стены зала, облили водой для минимизации эффектов поражения и отправили на реставрацию. 16 июня 1985 года искусствоведы, реставраторы и художники музея, а также привлеченные сотрудники художественных факультетов МГУ имени Ломоносова на совещании оценили ущерб полотну: было испорчено 27%. Картину без промедления передали на восстановление, но специалисты все равно боялись, что она иссохнет до основания и будет разъедена компонентами серной кислоты.

Реставрация «Данаи» длилась долгих 12 лет. Так как работы было много, часто между художниками возникали споры. Кто-то вообще предлагал оставить все как есть: мол, в противном случае от Рембрандта на полотне вообще ничего не останется.

Реставраторы Эрмитажа тонировали только отдельные поврежденные места, нарушавшие общую целостность картины. Восполнение утрат проводилось в традиционной для Эрмитажа технике масляной живописи (идентичной подлиннику) на слое лака, разделяющем авторскую живопись и реставрационные тонировки.

Во многом картину удалось восстановить из-за уникальной манеры Рембрандта: для покрытия картины он использовал много масла — как раз оно в какой-то степени и защитило шедевр от серной кислоты, красочный слой и грунт картины не были утрачены полностью.

Спас шедевр за $25 млн, а сегодня не хватает на таблетки. Судьбы двух посетителей

Майгиса, естественно, судили, но вместо тюрьмы отправили на принудительное лечение в Черняховск. Он так часто менял свои мотивы, что и разбираться тут бессмысленно: то это был политический жест, то месть за отца, то акт женоненавистничества, то литовец упоминал о славе Герострата. После распада СССР вандал вернулся на родину и пропал с радаров журналистов. Какое-то время его считали мертвым, но обнаружили не на кладбище, а в доме престарелых в Утене.

В 2010-е годы в немногочисленных беседах с литовскими и российскими журналистами Майгис утверждал, что не раскаивается в содеянном и повторил бы это в любом случае.

«Я лично считаю себя человеком здоровым. Никакого сожаления о том, что я уничтожил шедевр мирового значения, я не испытываю. Значит, его плохо охраняли и берегли, если мне удалось сделать это так сравнительно легко», — заявил Майгис одной из литовских газет.

В 2006 году была опубликована 300-страничная книга Майгиса, в которой он пытался изложить свою версию развития событий. В 2012-м Майгис умудрился собрать все необходимые справки и уйти из пансионата на волю. Сейчас он живет в том же городке Утена, иногда торгует радиодеталями на рынке.

Что же касается Василия, то его еще ожидали рукопожатие с Машеровым, Чернобыль, лихие девяностые и веселье на работе. Он так и не перерос звание старшины (биографию испортила родня), а затем и вовсе ушел из милиции. Сейчас Василий Васильевич работает грузчиком на электротехническом заводе.

— Сами знаете, таблетки у нас дорогие, приходится работать грузчиком, — завершает свой рассказ мужчина, спасший шедевр мирового искусства оценочной стоимостью $25—30 млн.

Любимцем толпы он не был и в лучах славы никогда не купался. Да ему это было и не нужно. В Эрмитаже с тех пор он не появлялся: нет денег, времени, желания и интереса. Следствие из-за всеобщей паники и халатности прошло без него. Журналисты долгое время и знать не знали про белоруса, пробивались в пансионат к Майгису, а родные, коллеги и знакомые Василия просто не верили ему. С тех пор он и молчал.

Такая вот она, судьба неизвестного героя.